Брак по расчету

Брак по расчету

(1952–1955)

Весну 1952 года Пиаф провела в Париже, несколько недель она выступала в кабаре «Золотое сукно», аккомпанировал певице композитор Рене Клёрек. Однажды вечером после сольного концерта журналист из газеты «L’Aurore» взял у певицы интервью. На следующий день газета опубликовала статью, озаглавленную «“Существует только Париж… особенно теперь!” – делится с нами Эдит Пиаф, крича о своем счастье». Певица в очередной раз влюблена и не стесняется говорить о своем новом избраннике. «Он умен, – объясняла она. – Мне с ним никогда не скучно, он умеет меня развлечь… Все при нем». И добавляла: «Это единственный мужчина, ради которого я готова пожертвовать своей карьерой». И когда репортер спросил Эдит, как она намерена проводить время с новым возлюбленным, она ответила: «Никак… Я стала бы его женой. Мне было бы этого достаточно»[113].

Меньше чем через три месяца она сообщила прессе о грядущей свадьбе. Имя счастливого избранника не являлось тайной. На самом деле его звали Рене Дюко, но певец выступал под псевдонимом Жак Пилль. Он начал карьеру еще до взлета Пиаф и в 1931 году, когда Эдит пела на улицах, дебютировал в «Быке на крыше» в дуэте с композитором и джазистом Жоржем Табе. Еще до Трене Пилль и Табе стали самыми блистательными представителями так называемой «новой французской песни», и все благодаря репертуару, в который входили лучшие произведения Мирей и Жана Ноэна. Их самым прославленным хитом считалась композиция «Couch?s dans le foin» («Лежа в сене»).

Участники дуэта расстались в конце 1930-х годов. Жак Пилль женился на певице Люсьен Бойер, создательнице песни «Parlez-moi d’amour» («Говорите мне о любви»), и в годы оккупации посвятил себя сольной карьере. Их пути с Пиаф пересеклись в Марселе в 1941 году. После войны Пилль несколько вышел из моды, но по-прежнему имел множество поклонников, что позволяло ему успешно гастролировать по миру. В начале 1952 года, вернувшись из длительного турне по Южной Америке, он снова встретился с Пиаф. Еще будучи в Уругвае, певец вместе со своим пианистом, юным жителем Ниццы, который несколькими годами позже станет настоящим идолом молодежи и прославится под именем Жильбер Беко, написал для Пиаф песню. Название говорило само за себя: «Je t’ai dans la peau» («Ты у меня в крови»; дословно «Ты у меня в коже»), слова песни как нельзя лучше подходили для страстной и импульсивной натуры Пиаф:

Toi… toi… toi…

Toi…

Je t’ai dans la peau

Tu es partout sur mon corps

J’ai froid, j’ai chaud

Je sens la fi?vre sur ma peau.

Ты… Ты… Ты…

Ты…

Ты у меня в крови,

Ты во всем моем теле,

Мне холодно, мне жарко,

Я чувствую лихорадку в крови.

Стоило Жаку появиться в особняке в Булони, чтобы представить песню Эдит, и та была мгновенно сражена. Якобы для того, чтобы поработать над песней, Пилль вернулся на следующий день. И на следующий. После недавнего развода с Люсьен Бойер артист был свободен как ветер. Совсем как Эдит. Тяжело пережившая разрыв с Тото Жерарденом, певица была по горло сыта интрижками с женатыми мужчинами. Более того, она не сумела устоять перед шармом Пилля, который слыл записным красавцем.

