ГЛАВА 3 НА ДОРОГЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ СТАРИК
ГЛАВА 3
НА ДОРОГЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ СТАРИК
Когда Коуви, вскоре после увольнения Хьюза, тяжело заболел, жена его была уверена, что дела на плантации пойдут прахом. Но, как ни странно, этого не случилось. Скот был всегда накормлен; люди каждое утро отправлялись в поле; дрова распиливались и складывались в штабеля; бесконечная работа по сбору хлопка шла своим чередом.
Эмилии в жизни еще не приходилось видеть такой красоты. У них в горах не рос хлопок, и сейчас она глаз не могла оторвать от высоких зеленых стеблей с серебристыми коконами. Теперь, когда во дворе уже никого не пороли, Эмилия стала обращать больше внимания на все, что делалось вокруг. Она поймала себя на том, что следит за ритмичными движениями работающих негров, за взмахами черных рук, погружающихся в пышный белый хлопок. Однажды до нее долетели даже обрывки песни Все вокруг дышало миром. А мальчишка этот, Фред, так и прыгал по двору, словно жеребенок.
…Коуви кряхтел и ругался. Через некоторое время он утих и теперь сидел молча, скорчившись в кресле и глядя на стену.
Да, Хьюза он выставил за дверь, как решил, так и сделал. Но хлопот с ним было до черта. Хьюз самым серьезным образом собирался ехать в город за властями. Он бушевал: черномазый ударил его и должен быть за это наказан. Жеребенок с норовом! Он и в самом деле здорово огрел дражайшего кузена! В ту минуту Коуви едва сдержал смех. Однако, что ни говори, произошла немыслимая вещь: черный ударил белого. Вот ублюдок! Но если только люди узнают, что он, Коуви, не смог справиться с полоумным мальчишкой, которому едва стукнуло шестнадцать, все пойдет прахом. Никто уже не даст ему для укрощения ни одного раба. Вот почему требовалось замазать Хьюзу рот. Он и сам хотел уйти, но заставил Коуви выплатить ему жалованье за целый месяц вперед. А самое скверное, что он прихватил и ружье в придачу.
Хьюз божился, что ружья он тогда не нашел. Но Коуви твердо помнил, что вычистил его накануне и поставил в передней за дверью. Там оно всегда стояло, там оно было и на этот раз. И нечего рассказывать, что его взял кто-нибудь из дворовых. Ни один негр даже близко не подойдет к ружью. Нет, разумеется, оно уплыло вместе с Хьюзом, и придется в ближайшую поездку в Балтимор покупать новое.
К этому времени Коуви вполне убедил себя в том, что главным источником его бед был Хьюз. Взять хотя бы мальчишку капитана Олда. Ведь как спокойно он управляется с ним после ухода Хьюза.
Что касается Фредерика, то он отведал свободы — и до чего же это было хорошо! «Когда раба нельзя выпороть, — писал он много лет спустя, — то он уже более чем наполовину свободен».
И теперь Фредерик рассуждал, как свободный человек. Он докажет Коуви — а через него и капитану Олду — свою способность выполнять любые обязанности. Если он не понимал чего-то — он спрашивал. И не боялся больше. Ничего не боялся. Мало того, другие рабы стали поглядывать на него чуть не с благоговейным страхом. До сих пор он был всего лишь одним из звеньев той железной цепи, что приковывала их к страшной горе отчаяния. В их сердцах не было места жалости, души их были высушены, лишены надежды, тела обескровлены. Но вот они дожили до чуда! Они говорили об этом чуде снова и снова, согнувшись над своей работой. Они шептались о нем по ночам. Старики рассказывали о нем, шамкая беззубыми ртами, младенцы впитывали этот рассказ с материнским молоком.
И никто не догадывался, что это слово о чуде передавалось из уст в уста осторожно, потихоньку, и, наконец, по всему восточному побережью, в каждом поле и в каждой кухне стало известно о том, что произошло однажды утром на скотном дворе старого хрыча Коуви! И снова ожили предания, уже погребенные, казалось, навеки под лавинами горя и унижений.
