IX. «Важнейшее дело»
IX. «Важнейшее дело»
А теперь послушайте историю удивительной судьбы «Группы „И“» — сильно сокращенный пересказ четырех объемистых дневников.
Группа прибыла в Лондон первого сентября 1943 года. Волнуясь, все предвкушали задание, ради которого их так поспешно перебросили в Европу. Напутствуя их, комендант лагеря говорил:
— Теперь покров тайны, который окутывал «Группу „И“», наконец спадет.
В Лондоне главнокомандующий приветствовал группу такими словами:
— Вас давно ждали, вы очень нужны.
А четыре дня спустя восьмерке сообщили, что теперь невозможно установить, кто отправил телеграмму, срочно вызывая группу в Англию. Придется им проследовать дальше, в Шотландию, где находятся «Армейские учебно-тренировочные курсы», и терпеливо ждать, пока это выяснится. Командование норвежских сухопутных сил — КНСС заверило, что капралами их можно сделать хоть сегодня, но в сержанты их произведут лишь после того, как рассмотрят всю документацию курсов.
В Шотландии снова пришлось сменить голубую форму ВВС на армейский защитный цвет. Туру присвоили номер. 5268. Получив оружие и необходимое снаряжение, группа попала в уединенный замок, где размещалась норвежская рота связи. Здесь им надлежало дожидаться команды из Лондона. А чтобы чем-то занять солдат, их по очереди посылали работать на фермах шотландских крестьян. Тур целый день возил навоз.
Через некоторое время их навестил один из бывших преподавателей группы. Он рассказал, что в Лондоне до сих пор невыяснено, кому подчинена «Группа „И“», и неизвестно, кто отправил телеграфный вызов. Но он сам видел бумагу от КНСС в адрес бригадного командования, в которой предлагалось произвести доверенное лицо группы Хейердала в сержанты, а остальных — в капралы.
«Группу „И“» разместили в казарме роты связи, к великой радости командира роты, капитана войск связи, у которого было вдоволь офицеров, но совершенно не хватало рядовых. В первые же дни Тура назначили работать в офицерской столовой.
Прошло два месяца, наконец один из преподавателей «Группы „И“» решил, что ожидание несколько затянулось, и попытался приподнять покров тайны, который по-прежнему окутывал группу. В разговоре с капитаном выяснилось, что предложение КНСС о присвоении званий восьмерке пришло еще месяц назад. Но нельзя же сразу целое отделение делать младшими командирами, тем более что они тут ведут жизнь курортников!
«Группа „И“» возмутилась. Ребята уже начали забывать, чему учились на курсах в Канаде, а Тур к тому же тревожился за семью, от которой не было никаких вестей. Его солдатского жалованья никак не могло хватить им даже на самое скромное существование в избушке, затерянной в лесах Онтарио.
В офицерской столовой появился постоянный штат. Освободившись от работы на кухне, Тур остался совсем без дела. Дневник становится однообразным:
«1. XI. Утром 30 минут длились занятия. Тема — вождение мотоцикла. После обеда лежал в казарме.
2. XI. Лежал в казарме.
3. XI. Утром 30 минут занятий по мотоциклу, потом лежал в казарме…
4. XI. Всю первую половину дня лежал в казарме, после обеда занимался тем же».
Так проходили дни и недели в старом замке.
«10. XI. Приказано нагрузить машину, но не нашли ее. Поэтому лежали в казарме всю первую половину дня и вторую — тоже.
11. XI. Велели сгребать листву вокруг замка, но так как граблей не нашли, несмотря на помощь офицеров, лежали в казарме до обеда и после обеда».
Но вот пришло распоряжение о переезде. «Группу „И“» переводили в Келлендер. Ребята прибыли в этот шотландский поселок, предвкушая перемены. Уж здесь-то они освежат в памяти полузабытую науку, а заодно получат свежее белье. Вот уже больше месяца они носили одну и ту же смену, потому что никто не хотел их ставить на вещевое довольствие. Но кроме места, ничего не переменилось. Слово дневнику:
«23. XI. Утреннее распоряжение: делать то же, что вчера. И мы всю первую половину дня лежали в казарме. Распоряжение на вторую половину дня: делать то, что делали с утра. Поэтому мы после обеда лежали в казарме».
Тур не мог больше выносить жизни лодыря. Чтобы хоть немного восстановить подорванную бездельем физическую форму, он начал совершать в свободное время длинные горные прогулки.
Затем капитан связи, а с ним и бездомная «Группа „И“» перебрались в университетский город Сент-Эндрюс. Здесь их разместили в Вестерли-Хаузе — просторном старом замке, где куча офицеров командовала небольшим отрядом солдат-связистов и саперов. В замке были широкие каменные лестницы и длинные коридоры с некрашеными дощатыми полами, и каждый день капитан назначал двух человек из «Группы „И“» мыть их. Не подметать, а именно мыть, потому что, если пол не будет влажным, уборки не видно. Вскоре весь замок пропитался затхлым, сырым запахом.
