Глава двадцать первая. Поперек Бэй-Шаня
Глава двадцать первая. Поперек Бэй-Шаня
Утро 13 февраля было теплое, светлое, радостное. В 6 часов, при слабом северо-западном ветре, термометр показывал еще 13° мороза, но едва выше поднялось солнце, как лучи его стали разливать давно забытое нами тепло; в 8 часов утра подул ветерок с юга, в 0 часов термометр стоял уже на 0°, а к полудню поднялся до 6,5°.
Пройдя Мазар-таг по сквозному ущелью, мы вышли в каменистую пустыню, в которой, мало-помалу, терялось русло ключа Ходжам-булак, разбившись на несколько веерообразно расходившихся рукавов. Здесь, как и в ущелье, еще виднелась местами растительность: чахлый саксаул (Haloxylon arrmodendron) и хвойник (Ephedra sp.?), но дальше и эти признаки органической жизни пустыни исчезли, и только небольшие наметы грязного снега местами разнообразили монотонный ландшафт широко раскинувшейся перед нами равнины.
Однообразие пустыни не нарушалось на всем протяжении пройденных нами в этот день 37 км. Только уже к концу пути на южном краю горизонта обозначилась черная полоска высот левого берега Яньдунского протока. В последний мы спустились по круче и очутились в глубоко врезанном, широком русле периодической реки, обставленном причудливо изваянными стенами, сложенными из красной глины, в порах коей отложилась кристаллами соль. Это русло и вывело нас к Гэ-цзы-янь-дуню, первой станции Хамийской пустыни, в столь мрачных красках описанной Пржевальским[122].
Казенный тань[123], в котором мы остановились, оказался огромным, но уже пришедшим в достаточную ветхость зданием. Воды было много, хотя и не совсем хорошего качества; она добывалась из неглубоких колодцев, находившихся по соседству.
С вечера подул восточный ветер, который ночью усилился, нагнал тучи и вскоре перешел в снежный буран. Снег держался до 9 часов утра следующего дня и стаял, едва из-за туч выглянуло солнце. К 10 часам последние облака скрылись за горизонтом, ветер стих, и мы, пообедав наскоро, стали сбираться в дальнейший путь.
Мы выступили из Янь-дуня в час пополудни. Выбравшись на левый берег протока и миновав пикет, расположенный на пригорке, мы увидели перед собой безбрежную, слегка волнистую равнину, на которой то там, то сям подымались столообразные возвышения, сложенные из таких же ханхайских отложений – красной глины с примесью гравия и мелкой гальки, какие обнажались и в бортах яньдунского русла. Эти столообразные возвышения, показывающие прежний уровень равнины, являются конечным результатом работы господствующих здесь восточных ветров, которые, оставив на месте крупную гальку, кое-где теперь сплошным ковром устилающую вязкую, бурую почву пустыни, унесли на запад более мелкие отложения Ханхайского моря.
Когда стало смеркаться, вправо от дороги показались более значительные высоты; еще дальше одну из таких высот обогнула дорога. Одновременно копыта наших лошадей застучали по беловатым плитам кварцевого песчаника.
К 10 часам вечера подул не сильный, но неприятный встречный ветер. Мороз крепчал, темнота до такой степени усилилась, что мы еле-еле разбирали колею колесной дороги, которая, как мне казалось, шла теперь логом. Но где начался этот лог, куда направлялся и где затем кончился – это осталось невыясненным. Китайцы называют станцию Куфи также Жо-шуй, что значит Мертвая река. Не имеет ли это название какого-либо отношения к пройденному логу, который мог бы, действительно, быть ложем «умершей реки», несшей когда-то свои воды к яньдунскому руслу? Наш проводник не сумел ничего на это ответить. Да к тому же он был и не в духе; он замерз в своем легком одеянии и пытливо всматривался вперед, точно ждал, что вот-вот вынырнут перед нами из темноты стены Куфи. Того же ждали и мы, не раз принимая снеговые наметы и выцветы соли за эти стены, хотя по времени знали, что конец пути не может быть еще близок. Но на этот раз расчеты наши оказались ошибочными – расстояние между Янь-дунем и Куфи оказалось почти на пять километров короче предполагавшегося.