Дальше все произошло очень быстро. Уже спустя шесть месяцев после первой встречи пара сыграла свадьбу в Нью-Йорке. Влюбленные прибыли в аэропорт Ла Гуардия 5 сентября. Четыре дня спустя Жак Пилль дебютировал в кабаре, которое в честь песни Пиаф носило название «Жизнь в розовом цвете». 15 сентября Эдит начала выступать в «Версале». На следующий день Эдит и Жак расписались в ратуше Нью-Йорка – необходимая формальность для заключения брака церковного. Само венчание прошло 20 сентября в церкви Сен-Венсан-де-Поль. Именно в эту базилику Эдит приходила молиться после смерти Марселя Сердана. Свидетелями Пиаф стали ее импресарио Луи Баррье и германо-американская актриса Марлен Дитрих, которая подарила подруге небольшой нательный крест, инкрустированный изумрудами. «На бледно-голубой свадьбе Эдит Пиаф и Жака Пилля была одна дама в черном – Марлен Дитрих, – можно прочесть в журнале «Paris-Matche». – Весь день звезда “Голубого Ангела” не расставалась с исполнительницей “Жизни в розовом цвете”. Она была одновременно советчицей, наперсницей, свидетелем и распорядителем свадьбы. Марлен два или три раза поворачивалась к журналистам, которые постоянно ерзали на стульях, и прикладывала палец к губам, призывая их к тишине. Она указывала Луи Баррье, когда он должен становиться на колени, а когда вставать на ноги».

После церемонии сияющая Пиаф заявила: «Я счастлива… Я счастлива… Не спрашивайте меня ни о чем». После церкви некоторые избранные гости отправились на коктейль, организованный в «Версале». Несмотря на праздник, Пиаф не отложила выступление: в тот же вечер она дала два сольных концерта в своем любимом кабаре. По такому случаю Жак Пилль тоже поднялся на сцену и исполнил вместе с женой композицию «Et ?a gueule, ?a madame» («Как она вопит, эта мадам»), которую новобрачные записали незадолго до отъезда в США.

Эта песня, слова к которой написала Эдит, а музыку – Жильбер Беко, дает понять, в каких «тонах» выстраивались отношения семейной пары Пиаф – Пилль. Никакой лирики, никакой разрушительной страсти, но обыденная любовь: нечто среднее между мимолетными конфликтами и огромной нежностью. С присущим ей юмором Эдит описала разногласия, которые возникали между супругами из-за разницы темпераментов. Контраст между спокойной надежностью Жака и холерической неустойчивостью Эдит особенно ярко проявляется в диалоге, которым открывается второй куплет композиции:

…Pour la calmer, je cherche un truc

Je me dis, voyons…

Je vais lui donner raison!

…Et je lui dis: «Eh hen! C’est moi qui

ai tort!»

«Ah! Tu l’avoues!» qu’elle dit.

Alors… tut-tut-tut

Et ?a regueule, ?a madame…

…Чтобы ее успокоить, я прибегаю к хитрости,

Я говорю себе: посмотрим…

Я соглашусь с тобой!

И я ей говорю: «Хорошо, я был не прав!»

«А! Ты признался!» – вот что говорит она.

И снова… тю-тю-тю…

Она снова начинает вопить, эта мадам…

Песня заканчивается приказом, брошенным Эдит будто бы невзначай: «Jaques! Tu viens, oui?» («Жак, ты идешь, да?»)

Через три дня после бракосочетания Пиаф написала своему другу Жаку Буржеа: «Чем больше я узнаю Жака, тем больше его ценю. Ты так хотел видеть меня спокойной, что ж, я спокойна. Я больше нисколько не боюсь грядущих дней»[114].

«Я его ценю», «грядущие дни» – как причудливо звучат эти слова из уст обычно необыкновенно страстной женщины, женщины, совершенно не озабоченной собственным будущим. Такая выдержка, такая осторожность, не присущие взрывному характеру звезды, свидетельствуют о ее горячем стремлении к стабильности, к покою, который наступил после долгих лет бурных, изнуряющих романов. «Я не думаю, что она была по-настоящему влюблена в Жака Пилля, – дает свою оценку происходящему Филипп-Жерар. – Но она была искренне привязана к нему. Он был очарователен, такой прекрасный парень. Настоящий весельчак, и она доверяла ему. Это был брак по расчету. Он тоже не был в нее влюблен. Это была скорее дружба-любовь, а не всепоглощающая страсть».

