Переписка А. В. Суворова с разными особами
Переписка А. В. Суворова с разными особами
Я был отрезан и окружен,
ночь и день мы били противника с фронта и тыла, захватывали у него орудия,
которые приходилось сбрасывать в пропасти
за недостатком перевозочных средств,
и он понес потери в четыре раза больше, чем мы.
Мы прорвались всюду как победители…
Из письма А.В. Суворова А.И. Бибикову.
25 ноября 1772 г.
Крейцбург
Животное, говорю я, нам подобное, привыкает к трудам, пусть даже заботам сопряженным, и, лишившись их, почитает себя бессмысленной тварью: продолжительный отдых его усыпляет. Как сладостно мне воспоминать прошедшие труды! Служа августейшей моей Государыне, я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди коего я находился. Неудачи других воспламеняли меня надеждою. Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей. Жизнь моя суровая школа, но нравы невинные и природное великодушие облегчали мои труды: чувства мои были свободны, а сам я тверд.
…Теперь изнываю от праздности, привычной тем низким душам, кои живут для себя одних, ищут верховного блага в сладостной истоме и, переходя от утех к утехам, находят в конце горечь и скуку.
…Трудолюбивая душа должна всегда заниматься своим ремеслом: частое упражнение так же оживотворяет ее, как ежедневное движение укрепляет тело.
Письмо принца деЛиня, генерала австрийского, к Суворову
Любезный мой брат Александр Филиппович![2] Любезный зять Карла XII, любезный племянник рыцаря Баярда[3], потомок де Блуа-за и Монмана![4] Ты заставил меня проливать слезы чувствительности и удивления. Надеюсь с тобою же вместе проливать и кровь неверных батальонов каре, который никогда не остается пуст, ибо всегда будет наполнен твоею благоразумною храбростью. Увидишь меня подражателем тебе сколько возмогу, обнимая тебя от всего сердца, подражателем славе Императрицы нашей, нашего Князя, нашей с тобою собственной. Уповательно, что скоро будет еще чем похвалиться. Ты оправдал мою догадку, любезный сотоварищ, когда слушал слова людей, что они говорили о тебе. Кажется мне, что могу подобного ожидать и от тебя нисколько дружбы ко мне во мзду наижарчайшего моего к тебе привержения.
Ответ Суворова.
Ноябрь 1789 г.
Любезный мой дядя! Отрасль крови Юлия Цезаря, внук Александров, правнук Иисуса Навина! Никогда не прервется мое к тебе уважение, почтение и дружество: явлюсь подражателем твоих доблестей героических. С радостью, с обычайным нашим хладнокровием, при содействии силы, оросим мы плодоносные поля кровию неверных, которою покроются они так, что после ничего уже на них расти не будет. Толстый и плотный батальон-каре, развернутый фалангою, решит судьбу. Счастье поможет нам. Пожнем колонну огромную и колыхающуюся, подобно как бы ударяло во оную великое стенобойное орудие. Во вратах, в которых душа оставила тело Палеологов[5], будет наш верх. Там-то заключу я тебя в моих объятиях и прижму к сердцу, воскликнув: я говорил, что ты увидишь меня мертвым или победоносным. Слава обоих наших Юпитеров, Северного и Западного[6], и Антуанетты[7], подобной Юноне, обоих Князей наших[8] и собственная наша с тобою слава как некий гром наполнит нас мудростью и мужеством. Клеврет знаменитый, имеющий чистое сердце, чистый ум! Ты – Сюлли[9] Великого Иосифа! Марс – родитель твой. Минерва родила тебя. Обожают тебя Нимфы Цитерские. Внутренние изгибы сердца твоего устроены только для вмещения чести, славы, прочные владычицы вселенной. Ты, как осторожный Улисс, преданный Великому Иосифу, как великодушный лев – укротитель неверных. Страна Бельгийская усердствует к тебе, ты ее опора, ты будешь для нее соединителем между нею и престолом. Имя твое сопровождаться будет от столетия к столетию, самые судьбы участвовать в том станут. Провидение печется о продолжении лет твоих.