Куфи (иначе Ку-шуй) – это небольшой оазис, полузасыпанный надвинувшимися на него с северо-востока песками; его почва представляет солончак, только кое-где поросший Lasiagrostis splendens, Lycium sp., Nitraria Schoberi, Alhagi kirghisorum и некоторыми травянистыми растениями, среди которых проворно шмыгает Podoces hendersoni, почти единственная обитательница этой части пустыни. Вода здесь солоноватая. Тани, которых три, убоги, малы и грязны. Китайская администрация не озаботилась постройкой в Куфи чего-либо приличного, и нам с грехом пополам пришлось поместиться в крошечной, закоптелой и грязной каморке с двумя отверстиями вместо окна и дверей. Кроме этих жалких построек, понятие о коих дает прилагаемая при сем фототипия, в Куфи имеется пикет с несколькими расквартированными в нем солдатами-почтарями и развалившаяся кумирня с тремя колоссальными идолами, которым не хватало голов и конечностей, отбитых еще партизанами Байян-ху.
В Куфи мы дневали ради определения координат этой важной точки пустыни.
В дальнейший путь мы выступили 16 февраля. Утро было ясное, но холодное (в 8 часов утра ?8,5°); дул средней силы северо-северо-западный ветер, который и восьмиградусный мороз делал чувствительным. Но вскоре захватывающий интерес развернувшейся перед нами картины заставил и меня позабыть все невзгоды пути и всецело отдаться изучению страны, которая проходилась многими европейскими путешественниками, но которая тем не менее рисовалась нам в нашем воображении совсем иной, чем оказалась в действительности. Я говорю о Бэй-Шане, северные уступы которого обрывались в пустыню Куфи в 17 км к югу от станции.
О Бейшанских горах китайцы писали, что «начинаясь от Эгярцы-тага[124], они простираются через песчаную степь в непрерывном ряде холмов и бугров». И еще: «Горы (Снежные) простираются от Цзя-юй-гуаня к западу в разных изворотах. Они то возвышаются или понижаются, то пресекаются или вновь продолжаются; то разделяются на отрасли или соединяются в одну массу; то восходят до чрезвычайной высоты и касаются облачного неба или уравниваются в низменные гряды и окружают великое пространство. По южную сторону этих гор лежат Комуль, Пнчан и другие города, по северную – Баркюль и Урумчи. Горы эти лежат за Цзя-юй-гуанем, содержат 9 тысяч ли протяжения и служат рубежом между Бэй-лу и Нань-лу»[125].
Таким образом, в представлении китайских географов Бэй-шанские горы сливаются с Тянь-шанем, образуя с последним одну непрерывную горную цепь, уходящую далеко на запад, «до Западного моря».
О той же связи Тянь-шаня с Бэй-шанем говорят и другие китайские источники. В «Сан-чжоу-цзи-ляо» встречается, например, следующее описание Тянь-шаня: «Еще через сто слишком ли он вдруг обрывается, скрываясь у гор Яньчи». «Песчаные степи на юг от гор Яньчи – это Сирха-гоби, называемая бесконечным Хань-хаем. Северо-тяньшанские горы, скрываясь в земле на протяжении более тысячи ли, вдруг выдвигаются за Ша-чжоу и Цзя-юй-гуанем и идут на восток под именем Ци-лянь-шань. Это так называемый южный Тянь-шань». В оде Хун-лян-цзи в честь Небесных гор говорится: «От Лян-чжоу до Или на запад земля подымается чрезвычайно высоко, небо же как бы опускается. Пересекающие это пространство и служащие гранью между Китаем и чужими краями, увенчанные снегами высокие пики и окутанные облаками гряды гор, в верхнем поясе которых не летают пернатые – это все Тяньшанские горы, у северных народов называемые Ци-лянь»[126].
Наконец, и Успенский, описывающий оазис Хами на основании китайских источников, замечает: «По китайским картам южные пределы Хами изрезаны горами, но мы не решаемся дать им какие-либо названия и определить их направление, потому что в китайских источниках, имевшихся у нас под руками, не нашлось никаких сведений об этих горах, исключая не вполне ясных указаний в дорожниках на некоторые перевалы, названия коих едва ли простираются на самые горы. Таким образом, округ Хами представляет низменное, плодородное пространство, окруженное с трех сторон горами, а на западе, по границе с Турфаном, упирающееся в песчаную и безлюдную степь»[127].
Эти китайские известия о Бэй-шане мы можем дополнить лишь весьма немногими описаниями европейских путешественников и извлечениями из дорожников русских приказчиков.
