Потапов Владимир Иванович

Потапов Владимир Иванович

Уходил в армию я где-то 20 апреля 1984 года из города Киров Калужской области. В Калуге пробыли трое суток, ждали, пока приедет «покупатель» из Литвы. Приехали в Литву, город Гайджунай, известное место, там еще снимали фильмы «В зоне особого внимания», «Ответный ход». В общем, учебный центр ВДВ. В нем три полка: 80-й, в нем служил Чепик или Мироненко, уже не помню, потом 326-й полк и наш 311-й. У нас в полку готовили сержантский состав, командиров БМД, а рядовой состав готовили в Фергане, мой двоюродный брат Белов был в этой учебке, он в Афгане потом погиб. Из нашего учебного центра не только в Афган отправляли, но и в Германию — на плечи погоны внутренних войск, и вперед.

Итак, полгода учебы. Там были мои первые прыжки с парашютом, у меня всего шесть прыжков, в Афгане мы не прыгали. Занятия по тактике, стрельбы, физподготовка. Гоняли нас там по полной, по шесть километров бегали, а порой бывало и по десять. Отучились, сдали экзамены, уезжаем. Уходили из части ночью, где-то часа в два ночи. Идем колонной, пьяный литовец на мотоцикле «Ява» на большой скорости врезается в наш строй. Или специально поджидал, а может, это случайность, но четверых наших ребят зацепил. Ну а сам он жив или нет, не знаю, мало того что разбился, да так еще ребята со злости ему сапогами наподдавали хорошенько. Четверых он покалечил, их срочно необходимо было заменить. До утра ждали, пока искали других сержантов на их место. Часов в пять утра мы улетаем. Летим на пяти Ил-76, по сто двадцать человек в каждом. Летим, долго летим, приземлились — Фергана. Оказалось, что наш один экипаж прошел, затем летел почтовый самолет, «духи» его сбили, наших четыре борта развернулись на Фергану. Разместились мы в той учебке, где готовили рядовой состав. Бойцы уже ушли в Афган, казармы свободны, в них мы и разместились. Опять три или четыре дня ждали, пока наши горки блокируют. Прилетели мы в Кабул. Все пять экипажей исключительно сержантского состава на три полка нашей дивизии.

И вот первое мое впечатление: мы идем по аэродрому, нам навстречу, на посадку, дембеля с наградами, кто кричит «Держись мужики!», а кто и «Вешайтесь!». И вот сколько нас туда прилетело, столько же и улетало дембелей.

Нас завели в клуб, поделили, распределили кого куда. По распределению я попал в 350-й парашютно-десантный полк, или просто «Полтинник». Как мы летели в самолете с другом Сашей Семеновым из Наро-Фоминска, так мы попали с ним во второй батальон, который стоял в Кабуле, а третий наш друг, Володя Рощин из Чернигова, попал в третий батальон, он уже служил в Геришках. Потом я Володьку встретил в госпитале, в Ташкенте. Я его сначала не узнал, он сильно изменился. Его зацепила шальная пуля, пробила диафрагму и легкое. Вместе с ним и лечились.

Захожу в свой модуль, а жили мы там в модулях — это помещение, рассчитанное на взвод. У каждого взвода свой модуль, правда, потом мы стенки сломали, и получилось помещение на роту, как казарма. Так вот, зашел я в свой модуль, а в нем никого, все мое отделение было, как у нас говорили, на войне. Потом они пришли с задания, познакомились, и я начал «рулить». В составе моего отделения было три-четыре молодых, а остальные ребята — кто год прослужил, кто больше, и дембеля. Все уже более или менее знали, что нужно делать. Наша рота десантников по штату насчитывала 62 человека, а там, в Афгане, в ее составе было человек 40 самое большое, взвод 12–15 человек плюс приданные бойцы. На первых порах мне приходилось практически командовать взводом, потому как сержантов никого: кто ранен, кто убит. Иногда давали прапорщика как комвзвода.

— Можете вспомнить свое первое боевое задание?

— Первое время после того, как прилетели в часть, нас не трогали. Две недели нас немного поучили, погоняли по сопкам, дали пострелять. Патронов не жалели, даже порой излишки отсыпали куда-нибудь незаметно, чтобы поменьше стрелять. Вот первое задание уже и не помню: то ли на Джелалабад поехали горки блокировать, то ли на Чарикар. В основном мы Чарикар прочесывали, это довольно большая долина. Выезжали по Гардезской дороге, и что меня удивило — это ее асфальтное покрытие. Едем, а дорога без ухабов, думаю, дай посмотрю, что за дорога, вылезаю на броню, смотрю — а там асфальт. Говорят, наши специалисты этот асфальт укладывали, и при такой жаре он не трескается и не тает.

