Полковник Юзеф Червиньский. Прорыв
Полковник Юзеф Червиньский. Прорыв
Ночь на 27 мая 1944 года на исходе. Соединение полесских партизан — более пятисот пятидесяти бойцов-поляков под командованием десятка офицеров и около ста пятидесяти советских партизан — после ночного марша по заболоченным лугам приближается к опушке леса. Измученные люди идут медленно. Они идут так уже шестую ночь, почти без еды, неся оружие, боеприпасы и раненых, преодолевая болота, часто под обстрелом противника.
Однако цель их последнего партизанского марша уже близка. Колонна выходит на лесную просеку. Вдоль нее тянется несколько линий телефонных проводов. Значит, фронт близко. Через четверть часа передовые группы партизан достигают противоположного края леса. Светает Среди деревьев и кустарников видны блиндажи. Партизаны врываются в них, но там никого нет. Заметив необычное движение в своем тылу, немцы на всякий случай скрылись. В блиндажах — телефоны, пулеметы, боеприпасы. Партизаны уничтожают все, что можно быстро вывести из строя. Роты высыпали из леса. За опушкой луг, а за ним широкая река. Это Припять. Партизан отделяют от реки три ряда заграждений из колючей проволоки и несколько широких мелиорационных каналов. Пока кругом тихо, слышны только приглушенные голоса партизан. В них чувствуется радость: все считают, что уже добрались до линии фронта, что еще совсем немного — и они окажутся на советской стороне. Беспокоит только широко разлившаяся река. Проводник утверждает, что где-то здесь есть переправа. Теперь как можно быстрее к реке. Роты перемешиваются, бойцы бегут в сторону реки. Под ударами прикладов валятся заграждения, некоторые партизаны бросают на проволоку шинели и тяжестью собственного тела обрывают ее со столбов. Уже почти рассвело. Немцы приходят в себя и открывают пулеметный огонь. К скороговорке пулеметов присоединяется басовитый гул орудий и минометов. Партизаны еще быстрее бегут к Припяти. Внезапно с противоположного берега начинают стучать пулеметы. Поднимается паника. Кто-то кричит, что там тоже немцы. Как потом выяснилось, отряд разведчиков, посланный накануне установить контакт с советскими частями и предупредить их о нашем прорыве, задания не выполнил. Советские солдаты, увидев перед собой большую группу людей, одетых главным образом в немецкие мундиры, решили, что гитлеровцы пытаются форсировать Припять, и открыли огонь. Командир соединения и офицеры стараются навести порядок. Раздаются команды, партизаны открывают по немцам огонь. На лугу — сущий ад. Рвутся немецкие снаряды и мины, вздымая фонтаны грязи, падают убитые и раненые, все чаще слышатся стоны и крики о помощи. Но вот первые партизаны добираются до противоположного берега, и огонь с той стороны прекращается. Еще через несколько минут на позиции гитлеровцев обрушиваются залпы советской артиллерии. Огонь гитлеровцев ослабевает.
Однако положение на берегу остается тяжелым. Переправа, оказывается, находится в полутора километрах левее, и добираться до нее нужно под огнем немцев, позиции которых расположены на возвышенностях. Фронт стоит в этих местах уже несколько месяцев, каждый кусочек луга пристрелян. Часть партизан, умеющих плавать, решается форсировать Припять вплавь. Кто-то предлагает, связав ремни, протянуть между берегами канат, с помощью которого и остальные смогут перебраться на противоположный берег. Однако быстро становится ясно, что канат такой длины составить не удастся. В воду начинают входить и те, кто плавает неважно, но у кого не хватает выдержки идти под огнем до переправы. Река, к сожалению, очень широкая, а люди измотаны до предела, поэтому вскоре раздаются крики тонущих.
