Рубен Симонов

Рубен Симонов

Вахтанговцам не раз случалось выступать за рубежом. И повсюду – в день или накануне дня поднятия занавеса – устраивались встречи с журналистами.

Легко понять, какой дополнительный груз ложится на плечи художественного руководителя! И хотя такие пресс-конференции не в диковинку, они всегда вызывают волнение: как сложится разговор, удастся ли покорить слушателей (ведь шуткой здесь не отделаешься и от прямого вопроса не уйдешь).

Рубен Николаевич Симонов рассказал мне об одной такой пресс-конференции. Она состоялась в 1961 году в Париже, когда вахтанговцы участвовали во всемирном театральном фестивале.

– Большое фойе «Театра Сары Бернар» было переполнено. Собралось около четырехсот представителей газет, радио, телевидения.

В вопросах недостатка не было. Журналистов интересовала система Станиславского, своеобразие вахтанговской школы, суть социалистического реализма, над чем работают популярные во Франции советские режиссеры и актеры. Я отвечал с увлечением.

И вот, когда, казалось, уже можно было произнести традиционное: «Спасибо за внимание», – какой-то человек, сидевший в третьем ряду, элегантно одетый, на вид лет пятидесяти, с моноклем, тихим голосом сказал на чистом русском языке:

– Я с вами не согласен, господин Симонов, вы говорите о направлении вахтанговского театра, о гармоническом сочетании содержания с формой, о культуре актера, обладающего безупречной внутренней и внешней техникой, а я считаю, что театр вообще должен быть абстрактным…

– Это вопрос или реплика? – спросил я.

– И то и другое, – коротко ответил оппонент.

Слово за слово, и я узнал, что инициативу пытался взять в свои руки русский эмигрант, художник-график. Он еще до Великого Октября иллюстрировал Блока. Значит, ему не 50, как мне показалось, а добрых 70 лет. Стреляный воробей!

Началась пикировка. В такие минуты очень важно сохранить спокойствие и призвать на помощь чувство юмора. Судя по реакции зала, мне удалось и то и другое. От вопроса к вопросу я стал по очкам выигрывать у своего собеседника. И тогда он, судя по всему, пустил в ход последний козырь:

– А знаете ли вы французский театр?

– Знаю, и, как мне кажется, неплохо.

Я заговорил о спектаклях, которые видел в разные годы на французской земле и советских сценах, о встречах с Жаном Виларом, вспомнил о балетах, которые видел в 1960 году в Париже, в Гранд-Опера, с талантливыми декорациями Марка Шагала.

– Если вы хвалите декорации Шагала, то начинаете мне нравиться.

– О, когда вы узнаете меня поближе, то окончательно влюбитесь.

Раздались аплодисменты, и дискуссия окончилась.

В день премьеры «Иркутской истории», через несколько лож от моей, занял место мой недавний оппонент.

Публика, поначалу настороженная и холодная, все больше добрела от картины к картине, и первый акт завершился бурными аплодисментами. Готов биться об заклад, что в зале не осталось равнодушных! За исключением человека с моноклем.

Посмотрели бы вы, однако, на него спустя полтора часа! Он сильнее всех аплодировал и громче всех кричал: «Браво!»

А затем пришел за кулисы, жал руки актерам, целовал их и… плакал. Плакал, не скрывая слез.