Глава 10 Воинственная преданность

Глава 10

Воинственная преданность

Возлюбленный Папа бесконечно любил своих преданных почитателей. Ни один духовный учитель не мог бы в течение четырех славных десятилетий проявить больше любви к тем, кто приходил к нему за помощью. Пребывающих в беспросветном отчаянии он ободрял любящей улыбкой, одновременно и такой особенной, такой неповторимой, и такой успокаивающей; тех, кто приходил, утопая в волнах преданности и не умея выразить любовь, переполнявшую их сердца, он принимал с той же лучезарной улыбкой, в одно время и понимающей, и исполненной человеческой симпатии.

Был еще один тип почитателей, приходивших к нему: они не могли сдержать себя в проявлении своей любви и выражали ее с помощью различных «силовых приемов». Они сжимали Папу в объятиях и не отпускали его, пока он сам не высвобождался от них, они бились головой о его ступни, кусали его пальцы или сжимали его стопы – лотосные стопы, которыми он прошел босиком ради них же множество миль, – так крепко, что ему приходилось буквально молить их отпустить его. Такие почитатели, которых Папа шутя называл «воинственными», нередко видели, как он при их приближении спешил спрятаться за спинкой своего стула. С воздетыми руками он просил их, нет, умолял! – сдерживаться и обращаться с ним помягче.

Как-то вечером, когда мне случилось быть в ашраме, Папе сообщили, что большая группа почитателей из мест, славившихся этим «воинственным» обожанием, слезла с поезда в Канангаде и направляется в ашрам. «Ну вот, теперь Рамдас попался», – сказал Папа жалобным голосом и бережно погладил свои ноги, как бы сочувствуя тому, что им предстоит вынести. «Рамдас жалеет вас, бедняжки», – сказал Рамдас своим ногам, а потом повернулся ко мне и рассмеялся: «Как трогательны эти почитатели, которые едут издалека, чтобы увидеть Рамдаса, – сказал Папа. – Они применяют к Рамдасу силовые приемы, потому что не могут сдерживать огромные потоки любви». Голос Папы был таким ласковым, что я подумал: «А ведь, наверное, Папа с таким же нетерпением ждет этих «агрессоров», как и всех других, более мирных гостей!»

Как раз в это время на аллее, ведущей к ашраму, показались огни такси. Папа сразу же поднялся (он сидел тогда в бхаджан-холле) и быстро встал за спинку своего стула. Машина уже остановилась у дверей, и дюжина почитателей, крича, смеясь, распевая Рамнам или просто восклицая «Папа, о Папа!», бросились прямо к нему. «Не забывайте, ну, пожалуйста не забывайте, что Рамдас состоит из мяса и костей и что он – не резиновая кукла», – говорил Папа, призывая их успокоиться. Слова Папы потонули в ликующих возгласах, – они столпились вокруг него, шумно требуя паданамаскара (прикосновения к стопам). Не прошло и нескольких секунд, как «авангард» отбросил стул – единственный барьер между ними и Папой – и окружил его. Одни что есть сил сжимали его в объятиях, другие крепко держали его за ноги, третьи стукались лбами о его стопы, а некоторые тянули за руки. Эта буйная сцена продолжалась, пока не пришла на помощь Матаджи. Ее появление подействовало на их души, как бальзам, и они стали успокаиваться, хотя многие пришли в сильное волнение, вновь увидев Папу и Матаджи спустя много лет.

В тот вечер, когда Папа отдыхал, Матаджи, растирая ему ноги, спросила: «Все еще больно, Папа?», и Папа, любящий друг своих почитателей, ответил: «Немного, но это не имеет значения. Ты только представь, сколько в этих простых людях преданности и как глубока их любовь, если в своем стремлении коснуться ног Рамдаса они полностью забывают о себе». Продолжая в том же духе, Папа сказал: «Как же счастлив Рамдас, вкушая этот нектар божественной любви от столь многих форм Рама».

«Они вдвойне счастливы, Папа, – усмехнулась Матаджи, – оттого, что у них есть тот, на кого они могут излить свою любовь».

Пропустив мимо ушей эти слова Матаджи, Папа сказал: «Рамдас никогда не чувствует себя счастливее, чем тогда, когда находится среди этих любящих друзей. Не скрою, он хотел бы, чтобы они были чуть менее напористы в выражении своей любви, но он все равно радуется их присутствию. С тех пор, как он покинул Мангалор с именем Рама на устах, ничего, кроме любви, не получал он от тех, кого встречал. Казалось, они влюблялись в него "с первого взгляда", хотя и говорил он в те дни очень редко, – ведь его губы беспрерывно, и днем и ночью, были заняты воспеванием имени Рама. И тем не менее они приглашали его в свои дома и радовались ему так, как радуется мать своему ребенку. И в самом деле, можно ли найти во всех трех мирах более любящую мать, чем Рам, обитающий в сердцах всех своих приверженцев?»

Папа поднялся, чтобы пройти в ванную комнату перед тем, как лечь спать. Внезапно в глазах его загорелся озорной огонек и он, глядя на меня, вдруг спросил: «Разве Рамдас не самый счастливый из людей?» Онемев от неожиданности вопроса, я несколько секунд молчал. «Почему ты молчишь?» – спросил он игриво. Обретя голос, я тихо откликнулся: «Папа, но ведь мы все еще счастливее, разве не так?» Но его трудно было увести в сторону. «Рамдас не спрашивает о вас, он спрашивает о себе». И Папа снова засмеялся, я же молчал, не зная, что ответить.