Иду вдоль берега с командиром роты поручником Чеславом. Видим, как десятка полтора партизан переплыли Припять, другие приближаются к противоположному берегу. Решаюсь плыть и я. Снимаю шинель и сбрасываю лапти, с сожалением швыряю в воду винтовку. Поручник Чеслав говорит, что поплывет в нескольких десятках метров ниже по течению. Вхожу в воду, холода пока не чувствую. Плыву не спеша. Противоположный берег приближается очень медленно, сил почти не остается. Рядом кто-то начинает звать на помощь, но крик вскоре обрывается, и голова партизана исчезает в волнах. На середине реки чувствую, что намокшие брюки из толстого сукна тянут меня вниз. Наконец берег. Болотистый, низкий. С трудом выползаю из воды и вижу, что на лугу лежат трупы партизан. Воздух с воем разрезают снаряды. Мне кажется, что именно здесь они собирают страшную, обильную жатву. Бегу в сторону окопов, виднеющихся на пригорке за лугом. Вместе со мной бегут и другие бойцы. Вдруг из окопа выскакивает советский солдат и кричит: «Ложись, мины!» Падаем в грязь. Теперь мне становится ясно, что было причиной гибели партизан, только теперь вижу, что на лугу почти нет воронок от разрывов снарядов. Летящие над нашими головами снаряды обрушиваются на немецкие позиции. Это советская артиллерия прикрывает нашу переправу.
Начинаю коченеть. Двое партизан, которые лежали неподалеку от меня, не выдерживают. Холод пересилил страх перед минами. Один из них вскакивает, бежит напрямик и невредимым достигает окопов. По его следам, хорошо заметным на влажной от росы траве, бежит второй, потом я. Пробегаю мимо мин, соединенных едва заметными тонкими проволочками. Еще момент — и скатываюсь в окоп. Оказавшийся рядом боец в серой шинели жмет мне руку и говорит: «Иди, сынок, в землянку». Вхожу в довольно просторное и, главное, теплое помещение. Сидящие на нарах солдаты встречают меня сердечно. Один накрывает своей шинелью, другой угощает горячим чаем и хлебом. С удивлением спрашивают, откуда мы, почему пошли через заминированный луг, почему не сообщили заранее о намечаемом переходе линии фронта. Увидев мое «обмундирование», усатый старшина приносит сухое белье. Постепенно нервы успокаиваются. Среди этих простых и сердечных людей я чувствую себя хорошо. Артиллерийский огонь тем временем усиливается. Советские орудия прижимают немцев к земле, надежно прикрывая партизан. Советские товарищи вновь и вновь говорят, что, если бы их командованию было заблаговременно сообщено о прорыве через фронт, они обеспечили бы еще более мощную огневую поддержку, сделали бы проходы в минных полях, и тогда наши потери были бы значительно меньшими.
Через час впервые выстраиваемся на свободной земле. Радость, однако, быстро сменяется подавленным настроением: в шеренгах насчитывается только триста — теперь уже бывших — партизан. Это немногим больше половины группы, вышедшей из леса два часа назад на берег Припяти. На вопросы о судьбе отсутствующих слышим: «убит», «ранен», «тяжело ранен». Нет среди нас командира соединения капитана Гарды, погиб командир 1-й роты поручник Петрусь, убит мой командир роты поручник Чеслав. Холодные волны Припяти навсегда поглотили многих наших боевых друзей. Всего погибло около ста партизан. В списках раненых — сто четырнадцать фамилий. Столь же значительны потери советских партизан: они потеряли почти половину состава отряда. Дорого стоил нам прорыв через линию фронта. Командование соединением принял на себя поручник Зигмунт Гурка-Грабовский (Зайонц), бывший командир батальона 23-го пехотного полка. Его пригласил советский генерал, член Военного совета армии, которая занимала этот участок фронта. Советское командование вскоре прислало грузовики с продовольствием и обмундированием. Несколько дней мы отдыхали в деревне, расположенной в ближайшем тылу. Туда и приехали представители 1-й армии Войска Польского. Они на машинах доставили нас в лесок неподалеку от города Киверцы. Здесь находился лагерь для польских партизан. Раненые, которых окружили заботой советские медики, затем были переданы в польские госпитали. Тяжелораненых отправили в советские тыловые госпитали, некоторые из наших партизан лечились в санаториях в Ростове-на-Дону.
* * *
Прорыв через линию фронта соединения капитана Гарды является в определенном смысле исключительным. Исключительность его состоит в том, что партизаны Гарды были солдатами Армии Крайовой.
Чтобы ответить на вопрос: как случилось, что большая группа солдат Армии Крайовой перешла на территорию, освобожденную советскими войсками, а затем полностью, включая и офицеров, вошла в состав Войска Польского, следует рассказать о событиях, которые произошли за несколько месяцев до этого.