Помню, как из Баграма броню выводили, там нам сильно досталось. Нас обстреляли из ДШК, погиб один наш сапер. Броня старая была: танки Т-34, БМП и БМД тоже старенькие. Наш комбат вызвал на помощь авиацию, прилетели «миги», очень хорошо отработали «зеленку».

— Что можете сказать о потерях?

— При мне двоих взводных убило, молодые, после училища. У нас ведь было как: найдешь автомат или винтовку английскую — и считай, Красная Звезда твоя. И вот они все рвались за этой Красной Звездой и получили ее, но уже посмертно. Было, и по два-три человека убитыми теряли за бой, но больше было раненых, сержантский состав часто выходил из строя. Перед самым последним боем я наконец встал на свое место: пришел молодой офицер на должность командира взвода, вернулся из госпиталя замком взвода, пришли сержанты на отделения. Я вновь стал командиром своего отделения и перекрестился.

На боевых операциях, бывало, и расстреливали «духов», я, правда, в этом не участвовал. Часто бывало так, что, когда одного или двоих наших убьют, тогда за одного пятерых «духов» могли расстрелять. Иногда пленных использовали как рабочую силу, помню, как минометчики двоих «духов» в таком качестве использовали: они им плиту и ствол миномета довольно долго таскали.

Я прослужил в Афгане недолго. Последний мой бой был 13 февраля 1985 года. Подробно, конечно, всего не помню, времени уже прошло с тех пор довольно много, но основные эпизоды того боя расскажу.

Это случилось в районе Чарикар, том самом, который мы уже много раз прочесывали. Мой взвод направили в дозор. И вот я вижу, как все «зеленые», что были с нами, потянулись назад. Мы пошли вперед и увидели глиняный забор, в котором была пробита дыра. Как только мы прошли в эту дыру, по нам открыли огонь из «зеленки». Мы прорвались немного вперед, и нас отрезали от основных сил. Я увидел неподалеку какую-то часовню, залез на нее, как на наблюдательный пункт, чтобы посмотреть, откуда бьют, следом за мной залез еще один боец. Этот бывалый парень сказал мне, чтобы я отошел от окошка, и, как только я сделал несколько шагов назад, в окно влетела пуля и попала в стену. Если бы я не отошел, то наверняка был бы покойник, вот как сердце тому «деду» подсказало. Мы спустились и напролом пошли дальше вдоль дувала. Неожиданно раздался выстрел, пуля сбила шапку с моей головы, если бы голову чуть выше поднял, то как раз бы в нее и попали. Впереди был двухэтажный дом. Откуда мне тогда было знать, что там, в этом доме, съезд главарей банд?! Мои бойцы шли вперед, а я их прикрывал, стреляя по окнам и бойницам. Ребята все прошли, я пристегнул последний магазин, побежал вперед, как вдруг из дома по мне заработал пулемет, меня охватил страх, уже потом я вспомнил, как наш ротный говорил, что если пуля свистит, значит, не твоя, свою пулю не услышишь. Пули свистели над головой, но я попал в мертвую зону, в которой огонь пулемета меня не доставал.

В том бою на моих глазах погиб пулеметчик, здоровый парень, он всегда брал с собой много патронов, по «зеленке» мастерски стрелял. Фамилию его не помню, потому что он был из второго взвода, да к тому же еще и дембель, до этого он где-то на зачистке нашел пять миллионов афошей, говорил: «Дембель себе сделаю, а остальное вам отдам». Когда подбежали к дому, он ринулся к двери, а та была закрыта, тут в него выстрелили «духи», он упал прямо на крыльце. Я хотел было подбежать к нему, чтобы вынести, но огонь по нам был очень плотный, только клочья земли летели. Я откатился в сторону и снаряжал магазин. В это время «духи» кинули в меня гранату, к счастью, это была РГД, она взорвалась в двух метрах от меня и только немного толкнула, а пулеметчику в голову попало, он погиб.

