III. Пианистка или певица?

III. Пианистка или певица?

После двух лет траура отец женился вторично. Разве легко ему было жить одному с двумя малышами? Ему пришлось бы продать дом и поручить меня и Пьеро заботам бабушки, содержавшей тратторию в Пьеве ди Солиго, или какой-нибудь другой великодушной родственницы.

Позже он не раз рассказывал мне со слезами на глазах, что был не в силах разлучиться с детьми, особенно со мной, уже приносившей ему столько маленьких радостей.

И тогда он вновь женился, если так можно выразиться, в семейном кругу. Он повел под венец юную кузину моей матери, дочь сестры моей бабушки Даль Монте.

Джудитта Прандстраллер, венецианка по происхождению, несмотря на свою тевтонскую фамилию, была женщиной скромной и, так же как мой отец, очень религиозной.

Должна сказать, что для меня и брата она была второй матерью и оставалась неизменно доброй и ласковой с нами и после рождения трех других детей: Эльзы, Лены и Джанантонио. Могу добавить, что сводный брат и сестры стали мне бесконечно родными. Они неизменно радовались моим успехам и относились ко мне, как к любимой старшей сестре. Их дети и внуки все до одного дороги и близки мне.

Обычно я проводила каникулы в Пьеве ди Солиго, у моей бабушки Терезы Менегель, очень приветливой и энергичной хозяйки гостиницы. Дни сельской жизни, постоянные встречи с крестьянами, посетителями бабушкиной траттории, торговцами, возчиками, всегда шумными, веселыми, наделенными неизменным венецианским добродушием, ярко запечатлелись в моей памяти.

Траттория, не знаю уж почему, возможно, в честь знаменитого падуанского кафе, называлась «Аль Педрокки». Иногда мне кажется, будто я ощущаю дразнящий запах кофе, вкус простого деревенского вина, незатейливой деревенской пищи, дымящейся аппетитной поленты.

Эти воспоминания неразрывно связаны с моим домом, моей родной землей. Даже в зените своей славы, в короткие промежутки между путешествиями по всему свету, я никогда не упускала случая побыть несколько дней в Пьеве ди Солиго. В конце концов я построила там виллу, где каждый год провожу лето.

У бабушки Менегель было верное средство удержать меня подле себя: она позволяла мне петь до изнеможения с раннего утра до позднего вечера и помогать ей в домашних делах.

Мне доставляло огромное удовольствие стирать, гладить, чинить одежду и совать свой нос в кастрюли, полные всякой вкусноты.

Можно смело сказать, что моя концертная деятельность началась именно в траттории Пьеве ди Солиго. Я отличалась редкой неутомимостью, да и посетители не уставали слушать мое пение, громко аплодировали и требовали, чтобы я пела на «бис».

Если бы бабушка не следила за мной в оба глаза, честное слово, я бы не раз напилась допьяна, потому что мои «поклонники» наперебой угощали меня полными стаканами слегка терпкого белого вина, которое вместе со знаменитым местным маслом остается предметом величайшей гордости всей округи.

— Вы что, с ума сошли? — кричала бабушка, стараясь оттащить меня подальше от пирующих.

— Пусть бедная малышка горло промочит. Всего один глоточек.

Но глоточек здесь, глоточек там — и «бедная малышка» непременно очутилась бы под столом.

Утром я вместе с бабушкой подымалась ровно в пять и, встав на скамейку, потому что не доставала до стола, принималась гладить большущие стопки салфеток.

Теперь в семье нас было шестеро, и отец решил, что дом для нас слишком мал и тесен. Кроме того, он во что бы то ни стало хотел дать мне музыкальное образование и начал подумывать о переезде в Венецию.

А пока в ожидании подходящего случая он продолжал заниматься со мной музыкой и пением. Когда его пригласили дирижировать хором в церкви Санта Дона ди Пьеве по случаю установления нового органа, он пожелал, чтобы я тоже приняла участие в торжестве.

И я вместе с хором спела «Аве Мария» Гуно. Я до сих пор живо помню этот второй выпавший на мою долю успех, говорю «второй» потому, что впервые я пела на благотворительном концерте в муниципалитете Пьеве ди Солиго.

Вскоре я поступила в начальную школу, где слыла непоседой, болтуньей, даже озорницей, хотя и была, как говорится, от горшка два вершка.

Не проходило дня, чтобы отец не рассказывал мне о славной истории вокального искусства, не обучал меня музыке и новым романсам.

Иногда он заставал меня в своем кабинете буквально «пожирающей» бесчисленные оперные либретто. Однако мне почти всегда удавалось спрятать запретный плод под передником, и лишь когда мой «строгий родитель» не извещал о своем приближении обычным покашливанием, я попадалась на месте преступления. В этих случаях приходилось выслушивать бесконечные нравоучения. Я внимала наставлениям отца с самым серьезным видом и давала обещание не притрагиваться больше к его магическим либретто, в душе твердо решив при первом же удобном случае нарушить запрет.