В конце 1943 года, после поражения в летней битве на Курской дуге, немецкие войска безостановочно катились на запад. Нанося гитлеровцам мощные удары и преследуя их, Советская Армия вступила на земли Западной Украины и Западной Белоруссии. Именно в это время главное командование АК и ее лондонские хозяева пришли к выводу, что пора приступить к осуществлению плана «Буря» в этих районах. Операция «Буря» разрабатывалась уже в начале 1943 года, для чего главное командование АК создало на территории Западной Украины штаб округа. Его возглавил полковник Любонь. Штаб начал срочно создавать сеть подпольных организаций и подчинять себе отряды самообороны, стихийно создаваемые польским населением в деревнях и местечках Волыни.
На Волыни еще раньше начали действовать советские партизанские отряды, руководимые Центральным штабом партизанского движения, а также множество мелких местных партизанских отрядов и групп самообороны. Среди них были и польские партизанские отряды Армии Людовой.
Начиная с весны 1943 года на Волыни сложилось положение, которое затрудняло развитие антифашистской партизанской борьбы. Организованные и вооруженные немцами отряды полиции, сформированные из бандеровцев — предателей украинского народа, приступили к массовой резне польского населения. Гитлеровская пропаганда раздувала вражду между поляками и украинцами, напоминая о притеснениях национальных меньшинств правителями досентябрьской буржуазно-помещичьей Польши. Польское население должно было теперь кровью расплачиваться за эту политику, против которой всегда выступали демократические силы страны, в первую очередь польские коммунисты.
Главное командование АК, которое до 1943 года не интересовалось развитием партизанского движения на Волыни и ничего не сделало для спасения мирных жителей, теперь, когда стало ясно, что единственным правильным решением является эвакуация польского населения с территории Западной Украины, начало лихорадочно формировать крупное подпольное соединение для проведения операции «Буря».
План «Буря» носил открыто политический характер и был направлен своим острием в первую очередь против Советского Союза. Его целью было вынудить советские власти признать реакционное польское эмигрантское правительство, окопавшееся в Лондоне, и его подпольные органы на освобождаемых от гитлеровцев землях. Для этого по мере приближения Советской Армии командиры АК должны были проводить мобилизацию своих отрядов и нападать на арьергарды отступающих немецких частей. Непосредственно перед вступлением советских войск отряды АК должны были занимать населенные пункты, вывешивать польские флаги и представать перед советскими войсками как уже действующие органы власти лондонского правительства. План «Буря» должен был стать генеральной репетицией захвата власти в Польше реакционными силами, представляющими интересы буржуазии и помещиков.
На территории Западной Украины и Западной Белоруссии, воссоединение которых с Украиной и Белоруссией польская реакция не хотела признать, готовилась наиболее внушительная демонстрация. Командующий АК генерал Бур-Коморовский, понимая, что местное польское население, составлявшее лишь незначительную часть жителей этих земель, не будет активно участвовать в антисоветских провокациях, требовал от Лондона присылки парашютнодесантных частей. Когда выяснилось, что сделать это невозможно, из Варшавы на Волынь были направлены целые подразделения АК, многочисленные командные кадры и большое количество вооружения. Одновременно лондонское правительство и главное командование АК запретили солдатам АК вступать в ряды Войска Польского.
В этой обстановке и были проведены по приказу главного командования АК на рубеже 1943–1944 годов мобилизация и сосредоточение партизанских отрядов и групп самообороны в северо-западных районах Волыни — между Ковелем и Владимиром-Волынским. Командовал вновь сформированным соединением, как уже говорилось, полковник Любонь, а после его перевода — майор Олива (Киверский), возглавлявший до этого одно из важнейших звеньев главного командования АК — отдел диверсий.
Вместе с ним на Волынь прибыли другие офицеры этого отдела, а потом и варшавская рота отдела диверсий. Соединение, в состав которого вошло около шести тысяч человек, получило название 27-й дивизии Армии Крайовой.
27-я дивизия была почти регулярной воинской частью. Она состояла из девяти пехотных батальонов, двух кавалерийских эскадронов, саперного батальона, артиллерийского взвода, двух госпиталей и большого числа более мелких подразделений. Солдаты были хорошо вооружены трофейным оружием, которое позднее пополнялось доставленным по воздуху английским оружием. Большинство подразделений прошли неплохую подготовку. В основном дивизия состояла из крестьян сожженных деревень, а также молодежи, ремесленников и интеллигенции городов и местечек Волыни. Командные посты в дивизии занимали кадровые офицеры довоенной армии, остальные командиры были из офицеров запаса, а также из курсантов и подофицеров, получивших офицерское звание в АК.