Так, Матусовский, топограф экспедиции Сосновского, сообщает нам следующее об этих горах: «От г. Ань-си-чжоу до Хами, на расстоянии около 340 верст (362 км), лежит пустынная степь Гоби. Поверхность ее представляет волнообразную местность, по которой тянутся с запада на восток гранитные уступы, между которыми проходит дорога, совершенно удобная для колесной езды. Полотно дороги всюду твердое, местами каменистое, но большею частью глинистое, усыпанное мелким щебнем. Растительность очень бедная. Все колодцы, встречающиеся на пути, находятся на незначительной глубине, но некоторые из них имеют горько-соленую воду и сернистый запах»[128].
Пржевальский пишет: «В 40 верстах (42 км) от собственно Хамийского оазиса оканчивается площадь, покрытая кое-какою растительностью и местами представляющая возможность оседлой жизни. Далее отсюда расстилается страшная пустыня Хамийская, которая залегла между Тянь-шанем с севера и Нань-шанем с юга; на западе она сливается с пустынею Лобнорскою, а на востоке с центральными частями великой Гоби. В направлении, нами пройденном, описываемая пустыня представляет в своей середине обширное вздутие (120 верст, или 127 км в поперечнике), приподнятое над уровнем моря средним числом около 5000 футов (1524 м) и испещренное на северной и южной окраинах двойным рукавом невысоких гор Бэй-шань. К северу от этого вздутия до самого Тянь-шаня расстилается слегка волнистая бесплодная равнина, дважды покатая: от подошвы Тянь-шаня к югу, а затем, достигнув наименьшей (2500–2600 футов, или 762–792 м) абс. выс. в оазисе Хами и прилегающей к нему полуплодородной площади, эта равнина снова начинает повышаться к горам Бэй-шань, недалеко от которых, близ колодца Куфи, достигает уже 3700 футов (1127 м) абсолютного поднятия.
Точно так же, с южной стороны среднего вздутия Хамийской пустыни, от южной подошвы гор Бэй-шань потянулась к югу совершенная равнина, значительно (на 1000 футов или 204 м) покатая до русла р. Булюнцзир, а затем, до поднятия Нань-шаня, выровненная в одинаковую абсолютную высоту 3700 футов (1127 м)». «Горы Бэй-шань, по словам китайцев, тянутся с запада от Карашара (составляя, быть может, продолжение Курук-тага), а на востоке соединяются с юго-восточными отрогами Тянь-шаня. По своему характеру горы Бэй-шань, за небольшими исключениями, представляют отдельные холмы или группы холмов, достигающих лишь незначительной (от 100 до 300 футов или от 30 до 91 м, редко более) относительной высоты и набросанных в беспорядке на высоком (около 5 тыс. футов, или 1524 м абс. выс.) поднятии этой части Хамийской пустыни. Определенного гребня в описываемых горах нет, хотя общее их направление от запада к востоку.
Из горных пород здесь встречен темносерый доломит, но исключительно преобладают наносные толщи глины с галькою». «Вслед за пройденными горами (северной грядой) раскидывается верст на 50 в поперечнике бесплодная равнина, к востоку и западу убегающая за горизонт. За этою равниною вновь стоят горы с таким же характером и высотой, как предыдущие. Они также называются Бэй-шань и, вероятно, составляют южную ветвь северной группы. Дорога идет поперек этих гор на протяжении 40 верст. По прежнему здесь везде преобладают наносы глины с галькою. Только в южной окраине, там, где горы делаются круче и выше, появляется сначала темносерый доломит, а затем глинистый сланец»[129].
Драгоценные данные о Бэй-шане собраны также Потаниным, который в своей статье «Расспросные сведения о струне между Нань-шанем, Хангаем, Хами и Утан-шанем»[130] приводит, между прочим, следующее описание пути между Хами и Юй-мынем, сообщенное ему приказчиком Ерзовским. «От Хами до Утун-казы, – говорит этот последний, – простирается степь, по которой рассеяны небольшие горки. От Утун-казы (Отун-го-цзы) дорога входит в горы. К Ешоу (Иошуй) идут ущельем. Минньшоу (Мыньшуй) прежде, по-видимому, была речка; дорога подымается вверх по ее сухому руслу. До Лаванчена (Лобачэна) медленный подъем, настоящего хребта нет, но от Утунказы всё подъем. Высшая точка дороги находится между Минньшоу и Лаванченом. От Лаванчена идет спуск степью. Горы отсюда видны на западе. Ночлеги Шивунху, Орчаутун и Луцугу находятся в горах. От стоянки Урумчи 40 первых ли идут между гор, а остальные 50 ли по ровной степи, которая представляет крутой спуск к р. Мого-тун-голу».