Мы ворвались в дом и оказались в комнате на первом этаже, а «духи» были на втором. Они попытались пробить в потолке дыру, чтобы закидать нас гранатами. Взводный молодой взял мой бронежилет, мысль свою он тогда не сказал, но, как я понял, он хотел занять соседний дом и из СВД перестрелять «духов» на втором этаже. Но соседний дом уже был занят «духами». Нас зажали со всех сторон, помощь подойти не могла. Я связался с ротным по радиостанции, он попросил нас обозначить себя, и я выпустил в окно сигнальную ракету, но она ударилась о кусты и упала на землю, выстрелить в дверь я не мог: она была под огнем «духов». По рации я попросил ребят выстрелить из миномета, чтобы по взрыву можно было определить, где мы. Они выстрелили, взрыв прогремел почти рядом — метрах в пятидесяти от дома. По рации я предупредил, что мы совсем близко к разрыву, и попросил, чтобы ближе к нам не стреляли, так как нас могло накрыть своей миной. Ребята пытались деблокировать нас, кругом возникали стычки, стрельба, и продвинуться не удавалось, нас тем временем прижали еще сильнее.

Тут я получил первое ранение. Во весь рост к дому подходил душара-наемник, скорее всего, он был не афганец (наемники там были в основном французы), потому что рост его был метра под два, афганцы обычно намного ниже. Он нагло шел и стрелял на ходу, магазин у него, кстати, был через один патрон снаряжен трассерами. Я укрылся за маленькой дверочкой, мой автомат перегрелся — на него надежды не было. Дверь открывалась внутрь, а я справа от нее прижался к стене, левой рукой было неудобно бросать гранату, но другого выхода не было. Я взял «эфку», подождал, пока враг подойдет поближе, приоткрыл дверь и бросил гранату. Он успел выстрелить, пуля попала мне в руку. «Духа» я все-таки убил — «эфка» есть «эфка», она взорвалась у него под ногами. Потом еще одну «эфку» я бросил через забор, когда «духи» спрыгивали, там взрывом человека три или четыре уложило, кричали они здорово.

Из моего взвода только четверо парней осталось невредимых, пулеметчика убило, потом погиб еще один молодой, остальные были ранены, снайперу-таджику (он же и переводчик) пуля попала в ногу. Мне пулей зацепило нерв, и рука повисла как плеть, а бой тем временем продолжался, перевязываться мне было некогда. Только я подошел к двери и хотел выйти, как «духи» бросили гранату, и меня «размазало» по всей стене, два осколка попали в бок.

Я уже смутно помню, что было дальше, все перед глазами загорелось, я упал через порог, ребята тут же оттащили меня обратно. Хорошо, что с собой были аптечки, мне снайпер вколол два тюбика промедола и наложил на рану повязку.

Еще одно запомнилось: дверь была хотя ненадежным, но все же прикрытием, а когда меня второй раз ранило, то этим же взрывом гранаты разбило и дверь, теперь пули летели насквозь. Я сказал таджику и молодому по фамилии Панфилов, чтобы били наверняка: «Если видишь близко — долби!» С нами был один дембель, так он стоял, смотрел полминуты в окно, а потом резко упал на колени и захрапел, его толкнули, он пришел в себя, а спустя полминуты снова неожиданно уснул.

Тот бой длился около двух часов. Закончился он так же неожиданно, как и начался: наши ребята надавили на «духов» огнем, и те отошли. Я помню, как к нам прорвались свои, тогда какой-то прапорщик забежал в дом, и от сердца у меня сразу отлегло. А мой друг Саня Семенов, как только узнал, что меня в доме «духи» подзажали, со своими бойцами стал пробиваться к дому. Уже потом, когда Саня пришел ко мне в госпиталь, он показал свою простреленную шапку и поведал, что когда бежал ко мне на выручку, то случайно споткнулся, и как раз в этот момент очередь прошла над его головой, а одна пуля пролетела совсем близко от виска, так что повезло в том бою нам обоим.

В ходе боя «духов» выбили из кишлака и погнали дальше по «зеленке». Потом ребята рассказали мне, что тех «духов», которые нас в доме окружили, наши бойцы зажали в керизе, душманов было человек шестьдесят, и были те «духи» из банды Ахмад Шаха. Наши предложили им сдаться, но они не сдались.

