Последние триумфы

Последние триумфы

Конец 80-х — начало 90-х годов ознаменовались растущим признанием творчества Брукнера. 22 января 1888 года X. Рихтер дирижировал в Вене концертом, посвященным Брукнеру: исполнялись Четвертая симфония и Те deum. 31 мая 1891 года композитор пережил один из величайших триумфов своей жизни, когда присутствовал в Берлине на первом исполнении Те deum под управлением Зигфрида Окса. На репетиции Брукнер был встречен тушем оркестра, а после концерта разразилась настоящая буря аплодисментов. Оксу удалось довести исполнение Те deum до такой степени совершенства, что автор признал его трактовку «высоко гениальной». «Никогда более мне не придется услышать подобное исполнение моего произведения», — писал он дирижеру вскоре после берлинского концерта.

Победное шествие Те deum по концертным эстрадам крупнейших городов Европы и Америки — Вены, Амстердама, Христиании (ныне Осло), Штутгарта, Дрездена, Гамбурга (Г. Малер), Цинциннати[55] — вдохновило Брукнера на создание последнего духовного произведения — 150-го псалма для солистов, хора и оркестра (1892). Этот опус был с успехом исполнен в том же году в Дрездене (после неудачной премьеры в Вене). В 90-е годы растет число зарубежных исполнений симфоний Брукнера, особенно Третьей, Четвертой, Седьмой, сопровождавшихся все более восторженным приемом. Однако последним великим триумфом, который суждено было испытать Брукнеру, стала долгожданная премьера Восьмой симфонии, исполненной оркестром Венской филармонии под управлением Рихтера 18 декабря 1892 года. Эта самая монументальная из симфоний Брукнера, в качестве единственного номера программы заполнившая целый вечер, произвела потрясающее впечатление. Исполнение каждой части сопровождалось шквалом аплодисментов[56]. В рецензии Гуго Вольф назвал ее «творением титана, превосходящим по своим духовным масштабам и величию все другие симфонии Брукнера». Тогда же Восьмая была провозглашена в критике «величайшей симфонией XIX века» и «венцом музыки нашего времени». Последней премьерой, на которой присутствовал престарелый композитор, было исполнение его мужского хора «Гельголанд» в сопровождении оркестра 8 октября 1893 года. На премьеру Пятой симфонии под управлением Ф. Шалька 8 апреля 1894 года в Граце тяжело больной композитор не смог приехать.

Эти годы величайших триумфов Брукнера были омрачены тяжелыми недугами. Уже с конца 80-х годов состояние его здоровья стало ухудшаться. Упадок физических сил усугублялся хроническими простудными заболеваниями и нервным расстройством. В 1890 году он был вынужден просить о предоставлении годичного отпуска в консерватории. Предоставленный ему отпуск он использовал для отдыха в родной ему Верхней Австрии. По пути он остановился на курорте Ишль, где играл на органе по случаю бракосочетания дочери императора, эрцгерцогини Валерии; сохранились эскизы его импровизации, из которых видно, что он использовал темы финала своей Первой симфонии, а также излюбленную им тему фуги Allelujа из «Мессии» Генделя и «Gott erhalte» Гайдна.

А. Брукнер. С портрета работы Ф. Бератон (1888)

Резкое ухудшение здоровья заставляло Брукнера с тревогой думать о будущем. С помощью друзей ему удалось в конце 1890 года исхлопотать у правительства Верхней Австрии почетную пенсию в размере 400 гульденов ежегодно. После этого в начале следующего, 1891 года он окончательно прекратил деятельность в консерватории, которой отдал 22 года жизни (консерваторская пенсия составила 440 гульденов). Таким образом, только на 67-м году жизни Брукнер смог почти всецело посвятить себя творчеству. Отныне все его помыслы связаны с Девятой симфонией, работа над которой продолжалась до последнего дня его жизни[57].