С неделю Тур болел, а когда он поправился, в «Группе „И“» назревало серьезное недовольство. Постоянные официанты были откомандированы в регулярные части. Поэтому ребят из «Группы „И“» поочередно посылали в наряд на кухню рядового состава. Скоро прикажут прислуживать и офицерам… Группа устроила совет в казарме. Все согласились, что дальше так продолжаться не может. Многое из спецкурса, пройденного в Канаде, уже забыто, и, если их скоро не пошлют на задание или хотя бы не наладят занятия и тренировки, будет совсем плохо. Надо что-то предпринять. И они постановили: если прикажут обслуживать офицеров, отказаться. Только так можно расшевелить КНСС. А все рапорты, посылаемые по инстанции, кончали свой путь в мусорной корзине капитана.
Взрыв произошел уже на следующий день, когда на утреннем построении рядовому Бейер-Арнесену приказали идти в наряд в офицерскую столовую. Он вытянулся в струнку и отказался. Сержант вытаращил глаза. Бейера вызвали к капитану. Капитан объяснил, что дежурство в офицерской столовой не наказание, а честь. Бейер стоял на своем. Бледный от ярости, капитан пригрозил вызвать военную полицию. Солдат не испугался.
Когда Бейер вышел от командира роты, туда зашел Тур. Доложил, что он, доверенное лицо «Группы „И“», хочет поговорить насчет отказа Бейера. Капитан обрадовался и попросил рядового 5268 Хейердала урезонить этого солдата, ведь не ребенок же он в самом деле, должен понимать, чем это пахнет. Тур ответил, что Бейеру двадцать семь лет, он вполне отдает себе отчет в своих поступках.
Капитан:
— Не в моей власти наказать его по заслугам, тут и власти командира бригады мало, дело будет передано в военный трибунал. Такой солдат нам не нужен. Попадем на фронт, я ему прикажу идти в атаку, а он откажется.
Рядовой 5268:
— Не откажется. Это вопрос принципиальный.
Капитан:
— Случись это в Германии, Бейер был бы расстрелян.
Рядовой 5268:
— По вашему, что же — нацисты для нас образец?
Капитан:
— Ну, что вы, ни в коем случае, но война есть война.
Рядовой 5268:
— Как бы то ни было, если Бейера накажут, мы все будем просить такого же наказания. Любой из нас отказался бы выполнить этот приказ.
Капитан:
— Мало ли что вы задумали, за это я не могу дать взыскания. А Бейеру хватило глупости не только подумать, но и сделать.
Рядовой 5268:
— А вы прикажите каждому из нас, мы все откажемся.
Капитан:
— Ну, нет, я не дурак, тогда у меня никого не останется…
Он сердито добавил, что никому не присвоит звания, а Бейер предстанет перед военным трибуналом.
После обеда «Группу „И“» послали сгребать листья вокруг замка. Затем пришел приказ об аресте Бейера. Он взял свой противогаз, каску, предметы туалета и отправился на гарнизонную гауптвахту.
Вскоре стало известно, что высланные из Канады бумаги «Группы „И“» пропали, и никто не знает, где они. Тогда Тур как доверенное лицо решил действовать. Бейер был знаком с сыном Оскара Торпа, занимавшего пост министра обороны в норвежском правительстве в Лондоне. И Туру пришла в голову одна идея. Он попросил разрешения посетить Бейера на гауптвахте. Ему отказали. Но тут случилось так, что двоим солдатам из «Группы „И“» приказали пойти в здание гауптвахты и провести там звонок. Вооружившись кусачками и проводом, Тур прошел мимо караульного прямо в камеру Бейера, взял у него записку на имя сына министра обороны и адрес. Получив увольнительную, он поехал в Лондон.
Лейтенант Торп тотчас свел Тура со своим отцом. Услышав избранные места из дневника Хейердала, министр был потрясен. Он заверил, что «Группу „И“» в самом деле готовили для очень важной задачи. Тут явно произошло недоразумение. Он лично переговорит с командующим сухопутными силами и с военным прокурором. Пусть группа пока не лезет на рожон. Тур еще не уехал из Лондона, когда получил письмо от Бейера, который сообщал, что выпущен по приказу свыше и до суда будет нести обычную службу.
Вернувшись в замок в Сент-Эндрюсе, Тур не увидел никаких перемен. Безделье продолжалось. В конце концов он убедил одного преподавателя попросить капитана, чтобы тот разрешил им освежить в памяти азбуку Морзе. Прошло пять месяцев с тех пор, как они занимались последний раз. Разрешение было получено, они устроили занятие и пришли в ужас. Тур не мог как следует передавать даже самой малой скоростью, принимал он тоже неуверенно. Дневник сообщает: «Подрывная работа, начавшаяся после Канады, оказалась слишком действенной. С этим нельзя мириться!»
В дневнике Тур снова и снова противопоставляет волоките, жертвой которой он оказался, боевые действия других норвежских подразделений. Его друзья из авиации давно уже воевали; отважно и умело действовали военные моряки.