До негров доходили смутные вести: кто-то «прорвался!» Следы, отпечатки ног вели на север, к Полярной звезде! И когда они шепотом толковали об этом, в тусклых глазах появлялся блеск и распрямлялись плечи.
Хорошая стояла осень. С этим должен был согласиться даже Коуви, который еле переползал из одного дня в другой. Урожай собрали богатый, и земля, которую он отвел под хлопок, обещала многое. Сомневаться не приходилось: хлопок — это дело. В будущем году он приобретет хлопкоочистительную машину и ничего другого сеять не будет. Но теперь предстоит огромная работа: взвешивать хлопок, паковать его в кипы и перевозить в город.
Силы медленно возвращались к Коуви. Одно время ему помогал Том Слейтер, однако Том не был силен в арифметике, арифметика же оказалась совершенно необходимой: ведь продувные горожане так и норовят тебя обсчитать!
Как-то воскресным вечером Коуви сидел на веранде, ожидая, пока стемнеет, чтобы можно было отправиться спать. Из-за дома показалась Эмилия с садовой лопатой в руке. Коуви ничего не имел против цветов, посаженных Эмилией. Эта лиловая грядка выглядела очень мило. Но не успела Эмилия нагнуться над цветами, как из-за дома вышел этот самый парень, Фред. Он остановился на почтительном расстоянии и поклонился.
— Вы посылали за мной, мисс Эмилия?
Коуви одобрительно прищелкнул языком. Говорят, что этот черномазый приучен к службе в доме. Манеры у него и в самом деле есть. Эмилия быстро выпрямилась и оживленно заговорила:
— Да, Фред, Я подумала, не можешь ли ты починить эту старую калитку! Какой толк в ограде, раз нет хорошей калитки!
Она показала на источенные червем доски, осевшие между парой подгнивших столбов. Фред повернулся к калитке и, прежде чем ответить, внимательно оглядел ее.
— Мисс Эмилия, — медленно проговорил он, — лучше я сделаю вам новую калитку.
«Черт побери!» — произнес про себя Коуви.
Эмилия была в восторге.
— А ты сумеешь?
— Да, мэм. Я сейчас ее измерю.
Коуви смотрел, как Фред торопливо пересек двор, извлек откуда-то кусок бечевки, ловко и точно отмерил на ней высоту столбов и расстояние между ними.
— Надо еще припустить немножко. Я сделаю калитку чуть пошире, чтобы не болталась. Я знаю, в сарае найдутся такие доски, — объяснил он. — Вот только разрешит ли мистер Коуви?
— О, я уверена, что разрешит.
И вот уже Эмилия направляется к нему.
Куда только делся прежний унылый вид его свояченицы? В последнее время она вроде перестала чахнуть и киснуть.
— Мистер Коуви, правда, хорошо будет, если Фред сделает новую калитку? Он говорит, что умеет. Совсем по-другому будет выглядеть двор.
Да, она определенно повеселела!
— Ладно, — пробурчал Коуви.
Фред сделал последние замеры бечевкой.
— Пойду погляжу насчет досок, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.
— Подождешь до завтра, — рявкнул Коуви. — Воскресенье еще не кончилось.
— Слушаю, сэр, — ответил Фред и исчез за домом.
Эмилия снова склонилась над своими цветами.
Настойчивая мысль пробивалась сквозь неповоротливые мозги мистера Коуви. «Будь я проклят, если черномазый нахал не говорил сейчас точь-в-точь, как эти шустрые городские молодчики! И как он измерял калитку! Наверняка считать умеет!»
Это была ошеломляющая мысль, заставшая его врасплох, потрясшая своей чудовищностью. Но когда ужас поутих, когда, так сказать, круги разошлись по воде, Коуви успокоился и стал размышлять.
Он припомнил рассказ капитана Олда о том, как юнца загубили городские родственники капитана, избаловали и обучили грамоте, так что он сделался чересчур уж умен и самоуверен.