Солдатские массы 27-й дивизии, разумеется, не знали политических планов лондонского эмигрантского правительства. Им постоянно вдалбливалась мысль, что единственное законное правительство Польши — лондонское правительство и единственное польское партизанское движение — Армия Крайова, подчиненная этому правительству.
Еще до начала сосредоточения, поздней осенью 1943 года, отдельные отряды, которые потом вошли в состав дивизии, вели ожесточенные бои с бандами бандеровцев и гитлеровцами. В течение первых месяцев 1944 года был освобожден значительный район между Ковелем и Владимиром-Волынским. На этом клочке освобожденной земли развевались польские флаги, здесь несколько месяцев не рисковали появляться гитлеровцы.
Отряды дивизии сотрудничали с советскими партизанами, а когда фронт приблизился к Ковелю и Владимиру-Волынскому — и с регулярными частями Советской Армии. Советские и польские партизаны несколько раз сообща минировали железнодорожные линии Ковель — Владимир-Волынский и Владимир-Волынский — Устилуг. Саперы дивизии обеспечили переправу через Западный Буг крупных соединений советских партизан под командованием генерала Федорова и полковника Карасева, которые совершали рейд на запад. В марте партизаны из отряда «Луна» вместе с советскими разведчиками устроили засаду. В ходе этой операции было убито и захвачено в плен несколько десятков немцев. Пленные были использованы советскими разведчиками в качестве «языков». Соединенные силы советской пехоты и партизан 27-й дивизии АК 18 марта освободили местечко и станцию Турийск.
Когда крупные силы Советской Армии подошли к Ковелю, командование 27-й дивизии по указанию главного командования АК установило с ними связь. Однако вопреки намерениям лондонских политиканов эти контакты переросли в дружественное сотрудничество во имя достижения общей и главной цели — победоносного завершения борьбы с немцами. Дивизия получила от советских войск десятки тысяч патронов. Действия ее частей поддерживались огнем советской артиллерии. Почти месяц продолжались совместные бои против немцев. Отряды 27-й дивизии вместе с советскими частями предприняли попытки овладеть Ковелем и Владимиром-Волынским. Однако попытки эти кончились неудачей. Гитлеровцы подтянули крупные резервы, бросили в бой танки, пехоту и авиацию, а в апреле развернули контрнаступление с целью окружения 56-го и 54-го кавалерийских полков Советской Армии и 27-й дивизии АК и выхода на линию реки Турья. После тяжелых боев, в которых немцы неоднократно использовали танки и авиацию, им, несмотря на тяжелые потери, удалось прорвать оборону 56-го кавалерийского полка, отбросить 54-й гвардейский кавалерийский полк в расположение 27-й дивизии и окружить их.
Отрезанная от регулярных частей Советской Армии, 27-я дивизия вместе с 54-м гвардейским кавалерийским полком позднее вела ожесточенные оборонительные бои в Моссурских лесах севернее Владимира-Волынского. В этих боях 18 апреля 1944 года погиб командир дивизии подполковник Олива. Командование дивизией принял майор Жегота (Штумберк-Рыхтер). Нажим превосходящих сил гитлеровцев мог привести к полному уничтожению окруженных польских и советских частей. В этой обстановке было принято решение пробиваться на север в район Шацких лесов.
Для осуществления плана нужно было прорвать полосу немецких укреплений вдоль линии железной дороги с ее многочисленными бетонированными пулеметными гнездами и зенитными орудиями. Кроме того, на этом участке действовал немецкий бронепоезд. В течение двух дней отряды с боями пробивались неподалеку от станции Ягодин на север. Партизаны потеряли много людей убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Не удалось спасти тяжелого вооружения и лошадей. В лесу пришлось оставить полевой госпиталь. Большинство раненых прикончили эсэсовцы. Всего дивизия потеряла около полутора тысяч человек. Батальон Ястшомба после нескольких неудачных попыток прорваться на север несколько позже форсировал Западный Буг и перешел на территорию Люблинского воеводства.
Оставшиеся в Полесье подразделения дивизии продолжали вести бои с гитлеровцами, взаимодействуя с советскими партизанскими отрядами.
