Глава 13. РОЗЫ И ТЕРНИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13. РОЗЫ И ТЕРНИИ

Дорога к славе вымощена великими именами тех, кто впоследствии жалел, что не остался дома. Джеки сама описывала в своих романах их злоключения на подступах к сияющим вершинам популярности. Согласно ее теории, тот, к кому приковано всеобщее внимание, теряет непосредственность и душевный покой; радость становится вымученной и сдабривается изрядной порцией цинизма.

Керк Дуглас, впоследствии снявшийся в кинематографической версии «Одного раза недостаточно», рассказывал, что в бытность свою молодым, никому не известным и честолюбивым актером он был вынужден обслуживать столики в ресторане на углу Бродвея и Восемьдесят четвертой улицы. Тогда он тешил себя мечтой о том, что в один прекрасный день, сделав карьеру в Голливуде, вернется сюда и снимет номер в «Хэмпшир-хаузе» с видом на Центральный парк. Несколькими годами позже, став звездой в фильме Стенли Крамера «Чемпион», Дуглас так и поступил – и не испытал удовольствия. «Это казалось куда привлекательнее в то время, когда я смотрел на все снизу вверх», – признавался он.

Хотя Джеки часто и подробно останавливалась в романах на синдроме «успех – разочарование», сама она вряд ли могла служить примером в этом отношении.

Одной из неотразимых черт Жаклин Сьюзен был тот неподдельный энтузиазм, с которым она относилась к собственному успеху. Во время рекламного тура по стране Джеки всякий раз ликовала при виде афиш с названиями «Долина кукол» или «Машина любви» и своим портретом – они были расклеены на всех столбах и тумбах, украшали собой автобусы и стены зданий. Она обожала читать письма, приходившие со всего света. Но больше всего ей нравилось разговаривать с людьми, узнававшими ее на улицах. Джеки была сердечна, доступна и легка в общении.

Композитор и пианист Джон Мейер вспоминает, что однажды вечером, когда он играл в модном ресторане, туда заглянули Джеки с Ирвингом. Они часто ужинали по соседству, особенно когда Джеки работала над очередным романом. «Я видел, как они вошли – ее невозможно не узнать, – и начал наигрывать тему из „Долины кукол“. Они сели за столик и заказали ужин. Примерно через два часа, в течение которых я чего только не исполнял, они собрались уходить, но перед тем, как выйти, подошли ко мне и представились. Ирвинг сказал: „Эй, знаете, что вы играли, когда мы только вошли?“ Я прикинулся дурачком: „Нет, а что?“ Он хохотал до упаду. „Тему из „Долины кукол“! Я – Ирвинг Мэнсфилд, а это моя жена, Жаклин Сьюзен“. Представляете? Они и в самом деле думали, что я их не знаю!»

Джон тоже назвал себя, и Мэнсфилды стали интересоваться его работой, планами на будущее и так далее. Когда он признался, что пишет книгу, Джеки пустилась объяснять, как выгоднее продать ее. «Она надавала мне кучу полезных советов: как составлять контракт, как получить 10 процентов сверх гонорара и все такое прочее. Я и не слышал ни о чем подобном».

Пару лет спустя тот же Джон Мейер шел по Пятьдесят седьмой улице под руку с начинающей писательницей, и вдруг она остолбенела, уставившись на идущих навстречу Мэнсфилдов.

– О Господи, Жаклин Сьюзен!

– Хочешь с ней познакомиться? – предложил Джон.

– Неужели ты осмелишься?!

Джон подтащил упирающуюся романистку к Мэнсфилдам и представил ее. «Они были очень милы, – позднее вспоминала та. – Можно было подумать, что это мы им оказываем любезность. Джеки всегда излучала удивительную доброту и обаяние. Мне даже не пришлось напоминать им, где мы раньше встречались».

Если при Джеки кто-нибудь упоминал, что собирается писать книгу или хотя бы научиться печатать на машинке, она немедленно встревала в разговор: «Когда соберетесь, приходите ко мне, я вам помогу».

