Глава четвертая,
Глава четвертая,
где рассказывается о первых экспериментах в подвале Института нормальной физиологии и открытии «эффекта Джуны», сочиненных по этому поводу стихах, а также об огорчениях, доставляемых испытуемой в атмосфере застоя и безгласности, царивших в 1982–1983 годах; о долгожданной встрече с президентом АН СССР и его письме, которым был вознагражден автор за терпение и настойчивость; о первой публикации, где академики выражали благодарность феномену, и последовавших вслед за тем опровержениях, реферате «Академия и лженаука», в коем выражалось сомнение в наличии чувства юмора у автора, а также о чудесных исцелениях, когда совсем не до смеха…
Откликнувшись немедленно на зов «Приезжай скорее!», я поспешил к Джуне и застал ее чрезвычайно возбужденной, собиравшейся впервые посетить «свою» лабораторию. И хотя слово свою беру в кавычки, все же, положа руку на сердце, нужно признать, что если бы не Джуна, то еще не скоро бы подобная лаборатория появилась. Да и появилась бы она вообще?! Она возникла только после ее приезда в Москву, и довольно быстро. Ни один день ее жизни не прошел без забот о «своей» лаборатории. Всех, кого только могла, она «мобилизовывала». Каждый помогал, чем мог: один содействовал тому, что вопрос обсуждался в инстанциях, другой помогал приобретать аппаратуру, третий шел на прием к должностному лицу и так далее, всего уже не упомнить, не пересказать. В общем, тому, что именно 25 ноября 1982 года, а не, скажем, 1990 года, в лабораторных условиях началось изучение феноменов, мы во многом обязаны неутомимой самоотверженной Евгении Ювашевне.
Сели мы в машину, вместе с фотографом Дмитрием Чижковым, поехали в центр, прокладывая маршрут. Никто у дверей института не встречал. По длинному коридору подвала мы подходили к дверям, на которых стоял номер 78. К встрече все приготовили: термовизор, акустический ящик, экранированную камеру и еще какие-то сложные приборы. Был готов чай и булки.
Все стояли на местах. В медицинском кресле восседал раздетый до пояса испытуемый, атлетического сложения и артистической внешности молодой физик, сотрудник лаборатории. На цветном экране термовизора появилась в красках грудь атлета, окрашенная в сине-зеленые цвета. Джуна подошла к испытуемому и как обычно стала водить рукой вокруг головы, плеч, груди, не прикасаясь к телу. Медленно, но заметно цвета на экране начали меняться – синие позеленели, зеленые – порозовели, а в некоторых местах стали краснеть, что означало: температура на поверхности тела возросла. Особенно покраснело у испытуемого в области горла и ключицы.
– У тебя хронический тонзиллит и переломана ключица, – продиагностировала, глядя на экран термовизора, Джуна, радуясь, как ребенок. Это же открытие! – Можно делать объективный диагноз, экран все подтверждает…
– Разве это не так?
– Чувствуешь, как идет тепло, прилив крови к ногам? – спросила Джуна у сидящего в кресле, продолжая работать.
– Чувствую, – ответил довольно атлет-физик, не склонный к излишней серьезности. – И голова стала тяжелая, как после похмелья, – добавил он, характеризуя собственное ощущение, очевидно, хорошо ему знакомое.
Потом Джуну провели в экранированную комнату. Попросили на этот раз воздействовать не на человека, а на прибор. Я не видел, что это за прибор, войти в комнату из-за тесноты оказалось невозможно. Но на маленьком экране осциллографа, находившегося перед входом в камеру (я о нем уже упоминал, он размером с экран автомобильного телевизора), появилась яркая светящаяся линия. Она плясала, всплески волн разной амплитуды меняли свое очертание. Мне ясно было только одно – фиксируется какая-то энергия, и она, эта энергия, все время меняется. Джуна ощущала ее силу и, сидя в клетке, говорила:
– Вот сейчас пойдет сильнее.
И действительно, линии на экране повели себя более активно, чем когда она говорила:
– Сейчас будет меньше!
Потом начали третий эксперимент. Для этого Джуне пришлось забраться в какой-то стоявший у стены ящик. И хотя она гибкая, в ящик забиралась с ворчанием, и было ясно, что второй раз упросить ее «войти» в этот объем не удастся.
Потом фотографировались, пили чай, хорошо заваренный в колбе. Затем – не знаю, входило ли это в программу опыта – атлет-физик выставил перед экраном термовизора кисть руки. Пальцы заняли весь экран. И снова, но только быстрее, цвета под воздействием рук Джуны изменились. Почти вся кисть, пальцы покраснели. Долго не поддавался Джуне указательный палец, но и он минут через пять потемнел, точнее, покрылся красными пятнами.
– Да ведь это эффект Джуны! – заметил кто-то из наблюдателей.
Перед входом в лабораторию
Под впечатлением от происходившего на моих глазах в подвальной лаборатории, где делались первые открытия в области изучения феномена Джуны, я написал:
Феномен «Дэ»
Обнаружен не МВД.
Прогремели века-поезда,
Прежде чем признано – «Да»!
Был этот «Дэ» всегда,
И у странствующего Христа,
Что руками водил неспроста;
И у Месмера-врача,
Что едва избежал палача,
Академий проклятье влача —
Развенчал его факультет…
Оказалось, обычный навет.
Значит, от Рождества
Скоро две тысячи лет
Ошибалась ученая каста,
Вынося приговор свой – нет. Баста!