— Выбейте из него эту дурь! — бушевал капитан Олд. — Пусть позабудет все начисто!
И Коуви обещал это сделать. «Ну что ж…»
Плантатор сидел совершенно неподвижно, и Люси, которая украдкой выглянула на веранду, решила, что он задремал. Она отошла, покачивая головой. «Бедный мистер Коуви. Он нынче сам на себя не похож». А Коуви все взвешивал и обмозговывал свою идею. На всех богатых плантациях имелись теперь смышленые и бойкие рабы, умеющие обращаться с инструментом, измерять и подсчитывать, даже покупать и продавать. Ему-то, разумеется, был ненавистен самый вид этих негров, которых он частенько встречал в городе. Но если такой невольник заводится у тебя самого на плантации — это совсем другое дело. Это все равно, что иметь собственного черного проповедника.
Последние красные полоски догорели в посеревшем небе. Некоторое время на нем еще маячили черные силуэты высоких сосен. Потом все слилось, и высыпали звезды.
Коуви встал, зевнул и потянулся. Завтра он выяснит, умеет ли Фред считать. Воскресенье еще не окончилось.
На следующий день Коуви приступил к делу — и без всяких тонкостей. Он вел себя неуклюже, грубо, деспотично. Фредерик подозревал, что ему готовится ловушка. Но отступать было поздно. Он сказал:
— Да, сэр, я смогу подсчитывать кипы.
Отныне Фред помечал мелом и пересчитывал кипы хлопка, отправляемые с каждым возом, учитывал вес пшеницы и овса, записывал длинные столбики цифр. И Коуви стал брать своего «счетовода» в город. Среди белых пошла молва о том, что «олдовский мальчишка» умеет читать и писать. До белых хозяев доносились и другие слухи — смутные обрывки забавной «болтовни черномазых». Но было во всем этом и нечто тревожащее. В наше время держи ухо востро! Ведь появился же Нат Тернер! И при этой мысли волосы у плантаторов вставали дыбом, словно от порыва леденящего ветра.
Срок службы Фредерика у Эдуарда Коуви истекал в первый день рождества 1834 года. Объездчик рабов отвез его на плантацию капитана Олда. Юноша вернулся в хорошем состоянии, но капитан встретил их обоих с кислой миной. Разговоры дошли и до его ушей, и он был уже предупрежден, что от этого невольника следует избавиться. Ведь недаром говорят: «Одна паршивая овца испортит все стадо». Капитан Олд не решался игнорировать советы своих всесильных соседей. Он владел куда меньшим числом невольников, чем они. Однако капитану не хотелось продавать этого юнца, пока нельзя будет взять за него полную цену, как за взрослого работника. Поэтому он договорился сдать мальчишку в услужение беспечному мистеру Уильяму Фрилэнду, который жил на красивой старой ферме в четырех милях от Сент-Микэлса.
Коуви гнал коня с бешеной скоростью, возвращаясь по грунтовой дороге от Олда. Он был в прескверном расположении духа. В этот же вечер он избил одного слабоумного негра до бесчувствия. Потом ворвался в дом и, не раздеваясь, грохнулся поперек постели. Люси не смела к нему подступиться, а Кэролайн не хотела.
Возвращение Фредерика на плантацию Олдов было настоящим событием для всех рабов. Малыши взирали на него круглыми от любопытства глазами, старики рассказывали ему о его бабке. Оказалось, что некоторые знали и его мать, другие вспоминали, как они с Фредом ели из одной кормушки под неусыпным надзором «тетки Кэти». Фредерик пришел как раз на рождество, и они могли угощать его вволю. Он видел выражение их лиц, ощущал их теплоту и радость. Впервые он заметил, что ему улыбнулась девушка. Хорошо жить на свете!
