Стыдливый муж

Стыдливый муж

В тот апрельский день 1034 года, когда пятилетние страдания несчастного императора Романа прекратились и он, наконец, расстался с жизнью, перед его вдовой остро встал вопрос: ладно, от Романа она избавилась, но что же ей теперь делать дальше? Первого мужа, «достойного во всех отношениях», навязал Зое отец, и вот теперь — впервые! — ей предоставилась возможность самостоятельно определить свою дальнейшую судьбу.

Так что же сделать, в какую сторону пойти? Опять, как советуют старые друзья и слуги, всё хорошенько взвесить и найти «самого достойного из всех, готового служить ей не как супруге, а как госпоже», или наплевать на советы мудрых этих советчиков и поступить по велению своего собственного сердца и так далее — ведь вот же он, молоденький красавчик Михаил, очаровательно стеснительный и неуместно стыдливый юноша, с которым ей ведь всегда было так хорошо в постели!..

Что ж, в свои 56 лет императрица Зоя любила — быть может, последней своей любовью. И она была неудержима: в ту же ночь — тело постылого Романа ещё не успело толком остыть — она провозгласила 24-летнего Михаила своим мужем и новым самодержцем византийским.

^{_{Тернистый путь влюблённых к счастью: юный красавец Михаил и безутешная вдова Зоя сочетаются узами брака. (А первый супруг Зои, Роман, даже ещё и не похоронен — лежит где-то там, в дальних покоях, всеми позабытый).}}

Ей-богу, на этой средневековой миниатюре неизвестный художник смог передать всё сразу: и беззащитную влюблённость Зои, и настороженную решимость её новоиспечённого молодого супруга, и крайнюю озабоченность покорных царедворцев.

Озабоченность опытных царедворцев, в общем, понять нетрудно. Со стареющей Зоей во главе уходящей на глазах династии — симпатичной молодёжи «второго Рима» грех было жаловаться на отсутствие во «втором Риме» социальных лифтов. Вот и новый царь Михаил, который уж никак не мог похвастаться знатностью происхождения и который даже, по настойчивым слухам, не так давно занимался едва ли не фальшивомонетничеством, в одночасье вознёсся на самый верхний этаж государственной власти, а вместе с ним, потеснив прежнюю знать, у кормила власти оказались и его многочисленные родственники.

Пселл, свидетель всех этих событий, затрудняется дать молодому супругу Зои сколько-нибудь однозначную характеристику. Точнее сказать, противоречивость этой его характеристики вполне соответствует противоречивой натуре самого императора:

Характер Михаила заставляет меня раздваиваться в своих суждениях. Если отвлечься от единственной несправедливости, допущенной им в отношении Романа, обвинений в прелюбодеяниях и от преступлений, которые он совершил, чтобы избежать подозрений, его можно причислить к наиболее достойным императорам.

Ну действительно, в самом деле, с кем не бывает… Ну, допустил человек один-единственный раз несправедливость — вместе с Зоей отравил её состарившегося мужа… Ну, преступления там всякие, направо-налево, туда-сюда… Зато во всех прочих отношениях — буквально ведь не в чем упрекнуть человека, не правда ли?..

Как и крайнюю озабоченность искушённых царедворцев, легко понять и настороженную решимость самого Михаила. «Опыт научил его подозрительности», — кратко замечает по этому поводу Пселл. Ну да, конечно же… Михаил прекрасно помнил печальный опыт своего несчастного предшественника, и свою собственную роль во всей той некрасивой истории, и роль в ней своих теперешних покорных слуг, ну и, разумеется, ведущую роль в ней самой Зои.

