6 августа. Родился Энди Уорхол (1928) Близнецы

6 августа. Родился Энди Уорхол (1928)

Близнецы

В августе 2008 года отмечались два славных юбилея: Энди Уорхолу исполнилось бы восемьдесят, картине Ильи Глазунова «Русская красавица» (с которой, по мнению критиков, и начинается зрелый Глазунов) исполнилось 40.

Уорхол родился 6 августа 1928 года, занимался графикой, журнальной иллюстрацией, рекламой (принесшей ему первые серьезные заработки), но мировую славу обрел как символ поп-арта. Его величайшая заслуга заключалась в доказательстве неожиданного вывода: протест против общества потребления является в обществе потребления востребованным и хорошо оплачиваемым продуктом. Общий смысл живописи Уорхола, концентрированное послание его работ — «Смотрите, что вы (мы) сделали с искусством». Только ленивый не называл его «иконописцем нашего времени». В самом деле, главный объект интереса Уорхола — предметы культа: суп Campbell, Мэрилин Монро, Элвис Пресли, Жаклин Кеннеди, Мик Джаггер, кока-кола, Мао Цзедун. Интерпретировать эти холсты, выполненные в трафаретной технике шелкографии и предусматривающие бесконечное тиражирование, можно противоположным образом (что особенно ценится в обществах потребления, потому что удобно). Можно негодовать по поводу массовой культуры, заменившей религию, осуждать культ потребления, проклинать мир, в котором даже и такой левак, как Че или Мао, может стать модным буржуазным лейблом и украшать собою футболки зажравшихся студентов, будущих опор истеблишмента. А можно видеть в работах Уорхола рекламу американского образа жизни, комфорта и сытости, потому что, как утверждал сам Уорхол, компания Campbell вложила в разработку своего вкусного и питательного супа не меньше усилий, чем иной старый мастер — в живописный шедевр. Суп Campbell несет миру в конце концов, нормальные демократические ценности, идею качества, доступности и вкусности, и в качестве такового не менее достоин увековечения на холсте, чем мать Тереза. Вдобавок, как известно, мать Тереза в жизни часто бывала сурова, категорична и нетерпима, чего не скажешь о супе Campbell. Короче, Уорхол жил сам и давал жить другим: интерпретациями его творчества кормились и кормятся десятки тысяч человек, от искусствоведов до социологов, и сам он оставил стомиллионное состояние, которое, кстати, завещал в фонд своего имени, занимающийся поддержкой молодых дарований. Сверх того, в отличие от большинства своих наследников и учеников, концептуалистов, окончательно упразднивших творчество и заменивших его самопрезентацией, Уорхол умел рисовать. Это доказывается не только его ранними, до-суповыми работами, но и поздними кислотными иконами, обличающими в авторе незаурядного колориста. Помнится, я смотрел первую масштабную уорхоловскую выставку в России (Эрмитаж, 2000) в обществе известного петербургского искусствоведа, без которого элементарно не попал бы в эти четыре зала: хвост очереди тянулся километра на два. «Что вы хотите, — сказал мудрый старец, — страх смерти…» Я не понял. «Личность, личность тяготит… она страдает, уязвлена, болеет, конечна… Уход в безликость, вещь, в банку супа. Банка супа не умрет никогда — ее утилизуют и сделают другую банку».

Энди Уорхол был главным художником так называемого общества потребления, которое существовало-существовало, плодило своих теоретиков, апологетов, обличителей — и вдруг куда-то делось (куда — отдельный вопрос). Вероятно, оно как-то серьезно ослабило требования человека к самому себе, размыло границу между человеком и супом, иконой и Мао, и на этой питательно-суповой среде возросли новые варвары, которые разрушили это самое общество как извне, так и изнутри. Вдаваться в подробности, ссылаться на 11 сентября, уходить в политику мне здесь не хотелось бы, потому что не в этом дело. Вероятней же всего, что никакого общества потребления и не было — его выдумали те, кому очень уж хотелось потреблять и ограничить этим жизнь как таковую; они изобрели даже термин «постиндустриальная эпоха», но оказалось вдруг, что человечество в эту схему никак не упихивается, и эпоха всяческих «пост» завершилась великим упрощением, возвращением к почти первобытной архаике, с которой теперь и придется начинать заново. Не зря прозорливый Михаил Пиотровский, директор Эрмитажа, поместил знаменитый расписной «БМВ» Уорхола в непосредственном соседстве Пазырыкской колесницы.

Тем не менее термин «западное общество потребления» был охотно подхвачен восточным обществом лицемерия. Строго говоря, я затруднился бы однозначно определить советское позднесоциалистическое общество шестидесятых-семидесятых годов, когда оттепельная развилка была уже пройдена и наш паровоз стремглав катился к предсказуемому распаду. Лицемерием дело не ограничивалось. В действительности у советского социума застойных времен было куда больше оснований называться обществом потребления — с производством тут был полный завал, производили в разы меньше и хуже, чем на Западе. Потребляли, правда, тоже, но потребление по крайней мере было профессиональней производства. Главным художником этого общества ограниченного потребления (далее для краткости ООП) был Илья Глазунов — автор советских концептуальных икон; на его выставках Брежнев и строитель БАМа соседствовали с христоподобными князьями (Игорями и Мышкиными), а вожди дружественных компартий — с березками. Это тоже можно было трактовать прямо противоположным образом (одни думали, что художник противопоставляет духовное русское вырождающемуся советскому, другие — что подчеркивает их преемственность), и вокруг Глазунова тоже кормилось много народу. Фокус в том, что его «Русская красавица», инкрустированная настоящими жемчугами и выдержанная в стилистике зрелого китча, воспринималась большинством зрителей абсолютно серьезно, с надрывом, и многими воспринимается так до сих пор. Те, кто видит в Глазунове выразителя русской души, явно думают о русской душе очень дурно, но это ведь не от злонамеренности, а потому, что правильной русской душой они считают свою собственную, мелкую, агрессивную и неразвитую. Но поскольку в условиях ООП процветают и доходят до степеней известных именно такие души, у Глазунова появилась репутация русского реалиста — тогда как на деле он восточный близнец своего почти ровесника Энди Уорхола, отец русского поп-арта, поставщик икон для обезбоженного мира.

Я не очень представляю себе, что рисовал бы Уорхол сегодня: он был человек эволюционирующий, чуткий к духу времени. Весьма возможно, что к его циклу «автокатастроф» добавился бы цикл работ с падающими «близнецами», но не исключаю, что в духе новой серьезности он вернулся бы к традиционной живописи: может быть, сельские пейзажи… играющие дети… Он нашел бы, куда вывернуть, и в любом случае не стоял бы на месте. Между тем Илья Глазунов, его младший брат, рисует ровно то же самое, что и в последние сорок лет, потому что ООП — в отличие от обычного общества потребления — не эволюционирует никак. У него нет сознания своей греховности и ущербности, оно не видит себя со стороны, никогда не успевает окончательно распасться и рассчитано, по сути, на вечность. И когда ему в тысячный раз впаривают все ту же «Русскую красавицу» как символ его духовности, оно с готовностью поглощает этот продукт, искренне веря, что он гораздо лучше супа Campbell.

Значит ли это, что неограниченное потребление в моей системе ценностей лучше ограниченного? Пожалуй, да. Оно честней.