Сказочным миром моего детства был мир итальянской оперы. Моими первыми «классическими» книгами были Франческо Мария Пьяве, Романи, Гисланцони и другие либреттисты, преданные своим богам — Россини, Верди, Доницетти, Беллини; моих голубых принцев звали Манрико, Эльвино, Эдгар, Альфред, Эрнани, Радамес; моими любимыми героинями были Розина, Джильда, Леонора, Виолетта, Лючия, страстные, трагические и патетичные, моими «мучителями» — вспыльчивые, гневные, жестокие басы и баритоны, чаще всего несчастливые в любви.

Подсознательно я уже с детства погрузилась в мир итальянской оперы, впоследствии много лет окружавшей меня на всех театральных подмостках Нового и Старого Света.

* * *

Наступил день, когда волевому и предприимчивому маэстро Амилькару Менегелю наконец удалось перебраться со своей, теперь уже довольно многочисленной, семьей в Венецию.

Чудесный город мгновенно околдовал меня своими чарами, и даже теперь, вдали от него, я испытываю тоску по милой Венеции. Отец получил место учителя в начальной школе Сан Самуэле. Одновременно его назначили дирижером венецианского оркестра «Даниэль Манин», одного из лучших оркестров того времени.

Теперь отец облачился в парадную черную, всю расшитую форму и поистине адмиральский головной убор с белыми перьями. Ну просто на удивление! Несмотря на полноту и небольшой рост, маэстро Менегель умел носить свой новый костюм с достоинством и непринужденностью. Аккуратно расчесанные и слегка надушенные каштановые усы, выразительные, а когда надо, и строгие глаза, мягкие, правильные черты лица — все это в немалой степени способствовало укреплению престижа синьора дирижера и концертмейстера оркестра.

Впрочем, отец выглядел очень импозантно и вне службы, в своем обычном партикулярном платье. Котелок он носил слегка набекрень, а летом не расставался с неизменной панамой.

Он прекрасно говорил, пересыпая свою речь яркими, самобытными оборотами, любил общество людей интеллигентных, артистов, знатных лиц, но при этом сам был демократичен, сердечен и благожелателен ко всем. Энергичный, а при необходимости и требовательный, он умел быть очень душевным и непосредственным, особенно в кругу семьи. Он инстинктивно ненавидел все, что отдавало ложью, мистификацией, трюком. Нам, детям, он прощал любые шалости, но приходил буквально в ярость, если ему случалось уличить нас в обмане, что, впрочем, бывало довольно редко, ведь мы росли в страхе перед всякой ложью. Человек глубоко верующий, ревностный католик, отец бдительно, следил за нашим религиозным воспитанием, не впадая, однако, в ханжество.

В Венеции мы поселились в красивом здании вблизи Сан Тровазо, что неподалеку от Сан Барнаба.

Наш образ жизни был скромным, обычным для семьи мелких буржуа. Маэстро Менегель и синьора Джудитта были людьми простыми, без всяких капризов и затей. Поэтому сравнительно небольшого заработка отца хватало на то, чтобы без особых забот содержать семью. Правда, в те времена потребности людей были куда более скромными, чем сейчас. Большинство удовлетворялось тем, что честно зарабатывали, легко мирились с необходимостью экономить и жить скромно, без чрезмерных претензий и несбыточных надежд. Жизнь Венеции была тогда примерно такой, какой рисует ее в своих превосходных комедиях Джачинто Галлини.

Несмотря на довольно скудный семейный бюджет, отцу все же удавалось иногда сводить нас в театр.

Незабываемое впечатление произвели на меня две первые оперы, которые я увидела в театре «Фениче»: «Сельская честь» и «Паяцы». Кто бы мог подумать, что через несколько лет я буду петь партию страстной Недды в опере Леонкавалло и исполнять в миланском «Ла Скала» роль Лолы в спектакле, которым будет дирижировать сам Масканьи!

В дни семейных праздников или каких-либо торжеств отец иной раз водил всю семью ужинать или обедать в один из приличных ресторанов, чаще всего в старинный Буонвеккьяти, угощая нас удивительно вкусными блюдами. Маэстро Менегель умело и экономно распоряжался своим небольшим жалованьем, но, когда ему хотелось побаловать жену и детей, никаких трудностей для него не существовало.

Ближайшими друзьями отца в Венеции были известный художник Ноно и его жена, талантливая пианистка и камерная певица. Отец, понятно, не преминул похвастаться перед ними удивительными успехами своей дочки в музыке. Друзья захотели познакомиться со мной и послушать мое пение. Они стали убеждать отца не мешать моему призванию. Но добряк маэстро Менегель не нуждался ни в каких уговорах. Он и сам твердо решил дать мне настоящее музыкальное образование. Вот только не знал, учить ли меня игре на фортепьяно или пению. Однако для серьезных занятий пением я была еще слишком мала.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.