Вступление в партию

Вступление в партию

— А не пора ли тебе, тезка, вступать в партию? Парень ты хороший, честный, развитой, общественными делами интересуешься, — сказал мне один раз Ф. Г. Князев в январе 1925 года. — Идет ленинский призыв в партию. 21 января будет первая годовщина со дня смерти В. И. Ленина, на заводе состоится торжественно-траурное партийное открытое собрание, — продолжал Князев, — будет прием в партию, так что подавай заявление.

Я давно уже думал о вступлении в партию, но считал себя еще недостаточно подготовленным и сильным для этого. Коммунисты же казались мне особыми людьми, кристально честными борцами против зла и несправедливости. Я вспомнил призыв ЦК партии: «Все, кто покрепче, — в ряды ВКПб!» «Значит, и я могу быть полезным членом партии, раз меня приглашают вступить в нее в такое трудное для страны время?» — подумал я и спросил Федора Герасимовича:

— А как же быть с рекомендациями?

— Во-первых, я как член ВКПб с 1914 года, тебе дам рекомендацию, так как знаю тебя с 1920 года, вместе служили в Красной Армии; во-вторых, тебя будет рекомендовать наш парторг Иван Слюняев — балтийский матрос, партиец с 1918 года; и, в-третьих, рабочий-разборщик Александр Солнцев, член партии с 1920 года, да, кроме того, и беспартийные рабочие будут на собрании выдвигать тебя в ряды партии.

Я написал заявление, получил от названных товарищей рекомендации, и на собрании, посвященном первой годовщине со дня смерти В. И. Ленина, был принят в кандидаты ВКПб. Вместе со мною были приняты молодые рабочие: Алексей Сеземов — разборщик, Павел Ананьев — кишечник, Сергей Благинин — коптильщик и Алексей Кузьмин — бухгалтер. Все с годичным кандидатским стажем.

Я всегда относился к своей работе добросовестно, но теперь почувствовал необходимость принимать и в общественной работе самое активное участие. Вскоре меня избрали в состав завкома и поручили культкомиссию. Затем вместе с бухгалтером А. Кузьминым мы организовали регулярный выпуск стенной газеты «Волчок», в которой я помещал свои заметки и сатирические стихотворения.

В 1925 году начали открываться «трудовые сберегательные кассы» (так они вначале назывались). Я стал одним из первых вкладчиков в ближайшей сберкассе и стал горячо агитировать за них и вовлекать новых вкладчиков. Некоторым из моих товарищей коммунистов не понравилось такое мое рвение к сберегательному делу, и один из них, товарищ Степан Объедков, во время чистки партии в 1929 году даже задал такой вопрос:

— Ты, товарищ Кудрявцев, очень уж агитируешь за сберкассы. Люди говорят, что ты накопил уже целую тысячу Что ты хочешь делать с деньгами — открыть свою лавочку или мастерскую и стать хозяйчиком?

Я ответил, что привлечение вкладов в сберкассы — дело большой государственной важности, что государство гарантирует тайну вкладов, но сам я могу сказать, что накопил четыреста рублей и потрачу их на одежду и обстановку комнаты, так как собираюсь жениться. Члены комиссии по чистке похвалили мои действия и мой ответ на вопрос и поставили меня в пример другим.

Но я опять немного забежал вперед.

Итак, я работал экспедитором, и эта работа мне нравилась. Другой я не хотел. Но примерно через год, когда завод стал выпускать больше продукции, кладовщику готовых изделий Александру Лукичу Цапугину, давно уже сменившему товарища Стильве, потребовался помощник, и на эту должность перевели меня.

Александр Лукич был тоже ярославец, тоже старый знакомый руководителя завода Князева.

Он был на два года постарше меня и гораздо деловитее и оперативнее при отпуске изделий по ежедневным заказам от магазинов и столовых. Это был кристальной честности и преданности делу человек. Серьезный, доброжелательный и справедливый к людям. Я сразу крепко и надолго — на всю жизнь! — подружился с Лукичем. Мы настолько верили друг другу, что, уходя в отпуск, он без всякого взвешивания имеющегося в кладовой товара и составления акта оставлял кладовую мне, а я принимал ее, даже не требуя честного слова, и заменял его во время отпуска. Возвращаясь из отпуска, Лукич просто вставал на свое рабочее место и начинал работать. И так было несколько раз. И ни разу никакой недостачи или излишков. Все в порядке.

И так повелось, что, когда Ф. Г. Князев с женой Марией Андриановной раза два-три в году справлял праздники, Лукич с женой Анной Петровной и я всегда были среди их гостей. Непременными гостями в семейные или революционные праздники у Цапугиных всегда были Князев с Марией Андриановной и я.

