Глава двадцать первая На пути к вершине
Глава двадцать первая
На пути к вершине
Сложная политическая обстановка в стране пагубно сказалась на состоянии здоровья великого князя. Но, несмотря на необходимость лечения и связанные с ним разъезды, Константин Константинович не терял присутствия духа, и творческая его энергия ничуть не ослабевала. Многие годы он занимался переводом драмы Ф. Шиллера «Мессинская невеста», которая, по его мнению, «превосходит все созданное Шиллером». Свой труд К. Р. посвятил памяти матери – великой княгини Александры Иосифовны, которая, наряду с отцом, оказала когда-то заметное влияние на формирование литературных пристрастий сына. Недаром в переводческой деятельности Константина Константиновича большое место занимает немецкая классика – кроме драмы Ф. Шиллера он закончил в 1910 году перевод драмы И. В. Гете «Ифигения в Тавриде», который сопроводил обширным очерком «Гете и его „Ифигения“».
…Впервые в переводе К. Р. «Мессинская невеста» была поставлена в «Измайловских досугах» режиссером Малого театра Н. Н. Арбатовым. Роль мессинского князя Дон Цезаря исполнял сам переводчик. Остальные образы трагедии в пяти актах воплотили на сцене офицеры Измайловского полка, актеры Александринского театра и сын великого князя Константин Константинович (младший). Сценическое воплощение предполагало немало сложностей – прежде всего, была необходима вращающаяся сцена. К счастью, таковая нашлась – в отремонтированном и усовершенствованном Императорском Китайском театре в Царском Селе, который в апреле 1909 года был предоставлен участникам спектакля.
Премьеру «Мессинской невесты» почтил вниманием сам император. Кроме членов семьи Константина Константиновича и нескольких родственников, в числе зрителей были такие известные деятели культуры, как К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, А. Ф. Кони… 11 апреля 1909 года в газете «Биржевые ведомости» была опубликована рецензия, в которой говорилось, что «спектакль произвел художественное впечатление». Высоко оценены и актерские способности великого князя. Вот как описывает их 13 апреля рецензент газеты «Свет»:
Богатая дикция, передающая все оттенки настроения – от гневного и мстительного до нежного и любовного. Выразительное лицо, плавные, грациозные движения, а главное, чарующий своей искренностью тон – все это сразу захватывало зрителя.
Сам же Константин Константинович, серьезно готовясь к выступлению на сцене, параллельно оказывается во власти своей главной стихии – поэзии. 26 марта 1909 года он признается в дневнике: «Опять… обдумываю драму, содержанием которой должны стать страдания и крестная смерть Господня». Речь идет о пьесе «Царь Иудейский».
Выбор темы отнюдь не случаен. Человек глубоко религиозный, великий князь Константин Константинович с юности обращался к библейским и евангельским сюжетам. Одно из первых опубликованных стихотворений К. Р. – «Псалмопевец Давид», написано им на библейскую тему. Одно из последних произведений, ставшее вершиной творчества поэта, посвящено главному событию Евангелия – распятию Христа.
Изначально, по замыслу автора, возникшему еще 20 лет назад, главным действующим лицом драмы должен был стать Понтий Пилат. Поэтому К. Р. предполагал назвать пьесу «Что есть истина?». Но, изучив ряд исторических исследований, великий князь осознал, что Пилат вовсе не был высоконравственным человеком, а, напротив, – дурным. Вскоре поэт меняет задуманный план пьесы и после долгих сомнений, раздумий начинает описывать путь Иисуса Христа из Иерихона в Иерусалим. Но работа продвигается с трудом. Возможно, молодому поэту не хватает знаний, а, кроме того – жизненного, прежде всего нравственного, опыта. В какой-то момент он, несмотря на все усилия, понимает это и признается 27 октября 1886 года самому себе – драма не получается: «Мне кажется, что я еще не созрел для нее».
И вот спустя более чем два десятилетия К. Р. составляет новый план драмы. Причем происходит это в его любимый день – Страстную пятницу, 27 марта 1909 года. Надеясь на успех в работе, он пишет в дневнике:
Я суеверен: начало положено в святой день – Страстную пятницу; не предвещает ли это добрый конец? Перед началом помолился и приложил к рукописи образ-складень от Сергея, который всегда лежит на моем письменном столе. Так я делаю часто, когда особенно сильно желаю успеха какому-либо делу: письму, просьбе, сочинению.