Она лично водила Рекса Рида, Барбару Уолтерс и других авторов, чьи произведения были впервые опубликованы, по книжным магазинам, знакомила новичков с продавцами, просила выставить книги в витрине так, чтобы их было лучше видно. Ее доброжелательность всякий раз приносила плоды. Книготорговцы обожали Джеки: ведь она не давала им остаться без работы. Заходя в магазин ради книги, занявшей первое место в списке бестселлеров, люди попутно покупали еще несколько.

Когда киноактер Джек Кэссиди признался Жаклин, что пишет книгу, она стала подбадривать его: «Ну разумеется. По-моему, любой способный актер может стать неплохим писателем, потому что умеет имитировать жизнь». Она настоятельно рекомендовала писать романы: «Это лучший способ зарабатывать деньги».

Ее находчивость и редкое обаяние давали себя знать в ходе сотен интервью. Обычно эти встречи с журналистами, радио– и телерепортерами проходили довольно гладко. Джеки была неизменно доброжелательна и ясно, четко формулировала свои мысли. Она знала свое дело и, выказав незаурядный профессионализм, с честью выходила из нелегких положений, когда на нее пытались повести атаку. Но бывали и исключения.

Джеки слыла остроумной собеседницей, и, случалось, интервьюеры нарочно бросали ей вызов, чтобы посмотреть, как она выкрутится. Казалось, многие хотели видеть ее грубой, злой, беспросветной дурочкой, которая закормила публику своими пошлыми романами. Когда Джеки была соответственно настроена, она демонстрировала незаурядное, несколько злое остроумие и не давала противнику спуску. Она не возражала против этих маленьких стычек, служивших ей рекламой. После крупного успеха «Машины любви» она стала еще более вожделенной добычей для литературных остряков. Хватило бы и одного раза, но когда головокружительный успех повторился, они кинули клич: «Ату ее!»

Во время поездки по Канаде в июне 1969 года Джеки была вынуждена вступить в жестокую перепалку с журналисткой Барбарой Фрам из Си-Би-Эс. Та первая открыла огонь: «Неужели вы не вскакиваете в поту по ночам во власти внезапного прозрения, что вы не сделали ничего такого, что можно было бы по праву назвать искусством?»

Сьюзен: А вы не вскакиваете по ночам со страшной мыслью, что вы – не Хантли-Бринкли?

Фрам: Вы только посмотрите, какие люди у вас в соперниках: Апдайк, Рот…

Сьюзен: Вы одобряете мастурбацию?

Фрам: У Рота я прежде всего ценю язык.

Сьюзен: Да – «сленг». Это у него здорово получилось. Во всяком случае, что-то новенькое. Слушайте, почему вы так зажаты? Вот я же веду себя абсолютно спокойно. В жизни столько интересного! А все, что интересно, и есть высокое искусство. У вас есть дети?

Фрам: Да, трое.

Сьюзен: Я знаю ваш тип. Вы кормите младенца, а в это время кто-нибудь беседует с вами об опере. Но все равно я рада, что у вас есть дети. По крайней мере, вы хоть что-то сделали в жизни.

Джеки изобрела ряд приемов, позволявших ей принижать противника. Это давало ей некоторое преимущество. Например, готовясь к схватке с агрессивным оппонентом, она некоторое время наблюдала за ним, и если тот в ожидании эфира ковырял в зубах, подходила и ласково говорила: «Напрасно вы это делаете. Можете повредить эмаль». «Я заставляла его чувствовать себя нашкодившим мальчишкой, и потом, когда начиналась передача, он был уже не так уверен в себе».

Кульминацией канадского турне стало знакомство с Джоном Ленноном и Йоко Оно. В то время они как раз добивались права вернуться в Штаты, откуда были высланы по обвинению в «нарушении нравственности». Мэнсфилды, как и Ленноны, остановились в отеле «Король Эдуард». Джеки послала им «Машину любви» со своим автографом, нацарапав: «Ваш талант – лучший паспорт». В ответ Леннон пригласил ее к себе. Об ответном визите не могло быть и речи, так как Ленноны были фактически пленниками в своих апартаментах. Их стерегли охранники в форме и пятьдесят или шестьдесят мальчишек, столпившихся у дверей.

