Самолеты
Самолеты
Мы встретились с белыми у города Камышина... Части 28-й дивизии наступали на город, а корабли флотилии вели бой с береговыми батареями.
Гулко громыхали морские дальнобойные орудия, с грохотом разрывались вражеские снаряды, вздымая блестящие фонтаны. В дымном воздухе проносились с шуршанием и визгом осколки, некоторые ударялись о броню, ограждающую мостики, и падали на палубу.
От пушечной канонады и грома разрывов словно раскалывался воздух. И вдруг среди взмётов и фонтанов поднялись высокие водяные столбы. Задержавшись на момент на высоте мачт, они распались.
— Вот это здорово! — удивился я. — Большого калибра пушка! Вот бы её захватить! — крикнул я командиру судна.
— Никак нет, товарищ начальник! — возразил командир. — Взгляните наверх! Это самолёты!
Я поднял голову и увидел четыре самолёта, плавно летающих над нами. Белокрылые машины словно купались в лучах солнца и напоминали больших стрекоз.
В те давние времена самолёты лишь начинали применяться при военных действиях, и мы видели их больше на картинках. А здесь, совсем невысоко, подобно огромным хищным птицам, в воздухе кружились настоящие боевые машины. На их крыльях виднелись чужие опознавательные знаки. Это были английские самолёты...
Корабли продолжали стрельбу по батареям, из-за грохота боя не слышно было рокота моторов, и на самолёты никто не обращал внимания. А я, словно зачарованный, смотрел в небо и наблюдал...
Вот от одного самолёта отделилась чёрная точка, за ней последовало ещё несколько... Это были бомбы! Они падали всё с большей и большей скоростью, ударялись о воду и со страшным грохотом взорвались. Искрящиеся водяные фонтаны поднялись выше мачт наших кораблей, в воздухе зашумели осколки.
На крутом развороте самолёты ещё бросили бомбы, и они чёрным роем полетели на землю. Вновь раздались взрывы, и вновь загудели, засвистели на разные голоса осколки. А самолёты развернулись и полетели к Царицыну (ныне Волгограду), — там была их база.
Замолкли пушки на судах, и на реке стало тихо. Враг бежал, и его яростно преследовали бойцы 28-й дивизии.
После отбоя боевой тревоги на флагманское судно «Буйный» явился командир канонерской лодки «Авангард революции», смелый и спокойный человек.
— В первый раз видел самолёты, — обратился он ко мне. — Они мне понравились. Очень красиво! Но когда посыпались бомбы, я просто не знал, куда деваться! Кажется, прямо тебе на голову летит! А самое неприятное, ты не можешь защититься! Мы стреляли, стреляли, и всё без толку!
* * *
После взятия Камышина наша флотилия почти без боёв дошла до селения Чёрный Рынок. Впереди окутанный туманной дымкой виднелся город Царицын, занятый белыми.
Подступы к городу были сильно укреплены врагами, и взять его нам не удалось. Трижды корабли флотилии прорывались к городу, поддерживая огнём из пушек наступающий десантный морской отряд Кожанова, и трижды мы отходили на исходные позиции из-за превосходства сил противника. Необходимо было дождаться подкреплений.
С первых же дней прихода флотилии под Царицын нас стали осаждать самолёты. Они на небольшой высоте долетали до рейда, где стояли корабли, делали крутой разворот, бросали бомбы и улетали. Это они проделывали очень точно, два раза в день.
После каждого налёта на мачтах кораблей взвивались флажные позывные флагмана, а с мостиков флажками передавались срочные донесения. Командиры кораблей сообщали об убитых и раненых, просили прислать шлюпки для перевозки их на берег.
Прямых попаданий в корабли не было, и бомбы взрывались, ударяясь о воду. Потери мы несли от осколков, которые со страшной силой пронизывали воздух и тонкие борта судов. А обороняться от самолётов нам было нечем. Единственным нашим оружием в то время являлись винтовки образца 1891 года.
При воздушной тревоге свободные от вахт моряки выскакивали на палубу и стреляли, но попасть не могли. Стрелял и я, выпуская обойму за обоймой, но тоже без толку. Нам и в голову тогда не приходило, что по самолёту, летящему со скоростью сто километров в час, надо целиться далеко вперёд. Пока спустишь курок винтовки, пока летит пуля, время идёт, и самолёт успевает пролететь немало метров. Но до этого мы додумались позднее, а вначале ловили самолёт на мушку и стреляли. Конечно, без всякого результата!.. Но однажды высоко летящий самолёт после нашей отчаянной стрельбы вдруг резко пошёл книзу...
— Падает, падает!!! Урра-аа! Наконец-то попался стервятник! — дико вопили моряки, бросаясь к шлюпкам. Они поспешно разбирали вёсла и бешено гребли к берегу, на который спустился неприятельский самолёт. Шлюпки не успевали ещё дойти до мелкого места, а моряки уже прыгали в воду и насквозь мокрые выбегали на берег.
Двенадцатилетний салажонок Родион, которому вода доходила почти до горла, поднял над головой винтовку, а другой рукой загребал, как веслом. Не мог же он отстать от своих товарищей!