Не гипноз и слепая вера
Отличали страдальца Месмера,
Врачевателя-пионера,
У него – особая мера,
Ему б только приборчик Ампера,
В адвокаты ему б Вольтера!
В медицине новая эра
Могла бы начаться с Месмера.
Но сегодня лишь сказано – «Да!».
Феномен таился всегда
В движеньи целительных рук,
В поле радости,
В поле мук.
Академия наук,
А ЭН ЭС ЭС ЭС ЭР
Измеряет людей типа «Дэ»,
Что не делал никто и нигде…
Ложь в окно, правда – в дверь!
На экране все видят теперь
Свет и тепло рук,
Слышат в них ультразвук.
Хочешь, как прежде – не верь.
Термовизор, хоть глух и нем,
Докажет истину всем:
Что не фокус и не гипноз,
Что не мистика, и не – психоз.
Но скажите вы мне всерьез:
Кто тот «Дэ»?
Говорили о нем: или-или,
Иногда вдруг в газетах хвалили,
Только чаще публично хулили.
Знать, не ведая, что творили.
«Дэ» – то Джуна Давиташвили.
Та, которую столь бранили
И давно не раз схоронили.
А теперь она явно друг
Академии знатных наук.
Старший научный проказник,
На твоей улице праздник.
Вечером того же дня академик Ю.Б. Кобзарев пришел в подвал, и ему показали записанный на видеопленку опыт. Он увидел, как грудь и кисть наливаются кровью, краснея на глазах. Джуне требовалось минут десять, чтобы оказать свое воздействие. Температура при этом поднималась на несколько градусов. Потом поверхность тела начинала остывать, но совсем не так, как если бы нагревали кожу рефлектором. Она остывала как бы изнутри.
Меня интересовало, что скажет Юрий Борисович об опыте с Джуной:
– Видели ли вы на экране, как меняется картина? – спросил я академика.
– Видел, – сдержанно ответил Юрий Борисович. – Кое-что она показывает. Есть некоторая специфика, которой нет у обычных людей. Это нагрев необычный. И у Кулагиной то же самое происходит. Это не тепло идет, а нечто другое. Что-то такое, что воздействует, как горчичник. Между прочим, эффект горчичника тоже никто не знает должным образом, эффект этот не изучен.
– Доложат ли об этом президенту?
– Нельзя же по каждому поводу докладывать. Нужно в этом явлении сначала разобраться…
Ждать, пока физики разберутся, я не стал. А послал президенту короткую записку: «Не далее, чем вчера, в одном из институтов Академии наук СССР Джуна, воздействуя на руку испытуемого, увеличила ее температуру на несколько градусов за десять минут. При желании Вы можете увидеть эту картину на термовизоре. Эксперимент записан на видеопленку».
Второй эксперимент в подвале состоялся 9 декабря. В тот же вечер, а опыт начинался после обеда, часа в четыре, пришел в подвал куда-то спешащий профессор, озабоченный и хмурый.
– Ну как, – спросил шутя я, – нагревается?
– А нагревается ли? – ошарашив меня, ответил профессор. И добавил в полном отчаянии уже мне знакомую фразу:
– Зачем мне все это нужно? – показав глазами на Джуну и суетившегося возле нее с аппаратом фотографа. – Брошу все и уеду на Волгу.
И сдержал слово – уехал в тот же вечер.
А я на следующий день отвез президенту большие фотографии, сделанные в подвале у экрана термовизора, где была изображена Джуна и испытуемый. Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать… И приложил записку:
«Посылаю фотографии, сделанные во время эксперимента с Джуной в лаборатории Академии.
Во время ее воздействия рукой температура тела менялась на глазах, что записано на экране термовизора, в чем вы можете убедиться сами. Были и другие опыты. Моя заметка с учетом ваших замечаний также находится у вас на столе. Прошу принять меня по этому поводу.
Лев Колодный.
3 декабря 1982 г.».
Из экспедиции Академии спешу к телефону. И слышу:
– Мне академик Котельников говорил не далее как сегодня, что Джуна ничего не показывает, что отличало бы ее от людей…
Теперь, по истечении нескольких лет, цитируя свои дневниковые записи, я понимаю, что президент, вице-президент и все физики, причастные к начавшейся работе, по всей вероятности, пытались обнаружить дискуссионные «биополя», либо, наоборот, получить скорее подтверждения, что таковых нет и не может быть. Меня же, нефизика, волновало совсем другое: лечит Джуна или нет, засвечивает пленку или нет, экстрасенс или нет, оправданы ли ее притязания или нет, наконец, права ли она и я вместе с ней или нет?! Или правы те, кто твердит о фокусах и шарлатанстве? Вот чем объясняется мое поведение, поступки и слова в споре с таким оппонентом, как президент Академии.
– Но разве греть рукой на расстоянии на несколько градусов каждый может?
Казалось бы, убедительно. Президент не спешил, однако, в подвал лаборатории, где так наглядно наблюдался «эффект Джуны», а собирался в очередную командировку, на сей раз на Урал, пообещав взять в дорогу переданные ему мои материалы и прочитать их в дороге.
Президент уехал.
* * *
На следующий день позвонил профессор, как обычно, в полночь, и сделал выговор:
– Ты везде ходишь, говоришь. По-видимому, нас прикроют. Снимки твои гуляют по Москве. Вице-президент в бешенстве. Джуну уволят. Вот к чему все это привело. А президент в ярости. Загубил ты дело. Академики рассказывают анекдоты, видят во всем этом ахинею. Я этим делом больше не занимаюсь. Неужели все кончено?