Однако проводить операции в дочиста ограбленном оккупантами районе оказалось невозможно. Партизаны голодали. К тому же немцы усилили активность, и над дивизией вновь нависла угроза окружения. Понимая опасность положения, командир 27-й дивизии АК майор Жегота принял решение прорываться через линию фронта на соединение с частями Советской Армии. Дивизия, разделившись на три колонны, вместе с отрядом советских партизан двинулась на восток в направлении Припяти.
Для эмигрантского правительства такое решение означало не только крах плана «Буря» в этом районе, но и потерю дивизии. Поэтому по радио был направлен приказ: «27-й дивизии АК повернуть на запад, не допустить соединения с Советами и армией Берлинга!» Приказ получили отряды майора Жеготы и майора Коваля, которые послушно двинулись в западном направлении, форсировали Западный Буг и перешли на территорию Люблинского воеводства. До колонны капитана Гарды приказ не дошел, и она прорвалась через линию фронта, форсировав Припять.
Так по воле случая соединение Гарды перешло линию фронта, но далеко не случайно складывалась его дальнейшая судьба. Польские коммунисты, игравшие ведущую роль в 1-й Польской армии, дружески протянули руку бывшим солдатам дивизии АК. Мы не оттолкнули эту руку, понимая, что это крепкое пожатие соратников по борьбе.
Транзитный лагерь для польских партизан под Киверцами стал для нас важным этапом на пути к народной Польше. В этом лагере мы набирались сил после последних голодных партизанских недель. В то же время лагерь явился для нас политической школой, готовившей нас к вступлению в ряды 1-й армии.
О существовании польских частей в СССР мы кое-что узнали от советских кавалеристов, а потом от польских партизан из отрядов Армии Людовой, которых встретили в Полесье. Помню, как во время разговора с советскими бойцами под Владимиром-Волынским в марте 1944 года один из них спросил: «А вы знаете, у нас есть польская дивизия имени Костюшко, которой командует генерал Берлинг». Никто из нас не знал, кто такой генерал Берлинг. Командование 27-й дивизии АК никогда не сообщало партизанам, что на территории СССР создана и уже действует 1-я польская армия, впрочем, также и о том, что в Польше кроме АК действует АЛ. Я думаю, что даже некоторые офицеры не знали об этом.
Теперь в лагере под Киверцами политработники 1-й армии рассказывали нам о создании 1-й дивизии имени Тадеуша Костюшко, а затем других частей, ныне входивших в состав 1-й армии. Они ознакомили нас с программой Союза польских патриотов, с положением в Польше, охарактеризовали возникшие в подполье политические течения. Много говорили они о будущей Польше, о Польше, за которую сражаются солдаты 1-й армии. Постепенно в нашем сознании начало проясняться истинное положение в нашей стране и на международной арене. Мы стали понимать, что наше место — в рядах 1-й армии, что Польша, за которую она сражается, это и наша Польша.
Разумеется, поворот в нашем сознании произошел не вдруг. Вначале многие из нас относились к политработникам и командирам 1-й армии с недоверием. Наши новые друзья не обижались на это и терпеливо разъясняли свою точку зрения. Особенно большой вклад в работу внес начальник лагеря капитан Лысаковский. Дружеское отношение к нам и аргументы, которые приводили в беседах и дискуссиях с нами политработники, постепенно делали свое дело. Несмотря на некоторые разногласия, обусловленные и мелкими, и крупными вопросами, начало складываться единство мнений в основном вопросе — о патриотическом долге вступления в 1-ю армию, чтобы в ее рядах плечом к плечу с Советской Армией пойти кратчайшим путем в Польшу и сражаться за ее освобождение.
Усилия политработников, беседы с представителями командования 1-й армии — генералом Зигмунтом Берлингом и генералом Александром Завадским, которые несколько раз посетили наш лагерь, встреча с делегацией подпольного парламента страны — Крайовой Рады Народовой, которая в это время тайно прибыла из оккупированной Польши и находилась среди бойцов 1-й армии, привели к тому, что партизаны соединения Гарды во главе со своими офицерами приняли решение вступить в 1-ю армию. Из лагеря в Киверцах мы направили письмо в Военный совет 1-й Польской армии в СССР. Его подписали триста сорок девять офицеров, подофицеров и рядовых 27-й дивизии АК. В письме, которое было опубликовано газетой 1-й армии «Звыченжимы» («Мы победим»), говорилось:
«Трудно выразить простым солдатским языком чувства, которые охватили нас, когда мы впервые встретились с бойцами и офицерами 1-й Польской армии в СССР. В ее рядах мы сможем продолжать борьбу с гитлеровскими захватчиками.