Джеки призналась, что была предубеждена против Леннонов, но при встрече ее поразил покой, которым светились их лица. Она подарила Джону золотую цепочку с эмблемой «Машины любви». Джон с благодарностью принял подарок и спросил, не знакома ли она с кем-нибудь из семейства Кеннеди, кто мог бы замолвить за них словечко.

Джеки ответила отрицательно, но пообещала сразу по возвращении в Нью-Йорк позвонить знакомому сенатору, а также при каждом удобном случае оказывать им моральную поддержку. Что и делала во время многих публичных выступлений.

Схватка Жаклин Сьюзен – Джон Саймон имела место вечером 23 июля 1969 года. Джеки должна была участвовать в шоу Дэвида Фроста вместе с тремя приглашенными критиками: Норой Эфрон, Рексом Ридом и Джоном Саймоном. С самого начала ей стало ясно, что Саймон прячет коготки в ожидании своего часа. Рид был ее другом. Нора Эфрон, подлинный мастер изящной словесности, дала исчерпывающую, остроумную рецензию на «Машину любви» в «Нью-Йорк бук ревью». Саймон же прославился тем, что выискивал у литераторов какое-нибудь уязвимое словечко или двусмысленность и, безжалостно орудуя отточенным скальпелем своего остроумия, препарировал их у всех на виду – в печати и во время телевизионных дебатов.

Джеки быстро смекнула, что к чему. Возможно, она отдавала себе отчет в том, что силы неравны: ее противник поднаторел в такого рода сражениях, сделав их своей профессией. Но и она была не из робкого десятка.

Передача открылась прелестным диалогом между Джеки и Фростом. Оба рассыпались в любезностях. Потом ведущий представил Нору Эфрон, и они с Джеки мило поболтали о мужчинах. Эфрон особенно интересовали отношения между женщинами-мазохистками и эгоистами типа Робина Стоуна.

Нора сказала: «Стоун – находка для любой женщины-мазохистки, втайне мечтающей о рабстве. Потому что он подцепляет их на крючок одну за другой, а потом бросает пачками – с бифштексами на плите – и даже не звонит».

Сьюзен: Разве с вами никогда не случалось подобного? Ирвинг – и тот иногда бывает способен на такие вещи.

Эфрон: Не могу описать вам те страшные вечера – до того, как мы поженились, когда я просиживала у телефона в ожидании его звонка, а потом читала в светской хронике, что он был с какой-то певичкой. Вот почему я стала брать уроки пения. Правда, не могу сказать, что из этого вышел толк.

Фрост: Но вы вряд ли растравляли свои страдания, не так ли?

Эфрон: Растравляла. Журналу «Космополитен» следовало бы завести рубрику «Мой опыт мазохизма» и пригласить к сотрудничеству видных писателей – им хватило бы материала на ближайшие два миллиона лет. Большинство женщин знают, что такое страдать из-за мужчины и выставлять себя на посмешище. Вот почему в своей рецензии я написала, что этот роман будет иметь успех у женщин.

Рекс Рид выразил согласие: «Не могу утверждать, будто мисс Сьюзен – новый Пруст или новый Флобер. Для меня она прежде всего телезвезда, а уж потом писательница. Она прекрасно разбирается в психологии людей и знает, какие книги им нужны. Не вижу ничего плохого в книге с четким сюжетом».

Фрост попросил зрителей в студии поднять руку, если они читали хотя бы одну книгу Жаклин Сьюзен. Взметнулся лес рук. Одна зрительница сказала, что купила «Долину кукол» по примеру других. Некоторые читали «Жозефину» и «Машину любви». Но большинство знало Жаклин Сьюзен по «Долине кукол».

