Глава 15 Мои отношения с рабочими
Глава 15
Мои отношения с рабочими
Здесь уместно рассказать о некоторых конфликтах с рабочими, которые удалось уладить за время моей деятельности на заводах.
Однажды мы получили от рабочих, занятых в доменном производстве, циркулярное обращение с многочисленными подписями, в котором они заявляли, что приостановят работу в понедельник, в четыре часа дня, если фирма не согласится на повышение заработной платы. Но дело заключалось в том, что срок тарифа, на основании которого у нас было достигнуто соглашение, истекал только в конце года, через несколько месяцев. Я сказал себе, что если эти люди намерены нарушить соглашение, нет никакого смысла заключать с ними новое соглашение. Несмотря на это, я ночным поездом выехал из Нью-Йорка и на другой день рано утром уже был на заводе.
Я просил директора пригласить на совещание все три рабочих комитета — не только от доменного производства, которое было непосредственно замешано в этом деле, но также от прокатного и сталелитейного подразделений.
Я обратился прежде всего к представителю прокатного подразделения. Это был старик в очках.
— Мистер Маккей, у нас с вами, кажется, заключен договор до окончания года?
Он медленно снял очки, смущенно подержал их в руке и сказал:
— Да, у нас есть контракт, но даже ваших денег, мистер Карнеги, не хватило бы на то, чтобы заставить нас нарушить его.
— Так говорит настоящий американский рабочий, — ответил я, — я горжусь вами. Мистер Джонсон [это был лидер рабочих сталелитейного подразделения], у нас с вами заключен такой же договор?
Мистер Джонсон был маленький худощавый человечек. Он заговорил медленно и с расстановкой.
— Мистер Карнеги, когда мне дают для подписи контракт, я его внимательно прочитываю, и если он мне не подходит, я его не подписываю, а если он мне подходит, я его подписываю; и если я его подписываю, я его исполняю.
— И здесь сказывается сознательный американский рабочий, — сказал я.
Я обратился с тем же вопросом к представителю доменного производства. Это был ирландец по фамилии Келли.
— Мистер Келли, скажите мне, у нас с вами подписан договор до окончания года?
Мистер Келли ответил, что точно он сказать не может. Была какая-то бумага, он ее подписал, но не прочел как следует и толком не понял, что в ней, собственно, говорилось.
Наш директор, капитан Джонс, горячая голова, накинулся на него.
— Полноте, мистер Келли, вы очень хорошо помните, что я с вами дважды читал и обсуждал эту бумагу.
— Тише, тише, капитан! — остановил я его. — Мистер Келли имеет право изложить свое мнение. Мне тоже приходится иной раз подписывать бумаги не читая. Мистер Келли сказал, что он не читая поставил свою подпись, и мы должны верить его словам. Но, мистер Келли, я того мнения, что если человек имел неосторожность подписать договор, он должен выполнять его и взять себе за правило на будущее быть осмотрительнее. Не лучше ли для вас будет проработать еще четыре месяца на основании этого договора, а когда вам придется подписывать новый, быть внимательнее и постараться понять его содержание?
Ответа на это не последовало. Тогда я поднялся с места и сказал:
— Представители доменного производства, вы угрожали фирме нарушить договор и — что может оказаться роковым — оставить работу, если не получите до четырех часов сегодняшнего дня удовлетворительного ответа на ваши требования. Еще нет трех часов, но ответ уже готов. Вы можете оставить доменную печь. Пусть лучше фабричный двор зарастет травой, чем мы отступим перед вашей угрозой. Самым позорным днем для рабочего станет тот, когда он нарушит договор и сам лишит себя чести. Больше мне вам нечего сказать.
Рабочий комитет медленно удалился. Потом мы узнали от наших служащих, чем закончилась эта история в доменном отделении. Келли и его товарищи вернулись в мастерские. Там уже собралась большая толпа рабочих, с нетерпением ожидавшая их. Увидев толпу, Келли закричал:
— Марш на работу, обезьяны! Чего вы тут стоите? Разрази меня Бог, если этот малый не взял опять быка за рога. Он не хочет с нами воевать, но говорит, что скорее даст себя убить, чем позволит сдвинуть себя с места. Становитесь же за работу, обезьяны!