Но трубку профессор не бросил:
– Потерять все можно быстрее, чем получить. Сегодня все научные дела делаются без шума, – поучал он меня. – Скажи Джуне, чтобы фотопленку уничтожила и никому больше не посылала.
– Приезжайте, но без фотографа!
Чем всех расстроили невинные фотографии? Не успел я прийти в себя от выговоров профессора, как раздался звонок доктора наук:
– Я потратил на это дело два года жизни! Что ты шумишь? Тебе тоже перепадет! Сорвал ты нам эксперимент. Джуна думает, что ей передали компанию ученых. Фотографии действуют на физиков как красный цвет на быка…
И Джуна выдавала на орехи столь же яростно, как и физики:
– Это моя работа, почему они не дают отзыв? Я не старший подопытный кролик, а старший научный сотрудник! Где бумаги? Это моя история, моя жизнь! Да, посланные мною фотографии наделали много шума. Но в руки президенту попали. Он их показывал ближайшим сотрудникам. Не знаю, что им при этом говорил, может быть, старый анекдот про тетушек и дух Льва Толстого.
…Неужели следовало тогда сидеть и ждать, не писать, не фотографировать, не звонить, не добиваться справедливости?… Но каким другим путем изменить общественное мнение, добиться гласности? Другого пути тогда, в конце 1982 года, я не знал.
Ничего о результатах опытов ни испытуемому «старшему научному сотруднику», ни мне, специальному корреспонденту московской газеты, не сообщали, никаких «отзывов» не давали. Молча встречали, молча провожали. Все выглядело так, словно ничего не происходило, вроде бы и эксперименты не проводились, вроде и подвала самого нет, и Джуна в нем ничего особенного не производит. Ну, машет руками, ну радуется, глядя на цветные картинки на термовизоре, как ребенок. Ну и пусть радуется, это ее сугубо личное дело. Молчание, выжидание, какая-то враждебность тяготила до слез.
– Брошу все, уеду, хотят меня уволить, ну и пусть…
В стенах лаборатории физиологов
На следующую пятницу, однако, был назначен третий опыт в подвале, физики просили настойчиво приезжать без фотографа, мол, он мешает чистоте эксперимента, не принято так: «Не нужно шума». Ни доктор наук, ни профессор больше не желали, чтобы я отправлял снимки президенту.
* * *
Однако у меня появилось предчувствие – вот-вот истина дорогу себе проложит. Опыты идут, снимки лежат на столе президента, там же текст беседы с «профессором Ю. Васильевым», там же увесистая книга «отзывов». Что-то должно произойти, раз с этими материалами президент познакомился.
Часов в шесть вечера позвонил в Президиум Академии наук СССР. На дворе стемнело, зима в разгаре. На календаре 23 декабря.
– Прочитал я ваши материалы, – тотчас включился в разговор президент. – Приезжайте…
– Когда?
– Сейчас.
– А пустят? Ведь уже трижды приезжал?
– Пустят, – заверил президент.
Через главный вход прошел в здание Президиума АН СССР. Время позднее. У кабинета президента, дверь которого расположена в углу парадного зала бывшего Нескучного дворца, ждут приглашенные на аудиенцию. Зал высокий, залит светом, со старинной массивной мебелью, расписным потолком. Неужели все наяву и Волк в самом деле шагнул через порог царского дворца на прием ко Льву?
Перед заветной дверью за маленьким столом располагается референт Наталья Леонидовна, вдохновившая меня летом написать басню. Как долго не допускала она меня к этим дверям! Я положил ей молча на стол визитную карточку. Она молча взяла ее.
Долго еще в эту дверь входили и выходили люди. Среди них я узнал вице-президента, который и слышать не желал, когда заходила речь о феноменах.
Это он недавно мне категорически заявил:
– Мы это не изучаем и не собираемся изучать!
Наконец я вошел в овальный кабинет, очевидно, самую малую приемную в этом бывшем царском дворце, которую по традиции занимают президенты Академии наук СССР. Мне очень хотелось рассмотреть обстановку знаменитого кабинета, но этого я сделать не сумел. Все внимание приковал сидящий за большим столом, придавленным книгами, бумагами, президент. Он предложил сесть и, ни слова не говоря, начал что-то искать в бумагах, довольно быстро нашел мою беседу с «профессором Ю.Васильевым» и возвратил ее мне. Кто вам дал интервью, кто такой профессор Васильев, я наводил справки в Высшей аттестационной комиссии – такого профессора нет? – негромко начал президент. Тон его голоса придал мне уверенности.
– За этим псевдонимом скрываются заведующий лабораторией и его шеф.
– Они нам известны?
– Да, но они не хотят огласки, опасаются реакции коллег и вашей тоже. Это заведующий лабораторией, доктор физико-математических наук Эдуард Эммануилович Годик и профессор Юрий Васильевич Гуляев, член-корреспондент Академии наук…
– Гуляева я хорошо знаю, – заметил президент и выразил готовность слушать дальше.
– Два месяца они работали над этим текстом. Но подписи не ставят, боятся. Страшатся огласки. Но разве наука и страх совместимы?
Говорю, а сам думаю, что же мне возвращает президент? Взглянул на текст. И увидел подпись президента. Черными чернилами он внес поправки, вычеркнув, к сожалению, фамилию Нинель Кулагиной, поскольку не видел ее. Но про Джуну все оставил.