Рид продолжал: «Публика обожает читать о сливках общества – тех, кто останавливается в „Гранд-отеле“. Я всегда завидовал писателям, умеющим строить сюжет, потому что сам на такое не способен. Но мисс Сьюзен умеет еще и упаковать его в красивую обложку и выгодно продать. Ее романы чувствуют себя на рынке как рыба в воде».

Пожалуй, это было впервые, когда Джеки слышала похвалы в свой адрес из уст столь авторитетных критиков. На протяжении следующих нескольких минут Рид, Фрост и Эфрон осыпали ее комплиментами. Джеки говорила мало, но явно наслаждалась. Это было одно из приятнейших ток-шоу в ее жизни.

Вдруг Фрост спросил:

– Джон Саймон, а что вы думаете о «Машине любви»?

Хранивший до сих пор молчание Саймон не стал тратить время на экивоки типа «как поживаете?», а сразу показал зубы:

– Прежде чем высказать свое мнение, мне бы хотелось спросить у мисс Сьюзен: сами-то вы что о себе думаете? Неужели считаете, что то, чем вы занимаетесь, имеет отношение к художественной литературе? И не морочьте мне голову заявлениями о том, что вы, мол, прежде всего рассказчик, а не поэт. И не надо доказывать, что вы уникум, потому что как раз с этим я вполне согласен. Но вот вопрос: художник ли вы? Создаете ли вы произведения искусства или просто чтиво, посредством которого можно быстро прославиться и разбогатеть?

Как ни странно, аудитория, только что бывшая на ее стороне, разразилась аплодисментами. Привычная ко всему, Джеки на первых порах не растерялась, а ледяным тоном переспросила:

– Как, вы сказали, ваша фамилия – Саймон или Геринг?

– Фамилия – это чистая условность, – парировал тот.

– Разумеется. Но вы ведете себя как штурмовик.

Ситуация обострилась.

Саймон: Я задал вам вопрос, мисс Сьюзен. Нет, я не считаю себя штурмовиком.

Сьюзен: Вы не спрашиваете – вы обвиняете.

Саймон: Я спросил: как вы думаете, что именно выходит из-под вашего пера?

Сьюзен: Не думаю, что мне следует отвечать на этот вопрос.

Саймон: Иными словами, вам нечего ответить?

Они еще некоторое время топтались на месте. Потом Джеки обратилась к аудитории:

– Когда в зале суда присяжные объявляют человека виновным, они избегают смотреть ему прямо в глаза. Я смотрю на Рекса и Нору – и я смотрю на этого тип… этого человека, прошу прощения, и не могу понять: почему он не смотрит мне в глаза? Наверное, считает меня виновной. Кажется, его представили как писателя? Я о нем ничего не слышала… Это один из тех, кто не в состоянии пережить мой успех и то, что я своими книгами зарабатываю на жизнь.

Саймон: Вовсе нет. В этом мире халтура всегда пользовалась бешеным успехом и обогащала своего создателя.

Сьюзен: Вы создаете халтуру?

Саймон: Нет.

Сьюзен: Это я спросила потому, что вы выглядите преуспевающим джентльменом…

Потом Джеки припомнила Саймону его нападки на Рекса Рида в «Нью-Йорк таймс».

– Вы хватаете выдающихся людей за фалды и таким образом въезжаете в историю. Это был гнусный пасквиль, вам не кажется?

– Нет, – возразил Саймон. – Обыкновенная дискуссия.

– Ах, дискуссия? Но у него не было возможности ответить!

Саймон проигнорировал это замечание и снова набросился на нее. Он обращался с Джеки как со скверным, невоспитанным ребенком, намеренно четко выговаривая слова, чтобы сильнее уязвить свою оппонентку. Казалось, еще немного, и от нее мокрого места не останется. Он наносил ей удары в самые чувствительные места, нападая на ее любимые детища – книги.

– Я спрашиваю: что, по-вашему, вы делали, когда писали этот, с позволения сказать, роман?