Граф А. Суворов Рымникский
Измаильским властям 7 декабря 1790 г. от Генерал Аншефа и кавалера Графа Суворова Рымникского
Превосходительному Господину Сераскиру Мегамету-паше Айдозле, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам.
Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего чрез двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства, и за то никто как Вы и все чиновники пред Богом ответ дать должны.
Письмо Суворова принцу Кобургскому о взятии Измаила
Гарнизон состоял действительно из 35 000 вооруженных людей, хотя Сираскир и получил провианту на 42 000. Мы полонили: трехбунчужного пашу Мустафи, 1 султана, сына Сираскова, Капиджи-Башу, множество Бим-Башей и других чиновников. Всего 9000 вооруженных людей, из коих в тот же день 2000 умерло от ран. Около 3000 женщин и детей в руках победителей. Тут было 1400 армян, всего 4285 христиан да 135 жидов. Во время штурма погибло до 26 000 турок и татар, в числе коих Сираскир сам, 4 Паши и 6 Султанов. Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамени, 7 бунчугов, 2 санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины, полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами, ценят свыше миллиона рублей. Флотилия турецкая, стоявшая под батареями измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычиня, употребить на Дунае.
Мы потеряли убитыми в приступе: 1 бригадира, 17 штаб-офицеров, 46 обер-офицеров да 1816 рядовых. Ранено: 3 генерал-майоров, граф Безбородко, Мекноб и Львов, около 200 штаб– и обер-офицеров, да 2445 рядовых.
Письмо Павлу Николаевичу Скрипицыну.
Октябрь – ноябрь 1793 г.
Дражайший Павел Николаевич!
Посылаю тебе копию с наставления, писанного к одному из моих друзей, родившемуся в прошедшую кампанию посреди знаменитых побед, одержанных его отцом, и названному при крещении моим именем. Упомянутый герой
• весьма смел без запальчивости;
• быстр без опрометчивости;
• деятелен без суетности;
• подчиняется без унижения;
• начальник без высокомерия;
• победитель без тщеславия;
• ласков без коварства;
• тверд без упрямства;
• скромен без притворства;
• основателен без педантства;
• приятен без легкомыслия;
• единоравен без примесей;
• расторопен без лукавства;
• проницателен без пронырства;
• искренен без панибратства;
• приветлив без околичностей;
• услужлив без корыстолюбия;
• решителен, убегает неизвестности.
Основательное рассуждение предпочитает он остроумию;
• будучи врагом зависти, ненависти и мщения, низлагает своих недругов великодушием и владычествует над друзьями своею верностью.
Он утомляет свое тело для того, чтобы укрепить его;
• стыдливость и воздержание – закон его;
• он живет, как велит религия, его добродетели суть добродетели великих людей.
Исполненный чистосердечия, гнушается он ложью;
• праводушен, рушит замыслы двуличных;
• знается он только с добрыми людьми;
• честь и честность составляют его особенные качества;
• он любезен командиру своему и всему войску, все ему преданны и исполнены к нему доверия.
В день сражения или похода размеряет он все предлежащее, берет все нужные меры и вручает себя совершенно Промыслу Вышнего.
Он никогда не отдает себя на волю случая, но напротив, покоряет себе все обстоятельства по причине прозорливости своей;
• он во всякий миг неутомим.
Июль 1793 г.
Любезный мой крестник Александр!
Как человек военный вникай прилежно в сочинения Вобана, Кугорна, Кюраса, Гюбнера. Будь знающ несколько в богословии, физике и нравственной философии. Читай прилежно Евгения, Тюренна, записки Цезаря, Фридриха И, первые тома истории Роллена и «Мечтания» Графа Сакса. Языки полезны для словесности. Учись понемногу танцам, верховой езде и фехтованию.