– Можете печатать…
Спрятав заветную бумагу, вынул папку с давно припасенными на сей случай документами. Взял фотографии, сделанные в поликлинике № 36, где работала Джуна, снимок, сделанный корреспондентом «Огонька», когда удалось запечатлеть свечение рук и головы, а также несколько снимков Нинель Кулагиной, держащей на весу между ладонями пластмассовый шарик от пинг-понга, старые фотоснимки опытов с ней в университете… Никто их не смел публиковать.
И протянул все это президенту.
– Все это, – кивнул президент головой в сторону сборника с «отзывами» о Джуне, – главным образом идет через каналы психические. Психическая податливость людей все это может объяснить. И воскрешение Лазаря относится вот к таким же вещам, – добавил он и сам засмеялся своей шутке.
Честно говоря, мне было не до смеха.
– Конечно, Джуна помогает, я в этом не сомневаюсь, – продолжал президент, – но я не думаю, чтобы это могло стать серьезным направлением в медицине. Совершенно непонятно, может ли она передавать свои методы другому?
– Передает!
– Передает?
– У нее есть ученики…
– Не знаю, – ответил президент, – тот же самый Котельников говорит, что у Джуны ничего не обнаружено. Но, может быть, он пока более осторожен в своих выводах, чем вы…
Президент взял в руки большую фотографию, сделанную в лаборатории, когда начались опыты у термовизора.
– Ну вот, то, что вы показали на термовизоре, это ведь вещь такая – попробуйте со многими людьми поздороваться: у одного рука горячая, у другого холодная, у третьего – мокрая, а еще у кого-то – сухая.
– Но Джуна дает повышение температуры на несколько градусов!
Секунду подумав, президент на это возразил так:
– Если вы кому-нибудь скажете неприятную вещь, то от одного этого человек может покраснеть даже. И все отразится на экране так же, как в случае с Джуной. Так просто связывать все с температурой нельзя. Если сосуды расширяются от волнения, то они излучают тепло.
– Но телекинез волнением не объяснить.
Вот старый снимок: стол, магнит – самый обыкновенный, туристский, рядом с ним все, что оказалось под рукой тогда: спичечная коробка, сахар, спички. И я вот рядом с академиком Хохловым стою кудрявый, еще молодой. А за столом сидит Нинель Кулагина – знаменитая. И все эти предметы она двигала, магнитную стрелку раскручивала. Накрывали эти предметы стеклянным колпаком. Есть протоколы, их подписал Хохлов, есть фильм. А писать об этом нельзя. Фильм на полке пылится.
– Эту Кулагину и сейчас испытывали. Все довольны, она меняла электропроводимость воздуха, кажется, потом, вам докладывали, она луч лазера рассеивает…
Много говорил я в тот вечер про феномен Кулагиной: как, положив руку на мое плечо, обожгла его до красноты. Как ей достаточно бывает посмотреть кому-нибудь в затылок – на коже остается красное пятнышко. «Могу до волдырей!» – предлагает она.
– В шутку, вот, прижгла на расстоянии затылок вице-президенту Котельникову при первой встрече, чтобы не сомневался в ее талантах… – Какой это гипноз!?
– Вот протокол опыта Джуны с крысами. Они гипнозу человека не поддаются. Ставили опыт в Пущино, в Институте биофизики. Пригласили в клуб, а завезли к крысам. У одной крысы температура повысилась почти на градус. Это разве гипноз?
Вот этот-то протокол и вызвал самый пристальный интерес президента, несмотря на то, что был он без печати, оформлен не по полной форме, подписан единственным смельчаком – младшим научным сотрудником… Прочел президент все, что значилось в протоколе от начала до конца, а потом начал, как бы себя проверяя, вслух называть цифры температуры крыс, а их в протоколе – два столбца на двух страницах.
В кабинете стало тихо-тихо. Слышен был ход старинных часов.
Вспомнил я в тот вечер и Розу Кулешову. С закрытыми глазами читала она пальцами, локтем, даже предлагала показать директору Института неврологии, как читает заголовки, сидя на журнале. И чем все это для нее кончилось. Потом рассказал, как в Институте метрологии проверяли телекинез Кулагиной и все свели к тому, что, мол, она двигает предметы нитками, прячет магниты под одеждой, «в области груди».
– Это безобразие, – прореагировал президент.
Если бы меня тогда могли слышать феномены! В тот час я чувствовал себя их послом и говорил от их имени. Свободно все, что накопилось на душе.
А в заключение президент заметил: «Хорошо, что лаборатория занялась изучением Джуны. Пусть изучают». И пообещал побывать в лаборатории.
* * *
Я уносил домой не только текст «беседы с профессором Ю. Васильевым», завизированный главой Академии, но и письмо президента АН СССР.
С профессором Арсением Меделяновским в Институте нормальной физиологии имени П.К. Анохина АМН СССР
Вот оно (публикуется в моей книге впервые):
«Уважаемый т. Колодный!