Наконец-то Пиаф нашла мужчину, мало в чем ей уступающего. С Пиллем, известным в США не меньше, чем она сама, Эдит не должна была изображать из себя Пигмалиона. И хотя они с мужем занимались одним и тем же ремеслом, она никогда не видела в нем соперника в профессиональном плане. Они не соперничали, они дополняли друг друга; они не сражались за славу, но всегда подставляли друг другу плечо. Видимость счастья, в которое Эдит так хотела верить. И она будет верить в него, правда, не слишком долго.

После того как закончился нью-йоркский ангажемент, супруги завернули в Монреаль, а затем отправились в Голливуд, там с 23 декабря 1952 года по 6 января 1953 года Эдит выступала в кабаре «Мокамбо». Несмотря на многочисленные поездки по Соединенным Штатам, Пиаф впервые приехала на запад страны, где заметила, что не столь популярна, как в Нью-Йорке. Американские гастроли продолжались: Сан-Франциско («Каррэн Театр»), Лас-Вегас («Отель и Казино»), конечной точкой турне стал клуб «Копа Сити Майами» во Флориде.

12 марта новобрачные вернулись в Париж. 21 марта Пиаф, которая перед отъездом продала свой особняк в Булони, переехала в новую квартиру – просторные апартаменты, которые семья сняла на бульваре Ланн, дом 67-бис, всего в двух шагах от Булонского леса. В этой квартире певица будет жить вплоть до своей смерти.

Месяцем позже «супруги Пилль» выступали в парижском театре «Мариньи», эту программу газета «Paris-Presse» назовет «неоромантическим совместным концертом». За странным названием скрывалось представление, состоявшее из трех актов: первое отделение – сольный концерт Жака, затем сольный концерт Пиаф, и наконец пьеса Кокто «Равнодушный красавец», которую Пиаф исполняла в 1940-х годах вместе с Полем Мёррисом. Теперь она играет ее с Пиллем.

В статье в «Paris-Presse», посвященной спектаклю, обозреватель подшучивает над «добропорядочной, солидной» публикой, собравшейся в зале, в частности он пишет: «Избранная аудитория вчера вечером в «Мариньи» аплодировала господину и госпоже Пилль, которые преподнесли ей трогательный спектакль, и эти добродетельные граждане были счастливы, что на один вечер могут спуститься с небес, соприкоснуться с грязью жизни и послушать самую знаменитую музу тротуаров».

«Paris-Presse» вторит газета «Le Monde», в которой Кристин де Ривуар начинает свое обозрение словами «Эдит Пиаф обуржуазилась…», после чего добавляет: «но сделала это весьма искусно, потому что карьера этой бесподобной актрисы еще далека от заката». Затем будущая романистка детально разбирает новые песни Пиаф: «Вот “Les Amants de Venise” (“Венецианские любовники”), баркарола, прославляющая бедных влюбленных, которые грезят о том, как они проплывают на гондоле под Мостом Вздохов, а все потому, что идет дождь и они мокнут на площади Италии в Париже; вот “Manuel” (“Мануэль”), и вот наконец “Bravo pour le clown” (“Браво клоуну”). Эта последняя песня, написанная Луиги, – настоящий шедевр. Словно сломанная марионетка, Эдит Пиаф рисует на своем лице крошечной белой ручкой физиономию бедного рыжего клоуна, который всегда так смешит нас. Она превращается в Рикки Хохолка. В ее глазах застыла вся скорбь мира. Это фантастика»[115].

Эти новые песни Пиаф запишет на диск в конце мая. Без сомнения, пропевая последние строки стихотворения «Bravo pour le clown» Анри Конте, Эдит думала о себе:

Le cirque est d?sert?

Le rire est inutile

Mon clown est enferm? dans un certain asile

Succ?s de camisole

Bravo de cabanon

Des mains devenues folles

Lui battent leur chanson.