Ранним утром 1 января он отправился из Сент-Микэлса на плантацию Фрилэндов. Фредерику выдали новую одежду: брюки, куртку из реденького домотканого холста и даже пару тяжелых башмаков. Капитану Олду вовсе не хотелось, чтобы его раб, представ перед «аристократами» в неприглядном виде, опозорил своего владельца. Фрилэнды не были богаты, однако они принадлежали к числу первых семейств Мэриленда.
Фредерик знал, что жизнь его станет теперь легче.
Однако, бодро шагая в это утро по дороге, он спешил вовсе не потому, что думал найти в поместье Фриландов более зеленую траву и более тенистые деревья. Он шел и посвистывал, но вовсе не потому, что будет спать на кровати, а не на полу, и не потому, что пища его станет вкуснее и обильнее. Может быть, ему даже выдадут рубашку. Не в этом суть. Пара сильных коричневых ног несла его на плантацию Фрилэндов, но мыслями и душой Фредерик уносился гораздо дальше.
Обувь свою он держал в руке. Еще, может быть, понадобятся эти добротные, крепкие башмаки! Они помогут ему идти по острым камням, болотам, полям, пробираться сквозь колючие заросли. «Натрешь подошвы перцем, и собаки не найдут твой след!» Фредерик с удовольствием взбивал босыми ногами мягкий сухой песок. Он шагал энергично, оставляя глубокие следы на земле.
Ему встретился старик на возу, запряженном мулом.
— Куда идешь, паренек? — спросил старик.
— Ухожу я в далекий путь! — это прозвучало как песня.
Старик пристально всмотрелся в лицо Фредерика. Почти уже слепой, он знал, что дни его сочтены. Но ему хотелось увидеть лицо человека, произнесшего такие слова.
— Что ты сказал, паренек? — настойчиво переспросил он.
— Хозяин посылает меня на плантацию мистера Фрилэнда, — пояснил Фредерик.
— О! — старик ждал, что он скажет дальше.
Фредерик понизил голос, хотя вокруг не было ни души.
— А плантация у самого залива.
Старик дышал со свистом; казалось, воздух проходит сквозь сухой тростник.
— Благослови тебя бог! — И он двинулся дальше, погоняя своего мула.
Несколько часов спустя Эмилия обогнала того же самого старика. Она вызвалась съездить в город и сделать некоторые покупки для дома. Когда Коуви огрызнулся: все мужчины заняты, — она бодро заявила, что умеет править сама.
— Я ведь всегда покупала для Тома все, что нужно было, — напомнила Эмилия.
Коуви нахмурился. Он не любил упрямых и самостоятельных женщин.
Эмилия уговаривала сестру тоже прокатиться: прогулка будет на пользу. Но бедняжка Люси только сжалась еще больше и отрицательно покачала головой.
Дело в том, что Эмилия надеялась получить письмо на городской почте. А кроме того, ей надо было отправить свое письмо. Она опять написала двоюродному брату Тома, Джеку, жившему в Вашингтоне.
Том страшно скучал по Джеку, когда тот уехал из дома. В юности они вместе стреляли белок и кроликов, но Джек так и не пристрастился к землепашеству. Он всегда был немного шалым парнем. Джек и Тома уговаривал бросить ферму, покинуть горы. Но Том упорно стоял на своем — и вот он в могиле. Эмилии говорили, что она должна смириться, такова, мол, «божья воля».
Когда Эмилию стали одолевать сомнения на сей счет, она написала Джеку. «Почему умер Том?» — спрашивала она. И этот вопрос потянул за собой другие, множество других. Лист за листом покрывался ее размашистым почерком. Никогда еще не доводилось Эмилии писать таких длинных писем.
Джек ответил сразу. Но это было только начало их переписки. Он посылал ей газеты и книги. По мере того как Эмилия читала и перечитывала все это, изумление ее росло.
И теперь она подумывала уехать в Вашингтон. Поглощенная этими размышлениями, она проехала мимо старика на возу, запряженном мулом, не обратив на него внимания.
Да и старик не стал всматриваться, кто там едет. Его мул вежливо уступил Эмилии дорогу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.