Я довольно долго тянул с вашей статьей потому, что всякая публикация, тем более в партийной или комсомольской печати, серьезно возбуждает довольно широкие круги читателей и часто – побуждает их к каким-то действиям, о которых даже не думал автор статьи. Причем эти действия происходят не только в той области, которой вы посвятили свою статью, но часто в совершенно других. Ведь, например, какой-либо деятель, стремящийся в наши дни усилить влияние религии – а чудесные исцеления тысячелетия были ее важным для привлечения людей оружием, естественно, будет ссылаться на современные публикации «Комсомолки» и тем убеждать неверующих. Многие будут искать вокруг себя «экстрасенсов» – и наверняка всякого рода любители легкой наживы начнут «лечить», продавать всякого рода лечебные средства, на которые воздействовало «биополе» и т. д. Погасить такое воздействие печати на довольно широкие круги психически податливых людей очень трудно, а оно может приносить не только пользу, но чаще вред.
Так, например, недавно довольно широко, особенно среди молодежи, было распространено убеждение, что «инопланетяне» на «летающих тарелочках» зачастую появляются у нас. Их «все видели», «останавливалось движение», показывали места приземления инопланетян и т. д. Сейчас это течение пошло, кажется, на убыль. Не так уж давно существовало многолетнее увлечение спиритизмом, фотографировали «материализовавшихся» духов, как «доказательство» их существования и т. д. Я думаю, что всякого рода сектантская и религиозная деятельность в своей основе использует именно психическую податливость многих людей. Иногда это может быть полезно, а часто и вредно.
Поэтому нужно проявлять высокое чувство ответственности при использовании печати.
Я остановлюсь на вопросе о самочувствии лечащегося.
Болезни самой различной этнологии могут сопровождаться болями. Боль часто сигнализирует человеку о происходящем в его организме нарушении нормального функционирования. Устранение ощущения боли далеко не всегда свидетельствует об излечении болезни. Часто наоборот – применение болеутоляющих средств позволяет больному долго не обращаться к услугам медицины и приводит к тому, что болезнь принимает запущенные формы, и лечение ее затрудняется или даже может стать невозможным. Кроме того, отсутствие обычных для какого-либо заболевания болевых ощущений может затруднить диагностику. Конечно, часто для облегчения состояния больного медицина применяет болеутоляющие средства, и здесь есть одна важная особенность. Часто применение болеутоляющих средств (например, морфия и других препаратов) вызывает привыкание больного к ним. Во избежание этого, часто вместо морфия вводят чистую дистиллированную воду или любой нейтральный препарат, говоря, что это то обезболивающее средство, которое больному вводили раньше. И многие больные чувствуют, что боль утихает, хотя Д. Давиташвили тут нет. Это разрешенная и часто используемая врачами тактика. Это действие на болевое ощущение через психику. Шприц с иглой, чувство укола создает у больного чувство уверенности, что обезболивающее введено, а дальше он сам, его податливая психика исключает ощущение боли.
В случае Д. Давиташвили, как мне представляется, мы, скорее всего, встречаемся с группой явлений, стоящих ближе к внушению, передаче своего желания, команды больному и подготовке его к восприятию команд. Это достойно изучения научными методами. Это нужно делать без предвзятости, хорошо продуманно методически, конечно, комплексно.
Нельзя выхватывать какие-то единичные явления – в таких случаях они, особенно при неквалифицированном истолковании, могут только запутать дело…
Можно ли кого-либо научить методам Давиташвили? Многие ли люди имеют подобные свойства? При каких болезнях ее методы более эффективны, чем обычной медицины? Вот первые вопросы, ответы на которые необходимо получить прежде, чем можно будет высказать какое-либо суждение о том, следует ли распространять методы Давиташвили. В медицине, как нигде, вопросы внушения и самовнушения играют чрезвычайно большую роль – одни больные предпочитают гомеопатию, другие аллопатию, и по сути дела психика больного дает определяющий вклад в его ориентацию на те или другие принципы лечения, а иногда и на причины его плохого самочувствия.
Теперь о Д. Давиташвили. Я не считаю ее обманщицей и уверен в том, что после лечения у нее многие больные чувствовали себя лучше. Воздействие через психику больного, вероятно, во многих случаях может у психически податливых людей вызвать существенное улучшение самочувствия, снятие болевых ощущений. Я также думаю, что при этом может возникать и прямой терапевтический эффект – наша нервная система в результате воздействия через психические каналы может генерировать импульсы, упорядочивающие обмен веществ, улучшающие регулярные процессы и т. д. Возможно, что близкие к этим явления происходят при лечении иглоукалыванием и т. д. Я не могу себе представить механизм действия при инфекционных заболеваниях – микробы или вирусы должны быть хорошо приспособлены к изменениям в организме их хозяина, т. е. больного, иначе не могло бы быть устойчивых инфекционных заболеваний. Также не ощущается возможность механизма, способствующего уничтожению злокачественных опухолей. Однако, возможно, что временные ремиссии, аналогичные ремиссиям при химиотерапии, не исключаются, а улучшение самочувствия больного, снятие болей, видимо, возможно.
Воздействие на нашу нервную систему через психические каналы, то есть через головной мозг самыми разнообразными путями, влияет на организм – как известно из научной печати, вспышки света с частотой человеческих биоритмов могут у латентных эпилептиков вызвать приступ эпилепсии. Также у латентного эпилептика приступ может возникнуть при виде эпилептического припадка у другого лица.
У некоторых мужчин симптомы беременности жены вызывают тошноту, падение аппетита и даже боли в тазу! Явно, что это индуцированное внешними причинами и усиленное нервной системой объекта психогенное заболевание.
Поэтому нужно проявлять высокое чувство ответственности при использовании печати».
