Глава четвертая Рядом с великими

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая

Рядом с великими

Переживая нарастание в России террора, размышляя о причинах, вызвавших его в обществе, великий князь Константин не может все же ограничиться мыслями о политике, чтением газет. Его душа устремлена к искусству, которое давно уже стало для него целым миром. В Мраморном дворце, где он чувствует себя в безопасности, Константин много и с удовольствием читает, музицирует и даже сочиняет романсы, рисует, слушает лекции выдающегося русского философа С. М. Соловьева, которые приводят его в восторг – «очень, очень хорошо».

Осенью 1879 года в Мраморном дворце проводился ремонт, и после него у юного великого князя наконец-то появилась своя половина, для которой он выбирает мебель по собственному вкусу.

В обновленных, красиво обставленных интерьерах так хорошо сосредоточиться на собственных мыслях и чувствах! Молодой человек ежедневно делает записи, подчас пространные, в дневнике. Анализируя то, что выходит из-под пера, он пытается найти свое место в жизни. Пока еще он наивен, не осознает глубины своей натуры, данных природой способностей. Понимает, что должен много и упорно учиться, чтобы достичь высот в творчестве, и интуитивно стремится быть рядом с людьми талантливыми, самобытными, тонко чувствующими. Один из тех, к кому в это время тянется великий князь Константин, – Достоевский.

Еще в девятнадцатилетнем возрасте он залпом прочитал роман «Бесы». А через несколько дней принялся за «Преступление и наказание». Перед ним открылся неведомый доселе мир – чердаков и подвалов, дешевых меблированных комнат, опустившихся людей. По сравнению с окружавшей великого князя с самого рождения роскошью и семейным благополучием все это показалось ему чем-то нереальным, рожденным фантазией автора. И вот состоялась первая встреча – на обеде у любимого кузена, великого князя Сергея Александровича среди прочих гостей оказался и Федор Михайлович Достоевский.

Молодой человек продолжает читать и анализировать многие сочинения знаменитого писателя. Вечер за вечером он посвящает знакомству с романом «Идиот», повестью «Бедные люди». Свои переживания от прочитанного Константин, как обычно, поверяет дневнику. 6 августа 1879 года он записывает:

Мне так странно было грустно, следя за лицами, выведенными в этой повести, мне хотелось узнать, где во всем свете такие люди есть и помочь всем им.

Когда же в 1879 году в журнале «Русский вестник» стали, одна за другой, появляться главы романа «Братья Карамазовы», в среде столичной интеллигенции началось нечто невообразимое! Об этой книге спорили – до хрипоты – как о никакой другой. Причем споры эти вспыхивали не только в студенческой среде, в мрачных холодных комнатушках, но и в великосветских гостиных, даже в великокняжеских дворцах. Например, в Мраморном, где историк Н. Бестужев-Рюмин принялся однажды читать вслух главы из нового романа Достоевского. 25 сентября его ученик свидетельствует:

…Спор поднялся ожесточенный, ум за разум стал заходить, кричали на всю комнату и ничего, конечно, не разобрали. Что за огромная сила мышления у Достоевского! Он на такие мысли наводит, что жутко становится и волосы дыбом поднимаются. Да, ни одна страна не производила еще такого писателя, перед ним все остальное бледнеет.

Константину хочется встречаться с Федором Михайловичем вновь и вновь, беседовать о жизни, литературе, постигать с его помощью вселенскую мудрость.

В феврале 1880 года он встречается с Достоевским и Владимиром Соловьевым в гостях у знаменитой петербургской певицы и композитора Ю. Ф. Абаза, жены министра финансов.

В этот период Константин Константинович продолжает знакомство с произведениями ставшего любимым писателя. Роман «Преступление и наказание» он называет одним из «лучших и глубоких произведений» русской литературы. А следующая запись – 26 февраля – посвящена непосредственно личности писателя:

Я люблю Достоевского за его чистое детское сердце, за глубокую веру и наблюдательный ум. Кроме того, в нем есть что-то таинственное, он постиг что-то, чего мы все [не] знаем.

20 февраля 1880 года в столице произошел очередной террористический акт. Народоволец И. Млодецкий покушался на жизнь генерал-губернатора М. Лорис-Меликова, «бархатного диктатора». Власти отреагировали на происшедшее стремительно и беспощадно, на 22 февраля по приговору военного суда была назначена казнь И. Млодецкого. Достоевский, считавший терроризм одним из проявлений нравственной болезни русской молодежи, относился к нему резко отрицательно. И все же пошел посмотреть на казнь преступника.