Родившийся и выросший далеко-далеко от царских покоев, по-провинциальному впечатлительный и неглупый и, несмотря на юный возраст, многое в своей недолгой жизни повидавший, этот молодой человек, «первый парень на деревне», ставший вдруг императором, но в глубине души оставшийся всё тем же провинциалом, — Михаил обладал каким-то звериным чутьём на опасность. С первой же минуты, с этого вот пожимания руки своей багрянородной супруги и с её влюблённого взгляда — с той первой минуты и теперь уже навсегда он, вероятно, всем своим существом, душой и телом, стал ощущать невидимую, но смертельную опасность, которая поджидала его во дворце буквально за каждым углом, за каждой дверью, за каждой портьерой, за каждым жестом, словом и взглядом.

Вот с той самой, первой минуты супружества неизменным спутником императора Михаила стал смертельный страх…

Вначале он попытался было поддерживать видимость семейного счастья, но надолго его не хватило: противиться нараставшей в нём панике Михаил был попросту не в силах.

<Он> стал косо смотреть на Зою и лишил её свободы поведения, отстранил от обычных выходов, запер на женской половине и разрешил к ней доступ не иначе, как с позволения начальника стражи, который предварительно должен был выяснить, кто, откуда и с какой целью идёт к императрице.

Особенно усердствовали многочисленные родственники Михаила, получившие из его рук и богатство, и власть, и, особенно, ударявшее в голову осознание своей полной безнаказанности, — как говорится, «из грязи да в князи». Они не упускали случая лишний раз унизить впавшую в немилость императрицу, показать, кто теперь в доме хозяин.

^{_{Зоя отдаёт приказ отравить Иоанна.}}

А что же Зоя?.. Легко можно представить себе, какие чувства негодования и возмущения захлёстывали «багрянородную Зою», с детства ведь привыкшую только повелевать. Но вот что поразительно: внешне эти её чувства никак не проявлялись: она никому и ни на что не жаловалась, не устраивала своему молодому супругу семейных сцен (впрочем, он вообще избегал встречаться с нею), не пылала праведным гневом, а вместо всего этого была образцом кротости и смирения…

Конечно, и кротость её, и смирение были лишь напускными, и недаром же, как замечает Пселл, родственники царя «очень опасались её, как львицы, которая лишь на время перестала яриться». Известен, по крайней мере, один такой случай, когда Зоя организовала заговор с целью отравить влиятельного брата своего супруга, по имени Иоанн, — правда, затея эта потерпела полную неудачу из-за предательства слуги, после чего строгости в отношении императрицы были ещё более усилены.

Ирония судьбы заключается в том, что Зоя, скорее всего, была последним человеком, кого Михаил должен был бы опасаться. Ей в тот год исполнилось уже 59, её супруг был более чем вдвое моложе её, и самое главное — он, по-видимому был её последней любовью. Она жалела его и вполне понимала его страхи, хоть и ничего не могла с ними поделать. Да и сама Зоя, вполне вероятно, испытывала определённые угрызения совести, вспоминая убитого ими обоими Романа, своего первого мужа. И её негодование, возмущение и праведный гнев были направлены вовсе не на Михаила лично, а лишь на его многочисленных беспардонных родственников. Очевидно, такой взгляд на родственников императора разделяли при дворе многие; так, Пселл, выражая уже своё мнение по поводу Михаила, прямо пишет:

Скажу об этом муже следующее: если бы не братцы, с которыми его связала злая судьба (отчего и не мог он ни искоренить весь род, ни — из-за нескладных их характеров — обратить к добру), с ним не мог бы поспорить ни один из прославленных императоров.

«Злая судьба» накрепко связала Михаила с его родственниками-нуворишами, которых более заботило собственное быстрое обогащение, нежели долговременные интересы государства. И потому страхи молодого императора, иной раз походившие на паранойю, вовсе не были такими уж беспочвенными. Во всяком случае, всё его царствование отмечено чередой измен, восстаний и мятежей, с трудом подавляемых и вновь и вновь происходивших.