Но вот года за два до консервации нашего завода Князева перевели руководить чугунно-литейным заводом, а на его место пришел Алексей Владимирович Владимиров, бывший заведующий небольшим 1-м Колбасным заводом, рабочий-выдвиженец с Путиловского завода, худощавый, небольшого роста, со строгим лицом человек.

Сначала он хотел сменить кое-кого из работников завода — и в первую очередь А. Цапугина и меня, для чего принял на работу двух своих близких родственников, но они не подошли на предполагаемые должности, и мы остались на своих местах. Но, будучи редактором стенгазеты, я стал неугоден Владимирову, и он из помощников кладовщика перевел меня в помощники закупщика, на должность, в которой я ничего не смыслил, да и душа к ней не лежала, так как я был удален и от завода и от коллектива, хотя и был член завкома. Отдельные коммунисты увидели в этом стремление Владимирова держать меня подальше от завода, да заодно и мой новый шеф, закупщик, был недоволен мною, и я был возвращен на завод, но уже не помощником Лукича, а весовщиком с меньшим окладом, хотя я и продолжал выполнять ту же работу. Теперь я уже не подменял Цапугина во время отпуска, а заменял председателя завкома во время его призыва в Красную Армию на лагерный сбор, а также и при уходе в отпуск.

В члены ВКПб я был принят в июле 1926 года. В это время в завкоме работала техническим секретарем довольно симпатичная двадцатилетняя девушка-комсомолка Аня Николаева. Наш парторг начал усиленно сватать ее за меня. И когда в завкоме он заводил речь на эту тему, Аня вспыхивала до кончиков ушей и опускала глазки.

Но Аня и я были разные люди. Я был старше ее на десять лет. Она любила танцевать, я совсем не умел не только танцевать, но и увлекать девушек забавными разговорами. Поэтому на заводских вечерах я никогда не был ее кавалером, хотя, кажется, я ей все же нравился и даже вместе ходили в кино и ездили летом за город. Я убеждался, что Ане жить со мной будет скучно, и не решался сделать ей предложение, а тут еще другие наши девушки указали мне на Анин один очень неприятный физический недостаток, и мне расхотелось делать ей предложение.

Впрочем, Аня вскоре и, видимо, ничуть не сожалея обо мне, вышла замуж за знакомого рабочего паренька с Тамбовской улицы и родила ему сына, а ее мужа призвали на военную службу.

Но это не все. В 1929 году казначей завкома, хроменький молодой бухгалтер, изобличил Аню в уголовном преступлении, она крупно жульничала с профчленскими марками и была исключена из кандидатов в члены партии и осуждена на год принудительных работ. Мне и другим товарищам душевно было жаль Аню.

Между тем с 1928 года началась первая пятилетка, в 1929–30 годах развернулась массовая коллективизация сельского хозяйства. Проходила она туго. Многие крестьяне отказывались вступать в колхозы, например, в нашем селе Парфеньеве даже такой бедняк, как В. Ф. Рудаков по прозвищу Вася Федин, бывший первый председатель сельсовета в 1918–19 годах, отказался от вступления в колхоз. Мне он объяснил это тем, что всю жизнь имел мало земли, а теперь ему на большую семью наделили много, так он и хочет быть порядочным хозяином.

Во многих местах ретивые головы загоняли крестьян в колхозы насильно, угрозами и репрессиями. В колхоз при вступлении надо было отдавать свой скот и сельскохозяйственный инвентарь и работать в подчинении председателя колхоза и разных бригадиров. Все это для крестьян было как нож острый. Чтобы не сдавать скот в колхозы, началось его массовое истребление и поедание крестьянами на месте. Очень скоро возникло затруднение с заготовкой мяса и свинины. Резко сократилось поступление на завод этого сырья. Стали делать колбасу из конины и верблюжатины, но очень скоро прекратилось поступление и такого сырья.

В августе 1930 года завод на неопределенное время закрыли (законсервировали). Вместе с основной массой рабочих, со своим старшим братом Иваном и другом Петром Коленкевичем, которые тоже успели поработать здесь продолжительное время, я опять остался без работы.

Было жаль расставаться с заводом, с его коллективом, с хорошими друзьями, но теперь мне было не страшно, потому что безработных в городе сильно убавилось, а к тому же я был не только член профсоюза, но и член партии, и надеялся, что райком партии не позволит мне долго быть безработным. Да и на сберкнижке еще были деньги.

Шесть лет работы на 2-м Колбасном заводе были светлым периодом в моей жизни, но и с него я уходил, к сожалению, неженатым!