УТРО. ГИМНАЗИЯ. ЗЛОСТЬ

УТРО. ГИМНАЗИЯ. ЗЛОСТЬ

   — Андерсен, отвечайте урок.

Как трудно в его годы овладевать латынью. Неужели он повидал мать? Неужели его провожали восторженные взгляды соседей. Да не может этого быть, не может этого быть!!! Он снова в своей тюрьме, в гимназии, отсюда нет выхода, он должен зубрить, зубрить, зубрить, но ничего не получается. Совсем ничего.

   — Вы плохо отвечаете. Очень плохо.

   — Я учил.

   — И пень может учить. Вы получаете королевскую стипендию и, как мне кажется, совсем не чувствуете этого, учитесь так, будто это ваши личные деньги. Знала бы об этом ваша матушка, которая в пьяном состоянии думает, что вы тут достигли высоких знаний.

Глаза Андерсена наполняются слезами.

   — Вы собираетесь плакать?

   — Нет.

   — Я же вижу, вы собираетесь плакать. Что ж, мы подождём.

Из глаз Андерсена льются слёзы. Это не просто слёзы — это поток радости Мейслинга. Директор испытывает духовное наслаждение, видя мучение Ганса Христиана.

   — Садитесь, я вижу, что ничего, кроме слёз, у вас нет. Нужны знания, а не слёзы. Слёзы есть у всех. Вам должно быть стыдно перед классом. Стыдно, стыдно молодой человек. Не садитесь, не садитесь пока, не садитесь, пусть товарищи ваши полюбуются на того, кто не желает учить латынь, а бредит стихами.

   — Я давно уже не пишу стихов.

   — Они стоят у вас в глазах.

   — Ха-ха, — смеётся кто-то, но Андерсену кажется уже, что весь класс смеётся над ним, смеются стены, потолок, двери, окна, книги... Он — предмет насмешек. Сердце его седеет от унижения, ему хочется выбежать из класса, добежать до Оденсе, и броситься на грудь матери, и никогда, никогда не возвращаться в свинцовые объятия латыни. Но куда там, куда там, куда там... Он не имеет права убежать. Мейслинг только того и хочет. Он выбросит его из гимназии, а Йонасу Коллину напишет, что Андерсен оказался неблагодарным и, отбросив все милости судьбы и все человеческие милости, наплевав на всех, вернулся в своё оденсейское болото, чтобы спиться, как мать, умереть от тщеславия и обиды на весь мир, который не требует, а просит его выучить латынь.

   — Вот теперь можете сесть.

   — Спасибо.

   — У вас есть платок, чтобы вытереть слёзы?

   — Есть.

   — Ну вот, платок у него есть, а знаний по латыни у него нет, лучше бы наоборот, господин Андерсен!

Снова кто-то смеётся, но Андерсен уже этого не чувствует, у него нет сил воспринять очередной смех. Он чувствует себя половой тряпкой, лежащей в углу класса, и ему жалко эту тряпку, а уже потом самого себя... Слёз уже нет, он опустел, он тихо молчит, душа его не здесь, не тут, а плоть его мертва...

Осень 1825 года.

У Андерсена — счастье! Экзамены кончились. Он казался себе героем, на которого надели и сняли петлю в связи с помилованием.

1 октября 1825 года у Андерсена-гимназиста кончились экзамены.

Он был переведён в самый старший — четвёртый класс. Петля снята. Ведро слёз, которые он пролил за закрытой дверью, в уверенности, что в четвёртый класс его не переведут, вылито за порог. Роза будущих сказок пустила корни в благодатную почву страданья. Но пока королевскому стипендиату было не до неё. Розы сказок всегда распускаются, если их источник — слёзы. Даже и невидимые.

Ректор перевёл его в последний, четвёртый класс. Первой была латынь — особа безжалостная к импровизатору со школьной семьи. К нему снисходительны были и судьба и король, отчего бы и преподавателям не выбрать тот же путь, — так думал Андерсен.

Но старший преподаватель Квистгор сказал в ответ на его яркую благодарность:

— Вы не должны благодарить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.