Нас деблокировали и стали вызывать вертолеты для отправки раненых в госпиталь. После того как меня перевязали, я хотел было пойти сам, но успел сделать лишь три шага, но слишком много было потеряно крови, вся одежда была в ней. Я упал и потерял сознание, вдруг мне стало так хорошо, птички вокруг пели, мне показалось, что попал в рай. Тем временем дембеля несли меня к дыре в глиняном заборе. Когда, чтобы пронести меня, стали эту дыру расширять при помощи штык-ножей, то, видимо, задели нерв на раненой руке, я очнулся. Я сказал ребятам, что я еще здесь. «Да, да, здесь ты», — ответил кто-то из них. Меня пронесли через забор, краем глаза я заметил афганских «самооборонцев» с автоматами ППШ. Потом меня загрузили в санитарный БТР, всех остальных раненых забрал вертолет, а вместе со мной на бэтээре поехал капитан санитарной службы. Привезли в госпиталь, положили в палатку, капитан поставил капельницу, дал разогретой сгущенки, и я уснул. За ночь сильно замерз: ребята накинули на меня сверху несколько спальников, а снизу ничего не подстелили, груди было жарко, а спина замерзла. Наутро за мной прилетела «вертушка», летчик сказал, чтобы я не спал, и упомянул, как один раненый, которого он вез, уснул и больше не проснулся. Мне задали вопрос: «Куда тебя везти? В Кабул или в часть?» Я попросился в наш полковой госпиталь.

В.И. Потапов (в центре) со своими боевыми товарищами

Я пролежал в госпитале два месяца. Врачи там были хорошие, помню, как майор медицинской службы долго возился с моей рукой, сшивая нервы. Еще он вытащил большой осколок гранаты, который разворотил мне бок, вытащил, а маленький осколок оставил, сказав, что сам выйдет, до сих пор он сидит у меня в боку как напоминание об Афганистане. В наш госпиталь вместе со своими генералами приезжал и Бабрак Кармаль, они привезли нам подарки, из которых помнились ящики апельсинов и радио. Был у нас с концертом и Иосиф Кобзон, он пел полтора часа почти без перерыва. Поправившись, мы постоянно спрашивали у персонала, когда нас отправят в Союз, а доктора лишь отвечали, что скоро. В один день неожиданно зашел доктор и сказал, чтобы мы быстро собирались — нас уже ждет самолет. Мы так заспешили, что даже не успели завязать шнурки на ботинках, вместе с еще одним выздоравливавшим парнем мы сели в машину, которая довезла нас до аэродрома, и отправились самолетом в Ташкентский госпиталь. Там опять были операции, иглоукалывание, я очень долго мучился с рукой. Пару месяцев пробыл в Ташкенте, потом меня отправили в Ленинград, можно сказать, что за полгода я два раза встречал весну: один раз в Ташкенте и один — уже в Ленинграде. Там мне вылечили руку, с тех пор она вновь нормально функционирует, огромное спасибо за это докторам.

— Поддержку авиации запрашивали часто?

— Вообще авиацию по рации вызывали часто. У меня, как у командира отделения, была рация Р-48, я связывался с ротным, у него была уже Р-123, мощность которой была намного больше, а он, в свою очередь, связывался с батальоном и полком. Большинство вертолетчиков были опытные и бесстрашные, но бывали и посредственные: израсходуют боекомплект по пустому месту и улетают. Порой мы их побаивались, и как только неподалеку зависал вертолет, мы от него на всякий случай прятались, ведь мало ли в каком направлении он мог открыть огонь. У нас было правило: когда подлетает «крокодил» (Ми-24), то мы сразу обозначали свое расположение дымами бордового цвета, увидев которые вертолетчики сразу понимали, где свои.

Был случай, когда «миги» полностью разнесли точку, занятую нашими бойцами. Летчики получили устаревшие данные о взаимном расположении наших частей и сил душманов, а ребята уже отбили у душманов позиции, тем временем прилетела авиация и ударила по старым координатам. В попавшем под удар подразделении были ужасные потери. Подобных случаев было довольно много. Или, например, прилетел какой-то генерал и начал учить летчиков, как надо летать по ущельям. Так вот одного летчика и сбили — он начал приземляться прямо на позицию зенитного ДШК душманов.