* * *
На следующий день состоялся третий эксперимент. В напряженной обстановке, без фотографа. На медицинском кресле возлежала тяжелобольная женщина. К телу ее подсоединили датчики. Воздействовала Джуна на носоглотку. Женщине при этом так сдавило голову, что она потом, после окончания эксперимента, признавалась: хотела опыт прервать.
В канун нового 1983 года, в номере от 31 декабря на четвертой странице «Комсомольской правды» под рубрикой «Возвращаясь к напечатанному» появилась моя многострадальная заметка, сообщавшая читателям, что феномен Джуны изучается.
Почему двух лет жизни стоила эта небольшая публикация в сто строк? Почему пришлось собрать на ней столько автографов, столько виз? Ведь в это же самое время одна за другой выходили статьи, судя по всему, без особых усилии и разрешении, где авторы высмеивали тех, кто пытался лечить руками, даже под контролем врачей в поликлиниках, как это уже начали кое-где практиковать.
Ответ на эти вопросы сегодня ясен, и его можно дать: потому что описываемые события происходили в самый разгар эпохи «застоя», в обстановке безгласности, сделавшей проблему экстрасенсов закрытой, чуть ли не тайной для каждого, кто шел против введенного в заблуждение общественного мнения, утвердившегося ложного единомыслия на сей предмет…
Не буду описывать всех волнений, пережитых накануне публикации. Предполагалось поместить ее в предновогодний день: чтобы не привлекать особого к ней внимания.
Что и было сделано. Свежую газету в полночь отвез Джуне, благо ее квартира находилась тогда рядом от редакции, у метро «Аэропорт». Там никто не спал.
Выпили мы по бокалу шампанского.
– Прочти, – попросила Джуна. Пришлось прочитать не один раз.
Молча слушала, внимая каждому слову, хотя давно знала каждую строчку наизусть.
– Это тебе, Джуна, подарок в свинцовых строчках…
Игорь Тальков обожал Джуну
Поэтический подарок преподнес ей в те дни Феликс Чуев. В его сборнике появилось стихотворение под названием «Женщине», с посвящением «Е. Давиташвили». Как видим, поэту пришлось прибегнуть к «военной хитрости». Мало кто знал, что под именем «Е.» и фамилией Давиташвили скрывается Джуна… Фигуры умолчания все еще продолжали стоять на своих местах вокруг «таинственного феномена».
Вот что писал поэт:
Рукой над розой женщина проводит,
Не прикасаясь к тонким лепесткам,
И чувствует по трепету в природе,
Что тянутся цветы к ее рукам.
Ладонями она их различает —
Ромашки, георгины, васильки —
Не глядя, гладит добрыми лучами,
Нечаянностью зрения руки.
Есть разный дар.
И можно невесомо засыпать
Землю тучами лучей,
Людей перетравить, как насекомых,
И шар земной останется ничей.
Но женщина – иное излучение,
Летящее от смелой доброты,
Пока ее настигнет изученье,
Она растит здоровье, как цветы.
Но женщина – спасение от боли,
Когда ланцету в тайну не пролезть,
Она своим выдергивает полем
Занозою застрявшую болезнь.
Теплом лучей врачуя от пожара
Усталый мир, она, пока он жив,
Стоит над головой земного шара,
Ему на темя руку положив.
– Мы победили! – ликовала Джуна, выдавая желаемое за действительное, поскольку до победы было еще далеко-далеко.
Сто строк правды были обнародованы.
В короткой заметке содержалось, однако, несколько принципиально новых моментов. Не кто-нибудь, а глава науки выводил Джуну, а вместе с ней всех других экстрасенсов из области предосудительной, из сфер мистики, фокусов, авантюр, где, как полагали, всем им место, в область науки, причем официальной, государственной, охраняемой законом.
Впервые в СССР заявлялось: феномены, прежде относимые к парапсихологическим чудесам и околомедицинским мифам, стали предметом изучения физики. Если президент делал это заявление с оговорками, не забыл упомянуть про свой скептицизм, а вице-президент высказывался нейтрально, осторожно, и понять его можно было двояко, группа авторитетных ученых высказалась однозначно: феномены – реальность. Наконец, профессор Ю. Васильев в лице Э.Э. Годика и Ю.В. Гуляева заявил, полемизируя, правда, инкогнито со своими коллегами, что не все физические поля изучены. Значит, следует ожидать открытий и здесь.
Редактору газеты «Московских новостей» я преподнес вышедший номер с таким двустишием:
Среди московских новостей
Мир не слыхал таких вестей!
В январе прошел еще один эксперимент в подвале. На этот раз перед Джуной расположили подопытную лягушку, распластав ее на подставке так, что было больно на нее смотреть. Джуна опять-таки обмахивала ее руками. А физиологи в эти минуты регистрировали состояние лягушки. Я при этом опыте не присутствовал, а зашел в лабораторию, только когда выносили, сделавшую свое дело, лягушку из подвала наверх, в Институт физиологии. Однако по сей день администрация института не решается сообщить о результатах экспериментов «лягушка – Джуна», хотя ставились они не один раз.
Даже не верилось, что больше не нужно никому звонить, никого убеждать, куда-то мчаться… Информация делала свое дело.
Те, кто годами выступал с речами и разоблачительными статьями, не верили своим глазам.
– Не может быть, чтобы президент так мог заявить. Вы извратили его слова… Вырвали их из контекста! – опровергал меня, придя в редакцию, профессор И.Т. Акулиничев.
