Знакомства за обеденным столом

Знакомства за обеденным столом

Из числа оппозиционно настроенных в отношении нацистского режима представителей буржуазии я знал несколько человек по работе в министерстве иностранных дел. Некоторые из них имели родственные связи с кругами крупных землевладельцев и крупного капитала, а также с высшей государственной и военной бюрократией. Опыт, накопленный за время работы в посольствах в Варшаве и в Москве, подсказывал мне, что именно эти круги являлись для меня, борца против фашизма, ценным источником информации. Конечно, для человека, который по своему классовому положению не принадлежал к указанному кругу, было непросто подобраться к этому источнику. Но я, однако, располагал тут определенными возможностями.

В конце 1941 – начале 1942 года, когда Альта выходила на связь с Центром лишь от случая к случаю, я использовал время для систематического расширения и закрепления знакомств в кругу лиц, от которых мог получать нужную мне информацию.

При этом для меня оказалось весьма кстати, что ни МИД, ни большинство других министерств и государственных учреждений не имели собственных столовых, где сотрудники могли бы подкрепиться в течение короткого обеденного перерыва. И во время обеда – в большинстве случаев на него отводился один час – многие тысячи руководящих, средних и мелких чиновников толпами устремлялись в гостиницы, рестораны и кафетерии в центре Берлина.

Тогда существовал широко распространенный обычай договариваться о встрече за обедом с сослуживцами, близкими или случайными знакомыми, а также с людьми, с которыми хотелось сойтись поближе. Разумеется, каждый платил за себя, рассчитываясь за обед своими талонами. Без карточек можно было изредка получить то или иное блюдо лишь в немногих, в большинстве случаев очень дорогих ресторанах. Во время этих обедов мне удалось установить множество интересных знакомств, и некоторые из них заслуживали того, чтобы закрепить их. Но были и такие, которые ради своей безопасности я считал целесообразным поддерживать, так сказать, «на слабом огне».

В этой связи мне вспоминается один господин по фамилии ван Шерпенберг, занимавший тогда руководящую должность в отделе торговой политики МИД. Мне приходилось часто встречаться с ним на переговорах о заключении торговых соглашений. И когда он догадался – так мне кажется, – что я, как и он сам, являюсь противником нацизма, он временами испытывал потребность поделиться со мной тем, что накопилось у него на душе. Он явно хотел излить свою душу, выразить свое негодование тем, что не давало ему покоя. А он был очень хорошо осведомленным человеком.

Я знал, а господин ван Шерпенберг и не подозревал об этом, что он когда-то был близок к партии социал-демократов и что его жена, дочь известного бывшего президента Рейхсбанка Шахта, в годы своей молодости была связана с левой студенческой организацией. Это, собственно говоря, мне импонировало. Но, выражая свое негодование в наших беседах за обеденным столом, он обычно был столь громогласен, что не только посетители за соседними столиками, но и обслуживающие нас официанты настораживались. Эта громогласность Шерпенберга объяснялась прежде всего тем, что он был глуховат, а также тем, что он, очевидно, считал: никто не посмеет заподозрить в чем-либо его, зятя известного всем Шахта.

В тех условиях я счел разумным свести свои встречи с Шерпенбергом до минимума, не исключая при этом возможности для контактов с ним в будущем.

Следует сказать, что сколько-нибудь серьезных действий антифашистского характера с его стороны вообще не отмечалось, хотя нацисты, несмотря на его влиятельного тестя, упрятали его к концу войны на несколько месяцев в тюрьму. После войны он играл известную роль в боннском министерстве иностранных дел. Когда федеральный канцлер ФРГ Аденауэр в 1955 году в связи с установлением между Москвой и Бонном дипломатических отношений отправился в Советский Союз во главе многочисленной делегации, ван Шерпенберг находился в ее составе.