А торговый флот! Министр иностранных дел Англии Иден высоко оценил его работу. Общее водоизмещение норвежского торгового флота составляло три с половиной миллиона тонн, он один перевозил сорок процентов нефти, потребляемой союзниками. Выступая по радио, британский адмирал Дикенс сказал:
— Мы потеряли много людей и кораблей. Поэтому вряд ли будет преувеличением назвать вклад Норвегии незаменимым.
И Тур спрашивал себя, почему ребят из «Группы „И“» не пошлют хотя бы радиотелеграфистами на торговые суда, если они никому не нужны в армии.
Но больше всего он мечтал о специальном задании в тылу врага в Норвегии. Ведь к этому его готовили. Там в Норвегии ребята шлют по радио союзникам важные сведения, взрывают немецкие склады и корабли, всячески противодействуют оккупантам. Сам президент Рузвельт, обращаясь к американскому народу, заявил, что, если кто-нибудь сомневается в воле демократий к победе, достаточно посмотреть на Норвегию — «побежденную и в то же время непобедимую». Равняйтесь на Норвегию!
А в «Группе „И“» все шло по-старому. Даже когда одного из ребят послали к саперам мыть уборную, которой связисты никогда не пользовались, приказ был выполнен беспрекословно: Тур обещал министру обороны, что ребята будут спокойно ждать. Двоих из восьмерки временно перевели в другое подразделение.
Перед самым рождеством Тура вызвали на допрос в военную полицию. Его спросили, продолжает ли «Группа „И“» отказываться обслуживать офицеров в столовой. Если да, всех обвинят в бунте, а это дело нешуточное. Тур ответил, что это не организованное выступление, просто каждый из членов группы в отдельности заявил о своем отказе. Так что они виноваты в такой же мере, как Бейер.
Как всегда, по утрам происходила поверка. Капитан связи не желал, чтобы его подчиненные выстраивались рядом с саперами, которыми командовал майор. Поэтому «Группа „И“» и еще два рядовых строились за замком. В сумраке вокруг здания гремели слова команды, точно речь шла о батальонах, а не об отделении в составе шести — восьми человек. Лейтенант докладывал капитану, капитан отдавал распоряжения и, светя фонариком, проверял, у каждого ли солдата есть синие и белые нашивки на рукаве, обозначающие род войск. Затем двух человек отправляли мыть лестницы, а остальные могли лежать в казарме. Дневник показывает, как Тур возмущался этим бездельем. Хотя офицеров было предостаточно, группа после отъезда из Канады ни одного часа не занималась физической подготовкой. «Мы разлагаемся заживо. С ужасом замечаю, что мне уже трудно заставить себя выйти на прогулку вечером».
Под Новый год Туру передали, чтобы он явился к капитану. Должно быть, какие-то новости…
Он угадал. Капитану пришла в голову светлая мысль. «Группа „И“» должна издавать свою газету, и Тур будет ее редактором. До сих пор он не слышал, чтобы у какой-либо норвежской части была газета. И вот теперь связисты должны выпускать свой орган, размножать его на ротаторе и рассылать всем частям. Капитан заметил, что передовую хорошо бы написать «порезче, с критикой», и вручил Туру первый материал. Это была статья о связистах, и начиналась она так:
«Мы делаем важнейшее дело, но о нас редко говорят. Это нас вполне устраивает, нам не до пустяков, но пусть все-таки люди помнят, что без нас не проходит ни одно сражение».
После этого Тур отправился в Сент-Эндрюсский университет и запасся стопкой книг. «Я снова принимаюсь за этнографию, так как очевидно, что вся наша подготовка пошла насмарку. Остальные проводят вторую половину дня по-прежнему, главным образом моют полы…»
«6. I. Весь день дежурил на кухне, время делил поровну между книгами по этнографии и мытьем жирных тарелок и грязных полов. Рядовой 1136 Хейердал, он же рядовой 2209, он же рядовой 5268 погиб и похоронен, завернутый в половую тряпку…»
Через две недели Тур на большом листе бумаги красиво написал «Самбандсбладет» («Листок связиста»), вручил его капитану и доложил, что редактор четырнадцать дней ломал голову, но так и не смог придумать ничего лестного о связистах, а потому текста нет.
Солдаты покатились со смеху, а капитан живо убрал лист с заголовком и предал забвению свою затею.
В это время Тур как член нью-йоркского «Клуба исследователей» получил предложение военного департамента США заняться военными исследованиями в Тихом океане. Одновременно ВВС сделали попытку вернуть себе ценных радиоспециалистов из «Группы „И“». Но армейское командование отказало — «самим нужны».
