«Чертова дюжина»
«Чертова дюжина»
Говорят, летчики суеверны. Вряд ли это так, но в приметы иные верят. И когда Рудницкому предложили испытать «Кашук», он вспомнил о своей одной примете…
«Кашук» Александра Маноцкова внешне ничем не отличался от других парящих машин. Конструкция планеров уже была доведена до такого совершенства, что какого-либо резкого отличия в формах быть не могло. Но эта «доведенность» как раз и ставила на пути проектировщиков преграды. Как сделать планер лучше, если в нем не осталось ни одной незамеченной мелочи? К тому же если качество «скрести» по мелочам, то и результат окажется столь же незначителен. Нужны принципиально новые решения. Они и были воплощены в планере Александра Юрьевича Маноцкова.
Маноцков был удивительным человеком. «Он мог прямо вот так войти в коммунистическое общество», — говорил о нем Олег Константинович Антонов.
Аэроклуб и авиационный завод — вот те ступени, которыми пришел к конструированию Маноцков. Основы самолетостроения он изучал, что называется, на ощупь, лишь много позже поступив в институт. Летая на поликарповском «кукурузнике», а потом на планерах, Маноцков задумывался над вопросом: как победить болтанку? Воздушные потоки страшны не только неприятными ощущениями. Они расшатывают конструкцию. Случалось, попавшие в болтанку планеры и даже самолеты разламывались. По этой, например, причине развалился на всесоюзных соревнованиях планер мирового рекордсмена Александра Медникова.
Подрессорить крылья пытались многие конструкторы. Не получалось. Но ведь неудачи предшественников никогда не смущали энтузиастов.
Александр Юрьевич при всей своей порывистости и увлеченности к решению конструктивных проблем подходил только во всеоружии знаний. Поэтому прежде чем начать «прорисовывать» будущие узлы, занялся детальным изучением проблемы.
В библиотеке завода он познакомился с Антоновым. Олегу Константиновичу понравилась идея Маноцкова. Симпатичен был ему и сам конструктор. Для Маноцкова же эта встреча оказалась просто счастливым даром судьбы. Еще бы! Такой знаменитый конструктор планеров не только одобрил его идею, но пригласил работать к себе в КБ!
Наиболее удачные технические решения всегда отличаются простотой. Несложен был и машущий механизм Маноцкова. В металлическом цилиндре ходил поршень, к которому с помощью шатунов крепились крылья. С фюзеляжем они жестко не соединялись. Только планер попадал в болтанку, то есть увеличивалось давление под его крыльями, как они подымались вверх. Сжатый воздух в цилиндре еще больше сжимался, и, как пружина, отталкивал поршень обратно, а вместе с ним и крылья.
Просто? Очень. Но эту идею оказалось непросто воплотить в металл. Крылья, которые всегда неподвижно и основательно крепились к фюзеляжу, теперь должны были держаться на одном «узелке». А ведь в полете крыло испытывает нагрузки в несколько тонн. Противопоставить им мощный узел, которому не страшны усилия и побольше, нельзя — на легком летательном аппарате не то что на килограммы, на граммы идет счет веса.
Справиться с задачей можно было лишь благодаря удачной конструкции всего машущего механизма.
Идея интересна. Но как она сработает в воздухе? Проверить взялся сам Александр Юрьевич Маноцков.
Идея оказалась превосходной. Подвела конструкция. Только Маноцков попробовал взмахнуть крыльями, как они, эти изящные, легкие и такие необходимые в воздухе крылья, одно за другим отвалились и полетели к земле. И обгоняя их, помчался вниз фюзеляж с испытателем в кабине.
Александр Юрьевич не разбился. Он даже не получил ни малейшей царапины. Его спас глубокий снег. На счастье, он сыпал всю зиму и укрыл поле толстой, не успевшей еще слежаться подушкой.
Эту историю Рудницкий слышал от самого Маноцкова, иначе не поверил бы в благополучный исход.
Януш Ольгердович помнит, как Маноцков ему говорил: «Считается, будто в такие моменты в мыслях проносится вся жизнь… Ерунда. Думаешь совсем о другом. Я тогда пытался что-нибудь сделать с планером, хотя сейчас вижу всю тщетность тех попыток. Планер-то был уже без крыльев…»
Маноцков не оставил мысли о машущем полете. Его напористость и неиссякаемый оптимизм преодолели все сложности, усугубившиеся после аварии. Новый планер с машущими крыльями, названный в честь комиссара молодогвардейцев «Кашук», был готов в 1953 году. На этот раз для испытаний решили пригласить опытного летчика…
К тому времени КБ Антонова, где работал Маноцков, перебазировалось в Киев, и когда стали подбирать испытателя, Рудницкий подошел всем. Но Януш Ольгердович летал на машинах с неподвижными крыльями. А тут крылья, незыблемость которых олицетворяет для летчика безопасность, должны в полете махать! Такого еще авиация не знала.