Говоря о том же пути, другой приказчик, Васенев, пишет следующее: «Приближаясь к Мин-шую, дорога пересекает невысокий отрог, а затем идет равниной, которая постепенно переходит в долину, обставленную горами. От Мин-шуя дорога идет пространной равниной, после чего пересекает возвышенную, холмистую местность, но на 18-й версте снова выходит в равнину. От ключа Емачен она идет прямо на юг и пересекает глинистые холмы, по южную сторону коих имеется колодец. От этого колодца дорога проходит по отлогому перевалу и спускается к оазису Ню-чжан. Ключ Ню-чжан лежит в пространной котловине, покрытой рыхлым солончаком и травянистой растительностью. Дорога пересекает восточную часть оазиса и входит в холмистую местность; далее она идет нагорной равниной, постепенно втягивается в лощину и выходит на перевал. Отсюда дорога идет по наклонной местности верст пять, затем входит в сухое русло и, наконец, вступает в скалистые горы, при выходе из которых находится колодец Шань-ту-цзы. Отсюда дорога идет снова лощиной, постепенно суживающеюся, после чего, версты две дальше, выходит на равнину, склоняющуюся на юг. От колодца Утун-цзы дорога идет между глинистыми невысокими буграми»[131].
Вышеприведенными данными исчерпывался весь запас имевшихся у нас сведений о Бэй-шане. Несомненно, однако, что характер некоторой определенности они получили только теперь, после наших исследований этой горной струны, до 1890 же года они годились лишь на то, чтобы, согласно с китайскими картами, заполнять белые пространства неисследованной Гоби между Нань-шанем и Тянь-шанем гадательно вычерченными горами, которые частью неопределенно заканчивались на меридиане Ань-си или Су-чжоу, частью вытягивались на восток в длинный хребет, пересекавший сыпучие лески и достигавший, под именем гор Чухун-шань, Ала-шаня.
У станции Куфи дороги расходятся: одна идет в Дунь-хуан, другая, избранная нами, в Ань-си. Последняя была наезжена и первые шесть километров бежит по рыхлой глинистой почве, редко где усыпанной галькой.
Слабый подъем местности замечается уже на седьмом километре. Здесь дорога взбирается на невысокий увал, за которым появляется и кое-какая растительность: хвойник (Ephedra) и низкорослый камыш; в том месте, где некогда стояла станция, от которой теперь остались лишь бесформенные кучи глины и сырцового кирпича, виднелись два-три кустика тамариска. Но оазис вскоре кончился, и впереди отчетливо обозначились горы. Их северные уступы образованы были выходами яркокрасного диабазового порфирита, который имел здесь почти WO [западно-восточное] простирание. Порфиритовые горы, отличаясь массивностью своих форм, в особенности к востоку от дороги, относительно были, однако, невысоки, подымаясь высшими своими точками всего лишь метров на 120 над уровнем окрестной пустыни. Впрочем, вскоре они сменились более высокими, темно-серого цвета, горами, сложенными, главным образом из кремнистых сланцев; только в немногих местах однообразие геогностического строения этих гор нарушалось выходами темных глинистых сланцев (метаморфических) и красновато-серых гранитов, хранивших следы глубокого разрушения: коренная порода оказывалась почти всюду прикрытой толстым слоем обломков – конечным продуктом выветривания ее поверхности.
Кремнистые сланцы не образуют здесь ясно намеченного хребта. Огромные толщи его выступают на дневную поверхность в виде отдельных возвышенностей различного очертания, которые то обступают со всех сторон котловинообразные долины, то громоздятся в беспорядке, лишая наблюдателя возможности проследить главное направление их простирания. Относительная высота их вершин колеблется в довольно значительных пределах, достигая 213 м, при абсолютной высоте, приблизительно равной 5200–5400 футам (1585–1645 м). Одна из таких вершин подымается, не доходя до станции Ша-цюань-цзы, состоящей из трех частных, довольно опрятных и обширных дворов.
Сверх ожидания, несмотря на пустынный характер окрестных гор, мы нашли близ Ша-цюань-цзы довольно разнообразное пернатое население: воронов, Podoces hendersoni, Montifringilla alpicola, Otocorys elwesi, обыкновенных воробьев и затем одного какого-то хищника, может быть Accipiter virgatus, по которому дал досадный промах казак Комаров.