Михаила трудно упрекнуть в том, что он не старался, насколько мог, соответствовать своему положению императора — он возглавлял военные походы, бросался, как говорится, направо и налево, затыкал тут и там возникавшие дыры. Но тень убитого Романа постоянно нависала над ним, преследовала его, он всё происходившее с ним воспринимал, вероятно, как небесную кару за совершённые им преступления, тем более что кара эта не заставила себя долго ждать — нежданно-негаданно на него свалилась тяжёлая болезнь, водянка, стремительно уничтожавшая его изнутри…

Описывая состояние и душевные муки Михаила, Пселл чаще других использует слово «стыд». И ещё неизвестно, что более уничтожало Михаила изнутри — то ли водянка, доставлявшая ему физические страдания, то ли этот самый «стыд», приносивший душевные муки. Так, говоря о причинах странного и возникшего будто бы внезапно его нежелания вообще видеться с Зоей, Пселл пишет буквально следующее:

…Во-первых, он не мог вступать с ней в супружеские отношения, так как вышла наружу подтачивавшая его болезнь. <…>

Во-вторых, он горел от стыда и не мог взглянуть в глаза императрице, понимая, что предал её, нарушил клятву и пренебрёг соглашением.

В-третьих, побеседовав с божественными мужами о том, что он совершил ради власти, <…> он отказался от всякой распущенности, в том числе и от законных сношений с супругой…

Кроме того, как мы помним, Михаил ещё и до женитьбы страдал эпилепсией, а теперь приступы стали случаться с ним всё чаще и чаще, и Пселл добавляет:

Во время припадков он почти никого не стыдился, но очень стеснялся императрицы, а поскольку недуг посещал его совершенно неожиданно, он старался держаться от неё подальше, чтобы в этом состоянии не оказаться у неё на глазах и не стыдиться…

От этого его «стыда», когда представляется невозможным даже и глазами встретиться с той, которая знает о всех его грехах, — от этого «стыда», разъедавшего его душу, Михаил не мог ни спрятаться за крепкими стенами дворца, ни убежать. В поисках какого-то облегчения он обращается за помощью к «божественным мужам», жертвует огромные деньги на монастыри и храмы, повсюду разыскивает святых старцев и отшельников и тех, кого он считал более близкими к Богу и менее грешными, нежели он сам:

…А найдя и доставив во дворец, какие только почести им не оказывал: омывал запылённые ноги, <…> надевал на себя их рубище, укладывал подвижников на царскую постель, а сам растягивался на низком ложе, подложив себе под голову большой камень…

Более того, в то время как все стремятся избежать общения с больными и увечными, он, посещая таких людей, припадал щекой к их язвам, обнимал и целовал их тела и служил им, как раб господину…

Михаилу в то время не исполнилось ещё и 30. Он едва-едва вышел из юношеского возраста, этот наивный и стеснительный провинциал, волею судеб ставший хозяином Империи. И вот, достигнув немыслимых высот, он метался, словно загнанный зверь, в поисках хоть какого-нибудь спасения от раздиравших его душевных мук. Иной раз эти его попытки спасения невольно заставляют улыбнуться:

Город в то время был наводнён множеством продажных женщин; император не пытался наставить их на истинный путь словом <…> и не пробовал удержать силой, <…> но соорудил в самом царственном городе монастырь <…> и объявил указом всем женщинам, торгующим своими прелестями, следующее: если кто из них пожелает оставить своё ремесло и жить в изобилии, пусть поспешит туда, облачится в божественное платье и не опасается скудной жизни. <…> И огромная толпа обитательниц чердаков стеклась туда, женщины сменили одежду и нрав и стали юным воинством Божьим на службе добродетели.

Между тем прогрессировала и более понятная и очевидная для окружающих болезнь Михаила: водянка, все эти его «пальцы, как у гиганта, — каждый толщиной и величиной с руку», и так далее. Понятным и очевидным для окружающих становилось также и то, что дни императора сочтены. Не думавшие ранее о том, что подобное вообще может когда-нибудь случиться, родственники Михаила стали срочно искать ему подходящую (прежде всего им самим) замену.