Ирландцы и шотландцы — странные люди, но с ними легко сладить, надо только знать, с какого конца подойти. Этот Келли впоследствии превратился в моего преданного друга. Опыт показал мне, что на рабочих в массе можно положиться, они всегда поступают правильно и справедливо, если только не связаны безусловным повиновением своим вожакам.
Интересно также, как мы однажды справились с забастовкой на рельсопрокатном заводе. К сожалению, и в этом случае сто тридцать четыре рабочих из одного подразделения тайно сговорились за несколько месяцев до конца года потребовать увеличения заработной платы. Новый год обещал быть плохим для железного и стального производства, и промышленники повсюду уже объявили, что заработная плата будет снижена. Тем не менее наши рабочие сочли нужным упорствовать в своих требованиях только потому, что несколько месяцев назад поклялись, что бросят работу, если им не повысят заработную плату. Но мы никоим образом не могли ее повысить, в то время как наши конкуренты ее снижали. Вследствие этого они приостановили работу. Эта забастовка парализовала и остальные подразделения, и мы оказались в самом затруднительном положении.
Я поспешил в Питсбург и был чрезвычайно изумлен, когда увидел, что, несмотря на наш договор, доменные печи уже бездействуют. На этот день у нас на заводе было назначено собрание с рабочими. Они послали мне сказать, что оставили доменные печи и явятся ко мне на следующее утро. Недурной прием! Я велел им передать следующее: «Завтра они меня здесь не найдут. Бросить работу может всякий. Вопрос в том, как к ней снова вернуться. Настанет день, когда эти же рабочие захотят снова выйти на работу, но тогда им днем с огнем придется искать человека, который снова пустит дело в ход. Вот что я им тогда скажу: работа возобновится только после того, как будет установлен дифференцированный тариф в зависимости от стоимости производства. Тариф будет действовать в течение трех лет, и установим его мы, а не рабочие. Они столько раз предъявляли нам тарифы, что теперь очередь за нами. Я возвращаюсь в Нью-Йорк, мне здесь больше нечего делать».
Спустя некоторое время после того, как рабочие получили мой ответ, они прислали ко мне узнать, могут ли они переговорить со мной до моего отъезда в Нью-Йорк. Я, конечно, ответил, что согласен. Они явились, и я сказал им следующее:
— Ваш представитель, мистер Беннет, сказал вам, что я приеду и улажу наши недоразумения, как это всегда делалось до сих пор. Это правда. Он вам сказал также, что я не буду бороться с вами. И это тоже верно, он хороший пророк. Но он сказал вам еще одну вещь, и в этом он, к сожалению, ошибся. Он сказал вам, что я не могу бороться. — Я посмотрел Беннету прямо в лицо и поднял кулак. — Он забыл, что я шотландец. Но вот что я вам скажу: я не хочу бороться с вами. У меня есть дела интереснее, чем бороться с рабочими. Бороться я не хочу, но я могу справиться с любым комитетом, если только захочу, а на этот раз я так хочу. Машины будут пущены в ход только после того, как рабочие большинством двух третей голосов решат возобновить работу, и тогда, как я уже говорил сегодня утром, они будут работать по дифференцированному тарифу. Больше мне вам сказать нечего.
Они ушли. Прошло недели две. Однажды утром я сидел в Нью-Йорке в своей библиотеке, когда вошел слуга и подал мне карточку, на которой были написаны имена двух наших рабочих и имя одного знакомого, к которому я относился с большим уважением.
— Они приехали из Питсбурга и очень желали бы переговорить с вами, — прибавил лакей.
— Спросите этих людей, принадлежат ли они к числу тех рабочих, которые нарушили договор и бросили работу в доменных печах?
— Нет, — сказал слуга, вернувшись.
— В таком случае спуститесь вниз и скажите им, что я буду очень рад их видеть.
Мы очень сердечно поздоровались, и разговор начался с Нью-Йорка, который они видели первый раз в жизни.
— Мистер Карнеги, мы, собственно, явились для того, чтобы переговорить с вами об этой истории в мастерских, — приступил, наконец, к делу один из делегатов.
— Ах, так! — сказал я. — Ну что же, рабочие голосовали?
— Нет.
— Простите, но в таком случае я не желаю больше говорить на эту тему. Я уже сказал, что мы только тогда возобновим переговоры, когда рабочие большинством двух третей голосов постановят снова приступить к работе. Господа, вы еще не знаете Нью-Йорка. Позвольте пригласить вас на небольшую прогулку, я хотел бы показать вам Пятую авеню и парк, в половине второго, к ланчу, мы уже успеем вернуться.