В феврале «Группу „И“» опять перебросили в Келлендер. Однажды их привели в большой зал с пылающим камином. Между столом красного дерева и камином стояли полукругом высшие офицеры во главе с командующим сухопутными силами. Когда двери закрылись, генерал взял слово, причем говорил он неожиданно мягко и примирительно. Назвал «дело Бейера» пустяковым делом, которое, к сожалению, приняло серьезный оборот. Отметил значение безоговорочной дисциплины, но подчеркнул, что «Группа „И“» состоит из прекрасных людей с исключительно высокой специальной подготовкой. Все предыдущие начальники отзываются о них чрезвычайно одобрительно.
Группа никогда еще не слышала такой похвалы.
Генерал договорился с прокурором, как уладить дело. Если шестерка покается, они получат лишь условное наказание. Отбывать его им не придется, разве что они опять в чем-нибудь провинятся.
Поддержанные остальными, Бейер и Хейердал заявили, что согласны. Целью «Группы „И“» было довести до сведения начальства, какое творится безобразие, и они этого добились.
Генерал заметно обрадовался и в заключение пожелал группе успеха в выполнении необычайно интересной и увлекательной задачи, которая им предстоит.
В тот же день «Группу „И“» временно расформировали и членов ее распределили по находящимся в Шотландии норвежским ротам горных стрелков. Тур и Рюлле попали в Первую горнострелковую роту в Долл-Кемпсе на шотландском плоскогорье.
Для Тура горнострелковая рота оказалась спасением. Офицеры здесь были толковые, они всячески старались подготовить солдат к настоящему делу. Особенно нравился Туру командир роты по прозвищу Тарзан. С неистощимой энергией он заставлял своих людей делать большие переходы по лесам и болотам, упорно их закалял. Любовь Тура к природе нашла себе выход. «Вот это жизнь, я снова чувствую себя человеком! Горы, походы, чистый воздух, простор!»
Занятия были довольно утомительными. Многие солдаты жаловались, хотя за спиной у них было почти четыре года тренировки. Постепенно Тур восстановил превосходную форму, у него даже хватало сил в свободное время одному ходить в далекие горные походы. Дневник этой поры полон описаний. Вот типичная запись «культурного дикаря»:
«Меня ожидало настоящее приключение: в одном месте я остановился, вдруг учуяв на плато запах теплокровных животных. Долго смотрел кругом, но видел только причудливые прямоугольные развалины, каких немало на склонах. Однако я не сдавался и в конце концов разглядел четырнадцать оленей, которые стояли метрах в пятистах от меня, на поросшем вереском косогоре».
Однажды во время утренней поверки после команды «смирно» командир роты суровым голосом зачитал грозный приказ КНСС. Двести вышколенных солдат вытаращили глаза, услышав, что рядовой 5268 Хейердал приговорен к шестидесяти суткам ареста условно за то (тут командир роты сделал выразительную паузу), что отказался подавать в офицерской столовой. Несмотря на команду «смирно», равнение нарушилось. Кое-кто откровенно ухмылялся. Туру показалось, что командир роты с трудом сдерживает улыбку. Тут же последовала команда «вольно».
Вскоре после этого «Группе „И“» было снова приказано собраться вместе, на сей раз в замке Тиреглес-Хауз возле Дамфриса. Сюда пришли из Америки ящики с аппаратурой для группы. Шестеро наказанных тешили себя мыслью, что наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Приехали еще военные преподаватели, и при маленькой «Группе „И“» оказался многочисленный комсостав: один капитан, два лейтенанта, пять фенриков[2] и четыре сержанта — итого двенадцать начальников на шесть рядовых. Да еще было два гражданских инженера. Командование надумало сформировать новые курсы, чтобы уж были специалисты так специалисты.
С первой минуты возникли трения между двенадцатью начальниками: как командовать шестеркой, чтобы не нарушать субординацию. А тут еще кому-то пришло в голову вскрыть ящики с американской аппаратурой.
«Осторожно подняли крышки, и показалось содержимое… я не поверил своим глазам. Воевать с этим ломом! Ручки, даже целые приборы были сорваны и висели на проводках или вовсе отскочили. Конденсаторы, катушки, сопротивления — одни изогнуты и смяты, другие болтаются во все стороны… Винты и гайки гремели, перекатываясь в кожухах вместе с осколками фарфоровых цоколей и ламповых гнезд. Печальное зрелище!..»
Из Лондона вызвали еще одного эксперта. Он проверил аппаратуру, после чего, к великому огорчению «Группы „И“», все уложили обратно в ящики и сдали на «хранение».
В итоге на специальном задании «Группы „И“» поставили крест. Один из фенриков рассказал, что курсы перестраивают, чтобы выпустить радиотехников для норвежских широковещательных станций, которые пустят после освобождения страны. Тур возмутился. Он встал и заявил, что у него нет больше доверия к распоряжениям, касающимся «Группы „И“».
— Вам с вашим условным приговором лучше быть поосторожнее, — сердито заметил фенрик.
— Может быть, — ответил Тур. — А может быть не лучше.
Он угадал. Начальство вовсе не хотело, чтобы кто-нибудь из их шести подчиненных очутился в кутузке.