Самолёт опустился на моховое болото. Около него суетились два лётчика. Один поднял руку и что-то крикнул.
— Ах, кровопийцы! — злобно проговорил старший из моряков. — Стрелять не будем, возьмём живьём! Можете не бояться!
— Товарищ Силин, никак они собираются лететь! — возбуждённо завопил Родион. — Видишь, заделывают дырки от наших пуль! Разреши, я стрельну!
— Не торопись, успеешь! — остановил его моряк. — Беги вон к тем кустам, и ежели увидишь, что они заводят мотор, пали прямо по самолёту! Понятно!
Родька добежал до кустов и залёг. В это время один из лётчиков поднялся в самолёт, другой подошёл к винту.
«Ей-богу, улетят, проклятые! — со страхом подумал мальчик. — Надо стрелять!» Он прицелился и выстрелил.
Яростный вопль раздался из самолёта. Лётчик выскочил и замахал руками.
— С ума сошли! Машину мне разобьёте, черти! — донёсся до мальчика сердитый окрик. — Прекрати стрельбу!
«Ишь англичанин, а обзывается почище русского!» — удивился мальчик.
— Я тебе голову оторву! — на чистом русском языке кричал «англичанин», грозя кулаком. — Понимаешь ты русский язык или нет?! Да я тебя, как черепаху...
«Во как ругается, окаянный! — подумал Родион. — Даже черепаху знает!»
К самолёту, с винтовками наизготовку, подбегали моряки. Они окружили лётчиков, но те и не думали сопротивляться, даже рук не подняли кверху. Потом все вместе через болото отправились к берегу реки. Лётчики что-то оживлённо рассказывали.
Удивлённый Родион догнал идущих сзади моряков.
— Это кто, белогвардейцы? — тихо спросил он.
— Никакие не белогвардейцы, а такие же красные, как мы! — ответил один из моряков. — Горючего у них не хватило, понимаешь! Вот они и плюхнулись в болото. А наших не предупредили, думали, что и так пролетят! Во как получилось! Зря мы радовались!
* * *
Прошло немного времени, и мы установили на тумбочках пулемёты, из которых можно было стрелять вверх, а вскоре получили трофейные американские скорострельные пушки — макленовки. Воздух для нас стал менее опасным, но по-прежнему при налётах мы теряли людей, которые яростно обстреливали неприятельские самолёты из винтовок. Самолёты почти скрылись из виду, а стрельба не прекращалась. Слишком велика была ненависть наших моряков к чужеземным захватчикам.
Из белогвардейских газет мы узнали, что за каждый полёт англичане получали двести пудов муки. Это была цена за кровь, которая лилась на палубах наших кораблей!
Вот почему пулемётчику было трудно оторваться от своего пулемёта, и он держал самолёт на прицеле и стрелял, пока виден был враг.
Однажды, после неудачного наступления на Царицын, наши части были отброшены к селению Дубовка. Я шёл на катере для доклада командующему, который держал флаг на посыльном судне «Межень». Совсем уже немного оставалось до рейда, где на якоре стояла «Межень», как вдруг надрывно заревели пароходы, извещая о воздушной тревоге.
В небе появились четыре вражеских самолёта.
Пароходы поспешно расходились во все стороны. Заполненное пароходами Дубовское плёсо опустело. «Межень», сильно дымя, уходила вверх по реке. А самолёты, верные своей тактике, долетели до рейда, плавно развернулись над рекой и сбросили бомбы. Одна разорвалась совсем рядом с моим катером, и он запрыгал, как поплавок, на взбаламученной взрывом воде. В воздухе тоскливо засвистели и зашуршали осколки. Невольно я бросился на другой борт, за рубку, а там тоже поднялся огромный водяной столб и полетели осколки. Борт катера стал как решето, но люди остались целы.
А с пароходов и боевых судов шла стрельба из пулемётов и малокалиберных пушек.
На всех парах шла «Межень», и с верхней палубы её бешено строчил пулемёт. Английские самолёты давно пролетели и точками виднелись на горизонте, а судно командующего продолжало стрелять.
Совсем недавно был отдан приказ об экономии патронов, а здесь шла стрельба совершенно бессмысленная.
— Прекратить огонь! — крикнул я в рупор. Но пулемётчики, словно не слышали, продолжали стрелять, а «Межень» не сбавляла хода. Мотор катера работал на всю мощность и медленно догонял пароход. Когда мы с ним поравнялись и подошли к борту, я, взбешённый, выскочил на палубу «Межени» и... ужаснулся! Вся палуба была залита кровью, на ней валялись трупы моряков. Один, бледный как полотно, сидел на бухте каната. Он безучастно взглянул на меня и опустил голову.
— Что случилось? Говорите! — Но моряк не ответил. Я взял его безвольно висящую руку и нащупал пульс. Несколько раз он глухо стукнул и... остановился, — человек умер. Остальные все были мёртвы... Сзади трубы зияла большая дыра... В судно попала самолётная бомба...
Англичане «честно» заработали двести пудов белой муки.