Мое приглашение было принято. Мы касались в разговоре всевозможных предметов, кроме того единственного, о котором они хотели со мной говорить. Между американским и иностранным рабочим существует большая разница. Американский гораздо свободнее и увереннее в обращении и садится за стол, как настоящий господин.
Они вернулись в Питсбург, не проронив более ни слова о заводских делах. Но вскоре после этого произошло голосование (причем только несколько человек высказалось против возобновления работы), и тогда я поехал в Питсбург. Я явился на заседание рабочего комитета и предложил им новый тариф. Это был переменный тариф, колеблющийся в соответствии с изменениями стоимости производства. При таком порядке предприниматель и рабочий являются настоящими партнерами, потому что наравне делят и удачи, и неудачи. Конечно, при таких условиях необходимо установить низший предел заработной платы, чтобы обеспечить рабочему минимум существования. Так как рабочие уже были знакомы с тарифом, не пришлось еще раз рассматривать его.
— Мистер Карнеги, — сказал лидер рабочих, — мы принимаем все ваши условия. — И затем прибавил с некоторым колебанием: — А теперь мы хотели бы попросить вас оказать нам услугу, в которой вы, надеюсь, нам не откажете.
— С удовольствием, если ваша просьба окажется приемлемой.
— Просьба наша состоит в следующем: разрешите, чтобы президиум нашего союза подписал договор от имени рабочих.
— Ну конечно! С величайшим удовольствием! А теперь, после того как я исполнил вашу просьбу, позвольте мне, в свою очередь, обратиться с просьбой к вам. Вы окажете мне личное одолжение, если под подписями президиума каждый рабочий поставит и свою подпись. Видите ли, мистер Беннет, этот тариф будет действовать в течение трех лет, и за это время может найтись какой-нибудь рабочий или группа рабочих, которым вдруг покажется, что президиум вашего союза вовсе и не имел права дать за него обязательство на такой продолжительный срок. Если же у нас будут подписи каждого рабочего в отдельности, то всякие недоразумения заранее исключаются.
Наступила небольшая пауза; затем рабочий, стоявший рядом с Беннетом, сказал ему тихо (но совершенно явственно для меня): «Сорвалось, черт побери!».
Так оно и было. Но я достиг своего не прямой атакой, а пустив в ход военную хитрость. Если бы я не дал согласия на подпись президиума, то это послужило бы для них поводом к дальнейшей борьбе. Теперь же, после того как я исполнил их желание, они не могли отказать мне в такой простой просьбе — чтобы каждый свободный и независимый гражданин Америки собственноручно подписался за себя. Насколько мне помнится, президиум и не подписал договор, но, возможно, я ошибаюсь. Да это было теперь излишним, раз требовалась подпись каждого рабочего в отдельности.
Это случилось в 1889 году, то есть двадцать семь лет назад. С тех пор тариф больше не менялся. Если бы рабочие и могли, они не стали бы его менять, потому что он давал им только выгоды, как я и предсказывал.
Из всех услуг, оказанных мною рабочим, одной из самых крупных является введение дифференцированного тарифа. Он означает разрешение рабочего вопроса, так как делает предпринимателя и рабочего партнерами в счастье и в несчастье. В прежние времена в Питсбурге работали по тарифу, менявшемуся каждый год, и это всякий раз влекло за собой неизбежную борьбу между работодателями и рабочими.
Часто без особого труда можно оказывать рабочим важные для них услуги. Однажды, будучи на собрании рабочих, я спросил, не могу ли что-нибудь для них сделать. Тогда встал один из наших рабочих, Билли Эдвардс, и сказал, что большинство его товарищей страдают от задолженности лавочникам из-за того, что им выплачивают жалованье только раз в месяц. Я как сейчас помню его слова: «У меня дельная жена, отличная хозяйка. В ближайшую субботу после получки мы с ней отправляемся в Питсбург и закупаем все необходимое на целый месяц. Благодаря этому нам удается сэкономить треть расходов. Но так могут поступать только очень немногие. Здешние лавочники дерут с нас очень дорого. А потом еще одно: они много берут за уголь. Если бы вы выдавали жалованье не раз, а два раза в месяц, это означало бы для нас то же, что повышение заработной платы на десять процентов, а может быть, и больше».