Только что прибывший в Тиреглес-Хауз начальник курсов лейтенант Рёрхолт оказался дельным офицером. Он был полон энергии и упорно старался вытащить «Группу „И“» из тихой заводи, добивался, чтобы их послали в дело. Лейтенант без конца ездил в Лондон, но все без толку.
А занятия шли своим чередом — «монтаж вибраторов, усилителей и осциллографов, мудреная теория и верчение ручек». Из Америки продолжали поступать ящики с негодной аппаратурой. Итого сорок пять ящиков. В конце концов Туру стало казаться, что он сам разваливается на части и у него из ушей сыплются винты, катушки и конденсаторы.
Как-то раз ему сказали, сколько стоила присланная для них искалеченная аппаратура. Одиннадцать тысяч семьсот девяносто четыре фунта стерлингов. Капля в море перед тем, что пожирала война. Но для Тура это было целое состояние.
Приехав в Англию, Тур с самого начала подал рапорт с просьбой, чтобы его жалованье и семейную надбавку выплачивали семье в Америке. И так как он перестал получать жалованье, то решил, что все в порядке. Но однажды ему вручили кипу бумаг со всевозможными печатями и подписями. Сверху лежал его собственный рапорт с заключением ротного командира на имя начальника хозуправления. Дальше — бумага из хозуправления генерал-квартирмейстеру, от генерал-квартирмейстера — в министерство финансов. На этой бумаге были штемпели: «Министерство обороны, 29 февраля. Вх. № 2153. Дело № 950» и «Министерство финансов, 2 марта. Вх. № 1453. Дело № 62-8». Следующая бумага, с двумя подписями, была министерством финансов 7 марта отправлена с приложением обратно генерал-квартирмейстеру, в Третий отдел. Дальше был подколот документ за тремя подписями из Третьего отдела генерал-квартирмейстера. Тут же подшит документ (с двумя новыми подписями и соответствующими номерами) от бригадного интенданта в Первую горнострелковую роту с заключением ротного начальства о том, что солдат Хейердал в настоящее время проходит службу в роте связи Н-ской бригады. Последней была бумага штабной канцелярии бригады на имя фенрика Хельсоса с распоряжением — вручить все эти бумаги рядовому 5268 Хейердалу, дабы он… подал новый рапорт!
Тем временем от Томаса Ульсена пришло письмо с известием, что Лив с детьми живут у него, причем Лив больна. Тур снова попробовал добиться, чтобы жене переводили его жалованье и скромную надбавку. Двадцать третьего мая он получил ответ. «Ротная канцелярия удерживает и сохраняет деньги, причитающиеся 5268 Хейердалу, но предлагает, чтобы он хранил свои деньги в армейской сберегательной кассе…» В это же время из министерства обороны пришло сообщение, что деньги Хейердала переведены в Общий отдел ВВС.
Прежде чем недоразумение выяснилось, произошло событие, которое вконец все запутало. Солдат «Группы „И“» произвели в капралы приказом, имевшим обратное действие с 1 мая. Сразу вслед за этим им же присвоили звание сержантов, и тоже с обратным действием, но с 1 марта. Второй приказ был подписан командующим сухопутными силами, однако командир бригады задержал его, показал случайно прибывшему в бригаду генералу и объяснил, что нельзя в мае производить в капралы солдата, который еще в марте произведен в сержанты. Генерал распорядился вернуть приказ по инстанции.
Услышав обо всем этом, лейтенант Рёрхолт не выдержал. Схватил подвернувшийся под руку стул и запустил его в стену так, что щепки полетели. Потом всех выгнал из комнаты.
Эти нечаянные анекдоты были неотъемлемой частью войны, и случалось так не только в норвежских подразделениях, а и во всех других армиях. Как-то позвонил один английский офицер и попросил выделить ему на день несколько норвежских связистов. «Группу „И“» отправили в Дамфрис и сдали под начальство капралу-англичанину. Вместе с пятью английскими связистами их повезли куда-то в глушь с заданием отрыть канаву в один фут шириной, один фут глубиной и длиной триста метров. Зачем? А затем, что там находилось стрельбище народного ополчения, и понадобилось соединить дежурного при четырех мишенях телефоном с огневой позицией. И так как речь шла о телефоне, это была задача для связистов. Причем пятерке англичан пришлось ехать через всю Шотландию, так как их подразделение стояло в Эдинбурге.
Когда команда прибыла на стрельбище, оказалось, что канава уже вырыта и провод уложен. Оставалось лишь засыпать его землей — всего на два часа работы. После этого «Группа „И“» позвонила в Дамфрис, чтобы за ней прислали машину. Несмотря на страшную нехватку бензина, доставка которого в Англию стоила жизни не одному норвежскому моряку, приехал огромный грузовик. Он отвез англичан на вокзал, чтобы они могли сесть на эдинбургский поезд, а потом проделал около ста пятидесяти километров, чтобы доставить в Тиреглес-Хауз «Группу „И“».