Военные добродетели суть отвага для солдата, храбрость для офицера, мужество для генерала, но они должны быть руководимы порядком и дисциплиной, управляемы неусыпностью и прозорливостью.
Будь чистосердечен с друзьями, умерен в нуждах и бескорыстен в поведении. Являй искреннюю ревность к службе своему Государю, люби истинную славу, отличай честолюбие от надменности и гордости, приучайся сызмальства прощать погрешности других и никогда не прощай их самому себе.
Обучай тщательно своих подчиненных и во всем подавай им пример. Упражняй непрестанно глас свой – только так станешь великим полководцем. Умей пользоваться положением места. Будь терпелив в трудах военных, не унывай от неудач. Умей предупреждать случайные обстоятельства быстротой. Различай предметы истинные, сомнительные и ложные. Остерегайся безвременной запальчивости. Храни в памяти имена великих мужей и подражай им с благоразумием в своих военных действиях. Неприятеля не презирай, каков бы он ни был. Старайся знать его оружие и способ, как оным действует и сражается; знай, в чем он силен и в чем слаб. Приучай себя к деятельности неутомимой, повелевай счастьем: один миг иногда доставляет победу. Счастье покоряй себе быстротою Цезаря, коий и средь бела дня умел своих неприятелей уловлять и окружать и нападал на них когда и где хотел. Не упускай пресекать неприятелям жизненные припасы, а своему войску учись всегда доставлять пропитания вдоволь. Да возвысит тебя Господь до геройских подвигов знаменитого Карачая!
Письмо к Т.И. Тутолмину, извещающее о победе – взятии Костюшки.
Брежецк. 4 октября 1794 г.
Милостивый Государь мой
Тимофей Иванович!
Поспешаю уведомить Ваше Превосходительство о знаменитой победе, одержанной генерал-майором Денисовым с его отделенною частью войска над главным бунтовщиком Костюшкою в 29 день сентября при замке Мушковском, на правой стороне Вислы. Неприятель, бывший в девяти тысячах, с 22 пушками, упорно сражался 7 часов; но потерпел совершенную гибель, и сам Костюшко, в тяжелых ранах, с генералами Каминским и Сираковским и всею артиллериею достался в ваши руки.
Пребываю впрочем с совершенным почтением и преданностью,
Милостивый Государь мой!
Вашего Превосходительства
Граф А. Суворов
Ответ бакалавру Е.И. Кострову на присланную от него эпистолу. Варшава. 3 апреля 1795 г.
Христос Воскрес!
Милостивый Государь мой, Ермил Иванович!
В священный мудрые водворены быв лог,
Их смертных просвещать есть особливый долг;
Когда ж оставят свет, дела их возвышают,
К их доблести других примером ободряют.
Я в жизни пользуюсь, чем ты меня даришь,
И обожаю все, что ты в меня вперишь.
К услугам общества, что мне не доставало,
То наставление твое в меня влияло:
Воспоминаю я, что были Юлий, Тит,
Тык ним меня ведешь, изящнейший пиит,
Вергилий, Гомер, о! если бы восстали,
Для превосходства бы твой важный слог избрали.
Милостивый Государь, мой!
Вашего Высокоблагородия покорнейший и преданнейший слуга
Граф А. Суворов Рымникский.
Милостивый Государь![10]
Преисполнен будучи истинной любви к Отечеству, почтения ко всему тому, что называется мужество или доблесть, уважения к громкой славе россиян, обознания к великому духу нашей Государыни, беру смелость поздравить Ваше Сиятельство и сотрудников ваших с такими знаменитыми и быстрыми победами. Ежели б я был пиит, обильный такими дарованиями, который могут что-либо прибавлять к громкости дел, и именно героев, то бы я вас избрал моим и начал бы петь таким образом:
Пошел – и где тристаты злобы?