Вода оказалась здесь слегка солоноватой; сено (нарубленный камыш) и хворост для топлива (карагана и гребенщик) – крайне дорогими: мы платили за камыш 1 р. 20 к. за пуд, за небольшую вязку хвороста 20 коп. Ввиду этого пришлось поневоле бросить намерение остаться здесь на дневку для обследования окрестных высот, что представлялось желательным как в топографическом, так и геологическом отношениях. Сверх того, нам говорили, что к востоку от станции, по дороге к Мыншуйским золотым приискам, имеется несколько глухих ущелий с порядочной кустарной растительностью – посетить их, конечно, было заманчиво!
С самого момента вступления нашего в Бэй-шаньские горы дорога шла по твердой почве из слежавшегося хряща и щебня, на которой колеса оставляли еле заметные следы; нередко ее пересекали выходы массивных пород или сланцев, которые в таких случаях выступали обыкновенно на дневную поверхность в виде щеток, хрустевших и ломавшихся под копытами наших лошадей. Только в редких случаях дорога пролегала по солончакам, то почти обнаженным, то довольно густо поросшим разнообразными растениями пустыни, главным же образом: камышом, Artemisia sp. (fragrans?), Zygophyllum Potanini, Halogeton arachnoideus, Statice aurea, Reaumuria soongorica, Ephedra sp., Nitraria Schoberi, Tamarix sp. (Pallasii?), Haloxylon ammodendron и Garagana arenaria; еще реже взбиралась она на перевалы, которые уже самой природой приспособлены были для колесного движения. Всего лишь однажды, на перевале через хребет Да-бэнь-мяо, о котором я буду иметь случай говорить ниже, понадобились скальные работы, да и те ограничились снесением каменного откоса на протяжении всего лишь нескольких метров. Такой именно характер дороги наблюдался и на переходе от Ша-цюань-цзы к Син-син-ся, измеряемом китайцами в 90 ли, а нами в 37 км.
Сейчас [сразу] за станцией Ша-цюань-цзы обнажился протеробаз, который вскоре сменился амфиболитом, высокие скалы которого громоздились по обе стороны от дороги; далее следовал кремнистый сланец, сменявшийся, в свою очередь, зеленовато-серым диабазом и ярко-зеленым хлоритовым диабазом, огромные массы которого выступили на дневную поверхность благодаря денудации, что легко заключить из сохранившихся еще кое-где следов налегания на него кремнистого сланца. Этот же кремнистый сланец, местами испещренный прожилками кварца, чередуясь далее с подстилающим его красным роговообманковым гранитом, обнаруживает интенсивную складчатость, причем в настоящее время он уцелел далеко даже не во всех мульдах. Некоторые из последних производят ныне впечатление огромных, высеченных в граните, чаш, заполненных до сильно от времени зазубренных краев гравием, щебнем и еще кое-где уцелевшими скалами кремнистого сланца. Через такие зазубрины, служащие относительно крайне невысокими перевалами, пролегает дорога и, вступив в мульду, капризно бежит среди одиноко торчащих скал до противоположного ее края (крыла), где, отыскав наиболее глубокую брешь (через седло антиклинальной складки), и попадает в следующую, совершенно подобную описанной, мульду.
На 18-м километре от Ша-цюань-цзы в одной из котловин дорога пересекла солончак, поросший камышом, тамариском, Nitraria Schoben, караганой и другими растениями пустыни, среди которого уныло поднимались развалины заброшенного пикета. Здесь же мы спугнули небольшое стадо джейранов (Gazella subgutturosa), из коих один тотчас же и поплатился жизнью за свою излишнюю доверчивость к людям. В следующей мульде мы снова встретили солончак. Миновав его, а затем и ограничивающий его с юго-востока, разъеденный временем, гранитный (все тот же роговообманковый красный гранит) барьер, мы очутились в долине почти WO-простирания, на южной стороне которой поднимался значительной высоты хребет Да-бэнь-мяо, заслоненный почти на всем видимом своем протяжении крайне развитыми предгориями, слагающимися главным образом из гранитита.
Пока мы шли среди не особенно высоких гранитовых скал, долина продолжала оставаться широкой; но затем она мало-помалу сузилась, справа и слева появились крутобокие скалы, которые, все возвышаясь, достигли, наконец, в северном крыле относительной высоты в 300 м; одновременно наносная почва из-под ног почти исчезла, дорога пошла ложем горного потока, выбитым в сплошной скале кремнисто-глинистого сланца, и, следуя им и сделав крутой поворот сначала на юг, потом на северо-восток, поставила нас здесь лицом к лицу с картиной, которую нельзя было рассчитывать встретить в центре Хамийской пустыни.