На этот раз работа понемногу стала продвигаться. И все же он то и дело опасается, что «это будет слабое, неудачное произведение». Константин Константинович чувствует: для наиболее полного раскрытия столь сложной темы ему не хватает знаний. И великий князь, понимая всю меру ответственности, которую берет на себя перед будущими читателями и зрителями, изучает исторические исследования. На его письменном столе – «Анналы» Публия Корнелия Тацита, «Иудейские древности» Иосифа Флавия, «Гражданское положение женщины» Поля Жида, «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла, исторический роман «Царь из дома Давида» Джозефа Холста Ингрэма…
События драмы «Царь Иудейский» происходят в последние дни земной жизни Иисуса Христа. Среди действующих лиц его нет, но именно сам Иисус и его учение и составляют содержание пьесы, определяют мотивы поступков всех героев – Иосифа Аримафейского, Никодима, Прокулы, Понтия Пилата… К началу марта 1912 года были написаны три действия, и Константин Константинович послал текст человеку, мнением которого очень дорожил, – А. Ф. Кони, и попросил его дать отзыв. Анатолий Федорович, внимательно прочитав готовую часть рукописи, тут же ответил великому князю:
Вчера мог дать себе отдых и наслаждение за чтением милых драгоценных синих тетрадок. Что сказать о содержании? Все в нем прекрасно: и трогательная идиллия двух простых любящих сердец, вплетенная в вековечную трагедию, и тонкие психологические черты в образе Пилата, и удивительно выдержанное отсутствие Христа при его осязательном присутствии на каждой странице, и непрерывное действие, развивающееся естественно и жизненно. Конец третьего действия написан так, что его невозможно читать без волнения и слез.
В начале апреля драма в общих чертах завершена. Как и в случаях с пьесами, переведенными К. Р. на русский язык, он подготовил к «Царю Иудейскому» обширные комментарии с историческими справками о действующих лицах. Переписав этот грандиозный труд набело, Константин Константинович приглашает в середине апреля гостей для обсуждения пьесы. В душе он мечтает о постановке ее в театре.
Первые отклики положительные, но, по признанию автора, «многие высказывались после чтения самых захватывающих и интересных актов (3-го и 4-го), что драма не будет допущена на сцену ради слишком осязательного, хотя и незримого присутствия Христа Спасителя». И опасения слушателей не были напрасными. В Европе давно уже сложилась традиция, что в театральных постановках нет места образу Христа. Его появление допускалось лишь в средневековых мистериях, которые специально готовили с религиозными целями.
И все же, несмотря на опасения, Константин Константинович делает попытку дать драме сценическую жизнь. 31 мая 1912 года он записывает в дневнике:
Хотя я предоставил в волю Божью судьбу моей драмы с появлением или непоявлением ее на русской сцене, однако нет-нет, а все придумываю доводы, чтобы опровергнуть запрещение Синода ставить ее. А запрещение почти несомненно, как пишет мне обер-прокурор Синода Саблер, который уже внес рукопись в духовную цензуру и внесет потом в Синод.
В итоге было получено разрешение на издание «Царя Иудейского» отдельной книгой, но на театральную постановку наложен запрет. Объяснение дано следующее: актеры не могут передать возвышенный характер великих событий, и «благотворное влияние драмы будет с излишком покрыто несомненным вредом». Константин Константинович не очень удивлен, но, безусловно, расстроен. Последняя надежда для него в этом деле – Николай II. И он пишет императору, которого в это время нет в столице, письмо, где просит его разрешить поставить драму если не для широкой публики, то хотя бы для представителей высшего света – в Эрмитажном или Китайском императорском театре. Пока ждет ответ, судьба «Царя Иудейского» занимает все его мысли.
В одном из писем он даже сравнивает судьбу своего произведения с судьбой гоголевского «Ревизора», который «по близорукому недомыслию цензуры не увидал бы сцены, если б не заступничество Николая I». Если же эта надежда получить высочайшее разрешение не оправдается, останется одно средство: перевести драму на иностранные языки и поставить ее за границей.
Наконец получен ответ от императора:
…Она (пьеса. – Авт.) произвела на меня весьма глубокое впечатление – у меня не раз навертывались слезы и щемило в горле. Я уверен, что видеть твою драму на сцене, слышать в красивой перефразировке то, что каждый знает из Евангелия – все это должно вызвать в зрителе прямо потрясающее чувство. Поэтому я всецело разделяю мнение Св. Синода о недопустимости постановки ее на публичной сцене. Но двери Эрмитажного или Китайского театров могут быть ей открыты для исполнения участниками «Измайловских досугов».