Чему коснулся, все сразил;
Поля и грады стали гробы,
Шагнул – и царства покорил…
Но как ненадежность на мой талант удерживает меня пуститься в сие ристалище чести – ибо достойно воспеть героев надобно в их же духе, – то между тем прося Вашего Сиятельства о благосклонном принятии сего моего искреннего и патриотического поздравления в молчании, с особливым высокопочитанием и глубокою преданностью пребываю…
Ответ А.В. Суворова Варшава.
21 декабря 1794 г.
Милостивый Государь Гаврила Романович.
Простите мне, что я на сей раз, чувствуя себя утомленным, не буду вам ответствовать так, как громкий лирик; но в простоте солдатского сердца моего излию чувства души своей:
Царица, севером владея,
Предписывает всем закон;
В деснице жезл судьбы имея,
Вращает сферу без препон,
Она светилы возжигает,
Она и меркнуть им велит;
Чрез громы гнев свой возвещает,
Чрез тихость благость всем явит.
Героев Росских мощны длани
Ея веленья лишь творят;
Речет – вселенная заплатит дани,
Глагол Ея могуществен и свят!
О вы, варшавские калифы!
Какую смерть должны приять!
Пред кем дерзнули быть строптивы?
Не должно ль мстить вам и карать?
Ах, сродно ль той прибегнуть к мщенью,
Кто век свой милости творит?
Карать оставит Провиденью;
Сама как солнце возблестит,
Согрея всех лучом щедрот —
Се царь иль Бог… исполненный доброт!
Счастлив вития, могущий воспеть деяния толико мудрого, кроткого, человеколюбивого, сидящего на троне Божества! Вы, имея талант, не косните вступить в сие поприще: слава ожидает Вас. Гомеры, Мароны, Оссианы и все доселе славящиеся витии умолкнут пред вами. Песни Ваши как важностию предмета, равно и красотою искусства возгремят в наипозднейших временах, пленяя сердце… душу… разум.
Парнасский юноша на лире здесь играет:
Имянник князя муж достойно стих сплетает.
Как Майков возрастет, он усыпит сирен:
Попрет он злобы ков… прав им ты, Демосфен!
Венчаю себя милостьми Вашего Превосходительства; в триумфе моей к Вам, Милостивому Государю моему, преданности, чистейшая моя к особе Вашей дружба не исчезнет, и пребуду до гроба моего с совершеннейшим почтением,
Государь мой,
Вашего Превосходительства покорнейший слуга
Граф Александр Суворов Рымникский
Просьба Графа А.В. Суворова об увольнении его в Нилову пустынь
Всепресветлейший Державнейший Великий Монарх!
Вашего Императорского Величества всеподданнейше прошу позволить мне отбыть в Нилову Новогородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, милосердный Государь. Повергаю себя к освященнейшим стопам Вашего Императорского Величества.
Всеподданнейший богомолец
Божий раб
Граф Александр Суворов Рымникский
Письмо г– жи Синицкой к Графу А.В. Суворову о предстателъстве за ее сына, сосланного в Сибирь.
Сиятельнейший Граф,
Милостивый Государь!
Семьдесят лет живу на свете, шестнадцать взрослых детей схоронила. Семнадцатого, последнюю мою надежду, молодость и запальчивый нрав погубили: Сибирь и вечное наказание достались ему в удел. А гроб для меня еще не отворился… Государь милосерд, Граф Рымникский милостив и сострадателен: возврати мне сына и спаси отчаянную мать лейб-гренадерского полку капитана Синиц-кого.
Ответ Графа А.В. Суворова.
Милостивая Государыня!
Я молиться Богу буду, молись и ты, и оба молиться будем мы, с почтением пребуду[11].
М.Ф. Меласу
На марше подле Меллы.
11 апреля 1799 г.