В принципе, наследовать Михаилу мог бы кто-нибудь из его братьев. Но вот беда: в живых к тому времени оставалось у него только три брата, но все они, как назло, были евнухами, что напрочь исключало возможность их императорства. И вот известному уже нам брату Иоанну пришёл в голову хитроумный план — после близкой уже смерти Михаила власть нужно передать их племяннику, по имени тоже Михаилу, сыну их родной сестры.

Да, но как же осуществить этот план?.. Как осуществить будущую передачу императорской власти человеку опять же невысокого происхождения, чей отец был известен тем, что конопатил в гавани днища кораблей?.. Опять через Зою?.. Да, конечно, ради любимого мужа 62-летняя Зоя способна сделать многое, но не просить же её отдаться 25-летнему племяннику мужа, чтобы потом, после смерти Михаила, взять этого самого племянника-конопатчика в законные мужья?..

Брат Иоанн, которого Зоя безуспешно пыталась когда-то отравить, нашёл блестящий выход из, казалось бы, безвыходного положения: да Бог с ним, с законным браком, но пусть Зоя хотя бы усыновит нашего Михаила-племянника, а там уж видно будет!.. Возведём его в достоинство кесаря-наследника, второго человека в государстве, — комар носа не подточит. Усыновить-то племянника она уж тебе не откажет?..

Уж Михаил-то прекрасно знал, что Зоя ему не откажет… И всё произошло стремительно: багрянородная императрица провозгласила племянника любимого мужа своим сыном, император же, в свою очередь, возвёл новоиспечённого сына царицы в сан кесаря. Совершив всё это, в своём дальнейшем отношении к сотворённому таким образом «кесарю» Михаил перестал руководствоваться какой-либо внешней логикой: он попросту перестал замечать племянника, не оказывал ему абсолютно никаких знаков внимания и, как пишет Пселл, «только что не лишал его титула». А вскоре кесарь-племянник так и вообще был вынужден покинуть столицу…

Когда продолжать борьбу и с болезнью, и с самим собой стало для императора Михаила уже невыносимо, император добровольно расстался с земной властью, а Михаил — Михаил решил уйти туда, где умирать ему было бы легче. В монастырь, им самим же и основанный.

Вымолив таким образом милость и благосклонность божества, он отдал себя в руки жрецов и воспреемников его добровольно принесённой и благосклонно принятой жертвы. А те, став от него по обе стороны, пропели всевышнему молитвы, предваряющие жертву, совлекли с Михаила царские пурпурные одеяния и надели священный плащ Христа, сняли покров с его головы и возложили венец Спасителя, а затем, осенив крестом его грудь и спину и опоясав его мужеством против духов зла, удалились. И случилось это всё по его воле и желанию.

Недавнему молодому красавцу, а теперь уже измученному душевными муками и смертельной болезнью человеку, исполнился тогда всего лишь 31 год…

^{_{Постриг и смерть императора Михаила (фрагмент средневековой рукописи).}}

Михаил с громадным облегчением уходил от измучившего его за семь лет «стыда» за когда-то совершённое им преступление. Всё ещё любившей его жене Зое, которая все эти годы вроде бы совместной их жизни, постоянно находясь рядом с ним, прожила без него, Михаил о своём решении прекратить борьбу ничего не сказал. Но она всё равно узнала.

…Императрица не совладала с горем и, узнав от кого-то о случившемся, решилась покинуть женскую половину и, пересилив свою природу, пешком отправилась к мужу. А он, то ли стыдясь всего доставленного ей зла, то ли памятуя о Боге, а о жене забыв, даже не пустил её к себе.

В тот же декабрьский день 1041 года Михаил скончался. Перед смертью он захотел ещё раз помолиться, но вместо простых монашеских сандалий обнаружил лишь свою прежнюю, царскую обувь. Что ж… на свою последнюю молитву он отправился босой…

В тот же самый декабрьский день заблаговременно вернувшийся в столицу кесарь-племянник был объявлен новым императором Михаилом V.