В том же знаменательном для Брукнера 1891 году он был удостоен высокого официального звания: философский факультет университета присвоил ему титул доктора honoris causa[58]. Это был высший знак отличия, которым наука могла отметить крупнейшего после Бетховена венского симфониста. Торжественная процедура присуждения ученой степени состоялась 7 ноября в зале сенатского собрания. Брукнер был настолько взволнован, что потерял нить изложения своей благодарственной речи. «Если бы здесь был орган, то я смог бы лучше выразить вам свою признательность», — такими словами закончил выступление композитор. В связи с этим событием Академическое певческое общество устроило 11 декабря праздничный банкет, на котором ректор университета в присутствии 3000 собравшихся произнес знаменательные слова: «Там, где наука останавливается перед непреодолимыми границами, начинается область искусства, которое призвано выразить то, что остается недоступным любому знанию. Я… склоняюсь перед прежним младшим учителем из Виндхаага». В знак благодарности Брукнер посвятил Венскому университету свою Первую симфонию, новая редакция которой была завершена в 1891 году. Венская премьера этой симфонии состоялась 13 декабря того же года под управлением Рихтера, причем оркестр филармонии, по словам Брукнера, «сначала объявил ее продуктом больного воображения, а затем признал феноменальным творением». В этот период официального признания заслуг Брукнера был создан его первый бюст, изваянный скульптором Виктором Тильгнером[59] (установлен в Венском городском парке).

А. Брукнер. Бронзовый бюст работы В. Тильгнера

В 1892 году наступило резкое ухудшение здоровья. Когда летом Брукнеру довелось в последний раз посетить могилу Вагнера в Байрейте, где он слушал «Парсифаля» и «Тангейзера», его сразил тяжелый приступ болезни; врачи констатировали хроническое сердечное заболевание, к которому вскоре присоединилась водянка. После этого у Брукнера появилось дрожание рук и его некогда каллиграфически четкий почерк утратил ясность начертания. В дальнейшем временные улучшения здоровья чередовались с более длительными периодами ухудшения. В эти мучительно трудные годы Брукнер до предела напрягает остатки жизненных сил, продолжая неустанную борьбу за свое последнее произведение — Девятую симфонию. Три первые части симфонического цикла были завершены 30 ноября 1894 года. После этого силы оставили композитора: финал остался в эскизах, хотя Брукнер продолжал работать над ним до последнего дня жизни. Сохранившиеся наброски показывают, что финал задуман как грандиозная по размерам часть с фугой и хоралом наподобие финала Пятой симфонии.

Заканчивая III часть, Adagio, тяжело больной композитор уже предчувствовал, что ему не суждено завершить финал Девятой, и рекомендовал исполнять вместо него Те deum. Опасаясь, что в случае его смерти венские друзья внесут в партитуру законченных частей симфонии нежелательные изменения, Брукнер передал ее дирижеру берлинской оперы Карлу Муку, чтобы с нею «ничего не случилось». О каком поистине трагическом духовном одиночестве композитора в последние годы жизни свидетельствует это решение!

Девятая симфония (ре минор) — лебединая песня Брукнера — быть может самое великое из его творений; ни в одной из других его симфоний музыка не достигает таких глубин философского постижения тайн человеческого бытия, жизни и смерти; подобно гигантской вершине, венчающей гряду горных пиков, высится Девятая над его ранее написанными симфониями, поражая масштабами исполинских контуров — три ее законченные части длятся около 68 минут! Сохраняя в Девятой сложившуюся в предыдущих симфониях структуру первых трех частей цикла, Брукнер насыщает ее новым содержанием. Созданная в предчувствии близкой кончины, она проникнута элегической грустью прощания с жизнью. Мудро-просветленная, словно освободившаяся от тяжести земных страданий философская лирика симфонии овеяна дыханием вечности.

В I части последний раз развертывается картина титанической борьбы; с прометеевской силой духа вступает здесь герой в схватку с судьбой, словно бросая вызов всей вселенной.