Сьюзен: Ладно, малыш, я отвечу: я писала историю человеческой жизни.

Саймон: Вы писали историю?

Сьюзен: Почему вы так агрессивно настроены?

Саймон: Я не агрессивен. Могу даже последовать вашему примеру и продемонстрировать фальшивые зубы в очаровательной улыбке.

Сьюзен: Ну-ка, посмотрим.

Саймон: Послушайте, я задал вам вопрос: что, по-вашему, вы делаете?

Сьюзен: Для вас это слишком сложно. Пишу «грязные» книги.

Саймон: Хуже всего то, что они даже не «грязные». Если бы это была откровенная порнография, было бы в тысячу раз легче. По крайней мере, можно было прописывать ваши книги в качестве возбуждающего средства.

Сьюзен: Как вас зовут – Дуб Саймон? Чего вы, собственно, добиваетесь?

Саймон: Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что, давая мне обидные клички, сами ставите себя в глупое положение. Ну так как же, по-вашему: вы создаете художественные произведения или гоните халтуру?

Сьюзен: Но я уже ответила. Я воссоздаю человеческие судьбы.

Саймон: Да, но к какой категории вы относите свои книги: искусство это или не искусство?

Сьюзен: Не думаю, что любое произведение обязано подпадать под ту или иную категорию. Это может быть просто повествование.

Саймон: Вы хотите сказать, что-то среднее между жизнью и смертью? Как будто это возможно!

В этот момент Джеки окончательно потеряла голову и обратилась к зрителям: слышали ли они когда-нибудь фамилию Саймон? Публика вдохновенно заорала: «Нет!» Спокойное течение передачи было нарушено. Зрители громко выражали поддержку то одному, то другому противнику. Судя по их реакции, побеждал Саймон. Впрочем, один из зрителей вскочил с места с явным намерением смазать ему по физиономии.

Рекс Рид и Нора Эфрон хранили угрюмое молчание. Вряд ли эта сцена доставляла им удовольствие. Наконец Рид не выдержал:

– Мне известна бретерская натура мистера Саймона по его выступлениям в печати. Если этот человек в данную минуту не нападает на писателей типа Сьюзен, значит, вот-вот переключится на своего брата-критика.

После этого Рид бросил настоящую бомбу:

– Мистер Фрост, прежде чем пригласить кого-то участвовать в обсуждении литературного произведения, вам следовало бы позаботиться о том, чтобы этот человек хотя бы прочитал его. Мистер Саймон признался мне перед началом передачи, что прочел только тридцать страниц.

Джеки прорвало:

– Вы прочли только тридцать страниц и смеете устраивать мне допрос с пристрастием?

Саймон: Если быть точным, я осилил сорок страниц. Больше мой желудок не смог переварить. Я хочу вас спросить, мисс Сьюзен: сколько тухлой рыбы необходимо съесть, чтобы понять, что она тухлая? (Непостоянные зрители зааплодировали). Должен ли я доесть все до последней крошки, чтобы распознать отраву?

И Саймон разразился бранью, чуть ли не с пеной у рта доказывая, что, кроме всего прочего, романы Жаклин Сьюзен не имеют ничего общего с жизненной правдой. Она и понятия не имеет о том, что творится на телевидении. Ее книга лишена элементарного смысла. Но хуже всего то, что автор всей этой чепухи совсем не разбирается в человеческой натуре. Реакция ее персонажей неестественна.

Джеки ехидно заметила: «Много же он вынес из тех сорока страниц, что успел прочитать!»

Немного ошалевший Фрост отважился вставить слово:

– Почему вы так раздражены? Что больше выводит вас из себя: недостатки романа или то, что он пользуется успехом?

Саймон: Если выбирать одно из двух, то скорее сама книга. Потому что она насквозь фальшива.

Фрост: Ежегодно выходят миллионы не самых правдивых книг. Но вы почему-то обрушились именно на эту.