До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода. Переход был сделан на службе могущественному монарху. За хорошей погодой гоняются женщины, щеголи и ленивцы. Большой говорун, который жалуется на службу, будет, как эгоист, отрешен от должности. В военных действиях следует быстро сообразить – и немедленно же исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться. У кого здоровье плохо, тот пусть остается назади. Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели. Ни в какой армии нельзя терпеть таких, которые умничают. Глазомер, быстрота, натиск! – этого будет довольно.
К.В.Кейму
Александрия.
2 июня 1799 г.
Любезный мой генерал Кейм.
Я отправляюсь в Пиаченцу; иду разбить Макдональда. Возьмите скорее цитадель Туринскую, чтобы я не пел благодарственного молебна прежде Вас.
Письма А.В. Суворова дочери Наталье
(Суворочке)
Кинбурн.
20 декабря 1787 г.
Любезная Наташа!
Ты меня порадовала письмом от 9 ноября. Больше порадуешь, когда на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну; или она тебя выдерет за уши да посадит за сухарик с водицею. Желаю тебе благополучно препроводить Святки; Христос Спаситель тебя соблюди Новой и многие годы! Я твоего прежнего письма не читал за недосугом; отослал к сестре Анне Васильевне.
У нас все были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцевали, то я с балету вышел – в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов чрез восемь отпустили с театру в камеру. Я теперь только что поворотился; выездил около пятисот верст верхом, в шесть дней, а не ночью.
Как же весело на Черном море, на лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерлядки, осетры: пропасть!
Прости, мой друг Наташа; я чаю, ты знаешь, что мне моя Матушка-Государыня пожаловала Андреевскую ленту «За веру и верность».
Целую тебя. Божье благословение с тобою.
Отец твой Александр Суворов.
Кинбурн.
16 марта 1788 г.
Милая моя Суворочка!
Письмо твое от 31 января получил. Ты меня так утешила, что я по обычаю моему от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учит такому красному слогу, что я завидую, чтоб ты меня не перещеголяла. Милостивой Государыне Софье Ивановне мое покорнейшее почтение!
О! Ай да Суворочка, как же у нас много полевого салата, птиц, жаворонков, стерлядей, воробьев, полевых цветков! Морские волны бьют в берега, как у Вас в крепости из пушек. От нас в Очакове слышно, как собачки лают, как петухи поют.
Когда бы я, матушка, посмотрел теперь тебя в белом платье! Как-то ты растешь! Как увидимся, не забудь мне рассказать какую приятную историю о твоих великих мужах в древности.
Поклонись от меня сестрицам.
Благословение Божие тобою!
Отец твой Александр Суворов.
Кинбурн.
29 мая 1788 г.
Любезная Суворочка, здравствуй!
Кланяйся от меня всем сестрицам. У нас уж давно поспели дикие молодые зайчики, уточки, кулички. Благодарю, мой друг, за твое письмо от 6 марта; я оное сего дня получил. Не ошиблась ли ты уж в месяце? Тут же письмо получил от Елисаветы Ивановны Горехвостовой. Правда, это попозже писано, 15 марта. Кланяйся ей от меня, и обеим вам благословение Божие!
Недосуг много писать: около нас сто корабликов; иной такой большой, как Смольный. Я на них смотрю и купаюсь в Черном море с солдатами. Вода очень студена и так солона, что барашков можно солить. Когда буря, то нас выбрасывает волнами на берег. Прощай, душа моя!
Отец твой Александр Суворов.
Кинбурн.
2 июня 1788 г.
Голубушка Суворочка, целую тебя!
Ты меня еще потешила письмом от 30 апреля. На одно я вчера тебе отвечал. Коли, Бог даст, будем живы, здоровы и увидимся. Рад я с тобою говорить о старых и новых героях, лишь научи меня, чтоб им последовал. Ай-да Суворочка, здравствуй, душа моя, в белом платье. Носи на здоровье, расти велика. Милостивой Государыне Софье Ивановне нижайшее мое почтение.