Перед отъездом группы со стрельбища капрал-англичанин проверил линию. Она не работала: обрыв.
— Ну нет, мы не будем откапывать провод, — заявил капрал.
— Для этого есть линейные надсмотрщики.
Когда Тур получал увольнительные, он в одиночестве бродил по шотландским горным плато. Они напоминали ему горы Норвегии, и тогда он чувствовал себя великолепно. Однажды он пересек Шотландию от края до края; в другой раз дошел до самой северной оконечности. Прошел также через весь Уэльс с севера на юг.
Наконец настал день, которого все так ждали.
«6. VI. Стоя в радиолаборатории, я чертил „правильно установленную антенную мачту“, как вдруг радио на английском, французском, норвежском, голландском, фламандском и датском языках загремело: „Высадка началась!“ Наконец! Союзники высадились в Европе, а я рисую картинки, как ставить антенную мачту!»
Три дня спустя «Группу „И“», которая теперь состояла сплошь из сержантов, придали английскому подразделению, чтобы она помогала радиотелеграфисткам, державшим связь с разведчиками в тылу врага, принимать и передавать шифровки.
А в сентябре, после двух долгих лет, потраченных впустую, учебную группу официально расформировали. Офицеры вернулись в армию, сержантам предложили выбирать между службой в армейских подразделениях связи и так называемыми рискованными заданиями. Тур предпочел последнее и тотчас попал на новые курсы, на которые англичане набрали представителей разных наций. Но на этот раз все было явно всерьез. Он отдал занятиям все свои силы и способности, и на экзаменах получил высшую оценку — довольно редкий результат среди сдававших.
Вернувшись в Англию после пробного секретного задания в Шотландии (оно тоже входило в экзамен), он писал в дневнике:
«25. Х. Появился просвет, и становится все более рискованно вести дневник, потому что наконец-то дело как будто принимает настоящий серьезный оборот».
«29. Х. Сижу дома у Бьёрна Рёрхолта в Лондоне. Всю ночь кругом грохотали фау-снаряды. Мы с Бьёрном решили скооперироваться и при первой возможности вместе отправиться на дело… На этом кончаю дневник, ведь его единственной целью было закрепить те моменты нелепой истории „Группы „И““, которые память могла и не удержать…»
Война продолжалась. За четырьмя дневниками, посвященными «Группе „И“», последовал еще один, написанный мельчайшим шрифтом, отчасти шифром, отчасти на полинезийском языке. Он позволяет восстановить ход событий после того, как была распущена «Группа „И“».
Снова судьба и военные власти позаботились о том, чтобы упрятать Тура в старинные английские замки в старых запущенных парках. Один из них был настолько засекречен, что его туда привезли в темноте, и он так и не узнал, что это за место. Замок фигурировал под кодовым номером «52», и все. Здесь обучали ребят секретной службы, готовили парашютистов и диверсантов для работы на оккупированных территориях. Они были из разных стран, но все одинаково рвались в бой.
Обучение диверсантов включало прежде всего шифровальное дело и всестороннюю тренировку, чтобы люди умели выходить из трудных положений, давать отпор и сами нападать. На ходу спрыгнуть с автомобиля… Применять жестокие приемы… Бесшумно атаковать вражеские посты… С отвращением Тур учился убивать часового ножом в спину, стрелять в него из бесшумного пистолета, ломать ему руки, ноги и шею или выдавливать глаза двумя пальцами. И всей душой надеялся, что никогда не придется использовать эту науку, что его вклад в победу будет совсем другим.
Завершали обучение парашютные курсы при одном из аэродромов в Западной Англии. Тур прибыл туда вместе со своим другом лейтенантом Рёрхолтом, который был уже опытным парашютистом. Сперва теоретические занятия, потом они стали отрабатывать приземление, как правильно падать на бок. Дальше были прыжки с помостов и вышек.
И вот настал день, о котором курсанты думали с тревогой, — день первого прыжка с самолета. Ночью Тур то и дело просыпался; при одной мысли о предстоящем внутри все сжималось… Вдруг им снова овладеет страх высоты! Он утешал себя мыслью, что другие тоже боятся. Один знающий человек говорил ему, что есть два рода парашютистов: те, которые признаются, что им страшно, и те, которые не признаются.
И вот он стоит на аэродроме вместе с семью примолкшими товарищами. Они надевают ранцы и слушают оглушительный рев прогреваемых моторов. Открылась дверца в кабину, и они вошли, сознавая, что назад пути нет.
Самолет взлетел. Прошли над деревней, ее сменил волнистый ковер зеленого леса со светлыми прогалинами. Замигали сигнальные лампочки, послышалось:
— Внимание!
Они заняли места по обе стороны люка в полу.
Тур должен был прыгать вторым. Сидя у люка, он смотрел на медленно уходящие назад леса и луга.
— Приготовиться!
Вдруг на душе стало спокойно. Первый номер спустил ноги в люк, подвинулся на самый обрез, и взгляд у него стал напряженным.