– Писать о таких людях как Джуна вредно с «мировозренческих позиций», мистические секты, появившиеся кое-где, вербуют своих членов нередко потому, что те хотят узнать о «биополе». Нужно разоблачать все это, – доказывал профессор, не желая слушать о лаборатории, где взялись за дело физики с мировыми именами, способные отличить истину от вымыслов. Чего добивались опровергатели? Они хотели сорвать работу, прекратить как «лженаучную», закрыть с таким трудом созданную лабораторию.
Закрыть ее им не удалось. Но кое-чего они добились. В главном зале Нескучного дворца в Президиуме АН СССР состоялась вскоре встреча с журналистами. Каждому входящему предоставили пресс-справку под названием «Академия наук и лженаука», написанную членом-кор-респондентом академии М.В. Волькенштейном. Черным по белому в ней значилось:
«Иронические слова президента об экстрасенсах подаются в «Комсомольской правде» в искаженном виде, так что сейчас считается, что президент Академии наук это направление поддерживает».
Затем автор пресс-справки, известный специалист в области химии биополимеров, поднялся на высокую трибуну, расположенную в нескольких метрах от той комнаты, где академик А.П. Александров меня принимал, и заявил: – Телекинезом должны заниматься не ученые, а фокусники и криминалисты, чтобы разоблачить тех, кто дурачит людей.
За членом-корреспондентом поднялся главный ученый секретарь Академии наук академик Г.К. Скрябин, славящийся остроумием. Обращаясь к залу, подняв над головой руки, как это делают целители, он сказал, в частности: – Дело доходит до того, что Джуна работает в стенах академического института!
За столом председателя главенствовал вице-президент, утверждавший программу «Физические поля биологических объектов». Его подпись я видел. И молчал, как будто был не в курсе того, что происходит в одной из лабораторий института, которым руководит его коллега, другой вице-президент.
Как все это понимать?!
Да, прав академик Д.С. Лихачев: «В нашей научной жизни не все благополучно».
С места можно было только задать вопрос – и я воспользовался этим правом:
– Какое выступление президента имеет ввиду член-корреспондент Волькенштейн, не толи, что появилось в газете 31 декабря?
Зал затих. И еще я спросил:
– Неужели товарищ Волькенштейн думает, что в газете не понимают юмор? Не желает ли он посмотреть этот газетный текст в оригинале, подписанный президентом? Кроме его подписи, там есть еще подпись вице-президента и пяти академиков…
Зал не ожидал такого поворота. Смолкли голоса, под сводами Нескучного дворца я произнес монолог о телекинезе, заключив, что «товарищ Волькенштейн» его не видел, а говорит и пишет несуразности, в то время как те, кто видел телекинез, находятся в зале и молчат.
По иронии судьбы рядом со мной сидел профессор С.П. Капица, всем известный ведущий телепрограммы «Очевидное – невероятное», давным-давно державший Нинель Кулагину за руку, «мерявший пульс», во время показа в университете телекинеза. Я протянул ему текст с автографом президента, который он молча посмотрел и вернул. Очевидное – невероятное! Да, повернуть корабль общественного мнения одной заметкой в газете, даже опираясь на авторитет главы науки, не удалось. Но я не терял надежды, потому что подвальная лаборатория дело свое делала. Сотрудники ее обрабатывали результаты наблюдений, готовились к переезду в особняк в Старосадском переулке.
* * *
Весной состоялась премьера фильма «Юность гения». Просмотра было два. На одном Джуна была на экране всего около десяти минут. На другом – двадцать. На втором просмотре, где демонстрировался неофициальный вариант картины, она показывала свое искусство, точнее говоря, свою методику диагностики и лечения. Ради этого и стала сниматься. Это были как раз те кадры, которые по настоянию научного консультанта из фильма сократили под предлогом того, что методы Джуны пока еще «не проверенные».
Джуна летом увлеклась лечением глухонемых и слепых. У нее появился аппарат, которым она записывала на видеопленку свое воздействие.
Смотреть без волнения эти кадры нельзя. Хочу рассказать о нескольких исцелениях.
Две грузинские матери, плохо говорящие по-русски, привезли из Тбилиси детей-дошкольников, их имена Леван и Надия.
Мальчик стал все слышать и бойко сыпал слова, читал по-грузински, стал разговаривать с Джуной по-грузински, шалил. На одно ухо у него прежде была потеря слуха 100 процентов, на другое – 80. Практически глухой.
Леван – первый, кого Джуна излечила от глухоты в Москве после возвращения со съемок из Самарканда, где, как помнят читатели, она также вернула слух глухому.
Леван походил на сына Джуны, поэтому она уступила просьбам матери и начала сеансы, хотя сама поначалу не верила в успех. Мальчик оглох от удара по голове, о чем мать не знала. Следы удара Джуна обнаружила у него с левой стороны.
С Андреем Тарковским
Девочка оглохла после гриппа, когда ее лечили антибиотиками. Девочка кое-что слышала, а начала лечение со слуховым аппаратом. Джуна советовала матери больше не пользоваться аппаратом. Надия и без него уже слышала слова и повторяла их за Джуной. А на ухо ей тихо шептала: «Тэта».