Цирк опустел,

Смех бесполезен.

Мой клоун заключен

в каком-то доме для умалишенных.

Успех в смирительной рубашке.

Браво в одиночной камере для буйных.

Руки, ставшие безумными,

Отбивают свою песню.

Она тоже после того, как стихали восторженные крики «Браво!», оказывалась пленницей «смирительной рубашки»[116], пленницей безумия, пленницей морфия, без которого больше не могла обходиться. Она принимала его не для того, чтобы убежать в вымышленный, искусственный рай или чтобы ускользнуть от нищеты, как это делали некоторые американские джазовые музыканты. Она принимала морфий, чтобы бороться с физической болью.

Пиаф привыкла к наркотику после автокатастрофы, случившейся летом 1951 года. Сначала Эдит, чья мать умерла с иглой в руке, пробовала «соскочить». Но, поняв, что наркотик, иногда смешанный со спиртным, позволяет ей продолжать делать то, что она любит больше всего на свете, а именно петь, она безраздельно отдалась пагубной привычке. Морфий помогал ей справляться со страшными болями, которые француженка испытывала до конца жизни: Пиаф мучилась ревматизмом суставов.

В начале июня, сразу после завершения сезона в театре «Мариньи», по настоянию Жака Пилля Эдит легла в клинику Мёдона, где прошла курс лечения дезинтоксикацией. В то время, когда наркомания еще рассматривалась обществом и медициной как некий порок, который следует искупать слезами, такой поступок требовал огромного мужества и силы характера. Несколько раз «оступившаяся» певица с достоинством вынесла все испытания. В следующем году, в феврале и июле 1954-го, она пройдет два повторных курса лечения от наркозависимости.

После выхода из клиники Пиаф с новыми силами окунулась в работу. Она присоединилась к мужу и с 4 по 9 июля участвовала в съемках фильма «Boum sur Paris» («Парижский бум»); для этой ленты она вместе с Пиллем записала песни «Je t’ai dans la peau» и «Pour qu’elle soit jolie ma chanson» («Чтобы она была красивой», «Моя песня»). 10 и 11 июля прошла еще одна съемка, на этот раз Пиаф сыграла в фильме Саши Гитри «Si Versailles m’?tait cont?» (русское название – «Тайны Версаля»; дословно – «Если бы Версаль мне рассказал»); в этой ленте Эдит с революционным пылом спела «?a ira»[117] («Дело пойдет») на фоне замковой ограды. Остаток лета супружеская чета посвятила гастролям по Франции и Бельгии.

Наступила осень; все понимали, что Пиаф необходим отдых. На протяжении долгих лет Эдит работала без отпуска. И вот она согласилась доиграть до конца роль примерной и любящей супруги. Два месяца, с 28 сентября по 26 ноября, певица даже не вспоминала о творческой деятельности, вместе с мужем она обосновалась на вилле Жанблан – в фамильной вотчине Пиллей, расположенной близ Мон-де-Марсан. Именно здесь окончил свои дни отец певца, врач полковник Дюко.

Журналистам вход в дом был заказан. Семейная чета сделала исключение лишь для корреспондента местной газеты «Sud-Ouest». «Я прервал, – рассказывает репортер, – партию в “Монополию”, которая разыгрывалась в старинной гостиной, освещенной теплым пламенем пылающих в камине дубовых дров». Затем журналист поведал читателям, как проводит дни Эдит: «Полный покой, прерываемый лишь партиями в настольный теннис, игрой в петанк[118] и бадминтон». Апофеозом рассказа стал следующий факт: Жак Пилль извинился перед репортером за то, что не может предложить ему бокал вина. «Мы придерживаемся строгой диеты, – объяснил певец. – Некоторые проблемы с печенью; чтобы избежать соблазна, мы просто не держим в доме спиртного, лишь воду»[119].