Лететь так лететь! Кабина для Рудницкого привычна, приборы знакомы, и лишь рычаг управления стопором крыльев внове. Но прежде, чем привести в действие этот механизм, нужно проверить: может ли планер вообще летать? Собственно говоря, при нынешнем уровне авиационной науки рассчитать и построить «нелетающий» аппарат невозможно. И все-таки, как машина поведет себя в воздухе?
Испытания решили провести на небольшом аэродроме. Их Рудницкий любил больше, чем аэродромы современные — огромные, сверкающие огнями. Без длинных бетонок и грандиозных строений, без сутолоки пассажирских аэровокзалов эти по-домашнему уютные травяные поля были колыбелью авиации, на таких вот ровных площадках она делала свои первые шаги.
Особенно хороши они в предвечернюю пору, когда солнце еще не скрылось, но уже спала полуденная жара. Ветер обыкновенно в такой час затихает, а полосатая надутая «колбаса» словно утратив свою спесь, бессильно повисает на мачте, а откуда-то высоко с неба льются разноголосые трели… В такое время приятно полежать на негустой травке, подстелив «семисезонную» куртку, покурить и послушать рассказы «летунов» в ожидании очередной команды…
На такой предвечерний час и был назначен первый вылет «Кашука». Задание перед Рудницким стояло простое: взлететь и тут же сесть. После обычных напутствий, шутливых и дельных советов пилот забрался в кабину, осмотрелся, попробовал рули, невольно покосился на кран стопора и закрыл фонарь.
Прощальные взмахи рук, и вот фигуры провожающих резко сдвинулись назад. Планер словно подпрыгнул в воздух и потянулся на буксирном тросе за самолетом. «Кашук» уже летел, а самолет все еще набирал скорость, обдавая его струей пыли из-под своих колес. Но вот взлетел и он, и планер послушно пошел у него на поводу, плавной и размашистой спиралью ввинчиваясь в небо.
— Взлетели нормально, — рассказывал Януш Ольгердович. — Идем вверх, а я нет-нет да и поглядываю на крылья… Уверен в них, но все-таки — машущие… Кто их знает, как они себя поведут, ведь на земле проверить нельзя. И на кран поглядываю. Но как будто все в порядке. Набрали мы не очень большую высоту, и я отцепился от самолета.
Самолет нырнул вниз и наступила привычная тишина, только слышен легкий свист рассекаемого воздуха. Летит планер! Мне нужно садиться, но наш аэродром был маленьким, и решил я сделать «коробочку». Осторожно развернулся. Хорошо рулей слушается. Ну, думаю, будет летать планер. Летучий. Я закончил развороты и сел.
После этого «Кашук» еще много раз проверяли на разных режимах — программа испытаний была большая и составлялась по всем правилам летного искусства. Все как будто было в порядке. Решили приступить к взмахам — основному элементу испытаний. Полет назначили на 12 августа 1953 года.
И тут Рудницкий, на редкость покладистый и дисциплинированный человек, заупрямился, как капризная прима перед спектаклем:
— Двенадцатого не полечу. Назначайте на тринадцатое.
Все были поражены.
— «Чертова дюжина», Януш! Разве можно в такой день лететь?
Но Рудницкий стоял на своем.
— Дело в том, — рассказывал он потом, — что часто летчики имеют свои приметы. Я знал многих асов, которые летят обязательно в старом, латаном-перелатаном комбинезоне. Другой ни за что не полетит тринадцатого числа. Это, конечно, пустяки. Но в то время, когда я начинал летать, в них верили, а потом уже придерживались как традиции, как памяти о былых временах. Так и я. Тот полет под Варшавой на злополучную пушку я выполнил тринадцатого числа, в понедельник, и на машине с бортовым номером тринадцать… И несмотря на такое «роковое» совпадение, домой вернулся без единой царапины. С тех пор и верю в число тринадцать. И я настоял на своем: полет перенесли.
— Взлетел, — продолжал Януш Ольгердович. — Набрал высоту больше полутора тысяч метров и отцепился от буксировщика. По программе взмахи крыла должны были проводиться на прямой. Установил я направление полета и взялся за кран. И только я снял со стопора крылья, как они поползли вверх. Потом плавно опустились. Смотрю я на эти гигантские взмахи, жду, когда плоскости начнут отваливаться, и прикидываю, как буду покидать кабину. Это — на крайний случай. Но крылья держатся! Машут спокойно. Странное это зрелище: крылья — опора в воздухе, машут, словно у гигантской птицы. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз… Застопорил я их. Развернулся и снова начинаю махать. Работают! Планер идет ровно, высота не падает, а крылья машут и машут… Еще при буксировке я попал в болтанку. Но когда планер взмахнул крыльями, полет стал более плавным.