В дневнике Константина появляется подробная запись рассказа Достоевского об увиденном в этот день, и оценка услышанного великим князем:

Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого: мне это не понравилось, мне было отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела; но он объяснил мне, что его занимало все, что касается человека, все положения его жизни, его радости и муки… Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным. Федор Михайлович объясняет это тем, что в такую минуту человек старается отогнать мысль о смерти, ему припоминаются большей частью определенные картины, его переносит в какой-то жизненный сад, полный весны и солнца. И чем ближе к концу, тем неотразимее и мучительнее становится представление неминуемой смерти… Мне так грустно стало со слов Федора Михайловича, и возобновилось прежнее желание испытать самому последние минуты перед казнью, быть помилованным и сосланным на несколько лет в каторжные работы. Мне бы хотелось пережить все эти страдания: они должны возвышать душу, смирять рассудок.

Такие мысли выдают в великом князе натуру очень чистую, глубокую – такую, которая высоко поднимается над обыденностью. Они – та благодатная почва, которая даст толчок к развитию прекрасной поэзии.

Константин не раз приглашал Достоевского в Мраморный дворец, там устраивались интереснейшие литературные вечера. В узком кругу близких к великому князю людей, любивших писателя и ценивших его талант, Федор Михайлович читал главы из романа «Братья Карамазовы». Причем читал так проникновенно, что вызвал у своих слушателей слезы.

Эти два талантливых человека тянулись друг к другу, испытывали обоюдную симпатию. Но, как это ни покажется странным, подчас расположение Достоевского к великому князю Константину Константиновичу вменялось ему в вину. Находились люди, которые считали эту зарождавшуюся дружбу связью писателя с правительственными кругами. На самом же деле Федор Михайлович испытывал искреннюю симпатию и привязанность к художественно одаренному молодому человеку, который чутко реагировал на все прекрасное в искусстве. И наконец, ему было просто приятно, как и любому творческому человеку, встретить искреннего почитателя своего таланта. К тому же сам писатель, прекрасно разбиравшийся в людях, увидел зорким взглядом в молодом человеке дар поэта. Об этом свидетельствует в дневнике Анна Григорьевна Достоевская, которая очень тепло пишет о великом князе:

Это был… юноша, искренний и добрый, поразивший моего мужа пламенным отношением ко всему прекрасному и родной литературе. Федор Михайлович провидел в юном великом князе истинный поэтический дар.

А сам Константин Константинович всегда с особым душевным волнением вспоминал о встречах с великим русским писателем, признаваясь: «Мало мыслителей, которые бы приходились мне так по душе, как Достоевский». Федор Михайлович сумел затронуть самые сокровенные струны его души. Иначе не написал бы человек, всю жизнь проживший в прекрасных дворцах, так проникновенно о его героях:

Отчего это у Достоевского всегда выводятся люди не как все, а какие-то необыкновенные, не то больные, не то сумасшедшие, а вместе с тем их чувства и мысли так нам знакомы и близки?

Такой отклик может вызвать лишь слово гения.

Большое влияние на формирование личности юного великого князя оказал в тот период еще один замечательный русский писатель – Иван Сергеевич Тургенев. В 1880 году он приехал в Санкт-Петербург из Парижа и был желанным гостем в кругах не только художественной интеллигенции, но и революционно настроенной молодежи. Его рады были видеть в разных домах, в том числе и в Мраморном дворце. Правда, не все его обитатели. Константин Константинович с нетерпением ожидал встречи с писателем, находившимся в зените литературной славы, а вот великая княгиня Александра Иосифовна даже не вышла из своих покоев, чтобы поприветствовать его. А все потому, что была убеждена: Тургенев – «красный».

Это предубеждение имело негативные последствия – в Мраморном дворце Тургенев действительно не имел успеха. Вот что записал после встречи с писателем Константин Константинович:

Вчерашний вечер с Тургеневым расстроился, он несколько раз подвергался подозрениям в революционном направлении… Эти предположения вовсе не основательны.

В симпатиях к революции Тургенева подозревали отнюдь не только в великокняжеском дворце. С опаской относилась к писателю и столичная полиция. Власти были недовольны тем, что на встречах с читателями публика устраивала ему овации, многие возбужденно выкрикивали слова восхищения. Дошло до того, что для выступления Тургенева в Литературном фонде понадобилось специальное разрешение полицейского начальства.