По возвращении в Париж супруги продолжают вести здоровый образ жизни. Никаких ресторанов, шумных вечеринок. Даже 31 декабря, канун Нового года, Жак и Эдит провели в семейном кругу на бульваре Ланн. Пригласили только «детей»: Жаклин[120], дочь Пилля от брака с Люсьен Бойер, Марселя, Рене и Поля Серданов – сыновей умершего боксера.

1954 год начался с приятного сюрприза: фирма «Path?-Marconi» в честь миллионной проданной пластинки Пиаф вручила певице позолоченную статуэтку из бронзы – слепок рук Эдит. Этот подарок вдохновил Пилля на нежную шутку: «Некогда я просил твоей руки. Сегодня тебе вернули целых две!»

16 февраля Эдит доказала, что фирма не зря преподнесла ей столь почетный подарок, – в любимой студии Пиаф записала «La goualante du pauvre Jean» («Песня бедного Жана»), которая со временем стала классикой. Песня, написанная Рене Рузо, изобилует жаргонными словечками (esgourdez – «навострить уши», pion?ait – «дрыхнуть», bectait – «жрать», picaillons – «деньжата»…), и это напоминает слушателям о том, что, невзирая на свою славу, Пиаф никогда не отказывалась от своего прошлого, от того факта, что вышла из рабочего пригорода Парижа. Также примечательно, что певица сделала своим девизом слова припева «Без любви мы ничто». «La goualante du pauvre Jean» получила международное признание, ее перевели на английский язык, дав название «The Poor People of Paris» («Бедный люд Парижа»): переводчик, без сомнения, перепутал одинаково звучащие слова «Jean» («Жан») и «gens» («люди»).

Но безоблачная, казалось бы, супружеская жизнь дала трещину, и первым признаком разлада стало то, что Пиаф и Пилль выступали на разных сценических площадках: он пел в «Мулен Руж», она – в «Альгамбре». В марте они оба заключили ангажемент с «Бобино», но выступали в разное время. В интервью журналистам каждый из супругов по-разному объяснял причину «разделения». «На последнем совместном концерте в Марселе, – делилась Пиаф, – я выходила вслед за Жаком. И, скажу вам, нелегкое это дело – выступать после восьми песен, отличных песен, спетых так хорошо, как только он умел это делать. К чему лишние сложности?» Все верно, но в этой же статье Пилль утверждал совершенно обратное: «Мне тоже это было не слишком удобно. Люди приходили посмотреть на Эдит. Всю первую часть представления они только и делали, что задавались вопросом, чего это я здесь выкобениваюсь, и ждали лишь одного: когда я уйду»[121].

Несмотря на все эти заявления, преисполненные ложной скромности, трудно поверить, что Эдит действительно боялась, что муж затмит ее. А вот Пилль, уверявший, что поклонники ждут только Пиаф, не лукавил. Однако в апреле пара вновь воссоединилась, дабы поучаствовать в программе «Супер-Циркус». Представления давались под сводами шапито и объединяли в себе песенные и цирковые номера (в первой части спектакля на арену выходил укротитель львов и клоун Ахиллес Заватта). Волнующие мгновения для Эдит: ведь она вспомнила детство, проведенное в фургоне вместе с отцом, который служил акробатом в цирке «Карорли». Плюс ко всему во время этого песенно-циркового марафона, маршрут которого пролегал по северу Франции (Нормандия и Бретань), караван остановился в Берне, небольшом городке Эра, где певица жила с трех до семи лет.

С 10 апреля по 11 июля 1954 года «Супер-Циркус» дал сто представлений – ни минуты отдыха. Чтобы выдержать бешеный ритм гастролей, Пиаф прибегла к «испытанному» средству, которое лишь сильнее подточило ее силы. Уже на следующий день после возвращения из турне Эдит пришлось срочно ложиться в клинику, чтобы пройти очередной курс лечения. Но медицина не помогла, здоровье певицы ухудшалось день ото дня. Несмотря на несколько недель отдыха в Ландах с Жаком Пиллем, в сентябре Эдит снова была госпитализирована – на сей раз срочная операция, гнойный перитонит.