Итак, компромисс был достигнут.
Несмотря на ухудшившееся самочувствие и широко развернувшуюся политическую кампанию вокруг пьесы «Царь Иудейский», Константин Константинович начинает репетировать. Готовившаяся в Эрмитажном театре постановка стала большим событием в художественной жизни России – ведь впервые на подмостках должно появиться произведение, написанное на основе Евангелия. К тому же вопреки запрету православной церкви! Споры велись нешуточные. Но кроме похода правых против «Царя Иудейского» раздавались и голоса в его защиту. Например, известный театральный критик А. Р. Кугель писал 13 января 1914 года в газете «День»: «Разве это не прославление благочестия всеми силами культуры, почему же до сих пор это было под запретом?»
Великий князь выбрал роль Иосифа Аримафейского, который снял тело Спасителя с креста и положил его в высеченный для себя в скале гроб. Актриса Александринского театра Марии Ведринская вспоминала:
В этом вдохновенном исполнении была какая-то особая бестелесность: великий князь на сцене все время как бы молился… Именно он создавал на сцене незабываемую атмосферу почти церковного священнодействия.
Репетиции шли своим чередом, однако постановка по разным причинам задерживалась. Но в целом это пошло произведению на пользу: Константин Константинович неустанно правил текст, вносил в него уточнения, чтобы улучшить сценическое восприятие драмы зрителями.
Премьера «Царя Иудейского» состоялась в начале января 1914 года на сцене Эрмитажного театра. Многочисленные массовые сцены, пляски, сложные красочные декорации – все это способствовало пышности постановки. Музыка, написанная А. К. Глазуновым, имела огромное значение. Ее исполняли два оркестра – придворный и лейб-гвардии Измайловского полка. Особенное впечатление производил закулисный хор: вокал в соединении со словом.
9 января посмотреть спектакль приехал император Николай II. По воспоминаниям Марии Ведринской, «он был крайне взволнован всем виденным на сцене, хотя и старался казаться спокойным. Скрывая свое душевное состояние, он все время теребил свою перчатку, которая к концу вечера оказалась совершенно разорванной».
Несмотря на успех сценической постановки, вокруг драмы К. Р. «Царь Иудейский» долго еще продолжали бушевать страсти. Против пьесы резко выступали некоторые депутаты Государственной думы и члены черносотенной организации «Союз Михаила Архангела» во главе с В. М. Пуришкевичем. Главное их обвинение было в том, что в пьесе всуе упоминается имя Богочеловека. Полемика разгорелась и на страницах газет. Так, 29 января 1914 года в «Русских ведомостях» появилась статья «„Царь Иудейский“ и правые», а на следующий день в газете «Русское слово» – материал под названием «Поход правых против „Царя Иудейского“». Все это болью отзывалось в сердце художника – великого князя Константина Константиновича, отдавшего годы труда, талант и душу своему замечательному произведению. Но, как говорится, нет худа без добра. Первое издание пьесы, 10 000 экземпляров, было распродано за две недели, и сразу же было выпущено второе. Драму перевели на девять языков, и из-за границы стали приходить предложения поставить ее на сцене.
Конечно, наряду с критикой автор услышал и немало слов поддержки. Анатолий Федорович Кони, человек большого ума, уважаемый в культурных слоях российского общества, высокого оценил последнее произведение Константина Константиновича, ставшее вершиной его литературного творчества. Кони считал:
«Царь Иудейский» по справедливости может быть назван лучшим из произведений К. Р. Вылить в литературно-поэтическую форму строгие и часто лаконические повествования Евангелия, ничем не нарушив их целости и глубины, – заслуга перед родной литературой.
Особое, пожалуй, значение имело появление произведения, обращенного к духовному началу в человеке, непосредственно перед Первой мировой войной, когда, по мнению А. Ф. Кони, «общество чрезвычайно предалось разным суетным удовольствиям, когда все время у светского общества проходило в забавах, на скачках, в кинематографах, в игре на тотализаторе, в созерцании танго, в утонченных мечтах, поливаемых реками шампанского». Оно словно давало шанс очиститься от скверны. Многие думающие люди оценили это, читая книгу. Но вот постановка драмы К. Р. на публичной сцене так и осталась под запретом. Сначала – по настоянию Синода. А потом в России настали совсем другие времена – безбожные…
Лучшее произведение К. Р. и авторские комментарии к нему были досконально изучены Михаилом Булгаковым при создании одного из величайших романов русской литературы XX века – «Мастер и Маргарита». К счастью, связь времен не прервалась.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.