Уж теперь-то, Наташа, какой же у них по ночам в Очакове вой – собачки поют волками, коровы лают, кошки блеют, козы ревут!
Я сплю на косе; она так далеко в море, в лиман ушла. Как гуляю, слышно, что они говорят: они так около нас, очень много, на таких превеликих лодках – шесты большие, к облакам, полотны на них на версту. Видно, как табак курят, песни поют заунывные. На иной лодке их больше, чем у вас во всем Смольном мух, – красненькие, зелененькие, синенькие, серенькие. Ружья у них такие большие, как камера, где ты спишь с сестрицами.
Божие благословение с тобою!
Отец твой Александр Суворов.
Кинбурн.
21 июля 1789 г.
Ма chere Soeur!
Baisez pour moi mes autres amies, et la main а[12] Софья Ивановна! В Ильин и на другой день мы были в Refectoire[13] с турками. Ай да ох! Как же мы потчевались! Играли, бросали свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины. У нас были такие длинные булавки да ножницы кривые и прямые: рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть голову. Ну, полно с тебя, заврались!
Кончилось иллюминациею, фейерверком. Хастатов весь исцарапан.
C Festin[14] турки ушли, ой далеко! Богу молиться по-своему, и только: больше нет ничего.
Прости, душа моя.
Христос Спаситель с тобою.
Отец твой Александр Суворов.
Берлад.
21 августа 1789 г.
Суворочка, душа моя, здравствуй!
Mes baisemains[15] а Софья Ивановна. Поцелуй за меня сестриц. У нас стрепеты поют, зайцы летят, скворцы прыгают на воздухе по возрастам: я одного поймал из гнезда, кормили изо рта, а он и ушел домой. Поспели в лесу грецкие и волоцкие орехи. Пиши ко мне изредка. Хоть мне недосуг, да я буду твои письма читать. Молись Богу, чтобы мы с тобою увиделись.
Я пишу к тебе орлиным пером: у меня один живет, ест из рук. Помнишь, после того уж я ни разу не танцевал. Прыгаем на коньках, играем такими большими кеглями железными, насилу подымешь, да свинцовым горохом: когда в глаз попадет, так и лоб прошибет.
Прислал бы к тебе полевых цветков, очень хороши, да дорогой высохнут.
Прости, голубушка сестрица.
Христос Спаситель с тобою.
Отец твой Александр Суворов.
22 сентября 1789 г.
Речка Рымник в Валахии, место сражения
Сего дня победил я Огинского… Я и принц Саксен-Кобургский соединенными силами разбили и обратили в бегство большую армию неверных в количестве от 80 до 90 000 или больше. Сражение продолжалось целый день. Наш урон не велик. Турок положено на месте 5000. Мы захватили три лагеря и все их обозы. Трофеи: от 50 до 100 штандартов и знамен, пушек и мортир 78, то есть вся их артиллерия. Поздравляю тебя, душа моя, с сею знаменитою победою.
Отец твой Александр Суворов.
P.S. Великий визирь сам начальствовал. 81 пушка со всею упряжью и амунициею, вьючного скота 20 быков. Благодарение Богу! Я здоров, лихорадка была, да во время похода отступила.
Берлад.
24 октября 1789 г.
Душа моя, сестрица Суворочка!
Целую руки Милостивой Государыне Софье Ивановне, нижайше кланяюсь любезным сестрицам. Твое письмо от 7 сентября только ныне получил и благодарствую.
У нас сей ночи был большой гром, и случаются малые землетрясения. Ох, какая ж у меня была горячка: так без памяти и упаду на траву, и по всему телу все пятна. Теперь очень здоров. Дичины, фруктов очень много, рыбы пропасть, такой у вас нет – в прудах, озерах, реках и на Дунае; диких свиней, коз, цыплят, телят, гусят, утят, яблоков, груш, винограду. Орехи грецкие и волоцкие поспели. С кофеем пьем буйволов и овечье молоко. Лебеди, тетеревы, куропатки живые такие, жирные, синички ко мне в спальню летают. Знаешь ли рой пчелиный? У меня один рой отпустил четыре роя.