В последующие четыре месяца Пиаф, которая вышла из госпиталя, – Жак Пилль в это время гастролировал по Бельгии, а именно выступал в Брюсселе в «Старой бельгийке» – старалась не слишком напрягаться. 2 октября она появилась на телевидении в передаче «Радость жизни» с Марселем Ферраном, где спела «Le Fanion de L?gion». Осенью она также приняла участие в нескольких радиопередачах. 11 декабря ее можно было увидеть на съемочной площадке фильма Жана Ренуара «French Cancan» («Французский канкан»). Она воплотила в жизнь роль «реалистической» певицы Эжени Бюффе и спела «La Romance de Paris» («Парижский романс»). Вместе с Пиаф в киноленте снялись Андре Клаво (в роли Поля Дельме) и Паташу (в роли Иветт Гильбер). В этот период Эдит почти не посещала студии звукозаписи, но все же нашла время записать на пластинку очень красивую песню Юбера Жиро и Жана Дрежака «Sous le ciel de Paris» («Под небом Парижа»).

6 января 1955 года Пиаф явилась в «Олимпию». Но не для того, чтобы подняться на сцену, а чтобы присутствовать на очередной премьере Жака Пилля, который параллельно вплоть до 25 января выступал на подмостках мюзик-холла на бульваре Капуцинок. Затем, пока ее муж наслаждался успехом в Париже, певица уехала в горы для того, чтобы подготовить собственное сольное выступление. С 10 по 22 января она жила на вилле, арендованной в Морзине, вместе со своей верной «бандой»: Робером Шовини, Марком Бонелем, Луи Баррье, а также поэтом-песенником и композитором Мишелем Эмэ, певцами Роланом Авели, Нитой Рей и Феликсом Паке.

27 января приблизительно на три недели она сменит на сцене «Олимпии» Жака Пилля. Этот мюзик-холл, которым руководит Бруно Кокатрикс и который открылся всего годом ранее, готовится принять с распростертыми объятиями звезду французской эстрады. В программках напечатан текст, пронизанный необычайным лиризмом и даже драматизмом: «Она не забыла, что была слепой до семи лет, что совсем юной девушкой была вынуждена зарабатывать на жизнь пением на улицах. Возможно, именно поэтому в ее голосе звучат ноты страдания, которые расцветают душераздирающими призывами любви и надежды. Радость и горе, живущие в ее песнях, идущих из самого сердца, выворачивают наизнанку публику, которая ее обожает».

Этому мелодраматическому опусу вторит обозреватель газеты «France Soir». «Бесспорно, Эдит Пиаф – наша первая реалистическая певица», – пишет он. Однако Пиаф всю жизнь мечтала избавиться от этого ярлыка. Но тут следует сказать, что репертуар, который она подготовила для «Олимпии», волей-неволей наводит на мысль о «лубочных картинках» и, следовательно, о реалистической песне. Во-первых, певица включила в программу знаменитую композицию Мишеля Эмэ «L’Accord?oniste», во-вторых, она представила публике новинку – «C’est ? Hambourg» («Это в Гамбурге»), композиция просто дышит атмосферой портового города, а значит, соблюдает все каноны реалистической песни. Слова к новому хиту Пиаф написали две никому не известные девушки – Мишель Санли и Клод Делеклюз, что кажется просто невероятным. «Пиаф, a priori, не нравилось все, что пишут женщины, потому что она не испытывала к ним никаких нежных чувств, – объясняет Мишель Санли. – Если ты была женщиной, то сразу же теряла очки в глазах Пиаф, которая всегда предпочитала авторов и композиторов мужчин, ведь со многими из них она крутила романы. (…) И все же она взяла нашу песню; это свидетельствует о том, что песни для нее были превыше всего»[122].