Великий князь Константин на все эти недоразумения старался внимания не обращать. Для него Тургенев был непререкаемым авторитетом в области искусства. Это подтверждает история, которая произошла с картиной А. Куинджи «Ночь на Днепре». Иван Сергеевич, оказавшись в мастерской живописца, одним из первых увидел только что законченное полотно. И тут же «пришел в восторг», как свидетельствует находившийся там вместе с ним Я. Полонский. 14 марта 1880 года великий князь пишет в дневнике, что на вечере у графини Анны Комаровской, служившей гофмейстериной у его матери, Тургенев с восторгом рассказывал собравшимся о последней работе Куинджи:

…он так художественно ее описал, что мне захотелось непременно самому сличить рассказ с оригиналом. Вчера мы… поехали отыскивать мастерскую Куинджи… еле-еле нашли… проходив с четверть часа по разным закоулкам. Она находится под самой крышей… Сам Куинджи… не знал меня и смотрел с некоторым удивлением, тем более что, верно, не ожидал найти любителя искусства под морским мундиром. Впрочем, он очень учтиво пригласил нас в мастерскую и поставил перед своей картиной. Я как бы замер на месте.

Картина просто околдовала, заворожила Константина. Ведь ничего подобного раньше в русской живописи не было! Вот как великий князь описывает охватившие его в эти минуты чувства:

Я испытывал такое ощущение, выходя на возвышенный холм, откуда вдали видна величественная река, освещенная луной. Захватывает дух, не можешь оторваться от ослепляющей волшебной картины, душа тоскует… Я сказал Куинджи, что покупаю его дивное произведение, я глубоко полюбил эту картину и мог бы многим для нее пожертвовать. Весь день потом, когда я закрывал глаза, мне виделась эта картина.

Итак, юный ценитель высокого искусства купил у Куинджи его прекрасное полотно. И не смог расстаться с ним, даже когда отплывал в кругосветное путешествие на фрегате «Герцог Эдинбургский». И вот картина вместе со своим законным владельцем отправилась почти в двухгодичное плавание. Но такому повороту событий воспротивились многие ценители русского искусства. Был среди них и Иван Сергеевич Тургенев, который очень беспокоился о том, как бы шедевр не повредили морские соленые испарения. Он сумел убедить великого князя хотя бы на некоторое время оставить картину на суше. В итоге замечательное произведение Архипа Куинджи в течение десяти дней было выставлено для всеобщего обозрения в Париже, в галерее Зельденмейера.

За несколько месяцев до предстоящего путешествия великий князь познакомился с еще одним блестящим представителем русского искусства – великим композитором Петром Ильичом Чайковским. Буквально с первой же встречи Константин почувствовал, что перед ним родственная душа. У него было такое впечатление, будто они «давно знакомы и даже дружны». Молодой моряк тут же стал уговаривать Чайковского отправиться с ним в море, и тот был уже почти согласен – «очень сдается на наше предложение».

Сам же композитор после первой встречи с юным Константином, состоявшейся в Мраморном дворце, писал своему многолетнему другу Надежде Филаретовне фон Мекк, характеризуя великого князя:

Это молодой человек двадцати двух лет, страстно любящий музыку и очень расположенный к моей. Он желал со мной познакомиться… Юноша оказался чрезвычайно симпатичным и очень хорошо одаренным к музыке. Мы просидели от девяти часов до двух ночи в разговоре о музыке.

Однако совместное плавание двух людей, которые очень хорошо понимали друг друга, не состоялось. Возможно, Чайковский не был готов к многомесячному морскому путешествию, а может, причина оказалась в другом: Константин Константинович выражал в своем дневнике сомнение – «согласится ли начальство».

Во всяком случае, с первой же встречи стало ясно: у великого композитора и юного великого князя, обладавшего несомненным музыкальным даром, установились самые теплые, дружеские взаимоотношения, полное взаимопонимание. Началась длительная переписка, духовно обогатившая обоих.

Юный великий князь никогда не проходил равнодушно мимо значительных, ярких явлений в современной ему художественной культуре, особенно если они появились на российской почве. Он внимательно изучал все новое, интересное, хотя и не всегда соглашался со сложившимся общественным мнением. Даже совсем в молодом возрасте у него была своя точка зрения на ценность того или иного произведения, ярко выраженная позиция.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.