…Ни одна из симфоний Брукнера не начинается так торжественно и возвышенно, как Девятая. В глубоких унисонах струнных и духовых рождается тема восьми валторн. Быстро достигнув кульминации, она, как ослепительный сноп света, прорезает сумрачное тремоло струнных. Новая, более мощная динамическая волна приводит к грандиозной теме унисонов tutti в громогласном fortissimo (основная тема главной партии); угловатая, с резкими интервальными скачками и жесткими акцентами, она напоминает зигзаг молнии или удары гигантского молота о наковальню. Эта тема, полная суровой решимости и мужественной силы, ярко выражает героическое начало симфонии. Глубочайший контраст создает мелодия побочной партии — одна из самых трогательно человечных у Брукнера; широко распевные интонации первых скрипок звучат как настойчивая, но мягкая мольба, перерастающая в восторженный экстатический порыв… Еще более необычна для Брукнера заключительная партия, сочетающая суровость маршеобразного движения с лирической задушевностью мелодических интонаций; ее музыка словно излучает потоки сердечного тепла и любви…

В разработке тем рельефно выступают мужественные героические черты; они достигают предельной силы на кульминации раздела, одновременно образующей начало репризы (так называемая динамическая реприза). Это, вероятно, самая грандиозная из всех кульминаций в симфониях Брукнера: интонации главной темы с прометеевской мощью провозглашаются в унисонах духовых, прорываясь сквозь бешеные потоки хроматических пассажей в унисонах струнных; здесь — высшее утверждение героического начала и одновременно трагический срыв, падение в бездну… В дальнейшем развитии музыка приобретает характер фатальной обреченности, символизируемой непреклонным ритмом марша; взлеты мужественной энергии чередуются с моментами усталой отрешенности, безвольной покорности. Лишь в последних тактах коды вновь оживает гордый, несокрушимый дух главной темы.

II часть Девятой симфонии, как и Восьмой, — скерцо. Это самое поразительное из всех скерцо Брукнера. Созданное 69-летним композитором, оно захватывает юношеской щедростью фантазии, новизной и смелостью музыкального языка. В музыке оживает мир причудливо фантастических видений, отдаленно напоминающий феерические образы увертюры «Сон в летнюю ночь» Ф. Мендельсона. В основном разделе скерцо бесплотные звучания pizzicato струнных, подобные хороводу блуждающих огней, чередуются с неистовыми громыханиями жестких звучаний tutti — словно землю внезапно сотрясает топот сказочных великанов или первобытных чудовищ. Стремительное мелькание мелодических арабесок в трио вызывает представление о воздушном танце эльфов при холодном свете луны. Вторая певучая тема — чудо музыкальной поэзии! Элегическая мелодия скрипок с мягко ниспадающими интонациями полна бесконечной нежности и сладостной истомы…

Adagio Девятой, бесспорно, принадлежит к числу глубочайших философских страниц мировой симфонической литературы. Уступая по масштабам медленной части Восьмой симфонии, оно превосходит ее значительностью содержания. По объективному смыслу это Adagio-финал, Adagio-эпилог, завершающий не только Девятую симфонию, но и все творчество композитора. Здесь им сказано последнее и самое великое из всего, что ему суждено было выразить в звуках.

…Словно из небытия возникает одинокая тема солирующих скрипок с напряженными интервальными ходами, подобная трагически неразрешимому вопросу. К интонациям скрипок присоединяются сумрачно-торжественные звучания вагнеровских туб и других медных; хроматически насыщенное мелодическое движение ширится и растет в голосах оркестра, вскоре достигая мажорной кульминации, подчеркнутой светлыми тембрами высоких труб, которые сменяют хоральные аккорды деревянных духовых. Уже в первых тактах с удивительной полнотой раскрывается главная идея Adagio — от предсмертной муки одиночества и покинутости через борьбу и преодоление к торжеству света, разума и душевной гармонии…