Десантировались в основном из вертолетов, парашюты были отменены сразу. «Вертушки» иногда садились, иногда зависали в метре над землей или немногим более, и мы выпрыгивали. Порой случалось так, что летчик зависал слишком высоко, тогда дембеля заходили в кабину к летчикам и вытаскивали одного из них, чтобы посмотрел, на какой высоте они зависли, после этого летчики старались опустить машину пониже. После того как мы выпрыгивали, «вертушка» сразу же уходила. В вертолете обычно помещалось девять десантников. Бывало, когда вертолет зависал над местом десантирования, ты только видишь, как появляются дырочки в его корпусе, — это снизу стрелял ДШК душманов, тогда стараешься прижаться к стенке. Пули ДШК легко пробивали броню вертолета.

Могу вспомнить один случай, который произошел в самом начале моей службы в Афганистане. Мы ехали на машинах в сторону Джелалабада, вдруг одна из них сломалась, ротный оставил меня для помощи в ремонте, а остальная колонна ушла вперед. Мы быстро отремонтировали машину, догнали своих. Когда мы ехали по «зеленке», нас обстреляли. Невдалеке ехала «барбухайка» (телега), мой пулеметчик, подумав, что стреляют именно с телеги, дал несколько очередей по ней, и только потом мы поняли, что огонь по нам велся из лесного массива. Мы быстро догнали своих и принялись проводить «шурави-контроль» местного населения. Проверяем документы по принципу: показал бумажку — в одну сторону, нет бумажки — в другую. Показывает мне афганец свою бумажку, на ней по-афгански написано, и что там написано, никто не знает, но бумажка есть — значит, все нормально.

Самое тяжелое — это подъем в горы. На первую горку, помню, лезли всю ночь. Высота ее была где-то 3400 метров. За тот подъем я потерял килограммов шесть своего веса. Физические нагрузки были очень серьезными, сила, конечно, была, я ведь парень деревенский, к тому же не курил, не пил и немного занимался спортом. Поэтому я поднялся на свою первую гору вторым, а первым на нее забрался сержант-дембель, после этого восхождения мои ребята стали меня уважать. Один раз мы попали, как в том фильме, в каменный мешок. Мы долго поднимались вверх и так высоко залезли, что спускаться негде было — кругом одни обрывы. На вершине горы было по пояс снега, нам, правда, на такие случаи выдавали валенки. Пока поднимались, выкинули все мины, которые нам дали минометчики, и часть собственной экипировки. Как спускаться, мы не знали. Тогда нашли оригинальное решение: сняли все ремни с автоматов и пулеметов и связали их между собой таким образом, чтобы получилась довольно надежная альпинистская веревка. Спустилось нас человек семь, остальные этого сделать уже не могли — они потратили все свои силы на подъем, некоторые при падениях получили переломы ребер. У этой горы было три удобных выступа: один метров в десять, второй — двадцать, и третий тоже метров десять. Спускались так: двое держат канат из ремней, один спускается, и так по очереди. Когда спускался снайпер, он уронил свою СВД, которая упала и ударила стоявшего внизу бойца прикладом по голове, травма, к счастью, оказалась несерьезной.

Наша спустившаяся группа пошла на перевал, когда уже начинало темнеть. Когда мы на него поднялись, я увидел, как внизу жгут костер «духи», а двое из них лезут к нам на перевал. Если бы мы начали по ним стрелять, то душманы накрыли бы нас плотным огнем. Подождав, пока мои ребята отойдут подальше, я осторожно бросил под ноги этим двоим «эфку» в расчете на то, что душманы у костра подумают, что они подорвались на растяжке. После взрыва я не стал смотреть на результат своей работы и поспешил прочь. Ответного огня «духи» не открывали, может быть, оправдался мой расчет.

Один раз мы отбили у «духов» часть каравана с оружием. Уже темнело, мы стояли на БД (боевое дежурство), и прозвучала команда на выезд. Я с товарищами тогда как раз был в нашем небольшом клубе, где давал концерт ансамбль «Голубые береты», прозвучала тревога, все побежали по машинам. Нам давалось десять или одиннадцать минут на выезд и выход на связь. Поначалу все думали, что это, как обычно, тренировка, но наши надежды не оправдались — у командования были разведданные о том, что идет караван.

Нас вел офицер, подъехали к месту, обстреляли «зеленку», стали полукольцом, выставили посты и остались на ночь. Утром пошли прочесывать «зеленку» и нашли трех убитых верблюдов с навьюченными на них тюками, а «духи» успели отойти. В тюках оказалось оружие и патроны. Винтовки — английские «Буры» — мощное оружие. Мы часто вычисляли «духов» по синяку на плече, потом они научились подкладывать поролон, чтобы была меньше отдача. После той операции у меня в ружейной комнате долго лежали четыре неучтенные винтовки.