Один из самых давних почитателей Папы, с которым мне повезло встретиться, часто рассказывал, как Папа впервые вошел в его жизнь. Несомненно, Папа подпадал под описание Бога «Кхуда аневала», – «Тот, кто приходит Сам». Он всегда входил в их дом, когда он был им очень нужен и когда они думали о нем. Этот старый почитатель из Шалапура, которого, к сожалению, уже больше нет, рассказывал мне: «Нужно было видеть Свами в те дни, когда он был странствующим санньясином. Он приходил в нашу бедную деревушку, словно сам Ишвара – Господь Бог. Его тело, прикрытое грубой оранжевой робой, было кожа да кости, но лицо его излучало внутренний свет, а глаза так сияли, что нас неодолимо тянуло к нему. Он говорил, что Рам направляет его стопы к нашим дверям, и наши сердца трепетали при этих словах, так как мы знали, что это был не кто иной, как сам Рам, играющий роль слуги. Его приход в нашу деревню был похож на большой духовный праздник. В эти дни мы плавали в океане блаженства, мы забывали о наших домах, наших женах и детях, о нашей работе и повсюду следовали за ним».

Другой почитатель говорил: «То, о чем Папа рассказывал в книгах "В поисках Бога" и "Видение Бога" – лишь малая часть великих дел, которые совершал он во имя своего возлюбленного Рама, всегда, разумеется, приписывая Ему все, что происходит. Мы называли их чудесами, он же говорил о них как о делах Рама. Однажды мы все пошли за ним в деревенский дом, где ему готовилось угощение. Хозяйка дома потом рассказала, что она приготовила еду на дюжину гостей, а нас оказалось 50 или 60. И она призналась нам, что все прошло как нельзя лучше, – уж не был ли среди нас сам Бог? Еды было вдоволь не только всем нам, но хватило бы еще на несколько дюжин гостей. В другой раз, когда Папа уезжал от нас на поезде и мы все пошли на станцию проводить его, кто-то из нас дал ему маленький мешочек с едой. Папа тут же стал раздавать ее нам. Мешочек был и вправду совсем маленьким, но каждый из нас получил полную горсть прасада. Видя, что Папа раздает еду, пассажиры из других купе вскочили со своих мест и бросились к нему за прасадом, и он продолжал наделять угощением всех. Мешочек не опустошался».

Даже строгие приверженцы ортодоксальных традиций, которые не слишком одобряли свободное смешение каст, под воздействием его магической улыбки становились его преданными почитателями. Таким мы знаем Папу!

Эти старые почитатели, впервые узнавшие Папу задолго до того как узнали его мы или, возможно, задолго до нашего рождения, теперь были счастливы уже тем, что могли сидеть в углу зала для бхаджанов в ашраме и смотреть на Папу издалека, пока он разговаривал с группами приезжих, окружавших его. И я не раз видел, как он направлял взгляд в их сторону, посылая им чудесную улыбку взаимного узнавания, а они улыбались ему в ответ. Тем самым, как бы за пределами нашего понимания, устанавливалось молчаливое единение между тем, кто любит своих почитателей, и теми, в которых он впервые увидел своего Рама. Эти старые почитатели так глубоко продолжали любить своего «Свамиджи махараджа», что многие из них (а ведь путь в ашрам занимал у них два или три дня) даже не притрагивались к пище до того, как не простирались перед ним и не касались его стоп. Папа сам помогал им подняться и, держа руки на их плечах, смотрел в их лица и, радостно улыбаясь, говорил: «Рамджи, как ты?» или «Рамджи, где ты растерял все свои зубы?» – и весело смеялся.

После одной из этих встреч Папы со старыми почитателями я вернулся к нему, сел рядом с ним и, воскрешая в памяти то, что узнал о его делах в былые времена, словно увидел в нем совершенно нового человека. Будто читая мои мысли, Папа взглянул на меня сверху со своего стула и спросил: «О чем ты думаешь? Что, у Рамдаса что-то не так? У него что – выросли рога или слоновьи уши, или что-нибудь в этом роде?» И Папа беззаботно рассмеялся. Когда я осмелился сказать ему, что узнал о нем такие вещи, о которых раньше никогда не знал, Папа ушел от ответа, сказав: «Взгляни на него. Разве есть в нем что-то новое? Он одевается, как ты, моется, как ты, ест, как ты, он, знаешь ли, вовсе не живет одним воздухом, так что же в нем такого особенного? Разве он не такой же обычный парень, как все?» Как бы мне хотелось, чтобы я знал этого «обычного парня» в ту раннюю пору его необычайных деяний!

Возвращаясь к тем далеким дням его странствий, Папа иной раз замечал: «Все вы должны радоваться, что Рамдас «остепенился» под влиянием Матаджи. В те дни он был таким неугомонным, что людям трудно было угнаться за ним. Тогда он совершенно не терпел никакого лицемерия, – теперь же он говорит более осторожно, чтобы не оскорбить чьих-либо чувств. А тогда он был словно шаровая молния. Он мог бегом подниматься в горы, скрывался в дремучих лесах или на кладбищах, вдали от людского жилища, чтобы ночи напролет воспевать имя Рама. Он голодал по несколько дней подряд, игнорируя любые призывы прервать пост. Он никогда не принимал участия в каких-либо разговорах, кроме разговоров о Раме. Глядя на этого веселого человека, отпускающего шутки, можно ли узнать в нем былого Рамдаса? Тогда он был подобен реке, по причудливому руслу стремящейся к океану, теперь же океан и река стали едины, но река продолжает течь, не отделимая от океана, радуясь своим единством с ним».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.