Сначала стихотворный текст «C’est ? Hambourg» поэтессы предложили Жермен Монтеро. Не предупредив авторов, исполнительница песен Пьера Мак-Орлана попросила Маргерит Монно положить слова на музыку, но композитор никак не могла решиться приступить к работе, ее смущало сочетание «а-ам», присутствующее в названии. Тогда Гитт решила показать «C’est ? Hambourg» Пиаф, которая тут же отправила двум юным поэтессам телеграмму с просьбой явиться к ней в гости.

«В гостиной толпилась куча народу, Константин, Гланзберг, Пилль, – вспоминает Мишель Санли. – Пиаф только что вернулась из кино, где она в надцатый раз посмотрела фильм “Tant qu’il y aura des hommes” (“Пока будут мужчины”). Она провела нас в свою комнату, подальше от суеты, и там сказала: “Ну что, ваша песня великолепна, но мне не нравится, что каждый куплет вы начинаете словами «Это в Гамбурге, под дождливым небом», а во всех припевах есть перечисление: Сантьяго, Борнео, Роттердам, Фриско”… Тогда – о невинность юности! – мы с Клод Делеклюз сказали: “Все верно, но мы ничего не будем менять. Это создает атмосферу песни”. Казалось, она задумалась, а затем вынесла вердикт: “Увидимся”»[123]

В конечном итоге Пиаф прислушалась к доводам поэтесс и отказалась от мысли вносить изменения в песню. Однако она добилась согласия авторов и, дабы сделать песню более чувственной, добавила в композицию четверостишие, которое совершенно не оценили радиоведущие:

C’est ? Hambourg, au ciel de pluie

Qu’il a pose ses mains sur moi

Et qu’il m’a fait crier de joie

En me serrant fort contre lui.

Это в Гамбурге, под дождливым небом

Он положил на меня свои руки

И заставил меня кричать от радости,

Сильно прижав меня к себе.

«С нами, – заканчивает рассказ Мишель Санли, – она повела себя на редкость скромно, потому что признала, что у нас есть все основания не изменять слова».

1 марта 1955 года Пиаф уехала в Нью-Йорк в сопровождении Жака Пилля, накануне отъезда она записала новую песню с говорящим названием «Un grand amour qui s’ach?ve» («Большая любовь, которая подошла к концу»). Эдит сама написала слова к этой композиции. На этот раз певица останется на американском континенте около четырнадцати месяцев и вернется во Францию только 7 мая следующего года. Отдохнув несколько дней на Манхэттене, семейная чета взяла курс на западный берег США, чтобы познакомить публику с новым представлением «Континентальное ревю», распорядителем которого являлся Пилль. Спектакль делился на две части: открывал его сольный концерт Пилля, затем следовал сольник Эдит. С 7 по 20 марта французов принимал «Гири Театр» Сан-Франциско, с 21 марта по 3 апреля – «Балтимор Театр» Голливуда. 4 апреля они сели в поезд, идущий в Чикаго, где Эдит собиралась петь впервые (до 23 апреля в «Селуин Театр»). 16 числа того же месяца она приняла участие в сеансе дуплексной связи Чикаго – Париж. Телепередача из цикла «Радости жизни» была посвящена Маргерит Монно. Пиаф в Чикаго спела «La goualante du pauvre Jean», а композитор аккомпанировала ей на рояле, находясь на сцене «Альгамбры» в Париже.