Отрезанные линией фронта и находясь под влиянием враждебной пропаганды, мы имели весьма ограниченные и, что еще хуже, извращенные сведения о польской армии в СССР. Благодаря сердечной и дружеской заботе, которой наши братья окружили нас в лагере, мы подробно познакомились с целями и задачами Союза польских патриотов, с историей 1-й Польской армии в СССР. Союз польских патриотов и 1-я армия поставили перед собой задачу объединить весь народ для борьбы с фашистской Германией. Понимая, что единство народа выковывается в огне борьбы с захватчиками, мы со всей решимостью осуждаем тех, кто препятствует объединению всех сил народа во имя борьбы за свободу и независимость нашей Родины. С большой радостью мы вступаем в ряды 1-й Польской армии в СССР, объединяя свои силы с теми, кто уже на полях под Ленино в героической битве доказал свою любовь к Родине и ненависть к врагу».
Газета «Звыченжимы» уделила бывшим партизанам 27-й дивизии АК много внимания. Еще во время нашего пребывания в лагере под Киверцами и позднее, когда мы были уже в частях 1-й армии, на страницах газеты появлялись статьи о нас. Мы внимательно читали их, и, должен признаться, содержание, а главное — сердечный тон этих статей в значительной степени повлияли на формирование наших взглядов. С волнением знакомились мы с передовыми статьями «Польский солдат в бою», «Братья, приветствуем вас в наших рядах». В этих статьях можно было, в частности, прочитать:
«На днях мы встретились с бойцами одной из частей Армии Крайовой, которые пробились через линию фронта. Это замечательные солдаты. В груди у них бьется непоколебимое сердце поляка. Они благодарны советским солдатам, радостно приветствуют нашу армию, о существовании которой не имели представления.
…Солдаты 27-й дивизии Армии Крайовой почти полгода сражались вместе с советскими партизанами, вместе с частями Советской Армии, действуя вопреки пропаганде санационных органов, насаждавших ненависть к нашему восточному соседу. Они делали это, не обращая внимания на инструкции лишь об условном взаимодействии с Советской Армией, поскольку этого требуют правильно понимаемые национальные интересы Польши».
Быстро пролетели июньские дни в лагере под Киверцами. Мы познакомились с прообразом будущей Польши, программу создания которой разработали польские коммунисты — организаторы 1-й армии и вооруженной борьбы в оккупированной стране. Мы поняли, что наше место — в рядах 1-й армии. Помню, как однажды капитан Лысаковский собрал группу самых молодых партизан — пятнадцати-шестнадцатилетних подростков — и предложил им остаться в Луцке до момента освобождения их родных мест. При этом он сказал: если мы хотим, можем вступить добровольцами в 1-ю армию. Только один парень и одна девушка, имевшие близких родственников в Луцке, заявили, что поедут туда, остальные же попросили принять их в части 1-й армии. Поскольку я много слышал о боевых делах костюшковцев, прославившихся в бою под Ленино, я выразил пожелание, чтобы меня направили в 1-ю пехотную дивизию имени Тадеуша Костюшко. Капитан Лысаковский обещал выполнить мою просьбу и свое обещание сдержал.
В конце июня мы получили польскую форму и торжественно приняли присягу в присутствии генералов Берлинга и Завадского, а также представителей Советской Армии. Потом состоялся солдатский обед, который прошел в атмосфере сердечности.
Во время церемонии принятия присяги был прочитан приказ командующего 1-й армией, подтверждающий все звания и награды, полученные в партизанских отрядах. Шесть подофицеров были произведены в хорунжие, многим были присвоены очередные воинские звания.
На следующий день мы получили направления в части 1-й армии.
Довольно большая группа бывших партизан прямо из лагеря под Киверцами поехала в офицерские училища.