Вообще, на задания и операции ходили часто. Наш 350-й полк, как я потом узнал, был чуть ли не штрафной, и, как только где-то начинались проблемы, нас всегда перебрасывали к месту боестолкновения. Я был удивлен, когда узнал, что в афганской армии есть свои десантники. Как-то раз, когда Чарикар прочесывали, нам их придавали. Они ехали с нами на броне, смотришь: если они в хвост колонны начали уходить — все, значит, «заварушка» будет. Самое плохое — это идти на задание первым или последним. Если первый — то можешь на растяжке подорваться, а последнего могут «духи» из «зеленки» убить. Мне приходилось и первым ходить, и последним, крутишься тогда как волчок то влево, то вправо. Вспоминаю нашего отчаянного старшего лейтенанта, он два года пробыл в Афгане, и неожиданно ему из Союза пришло письмо, что его дочь погибла в автокатастрофе. Он принимал участие во многих операциях. Помню, кишлак какой-то блокировали и вели по «духам» лобовой огонь, самым главным было прижать их своим огнем, они тоже люди и боятся, пули рядышком посвистят — и они прижимают головы к земле. И вот этот старлей со своими бойцами пошел в обход, мы еще стояли на месте, а он уже в плен «духов» взял и ведет их. Вообще, они нас, десантников, побаивались, не знаю, как насчет пехоты, а нас они точно боялись.

Кстати, войска Александра Македонского в свое время тоже Афган проходили, в горах даже стоял памятник великому завоевателю. Так, Македонский говорил: «Афганистан пройти можно, но завоевать его нельзя». И вот такой связанный с этим памятником случай мне запомнился. Одного нашего сержанта убили прямо возле этого памятника. Наше подразделение поднималось в гору, этот сержант шел замыкающим, и он решил отойти в сторону и поближе рассмотреть этот памятник. Оказалось, что неподалеку от памятника остановилась на отдых группа «духов». Сержант успел сделать по ним лишь несколько выстрелов и погиб под шквальным огнем душманов, которых, как потом оказалось, было человек шестнадцать или семнадцать, в ходе боя мы их всех перебили.

— Небоевые потери в вашей части были?

— Порой ребята погибали просто по своей глупости. Например, был случай: пришел один солдат к другу в госпиталь, был, как всегда, с оружием, он вытащил пулю из патрона и заткнул бумажкой порох. Наставил на своего друга автомат и говорит ему: «Руки вверх!» — и нажал на курок, а переводчик огня стоял на автоматической стрельбе: три пули попали другу в грудь, тот умер на месте. Вот и пошутил!

Или можно вспомнить подготовку к дембелю. Пошел дембель с молодым бойцом в кишлак, случилась перестрелка, дембеля ранили. Молодой его тащил до своих, но сил не хватило, оставил метров за сто от наших позиций и побежал за помощью. Прибежали ребята, а солдат уже был мертв: его закололи вилами. Такие случаи нечасто, но бывали.

Были и самострелы. Таких бойцов, конечно, не уважали, после лечения их возвращали в часть и отправляли на самые черновые работы, а на дембель отправляли в драной шинели и оборванных сапогах. Как-то раз один сержант хотел перейти к «духам», поделился мыслью с молодым, а тот его сразу сдал. Забрали их обоих в особый отдел, который работал там как надо — после операции или зачистки, если все прошло без потерь, никого не трогали, а если есть раненые или убитые, то начинали всех подробно опрашивать. Нам говорили, что если ты даже был герой в бою, то лучше промолчать, иначе начнут потом опрашивать, что делал, как делал, лучше, конечно, с особистами не связываться и лишний раз промолчать.

— Какой была ваша экипировка?

— Еще в Литве выдали два комплекта белья — летнее и зимнее. Потом РД — рюкзак десантника. В него по бокам укладывали 450 штук патронов, сверху — пуховик, потом бронежилет, автомат с четырьмя магазинами; у меня был еще и подствольник, так еще и десяток зарядов к нему, парочка гранат Ф-1, РГД не брали, от них толку мало, а «эфка» была намного эффективнее. Как правило, пулеметчик распределяет ленты на всех, патронов по сто — сто пятьдесят каждому. «Агээсник» — по четыре выстрела на брата. Если нам придавали минометчиков, то так же распределяли мины: по одной подвешивали спереди, а сами минометчики и так были до предела навьючены: кто плиту тащит, кто ствол. Минометы в основном у нас были «духовские» французского производства, калибр такой же, как и наш. По весу экипировка на боевых примерно килограммов сорок будет.