Саймон: Весь вопрос в том, доходит ли фальшивая книга до читателей. И если она отравляет сознание миллионов людей, которые не в состоянии проверить ее правдивость, это разврат, оболванивание американского народа. Я противник таких вещей в любой форме.

Они продолжали препираться.

– Какие у вас полномочия? – кричала Джеки и слышала в ответ.

– Можете считать, что это ничего не значит, но я доктор философии из Гарварда!

Джеки терпела поражение. Ей было трудно объективно и доказательно судить о своей книге, и она позволяла себе неуместные выпады, ставившие ее в дурацкое положение. Саймон находился в куда более выигрышной позиции. Он холодно и методично наносил ей удары ниже пояса.

Ко всеобщему облегчению, близился конец передачи. Фрост спросил, не хочет ли кто-нибудь высказаться напоследок. Ответом была напряженная, гнетущая тишина.

– Нора? – взывал он. – Рекс?

И тогда Рекс Рид, известный своей сдержанной мудростью, пригвоздил Саймона заключительным монологом:

– Я думаю, вне зависимости от того, нравится критику произведение или нет, он не имеет права заявлять: мол, в жизни все не так, а вот этак, и люди чувствуют и мыслят по-другому. Критик – тоже человек и не может полностью отрешиться от своего личного опыта и своих предрассудков. Не дело критика подменять литературный анализ своими представлениями о жизни и людях. Кроме того, писатель имеет право на художественный вымысел. Бывает, вещь нравится и невзирая на то, что она не стопроцентно соответствует действительности.

– И почему же она вам нравится? – буркнул Саймон.

– Может быть, потому, что затрагивает в моей душе какие-то струнки, вызывает ассоциации. И потом, всегда найдутся люди, которые сочтут, что то, о чем пишет мисс Сьюзен, – сущая правда и имело место в их жизни. Чем вы докажете, что они заблуждаются?

Время передачи истекло. Своим коротким, но ясным выступлением Рид разрядил атмосферу и восстановил верную перспективу. Джеки чувствовала, что вела себя как уличная торговка, и в то же время понимала, что газеты не пройдут мимо случившейся драчки, а это – дополнительная реклама. Так оно и вышло. Вся пресса, от «Нью-Йорк тайме» до «Тайма», подробно описывала это побоище, вновь и вновь пережевывая каждое слово на глазах у зачарованных читателей. Джеки обрела былой апломб и после каждого повторения передачи в записи преспокойно получала положенный гонорар – триста двадцать долларов.

Стоит ли удивляться, что она обожала Рекса Рида? Он разглядел в ней то, что прошло мимо внимания критиков: остроумие, шарм, грацию, стиль. «Большинство моих друзей, – утверждала Джеки, – сильные личности, которые, однако, умеют не злоупотреблять этим качеством. Рид, Джойс Хейбер, Барбара Уолтерс, Дорис Дей, Джоан Кроуфорд… Больше всего на свете я дорожу моими друзьями. Они никогда меня не подводят. Например, Рекс. Он знает, что экранизации моих романов слабы, но не хочет меня огорчать и не пишет о них».

И сама Джеки платила преданным друзьям той же монетой. Когда они нуждались в ее помощи, она была тут как тут. В счастливые минуты всегда была готова поддержать компанию – за исключением тех периодов, когда заканчивала книгу: тогда для нее никого и ничего не существовало и она отказывалась от любых приглашений пообедать или поужинать. «Сначала вы целый час наводите марафет, потом двадцать минут на дорогу, два часа на обед и еще полчаса – на обратную дорогу. А ведь нужно еще отойти от беседы и отдохнуть от плотного обеда. В результате целый день потерян».

Между Джеки и Ридом установились безоблачные дружеские отношения. Однажды ее попросили сказать несколько слов в связи с выходом его первого романа «Вы любите спать голышом?», и она позволила себе пошутить: «Если бы у меня был роман с Джеком-потрошителем, наш отпрыск был бы Рексом Ридом».

Это стало его любимым изречением.