Неторопливое течение интонаций главной темы, в котором созерцательная отрешенность сменяется экстатическими озарениями, приводит к новому эпизоду (Брукнер называл его темой прощания с жизнью); медлительно ниспадающие интонации валторн и квартета туб на фоне призрачного тремоло разреженных струнных проникнуты глубокой печалью, рождая тягостное траурное настроение… Умиротворяющий контраст вносит побочная тема, последняя певучая тема композитора, в которую он, кажется, вложил все свое сердечное тепло и щедрость души. Полные одухотворенной красоты интонации скрипок звучат как слова великого утешения и любви, обращенные ко всем страждущим и обездоленным. На основе этих тем-символов композитор создал непревзойденное по глубине и богатству мысли симфоническое развитие, в котором нежнейшие эфирнобесплотные образы сменяются картинами мучительных духовных борений и вселенских катаклизмов, когда словно разверзаются адские бездны…

В последних тактах коды воцаряется ощущение глубочайшего покоя. Плавное колыхание мелодических фигураций скрипок напоминает мерный шелест волн; точно убаюканный их ласковым плеском композитор вспоминает самые дорогие для него музыкальные образы: в торжественном звучании квартета туб подобно далекому видению возникают интонации главной темы Adagio Восьмой симфонии — темы любви, плавно сменяемые призывной фанфарой из Четвертой. Затем у валторн, словно отблеск заходящего светила, появляются интонации лучезарной главной темы Седьмой симфонии, принесшей композитору мировую славу. Величественным звучанием этой темы заканчивается Девятая симфония, а вместе с ней и все известное нам творческое наследие Брукнера.

Последние два года жизни Брукнера были особенно тяжелыми. Из-за катастрофического ухудшения здоровья он уже не мог без посторонней помощи подниматься на четвертый этаж своей квартиры по Хесгассе. Как придворному органисту ему предоставили одноэтажный флигель во дворце Бельведер, так называемый Kustodenst?ckel, куда он переехал 4 июля 1895 года. В новом жилище, расположенном рядом с парком, Брукнер чувствовал себя значительно лучше. Любимым местом его прогулок стал небольшой ботанический сад, закрытый для посторонних, от которого он имел свой ключ.

В конце лета 1895 года состояние здоровья Брукнера настолько улучшилось, что он даже подумывал о возобновлении лекций в университете для своих любимых Gaudeamus, но этим планам не суждено было осуществиться. В начале 1896 года Брукнер присутствовал на двух концертах в Большом зале Общества друзей музыки, где в последний раз слушал свою музыку: первое исполнение оркестром Венской филармонии Четвертой симфонии и, в другом концерте, — Те deum. На последнем в своей жизни концерте композитор был 29 марта того же года; он уже не мог самостоятельно передвигаться, и его внесли на кресле-носилках в директорскую ложу. В этом концерте под управлением Рихтера среди других произведений исполнялись отрывки из «Тангейзера» и «Парсифаля» Вагнера, ставшие как бы прощальным «приветствием» Брукнеру от боготворимого им великого композитора.

Летом 1896 года состояние здоровья Брукнера снова резко ухудшилось. Композитор пытался продолжать работу над финалом Девятой симфонии, но силы покидали его: он уже был не в состоянии создать законченное целое из разрозненных фрагментов. 11 октября 1896 года, в прекрасный воскресный день Брукнер с утра работал за роялем над финалом, однако около трех часов дня его тело внезапно похолодело, и в половине четвертого он скончался от сердечного приступа.

Торжественная панихида состоялась 14 октября в Карлскирхе. Перед последним жилищем композитора в Бельведере члены Академического певческого общества исполнили отрывок «В чертогах Одина[60] всегда светло» из «Похода германцев» Брукнера — так его любимые Gaudeamus прощались с учителем. Во время заупокойной службы исполнялась траурная музыка из Adagio Седьмой симфонии в переложении для медных инструментов. Проститься с великим композитором пришли представители всех музыкальных учреждений Вены. Согласно завещанию покойного, его прах был перевезен в монастырь св. Флориана. По пути следования траурного кортежа на Западный вокзал стояли тысячные толпы венцев.