Наконец, упомяну вкратце историю арабской девочки. Ее привезли в Москву из Саудовской Аравии, чтобы показать нашему знаменитому окулисту С. Федорову. Стали к нему в очередь. Один из знакомых Джуны привел девочку к ней. Она перестала видеть несколько лет тому назад, после того, как на нее рухнула дверь: в доме шел ремонт. Удар пришелся по шее. Девочка выздоровела, но ослепла. Возили ее в США, Испанию, к хирургам, на Филиппины, к известным целителям. Никто помочь не мог.
Спустя неделю я увидел такую сцену. Девочка разглядела руку Джуны и схватилась за нее. Она стала различать краски на ярком цветном платке. Когда ей показали гвоздики, сказала, что это красные цветы. До полного исцеления было еще далеко. Но оно началось. Увидела девочка и платье Джуны, хотя оно черное.
– Раз увидела черный цвет, значит, все будет видеть, – заверила Джуна. Девочка спела сочиненную ею песню:
Джуна, ты моя – жизнь,
Я тебя люблю.
Если ты не веришь —
Посмотри мне в глаза.
Глаза ее блестели и были прекрасны.
* * *
В конце лета вместе с руководителем программы Ю.В. Гуляевым встретились мы с министром здравоохранения СССР С.П. Буренковым. Он выслушал сообщения о перспективах приложения физических методов в медицине. Про Джуну сказал профессор под занавес всего несколько слов:
– Воздействие мы обнаружили.
И обратился к министру с просьбой подключить к делу врачей, чтобы они помогли отделить психотерапию от физики. По желанию Джуны профессор попросил, чтобы врачи с ней провели опыты по лечению эндартериита.
– Зачем сразу делать опыт на эндартериите, – удивился министр. – Можно что-нибудь и попроще взять. Может быть, вообще начать с крыс… Подключим институты, Академию медицинских наук.
И посетил лабораторию.
О результатах работы доложили председателю ГКНТ Г. Марчуку и председателю Госплана СССР Байбаков у, вдохновителям программы. Именно они заказывали музыку. Я не раз уже упоминал Николая Константиновича Байбакова и хочу объяснить, почему этот человек, казалось бы, далекий по своему высокому положению от экстрасенсов, проявил столь благожелательное к ним отношение, в частности, к Джуне. Совсем не потому, что она его лечила. Не было этого, хотя все зарубежные газеты так писали. Дело в том, что он всегда проявлял интерес к новаторам в области медицины, построил, например, лабораторию в Тбилиси, в Грузинском ботаническом саду, где в начале шестидесятых годов кандидат биологических наук Н.А. Кахеладзе стала, причем успешно, лечить некоторые кожные болезни, в частности, облысение женщин, детей. Сам же он от облысения не страдал.
Загруженному предельно государственными заботами председателю Госплана не удавалось несколько лет посетить лабораторию, для которой он сделал больше всех. Физики к нему не раз приезжали с докладами, с просьбами, и он всегда находил дня них время… И не только время.
Докладывали они о всех открытиях ему первому. Джуна хотела, чтобы и ей дали отчет, который направили в инстанции. Ей его даже не показали. Какая в этом была тайна?
– Да, кровенаполнение – реальность, – говорил мне доктор наук… – Но может быть, это все идет через психику? Джуна заставляет человека, и он сам гонит кровь?
– Но она во время опытов молчит, ничего не говорит. Ведь глухие, слепые ее вообще не видят и не слышат?
– Поля у Джуны такие, как у всех людей, – охлаждали мой пыл физики. – Но когда она двигает руками, поля у нее большие. Их нужно сравнить с полями других рук, может быть, в самом деле, у нее они значительно больше, чем у всех…
– Когда ваши сотрудники пытаются делать то же, что Джуна, удается им это?
– Нет, не удается, – вырывал признание у физиков, все опасавшихся, что тисну очередную информацию в газете. Но все же сказали мне: то, что давно говорил академик Кобзарев: «Тела, нагретые Джуной, остывают совсем не так, как если бы они согревались рефлектором. Нарушается закон остывания…».
* * *
Летом 1983 года вышел из печати «Вестник АН СССР», где за подписями Ю.В. Гуляева, Э. Э. Годика опубликована статья, озаглавленная «Физические поля биологических объектов», посвященная методике исследований. Это была первая ласточка. Однако о Джуне там не говорилось ни слова, что приводило ее то в ярость, то в отчаяние. Рано еще…
Только в конце октября закончился ремонт в Старосадском переулке. Своды его подпирали четыре бородатых атланта. Двери и особняк – резные, тяжелые, старинные. О таких я мечтал. Так что, можно сказать, моя мечта сбылась.
О чем я еще мечтал? Как вскоре – закончат только монтаж аппаратуры – Джуна, доктор наук, профессор подойдут к этой двери. Тяжелая дверь не сразу подастся. Я помогу им ее открыть. Это будет моя последняя трудность. Остальные трудности придется преодолевать Джуне и сотрудникам лаборатории. Кстати, профессор, очевидно, станет академиком, несмотря на деловую связь с врачевательницей.
В тот год, 22 июля, в день рождения Джуны, я подарил ей далеко не совершенное стихотворение, интересное только тем, что отражает настроение тех дней:
Знаком я с Джуною три года
И часто слышу средь народа,
Как про нее идет молва:
«Да ведь она уж умерла!».
Или что силу потеряла,
Которой в прошлом обладала.
Или что силы той уж мало…
И всем я отвечаю снова:
«Она по-прежнему здорова,
И хватит силы той на всех!
И только в этом Джунин грех,
Который ей простит наука».
И мир услышит: «Вот так штука!
А говорили – лженаука!».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.