В Чикаго супруги остановились в отеле «Амбассадор Эст». В это же время в соседней гостинице поселился некий месье Блан. Под скромной фамилией скрывался поэт-песенник Жан Дрежак, с которым Эдит уже несколько месяцев связывал бурный роман. Жена, муж, любовник… Пиаф, бывшая уличная певица, стала героиней сценария, достойного Фейдо. Роль, к которой она, кажется, очень быстро привыкла, чего не скажешь о ее окружении. Отнюдь не дурак, Пилль, однако, делал вид, что ни о чем не догадывается. Но когда пара прибыла в Монреаль, где должен был продолжиться гастрольный тур, Жак сообщил Эдит о своем намерении вернуться в Европу, и в частности в Англию, где он должен был спеть в оперетте «Romance in Candlelight» («Романс при свечах»). Что же, она останется в Америке. Одна. Или почти одна…

В начале лета Пиаф отправилась в Голливуд, где выступала в кабаре «Мокамбо» с 18 июля по 14 августа. Затем настала чудесная пора – три недели каникул в обществе возлюбленного на вилле, арендованной в Малибу. «Жан Дрежак познакомил ее с очарованием приключения в стиле инкогнито[124], – напишет Даниель Бонель, наперсница Пиаф. – Этот месье всегда умел хранить тайны. Она еще была замужем за Жаком Пиллем, и он заботился о ее репутации. Он выдавал себя за ее врача. Мы называли его чужим именем. Такая жизнь очень нравилась Эдит. Малибу, пляж Тихого океана, они скрывались в старинном доме, выстроенном в колониальном стиле и окруженном диким садом, в котором благоухали эвкалипты. Их комнату украшали рыболовные сети».

Продолжая вести двойную жизнь, в сентябре 1955 года Пиаф вернулась в Нью-Йорк и начала выступать в «Версале». События шли своим чередом. 23 ноября Дрежак сел на борт судна «Куин Элизабет», отплывавшего во Францию. Двумя неделями позже, после шестимесячного отсутствия, в Нью-Йорк приехал Жак Пилль, чтобы принять участие в последнем концерте Эдит в «Версале». Пресекая на корню все слухи о разводе, супруги вместе отметили новогодние праздники: их союз изначально основывался не на всепоглощающей страсти, поэтому даже расставание не приведет к фатальным последствиям. И пусть они больше не говорили о любви, но всегда будут испытывать друг к другу нежность и уважение.

Присутствие мужа было особенно важным для Пиаф в тот момент, ведь в начале 1956 года она намеревалась совершить еще один прыжок в карьере. 4 января состоялся сольный концерт Эдит в «Карнеги-холл». Впервые на сцену этого зала, рассчитанного на три тысячи зрителей, поднялась эстрадная певица. Публика, посещающая «Карнеги-холл», привыкла слушать симфоническую музыку, а не аккордеон.

Во время этого легендарного вечера Пиаф исполнила двадцать две песни, и среди них две совершенно новые композиции: «L’Homme ? moto» («Человек на мотоцикле») – слова написал Жан Дрежак, взяв за основу музыку культового дуэта Либер и Столлер, пионеров рок-н-ролла и любимейших композиторов Элвиса Пресли, – и «Amants d’un jour» («Любовники на день») – творение Мишель Санли и Клод Делеклюз.

Сочиняя текст, поэтессы вдохновлялись фильмом Карне и Превера «H?tel du Nord» («Северный отель»); в песне рассказывается о нищей служанке, замкнувшейся в одиночестве и отчаянии. Женщина смотрит на пару молодых влюбленных, которые пришли в дешевое заведение, чтобы свести счеты с жизнью. «В отличие от “C’est ? Hambourg”, “Amants d’un jour” были написаны специально для Пиаф, – делится воспоминаниями Мишель Санли. – Стоило нам показать ей текст, как она тут же загорелась, захотела исполнить песню. Она немного боялась, и все из-за самоубийства, но сказала: “Это ничего не меняет, я ее все равно спою”. Ей очень понравилось, что в песне есть персонаж, которого можно сыграть на сцене… Во время первой репетиции мы увидели, что она держит в руках тряпку, в этот момент она пела: “А я, я вытираю стаканы в глубине кафе”. Тогда мы сказали: “Ой-ой-ой! Это уже слишком”. После чего тряпка исчезла, но стакан остался, и в конце песни она разбивала его»[125].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.