В монастырской церкви гроб с телом покойного был перенесен в склеп под органом, на котором Брукнер так часто играл, и установлен на мраморном постаменте, где он покоится до сих пор. Ничто не нарушает торжественную тишину этой последней обители композитора, кроме доносящихся сверху звуков органа, словно говорящих о вечной силе искусства и бессмертии жизни, отданной служению ему. Латинский текст эпитафии Брукнеру гласит: «Hinc evolavi, hinc requievi» (Отсюда я вознесся, здесь я обрел покой).

Судьба наследия Брукнера подтвердила известную истину: подлинно великие создания искусства не умирают вместе со своим творцом, они продолжают жить в сознании грядущих поколений, которые открывают в них неисчерпаемый источник духовного богатства. После кончины Брукнера его друзья и единомышленники продолжали пропаганду творчества композитора. Особенно велика заслуга Ф. Лёве. На протяжении ряда лет он проводил в Мюнхене концерты, в которых симфонии Брукнера исполнялись вместе с произведениями Бетховена и Брамса; благодаря объединению в одной программе ранее противопоставлявшихся композиторов, слушателям открывался подлинный масштаб творений Брукнера. 11 февраля 1903 года в Вене под управлением Лёве впервые прозвучали три части Девятой симфонии Брукнера в исполнении оркестра Концертного общества. Для этой премьеры, прошедшей с огромным успехом, дирижер отретушировал партитуру симфонии с целью приблизить ее к звучанию вагнеровского оркестра. В 1905 году Лёве организовал в Мюнхене первый брукнеровский фестиваль, а шесть лет спустя продирижировал циклом всех девяти симфоний. В эти же годы интенсивно пропагандируют творчество Брукнера Г. Малер, К. Мук, Ф. Шальк. Интерес к музыке композитора настолько возрастает, что в концертные программы включают его ранние произведения, такие, как симфонии фа минор и ре минор, не вошедшие в число канонических девяти, а также Увертюру соль минор. Наконец, благодаря инициативе музыковеда М. Ауэра, в 1927 году в Лейпциге основано Интернациональное брукнеровское общество, ставящее своей целью изучение и распространение наследия композитора.

Новый этап в освоении творчества Брукнера наступил в 30-х годах, когда началась публикация первоначальных авторских редакций его партитур. В 1932 году в Мюнхене под управлением 3. Хаусэггера впервые прозвучала в оригинальной версии Девятая симфония. Затем одна за другой последовали премьеры авторских редакций симфоний под управлением выдающихся дирижеров современности: Первой (П. Раабе), Шестой (П. ван Кемпен), Четвертой (X. Вейсбах), Второй (Е. Йохум), Восьмой (В. Фуртвенглер). Перед музыкальным миром впервые предстал во всем своеобразии творческого облика один из самобытнейших симфонистов прошлого столетия. Известно, что Брукнер, соглашаясь на внесение в свои партитуры изменений, рассматривал их как временные. 27 января 1891 года он писал Феликсу Вейнгартнеру, одному из лучших интерпретаторов его симфоний: «Как идут дела с Восьмой? Проводили ли Вы уже ее репетиции? Как она звучит? Очень прошу сократить финал, как это намечено, ибо в противном случае он окажется слишком длинным и будет приемлемым только для более поздних времен…» Эти «более поздние времена», чаемые Брукнером, наступили. С тех пор все крупнейшие дирижеры XX века — О. Клемперер, Б. Вальтер, Г. Абендрот, Ф. Конвичный и другие — исполняли его симфонии в авторской редакции. В нашей стране симфонии Брукнера включает в свой репертуар выдающийся советский дирижер Е. Мравинский. В последние годы с интересными трактовками ряда симфоний композитора выступили Г. Рождественский, А. Янсонс и другие дирижеры. Нашей эпохе, с ее величайшими свершениями человеческого духа, оказался созвучен грандиозный, поистине космический масштаб творений австрийского музыканта прошлого века. Музыке Брукнера предстоит большое будущее.