Будь благочестива, благонравна и здорова.
Христа Спасителя благословение с тобою!
Отец твой ГрафА.С.Р.
Берлад.
3 ноября 1789 г.
Ай да любезная сестрица.
Ich k?sse die H?nde meiner gn?digster[16]Софьи Ивановны, она твоя матушка. Je salue tres respectueusement avec devotion mes tres cheres soeurs[17]. У меня козочки, гуси, утки, индейки, петухи, тетерьки, зайцы; чижик умер. Я их выпустил домой. У нас еще листки не упали и зеленая трава. Гостинцев много: наливные яблоки, дули, персики, винограду на зиму запас. Сестрицы, приезжайте ко мне, есть чем потчевать: и гривенники, и червонцы есть. Что хорошего, душа моя сестрица? Мне очень тошно; я уж от тебя и не помню, когда писем видал. Мне теперь досуг, я бы их читать стал. Знаешь, что ты мне мила; полетел бы в Смольный на тебя посмотреть, да крыльев нет. Куда, право, какая. Еще тебя ждать 16 месяцев, а там пойдешь домой. А как же долго! Нет, ужене долго. Привози сама гостинцу, я для тебя сделаю бал. Кланяйся, как увидишь, Катерине Ивановне и обеим. Adieu, та chere Comtesse[18]Суворочка. Целую тебя, душа моя. Божие благословение с тобою.
Отец твой Граф Александр Суворов Рымникский.
Берлад.
8 ноября 1789 г.
Comtesse de deux Empires[19], любезная Наташа-Суворочка! В этом ай да надобно тебе всегда благочестие, благонравие, добродетель. Скажи Софье Ивановне и сестрицам: у меня горячка в мозгу, да кто и выдержит. Слышала, сестрица душа моя, еще de та Magnanime Mere[20] рескрипт на полулисте будто Александру Македонскому. Знаки Св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, Первый класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька. За доброе сердце чуть, право, от радости не умер. Божие благословение с тобою.
Отец твой Граф Александр Суворов Рымникский.
Май 1790 г.
[Начало отрезано].. Сберегай в себе природную невинность, покамест не окончится твое учение. На счет судьбы своей предай себя вполне Промыслу Всемогущего и, насколько дозволит тебе твое положение, храни неукоснительно верность Великой нашей Монархине.
Я ея солдат, я умираю за мое Отечество. Чем выше возводит меня ея милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нея. Смелым шагом приближаюсь к могиле, совесть моя не запятнана. Мне шестьдесят лет, тело мое изувечено ранами, но Господь дарует мне жизнь для блага государства. Обязан и не замедлю явиться пред Его судилище и дать за то ответ. Вот сколько разглагольствований, несравненная моя Суворочка, я было запамятовал, что я ничтожный прах и в прах обращусь. Нет, милая моя сестрица, я больше не видал Золотухина, быть может, с письмом твоим блуждает он средь морских просторов, бурных и коварных. Деньги, данные на гостинцы, ты могла бы употребить на фортепьяны, если Софья Ивановна не будет против. Да, душа моя, тебе пойти будет домой. Тогда, коли жив буду, я тебе куплю лутче с яблоками и французские конфеты. Я больше живу, голубушка сестрица, на форпостах, коли высочайшая служба не мешает, как прошлого году, а в этом еще не играли свинцовым горохом. Прости, матушка!
Милость Спасителя нашего над тобою.
Отец твой Г. А.С.Р.
Берлад.
20 мая 1790 г.