До сих пор мы встречались главным образом с офицерами 1-й армии, а теперь нам предстояло узнать ее рядовых бойцов. Приняли нас в полках 1-й армии исключительно сердечно. Вместе с восемью партизанами я попал во 2-й батальон 2-го пехотного полка. Помню, с каким радушием принял нас командир батальона советский офицер капитан Прыгун. Он поговорил с каждым, расспросил, чем мы занимались в партизанском отряде, каково наше образование, боевая подготовка. Затем собрал командиров рот и распределил по ротам, учтя при этом наши пожелания. Я был самым младшим и меньше всех ростом из нашей девятки и никак не мог решить, в какую роту попроситься. Капитан Прыгун направил меня к минометчикам. Командир минометной роты капитан Томка с удивлением заметил, что я слишком слаб для несения службы в этом роде войск, так как не смогу таскать тяжелые части миномета. На это замечание последовал ответ на русском языке: «Он миномет таскать не будет, но он умный мальчик — учи его на командира отделения».
В роте солдаты и офицеры относились ко мне и моим коллегам необычайно сердечно. Ветераны дивизии, сражавшиеся под Ленино, интересовались, что происходит в Польше, как выглядела наша партизанская жизнь. Их вопросы объяснялись не только любознательностью: у многих из них на Волыни и в Полесье остались родные и близкие. А мы хотели узнать как можно больше о 1-й армии, о бое под Ленино, стремились скорее овладеть современным оружием. Разговоры и рассказы часто затягивались до поздней ночи. Не прошло и месяца, как бывшие партизаны стали полноправными членами дружной солдатской семьи. За это время некоторые из моих друзей были направлены на различные командные должности и получили очередные воинские звания.
Те, кто в лагере под Киверцами по-братски протянул нам руку дружбы, впоследствии не пожалел об этом. Проверка огнем и кровью, которую мы прошли на фронте, доказала, что бывшие партизаны соединения Гарды оказались достойными своих соотечественников, получивших боевое крещение под Ленино. Их кровью политы поля сражений от Западного Буга до Берлина и Эльбы. Грудь многих украшают боевые награды. Уже после первых боев на Висле в армии много говорили и писали об отваге бывших офицеров и рядовых 27-й дивизии АК. Несколько раз на страницах армейской газеты «Звыченжимы» («Мы победим») появлялись статьи о поручнике Гурка-Грабовском, который за героизм был награжден орденом Виртути Милитари и произведен в капитаны.
В боях на Висле погибли четверо из нашей девятки, пришедшей во 2-й пехотный полк. Двое попали в плен, но через несколько дней бежали и присоединились к партизанскому отряду. Один — он стал заместителем командира роты по политчасти и был произведен в офицеры — погиб при прорыве Померанского вала. Еще одного я видел раненым на Одере.
Геройски сражались и те, кто был направлен в другие полки. Генек Червиньский, раненный во время форсирования Припяти, потом служил в 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта, участвовал в боях за Варшаву, Померанский вал и Колобжег, после окончания войны в течение многих месяцев гонялся по лесам за бандами реакционного подполья. Его грудь ныне украшают три Креста Храбрых и другие награды. Я недавно встретил его. Он уже майор и исполняет обязанности помощника командира полка по тылу. Зигмунт Магуза стал артиллеристом, прорывал Померанский вал, затем сражался на реке Нейсе, под Будишином, освобождал Чехословакию. Награжден Крестом Храбрых. В настоящее время он майор, командует батальоном. Вацлав Лясковницкий и его жена также прошли боевой путь 1-й армии: он как артиллерист, она как санинструктор. Ян Яроминьский в Киверцах был произведен в хорунжие, служил в тяжелой артиллерии, а когда демобилизовался, был уже поручником.
Эти примеры можно было бы дополнить не одним десятком подобных. Они убедительно доказывают, что бывшие партизаны соединения Гарды выполнили свой солдатский и патриотический долг, сражаясь против захватчиков, а затем против лесных банд. Участие в этой борьбе было для них одновременно дорогой в народную Польшу, оно сделало их творцами новой жизни, рождавшейся в Польше.
Поэтому, завершая свои воспоминания о событиях, которые произошли четверть века назад, я хочу сказать тем, кто любит говорить о потерянном поколении. «Наша жизнь не была прожита напрасно. Это, произошло потому, что тогда, в 1944 году, мы не оттолкнули протянутой нам руки, руки товарищей по борьбе с оккупантами. И хотя многие из нас в те дни еще не все понимали до конца, мы поверили тем, кто сражался за новую, народную Польшу. Совместная борьба, а затем труд в корне изменили наши взгляды, и это привело многих из нас в ряды партии, в ряды активных строителей социализма».