Вначале Рудницкий летал только по прямой. Затем стал делать развороты с машущими крыльями. Поворачивал осторожно, «блинчиком», не вводя машину в крен, так, как летали еще на заре авиации. «Кашук» и на разворотах держался нормально, даже накренившись, не проявлял никаких тенденций к сваливанию, шел устойчиво.
Маноцков ликовал. Первый в мире планер с машущими крыльями! Но не мысль о приоритете больше всего доставляла ему удовольствие. Он не был честолюбив. Гораздо приятнее было сознавать, что решена сложная техническая проблема.
Полеты планера видел Николай Петрович Каманин, тогда заместитель председателя ЦК ДОСААФ СССР. Он предложил показать «Кашук» на воздушном параде 1954 года в Тушино.
В назначенный день небо над аэродромом закрыли тучи. Отменять праздник? Но тысячи москвичей уже собрались в ожидании столь популярного парада. На своих аэродромах команды на взлет ждали десятки летчиков. И тогда впервые Ли-2 рассыпали в воздухе на заданных высотах специальный порошок. Он «разогнал» облачность, образовав над аэродромом гигантское «окно».
Рудницкий шел в конце спортивного отделения. Точно в установленное время над аэродромом появился самолет с планером на буксире. Когда самолет ушел, опытные московские зрители приготовились смотреть пилотаж. Но вдруг планер начал махать крыльями! Такого здесь еще не видели.
«Кашук» сделал круг над аэродромом и под аплодисменты зрителей приземлился. Полет длился всего три минуты, но впечатление произвел сильное. Даже следующий номер программы привлек меньше внимания, чем находившийся на земле планер.
А в это же время в польском городе Лешно участники VII чемпионата мира по планеризму поздравляли Маноцкова с только что закончившимся в Тушино полетом. Им, людям сведущим, за словами радиодиктора виделось гораздо больше, чем другим слушателям. Они понимали, что «Кашук» открывал новый этап а конструировании летательных аппаратов.
«Заслуга А. Маноцкова, — писал О. К. Антонов, — состоит не в том, что он «вернулся назад», к эпохе первых попыток человека летать с помощью взмахов крыльев. Он обратил внимание на то, что на современном уровне развития техники мы получили возможность приблизиться к совершенным образцам, созданным природой. Ищущий, беспокойный, удивительно смелый ум Маноцкова был устремлен не назад, а вперед, работал в унисон с последними достижениями науки и техники…
Я не призываю лепить крылья из перьев, скрепленных воском. Это этап, пройденный еще в эпоху рабовладельческого общества.
Крылья надо делать не из перьев, а из пластиков на основе сверхпрочных волокон по всем правилам и законам, которые еще предстоит открыть, работая с подвижным и гибким крылом, способным заимствовать энергию от окружающей среды.
Александр Маноцков, проведя свои замечательные опыты, обратил наше внимание на новые возможности, созданные развитием техники и науки для приближения к совершенным природным образцам. И в этом непреходящая заслуга Александра Маноцкова, летчика-планериста, конструктора-искателя, исследователя, заглядывающего в будущее».
Маноцков собирался строить планер и с реактивным взлетом. Он раздобыл где-то реактивный движок и пытался в цеховой курилке «расшевелить» его. Александр Юрьевич был большим оптимистом, и даже неудачные запуски, окончившиеся тем, что он и его помощники опалили себе волосы, не привели его в уныние. Маноцков по-прежнему доказывал, что движок обязательно заработает и планер с ним полетит.
Такой планер действительно полетел. На пилотажный А-13, спроектированный в планерной бригаде Маноцкова, поставили реактивный движок, и знаменитый летчик и планерист С. Н. Анохин испытал его.
Позже на АН-13 — так назвали этот минисамолет — киевский планерист, воспитанник Рудницкого Евгений Литвинчев установил несколько международных рекордов.
…Александр Юрьевич Маноцков не успел выполнить все свои замыслы. Страстно любивший небо, он сам взялся испытывать свой новый планер и погиб. Сейчас уже нельзя сказать, о чем он думал, когда планер, потеряв способность летать, падал на землю, и Маноцков ясно видел всю безвыходность своего положения. Но стоявшие внизу люди ясно слышали, как Александр Юрьевич кричал им: «Расходитесь!»
В гибели никогда нет смысла. Но как заключительный аккорд венчает симфонию, так и гибель нередко обозначает то, чему посвящалась жизнь и чему она была принесена в жертву. Маноцков отдал свою жизнь авиации. И Рудницкий бесконечно благодарен судьбе за то, что она свела его с таким замечательным человеком.