СМЕРТЬ ВОЖДЯ

Наш вождь не мог не следовать освященной веками традиции всех восточных империй – начиная аж с Шумерской, они все обязательно строили каналы. Сталин начал их возводить еще до войны: канал Москва-Волга в центре страны, Беломоро-Балтийский на севере. Теперь настала очередь «Великих строек коммунизма» – еще более гигантских каналов, плотин, шлюзов, гидроэлектростанций.

Для осуществления планов Партии все было готово. Существовал многоголовый строительный монстр "Гидроэнергострой", действовали два крупных специальных проектных института: "Гидроэнергопроект" (ГИДЭП) и "Гидропроект" (правда, очень скоро, углубляя монополию, второй поглотил первый). Директором ГИДЕП,а в то время был Н.А.Вознесенский, отец будущего известного поэта – шестидесятника. "Гидропроектом" командовал С.Я. Жук, легендарный гидростроитель, поднятый, как говорили слухи, по указанию самого тов. Сталина из лагерной пыли канала им. Москвы. И до сих пор "Гидропроект" носит имя этого крутого человека, в одночасье превратившегося из простого зэка в крупного руководителя, ставшего в один ряд с И.А.Лихачевым, А.П.Завенягиным и другими знаменитыми хозяйственными полководцами послевоенного промышленного строительства.

Кроме этого существовало и неограниченное количество бесплатной рабочей силы ГУЛАГ,а, что делало осуществимыми практически любые самые одиозные, самые сумасшедшие проекты.

Но помимо рабов нужны были еще, и тоже в большом количестве, надсмотрщики – начальники всех уровней: бригадиры, прорабы, мастера, инженеры.

Вот почему зимой 1950 года в Московском инженерно-строительном институте был обьявлен дополнительный, зимний, набор студентов – специально для подготовки кадров великих коммунистических строек.

Я был одним из первых абитуриентов, прибежавших поступать на Гидротехнический факультет МИСИ им. В.В.Куйбышева.

Вот почему в тот памятный для всей страны день, я сидел в большой 101-ой аудитории здания МИСИ на Разгуляе и слушал лекцию доцента Шеляпина. Между прочим, от почти всех других преподавателей он отличился еще тем, что ни разу ни на одном своем занятии не упомянул имя великого русского ученого Ломоносова. Это было удивительно, так как в те времена никакой новый курс лекций ни по какому предмету не начинался без упоминания этого великого родоначальника и основоположника всех наук. Он оказывался первым создателем почти всего, что не открыли и не разработали другие русские ученые (например, Яблочкин, придумавший лампочку вместо Эдисона, Можайский, создавший самолет еще до братьев Райт или Попов, обошедший Маркони в изобретении радио).

Странным казался нам тогда этот лектор Шеляпин.

А тем утром он явно был в ударе – азартно обьяснял работу железобетонных балок под разными нагрузками, с увлечением рассказывал о конструкциях с предварительно напряженной арматурой. В обычно шумной аудитории на этот раз было тихо, все внимательно слушали лекцию, записывали в тетради формулировки и старательно срисовывали с доски схемы и диаграммы.

Неожиданно, на самом интересном месте, минут за пятнадцать до звонка дверь в аудиторию открылась, и на пороге появилась Тоня Дмитриева – комсорг курса, девица, хотя и эмоциональная, но строгая и непререкаемая в суждениях. Однажды на одном из институтских митингов, посвященных 70-летию товарища Сталина, в конце своей пламенной речи эта комсомолка-комиссарка вошла в экстаз и воскликнула:

– Да здравствует вождь всего прогрессивного человечества, отец и учитель мирового пролетариата, наш дорогой, великий товарищ Сталинчик!

Сегодня Дмитриева была подчеркнута серьезна, ее бледное до синевы лицо выражало глубокую печаль, тревогу, растерянность. Она открыла свой одетый в пурпурный коленкор блокнот с районной комсомольской конференции и низко склонила к нему голову. Потом после короткого молчания негромко произнесла страшную для всех нас фразу:

– Сегодня после тяжелой и продолжительной болезни ушел из жизни Председатель Совета Министров СССР, Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин.

Первое, что пришло в голову: все, конец! Конец спокойной мирной жизни, конец беззаботной студенческой лафе. Теперь снова начнется война, та третья мировая, которую до сих пор только благодаря Сталину не удавалось развязать американским империалистам и западногерманским милитаристам. Сразу же загребут в армию, как когда-то на финскую и отечественную со второго курса забрали по "ворошиловскому призыву" моего дядю Лелю. Придется и мне идти воевать. Кровь, раны, госпитали, похоронки.

Я посмотрел вокруг. Все сидели с мрачными лицами, молчали, у девочек на глазах блестели слезы. Потом по мановению руки Тони Дмитриевой все в едином порыве поднялись со своих мест. Постояли минуту, две.

Затем Тоня снова махнула ладонью, все сели, насупившиеся, понурые. Горе, какое горе!

Но тут произошло нечто совершенно непонятное, не укладывавшееся ни в какие наши представления тех времен. Этот самый доцент Шеляпин помолчал немного, а потом, дождавшись пока за Тоней Дмитриевой закроется дверь, как ни в чем не бывало повернулся к доске и сказал:

– Да, вот так... Но давайте-ка продолжим рассмотрение консольных балок. Вернемся к методике расчета арматуры.

Мы недоуменно переглянулись, не зная даже как реагировать на такое невероятное кощунство. Как же так? Случилась катастрофа, мир перевернулся, перед всеми людьми на всей планете разверзлась пропасть, а этот Нешаляпин продолжает разглагольствовать о каких-то там своих консолях-кронштейнах. Как он может, как он смеет? Такая бестактность!

Но вдруг я краем глаза увидел: то один, то другой студент пододвинули к себе поближе конспекты и начали снова списывать с доски формулы и таблицы. А мой приятель Толя Мещанский даже засопел от усердия, перерисовывая схему распределения напряжений в поперечном сечении балки.

После окончания лекции, услышав на переменке, что я возмущаюсь поведением доцента, Толя глубокомысленно заметил:

– Ну, что ты от него хочешь? Он же беспартийный и вообще контра – поговаривают, в войну был в плену. Кроме того, из буржуйской семьи.

Другого обьяснения мы в ту пору найти не могли.