— Бывали курьезные случаи?

— Однажды мы долго шли на задание, все устали, устроили привал. Полежали, отдохнули, перекусили, прозвучала команда «подъем», и мы пошли дальше. Один парень уснул в кустах и не поднялся, никто о нем сразу не вспомнил. Бедолага потом целую неделю по «зеленке» пробирался, пока не вышел на нашу точку. Ему повезло, что никого за неделю не встретил из «духов».

Был еще один случай, правда, курьезный он или нет, сказать трудно. Приехали на задание, спрыгнули с брони и пошли в гору. Проверили местность, «духов» не обнаружили, спустились к подножию. Вскоре подошла кухня, собрались есть, а котелков нет — их в спешке попросту забыли. Я взял цинк, патроны высыпал — получилась емкость для первого. Затем вынул подшлемник из каски — получилась посуда для чая. Вообще, во время боевых выходов мы сухим пайком не питались. Смотришь, а кто-нибудь уже барана подстрелил, или курочек поймали — значит, сегодня живем, будет мясо.

— Были поверья, приметы?

— Одно скажу: моя крестная, когда я в армию уходил, отдала мне свой крестик, и я его сохранил. А когда вернулся, она его забрала. Может, мне он и помог, не знаю. Хотя у нас с этим там строго было: за этими вопросами следил замполит.

Помню, еще замполит долго разбирался, когда кто-то из наших отобрал у афганки часы, «промывка мозгов» была серьезная. Вообще нам иногда разрешали брать себе кое-какое добро на зачистках. Однажды вскрыли дукан (магазин), а там чего только нет: и джинсы, и батники, и сигареты — все было импортное, правда, и наши сигареты «Космос» и «Ява» тоже были. Потом сам комбат просил поделиться с ним сигаретами. Однажды мы пришли в часть после зачистки, нас построили и приказали выкладывать все из карманов и рюкзаков. Я такого количества барахла ни на одном рынке не видел, кто-то даже самовар умудрился притащить.

— Есть ли у вас боевые награды?

— Да, есть медаль «За боевые заслуги». Вообще, меня представляли два раза: в первый раз замполит батальона на какую-то железку писал, кажется, на медаль, а за последний бой уже на Красную Звезду представляли. Медаль мне прислали позже, когда учился в институте в Туле. В институте при поступлении посмотрели мои документы, увидели, что я воевал, ранен, а награды нет, и руководство института написало запрос командованию моей части. В нашем полку было больше, чем в любой другой части, представлений к награждению, кажется, их было более 1200, ведь полк был боевой, нас бросали во все дыры. Ну а по поводу наград всякое бывало: у нас на хлебозаводе парень один работал, уходил с Красной Звездой, за хлебом все бегали — так сказать, уважаемый человек.

— С однополчанами встречаетесь?

— Мой друг Саня Семенов, как только пришел из Афгана, так сразу приехал ко мне погостить, общаемся с ним до сих пор. Как-то на юбилей ездили в Калугу, потом был банкет, я искал ребят из «Полтинника», но никого не оказалось. Есть еще один мой земляк по фамилии Морозов, он служил офицером в артполку, который стоял рядом с нами. А так вообще с теми, кто был в Афгане, связь поддерживаю.

— Было ли страшно там, на войне?

— Страшно стало тогда, когда меня подстрелили. После этого я стал побаиваться за свою жизнь, подумал и решил, что нет, что-то мне опять на войну не хочется. А до этого никакого страха не было: надо так надо. У нас была там хорошая мысль и идея, из-за чего мы так бесстрашно воевали. Ротный однажды сказал: «Я своих никого на поле боя не оставлю: роту положу, но ни одного человека на поле боя не оставлю». Из-за этого мы часто лезли на рожон, потому что знали, что, как ротный сказал, так и будет. Такой у нас там был закон.

Честно говоря, мне повезло, что я полгода лежал в госпиталях. Сначала война очень часто снилась, потом успокоился и для себя решил, что это была сказка, выбросил все из головы и стал потихоньку все забывать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.