— Пошел!
Парашютист разжал руки и исчез. Тотчас Тур занял его место.
— Пошел!
Он оттолкнулся руками, вытянул их по швам, как оловянный солдатик, и стрелой полетел вниз. Скорость росла, в ушах свистело и гудело, живот втянуло под грудь так сильно, что стало трудно дышать.
В эту секунду фал, соединявший его с самолетом, натянулся и раскрыл ранец. Из него вырвалась длинная сосиска, потом она превратилась в зонт. Стропы, на которых висел Тур, дернулись, и стремительное падение прекратилось. Словно пойманный чьей-то сильной рукой, он поплыл под облаками. Теперь можно и осмотреться. Тур успел заметить самолеты, прежде чем они нырнули в тучу, потом перевел взгляд на других парашютистов, которые парили неподалеку, будто грибовидные облачка. Медленно покачиваясь на длинных стропах, он ощутил под ложечкой щекотание, памятное еще по детским качелям во дворе дома. После тошнотворного падения в пустоте — такое блаженство…
Но долго радоваться не пришлось. Снизу — сперва медленно, затем все быстрее и быстрее — приближались лес и холмы. Он едва успел принять правильную стойку и потянуть соответствующие стропы, чтобы приземлиться косо. Миг — и горизонт стремительно сузился, ступни, затем бедро, затем плечо ударились о землю. И Тур заскользил по траве, дергая замок, чтобы освободиться от лямок.
Еще два дня — еще два прыжка, и оба прошли гладко. А на четвертый раз едва не случилась беда. Разучивали новый прыжок, к ногам подвешивали тяжелый мешок со снаряжением. Начало прыжка было обычным. Но потом… Почему-то рывка не последовало, Тур продолжал падать, и земля внизу кружилась юлой. Что-то неладно! Он посмотрел вверх. Парашют не раскрылся полностью, стропы переплелись. Тогда он стал лихорадочно дергать их, а земля продолжала вертеться и приближаться с ужасающей быстротой. Вдруг снизу донесся усиленный мегафоном голос:
— Мешок! Мешок!
В два счета Тур отвязал мешок. Но падение не замедлилось. Наконец парашют раскрылся, и почти в ту же секунду он всем телом ощутил сильный толчок, от которого почернело в глазах. Прошло несколько минут, прежде чем он смог встать и освободиться от парашюта.
Последний учебный прыжок был ночным. Они знали, что поле будет освещено двумя фонарями и главная трудность — об этом их особо предупредили — определить расстояние до земли. Тур больше всего опасался этого испытания, потому что в темноте он видел совсем плохо. По чести говоря, он не ожидал, что его допустят до прыжков. Но когда проверяли зрение, его выручил старый прием — он надавил пальцами на уголки глаз. И комиссия признала его годным к строевой службе, категория «I-а».
И вот Тур сидит в самолете и думает о том, что остальные ребята видят гораздо лучше его. Надо пока закрыть глаза, чтобы переход от освещенной кабины к темноте был не слишком резким. Только садясь на обрез люка, он на миг осмотрелся. Еще несколько секунд — и он уже падает в ночи. Теперь Тур открыл глаза. Над ним на фоне звездного неба чернел широкий зонт парашюта. Он чувствовал себя словно парящая с ветром птица. Кажется, там, далеко внизу, видно два фонаря… Он думал об одном: сколько осталось до земли? Когда она опрокинется на него?
Вдруг на фоне горизонта проступило что-то вроде деревьев. Тур потянул за стропы. И приземлился так мягко, как ни разу не приземлялся днем.
А вот его товарищам не повезло. Прыгая в ночь из освещенной кабины, они теряли ориентировку. Кто поломал себе кости, кто ушиб позвоночник. Бейера из «Группы „И“», который вместе с Туром должен был отправиться на «рискованное задание», отвезли в больницу с переломом обеих ног.
Перед заданием Тур получил увольнение. Он доехал поездом до Солсбери. Его давней мечтой было увидеть Стоунхендж, загадочное мегалитическое сооружение древних солнцепоклонников — врытые вертикально в землю огромные тесаные камни, которые образуют два круга.
Добравшись до места, он увидел, что камни огорожены колючей проволокой. Рядом расположился военный лагерь. Вот некстати! Сидя на обочине, Тур смотрел на колоссы, которые неподвижно стояли в нескольких стах метров от него, будто охраняли какую-то непостижимую тайну. Вряд ли он нанесет ущерб союзникам, если применит полученные навыки, чтобы проникнуть в обетованный Стоунхендж…
В канаве, портя весь вид, лежали раздавленные картонные коробки. Как только стемнело, Тур, захватив несколько коробок, пополз к ограждению. Накрыл колючую проволоку картоном, протиснулся сам и протащил за собой рюкзак и спальный мешок. После чего все так же ползком продолжал двигаться к цели. Осторожно, медленно — спешить некуда.
Вечер был прохладный, выпала роса. Над вздымающимися к сумрачному небу голыми камнями висел широкий серп луны.