— Хорошо, мистер Эдвардс, это можно устроить, — сказал я.
Замечание о высоких ценах навело меня на мысль, что не худо было бы рабочим учредить потребительское общество. Осуществить это оказалось нетрудно, и таким образом возникло Брэддокское потребительское общество. Сложности с углем тоже удалось устранить: мы предложили продавать рабочим уголь по себестоимости, что составляло приблизительно половину того, что им приходилось платить в лавке. Кроме того, мы организовали доставку угля на дом тоже по себестоимости.
И еще одно. Мы видели, что рабочие озабочены вопросом, как им поместить свои сбережения, потому что к банкам они относились с недоверием, а наше правительство в то время, к сожалению, еще не последовало примеру Англии и не открыло сберегательные кассы при почтовых отделениях. Поэтому мы предложили рабочим хранить их сбережения, пока они не превышают двух тысяч долларов, и выплачивать им за это шесть процентов годовых. Эти сбережения хранились отдельно от наших собственных средств, и из них рабочим выдавались ссуды на постройку жилища.
Сталелитейное предприятие в Брэддоке (штат Пенсильвания). Фотография предоставлена ДМЭК
Подобные мероприятия, касающиеся рабочих, очень целесообразны даже с чисто экономической точки зрения. Когда отношения с рабочими выходят за рамки буквы договора, это всегда оказывается выгодным для предприятия. Два участника нашей фирмы находили (по словам мистера Фиппса), что я всегда склонен уступать требованиям рабочих, как бы эти требования ни были несправедливы. Может быть, я и делал ошибки в этом отношении, тем не менее жалею теперь, что не был еще более снисходителен. Ничто так не послужило на пользу нашему предприятию, как доброе отношение к нам рабочих.
Благодаря этому у нас с течением времени образовались такие рабочие кадры, каких — я могу это сказать с уверенностью — трудно найти где-либо еще, лучших рабочих и лучших людей, каких мне приходилось встречать. Разногласия и забастовки отошли в прошлое. Если бы в Хомстеде были наши старые рабочие, а не случайно набранные с бору по сосенке, там не произошли бы волнения 1892 года. Тариф, введенный в 1889 году, остался в силе по сей день (в 1914 году), и я не помню, чтобы с тех пор возникали хоть малейшие недоразумения с нашими рабочими.
Интересы предпринимателя требуют, чтобы рабочий имел высокую заработную плату и постоянную работу. Переменный тариф дает предпринимателю возможность приспосабливаться к любому положению на рынке, иметь постоянные заказы и избегать необходимости прекращать производство, что существенно важно для рабочего: высокая заработная плата — прекрасная вещь, но прочное положение гораздо важнее.
Говорят, что и в настоящее время (в 1914 году) рабочие предпочитают работать в две смены, а не в три; но я не сомневаюсь, что в будущем мы перейдем к работе в три смены. Чем больше развивается наша культура, тем короче должен становиться рабочий день. Восемь часов работы, восемь часов сна и восемь часов отдыха.
Мне много раз приходилось на практике убеждаться в том, что конфликты с рабочими далеко не всегда возникают на денежной почве. Я думаю, самый лучший способ предупредить столкновения состоит в том, чтобы уметь подойти к ним и войти в их положение. Я могу по совести сказать, что мне всегда доставляли большую радость разговоры с рабочими, причем далеко не всегда речь шла о денежных вопросах. Чем больше я знакомился с этими людьми, тем милее они мне становились.
Рабочий обыкновенно бессилен перед капиталом. Если предприниматель почему-либо решает остановить работу, он, конечно, лишается на некоторое время заработка, но тем не менее ему не приходится что-либо менять в своих привычках, питании, одежде и развлечениях, он не знает парализующего страха нужды. В этом заключается громадная разница между ним и его рабочими, для которых уменьшение заработка является источником тягчайших забот. Жизнь их лишена комфорта, они имеют возможность доставлять только самое необходимое жене и детям, а в случае болезни ни они, ни их семьи не могут пользоваться надлежащим уходом. Нам следует бояться не капитализма, а рабочего, ущемленного в своем существовании. Если бы мне завтра пришлось снова возобновить свою деятельность, я не боялся бы рабочих волнений.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.