И я, любезная сестрица Суворочка, был тоже в высокой скуке, да и такой черной, как у старцев кавалерские ребронды[21]. Ты меня своим крайним письмом от 17 апреля так утешила, что у меня и теперь из глаз течет. Ох, как же я рад, сестрица, что Софья Ивановна, слава Богу, здорова! Куда как она умна, что здорова. Поцелуй ей за меня ручки. Вот еще, душа моя, по твоему письму: ты уж умеешь рассуждать, располагать, намерять, решить, утверждать в благочестии, благонравии, добродушии и просвещении от наук: знать, тебя много Софья Ивановна много хорошо сечет. У тебя другой батюшка, мой дядюшка Петр Васильевич. Как будешь видеть, ему руку поцелуй.
Здравствуйте, мое солнце, мои звезды сестрицы. У нас в поле и в лесу дикая петрушка, пастернак, свекла, морковь, салаты, трава – зеленые спаржи и иного очень много. Великие овощи еще не поспели и фрукты. Гуси маленькие, ай да такие выросли большие! Караси белые больше скрыпки, стрепеты да дунайские стерляди и овечье толстое молоко.
Прости, сестрица Суворочка.
Христос Спаситель с тобою.
Отец твой Г. А.С.Р.
Февраль 1791 г.
Да хранит тебя вечно богиня невинности. Положение твое переменяется[22]. Помни, что вольность в обхождении рождает пренебрежение; остерегайся сего; привыкай к естественной вежливости, избегай подруг, острых на язык: где злословие, там, глядишь, и разврат. Будь сурова и немногословна с мужчинами. А когда они станут с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием. Уповай на провидение! Оно не замедлит утвердить судьбу твою… Я за это ручаюсь. Будешь ты бывать при дворе и, если случится, что обступят тебя старики, покажи вид, что хочешь поцеловать у них руку, но своей не давай. Эти: Князь Потемкин, И.И. Шувалов, Графы Салтыковы, старики Нарышкины, старый Князь Вяземский, также Граф Безбородко, Завадовский, гофмейстеры, старый Граф Чернышев и другие.
15 июля 1791 г.
Душа моя Наташа!
Божие благословение с тобою! Будь благочестива, благонравна и в праздности не будь. Благодарю тебя за письмо с дядюшкой. Тетушке кланяйся. Как будто мое сердце я у тебя покинул.
Ай да здесь у нас великое катанье на воде, в лесу на Каменных горах, и много очень хороших вещей: рыбы, диких птиц, цветов, маленьких цыплят жаль. Как наш колдун приехал к нам в гости, то и время теперь хорошее. Поют ласточки, соловьи и много птиц. Мы вчера кушали на острову. Завтра хотим плавать на немецкую обедню, а там пойдем далеко. Я везде буду тебя за глаза целовать. Кланяйся Софье Ивановне и Маргарите Яковлевне. Как пойдешь куда гулять и придешь назад домой и будешь скакать дома, то помни меня, как я тебя помню.
Отец твой Г. Александр Суворов Рымникский.
Уведомляю сим тебя, моя Наташа:
Костюшка злой в руках, взяли, вот так-то, наши!
Я ж весел и здоров, но лишь не много лих,
Тобою, что презрен мной избранный жених.
Когда любовь твоя велика есть к отцу,
Послушай старика! дай руку молодцу;
Нет, впрочем, никаких не слушай, друг мой, вздоров.
Отец твой Александр Граф Рымникский Суворов.
Ответ
Графини Н.А. Суворовой
Для дочери отец на свете всех святей,
Для сердца же ее любезней и милей;
Дать руку для отца, жить с мужем по неволе,
И Графска дочь ничто, ее крестьянка боле.
Что может в старости отцу утехой быть:
Печальный вздох детей? Иль им в веселье жить?
Все в свете пустяки: богатство, честь и слава,
Где нет согласия, там смертная отрава.
Где ж царствует любовь, там тысяча отрад,
И нищий мнит в любви, что он как Крез богат.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.