Видимо, положенные на стоящих по кругу столбах, каменные плиты первоначально создавали сплошное кольцо на высоте четырех-пяти метров над землей. Там, где эти перекладины сохранились, казалось, что стоят огромные ворота. Удивительная конструкция, полная какой-то первобытной мощи, простая и красивая… В середине круга лежала пятиметровая плита из песчаника — «алтарный камень». Его гладкая озаренная луной поверхность была словно ложе какого-нибудь незримого божества, олицетворяющего тайну, охраняемую кольцом окаменевших исполинов. Сев на алтарь, Тур достал из рюкзака свои припасы и основательно закусил. Потом расстелил на камне спальный мешок.
Несколько часов он пролежал под луной, впитывая источаемую землей и камнями странную атмосферу чуждых забытых верований. Он пытался представить себе ту пору, когда Стоунхендж был полон глубокого смысла для людей. Движимые глубокой верой, будто им одним ведомо, что ожидает человека в загробном мире, они издалека доставили сюда эти исполинские плиты.
Высоко в ночном небе пронесся какой-то светящийся предмет и нарушил его размышления. Может быть, один из этих страшных снарядов «Фау-2», которые превращают в развалины целые квартары Лондона?.. В конце концов Тур уснул. Он проснулся, когда утренняя заря окрасила камни в розовый цвет, и ощутил небывалую радость. Солнечные лучи, просочившись между двумя огромными стояками, упали на него и на алтарь. Хорошо… Тур почувствовал себя запоздалым отпрыском солнцепоклонников, несчетные поколения которых приветствовали здесь возрождение дня, возрождение жизни.
Румяное солнце висело еще, совсем низко над волнистой равниной, когда Тур протиснулся обратно сквозь заграждение и поспешил на станцию, чтобы успеть на первый поезд. В Стоунхендже он лишний раз убедился в том, чему его давно научили лес и горы: хочешь по-настоящему узнать какое-то место, побывай там не только днем, но и ночью.
На парашютных курсах Тур видел лихих ребят из многих стран. Как-то утром за завтраком его взгляд задержался на широких спинах в кожаных куртках, и мысли сразу перенеслись на другой конец земного шара. Снова он был на Фату-Хиве, на усеянной черепами ритуальной площадке в долине Омоа. За соседним столом сидели его современники, у них были те же убеждения и те же враги, что у него, но на куртках белой краской нарисованы черепа по числу бомбовых налетов, совершенных на Германию. У кого два, у кого три, а у самого боевого летчика черепа были нарисованы в полтора ряда.
Туру стало неприятно. В Южных морях никто из островитян теперь не хвастался количеством добытых черепов. Старик Теи Тетуа лишь однажды, еще в детстве, отведал человеческого мяса во время какого-то ритуала. А подлинная охота за головами, когда воины вешали себе на шею ожерелье из черепов или складывали их грудой у своего ложа, даже у самых примитивных племен, какие он встречал, была давно пройденной ступенью. И вот его современники, его товарищи по оружию, сменившие лук и стрелы на бомбометатели, занимаются тем же. Последний крик мужской моды в двадцатом столетии — рисунок черепа, обозначающий бомбовый рейд… Нынешний охотник за головами летит высоко в небе, он не видит своих жертв и не может собрать скальпов. А если бы мог?.. Сколько мужчин, женщин, детей за каждым нарисованным черепом?
В эти дни Тур не раз встречал норвежцев, вернувшихся с тайного задания в Норвегии. Исчезнет парень на месяц-другой, потом, глядишь, опять он в лагере. И все, что о нем известно, — выполнял какое-то опасное задание в тылу врага. У Тура появилось много новых друзей, но настоящих имен их он не знал.
Его познакомили с лейтенантом, кавалером множества орденов. Это был невысокого роста, худощавый человек, но четкие черты лица и упрямый рот выдавали прямую и на редкость волевую натуру. Через несколько лет им суждено было вместе участвовать в одном из самых удивительных послевоенных приключений: в экспедиции «Кон-Тики». Лейтенанта звали Кнют Хаугланд, это он обеспечивал радиосвязью группу, которая в феврале 1943 года подорвала в Рьюканской долине установки, дающие «тяжелую воду». Как известно, союзники придавали огромное значение этой диверсии, целью которой было не дать немцам первым создать атомную бомбу.
Хаугланд только что вернулся из Норвегии с очередного задания. Он сидел со своей радиостанцией в центре Осло, на чердаке родильного дома. Немцам удалось его запеленговать. Полиция и гестапо окружили здание, но Кнют пробился сквозь кольцо и ушел.
Не трудно представить себе радость Тура, когда этот испытанный солдат спросил, согласен ли он лететь с ним на задание. Их сбросят над лесами Нурдмарки, недалеко от Осло. Тур будет инструктором связи при штабе Отечественного фронта.
Лондонское начальство одобрило этот план, но ход событий опять поломал все расчеты.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.