Я несколько поотстал от своих, но когда догнал их за поворотом, то помню, что первое, что меня поразило, это – столпившиеся в одну кучу люди и лошади нашего каравана.
– Что случилось?!
Ответом на этот оклик послужили два выстрела, стократным эхом пронесшиеся в горах. По дыму я тотчас же нашел казаков Комарова и Колотовкина, которые в своих полушубках едва выделялись на серо-желтом фоне исполинских мраморных скал.
– По ком стреляли?
– Да вот, архары… Убегли, чтоб им!..
Только теперь я обратил внимание на тесно обступившие нас отовсюду горы, в общем сочетании представлявшие ландшафт, который по своей дикой красоте не затерялся бы и на Памире. Относительная высота этих гор несомненно превышает 450 м; главный же материал, их слагающий, составляет бесслюдистый гнейс, который и образует ось хребта Да-бэнь-мяо. С севера на него налегают мраморы, а потом кремнисто-глинистые сланцы, которые и слагают всю массу гор в северном боку описанного ущелья.
Несмотря на произведенные здесь скальные работы, подъем на перевал через хребет с севера крут и труден для колесного движения. Дорога делает по направлению к нему крутой поворот и, миновав кумирню, от которой эти горы и получили свое название, по глубокой седловине (6221 фут, или 1896 м) вступает на южные склоны хребта, сложенные на всем своем протяжении из сплошных масс серого роговообманкового гнейса.
Поверхность этого гнейса представляет редкий случай раздувания массивных пород. Смотря сверху, она выглядит окаменевшей морской зыбью или – еще лучше – бугристыми песками, сходство с коими дополняется кустарными растениями, приютившимися почти у каждой кочки, которые состоят из возвышений коренной породы, прикрытых сантиметров на шесть почвой из продуктов ее же поверхностного разрушения. Такую поверхность с слабым склонением к югу гнейс сохраняет километра два, после чего, без заметной постепенности, переходит в скалистые высоты, гребень коих параллелен оси главного кряжа. Эта вторая гнейсовая гряда, местами сильно разрушенная, прорезана глубокими седловинами и ущельями, в одном из которых и расположена станция Син-син-ся (6027 футов, или 1837 м), состоящая из четырех частных и одного казенного таня. В последнем квартировали солдаты хамийского гарнизона. Оказалось, что хребет Да-бэнь-мяо служит административной границей двух военных округов – Сучжоуского и Хамийского. Воды в Син-син-ся очень много, и она хорошего качества.
В Син-син-ся мы дневали ради охоты на архаров. Но эта охота оказалась неудачной: наши казаки архаров не встретили; зато настреляли кекликов (Caecabis iuickar). Для коллекции же были убиты: Podoces hendersoni и 25 экземпляров Montifringillla alpicola Pall., которые в большом числе слетались к станции. прельщаясь семянными коробочками в изобилии росших здесь ирисов.
Мороз при тихой погоде достигал в этих горах 21°, днем же в тени термометр показывал выше 0°.
19 февраля мы покинули Син-син-ся. Ущелье скоро кончилось, и мы вышли в узкую долину с глинистой почвой бурого цвета; отдельные холмики, видневшиеся кое-где, состояли из той же глины яснослоистого сложения с примесью песка, гравия и гнейсовой и известняковой гальки. Южную окраину этой долины, которая на востоке и западе упиралась в неясного очертания возвышенности, составляла невысокая гряда гор, носящая у китайцев название Ло-я-гу. Она слагалась из переслаивающихся кремнистых и глинистых сланцев, сменившихся далее пестрыми песчаниками и известняками, обширная свита коих заканчивалась выходами глинисто-слюдяного сланца, образующего, как кажется, дно следующей, менее широкой, долины и выступающего по южную ее сторону в целом ряде грив, сильно разрушенных в своих вершинах.
Эта долина, подобно предшествовавшей, имела глинистую почву и покрыта была возвышениями с обрывистыми краями, состоящими из значительных толщ буро-красной глины, песка и гальки, в каковых толщах я не могу признать ханьхайских отложений, несмотря на их наружное сходство с последними.
На пути между Куфи и Ань-си эти загадочные отложения красных глин встречаются только однажды, а именно в только что описанных долинах, окаймляющих с юга и севера хребет Ло-я-гу; на пути между Юй-мынь-сянем и Хами, о котором речь будет ниже, также всего лишь однажды, а именно к югу от хребта Лу-чжа-чжин; наконец, брат на своем пути, пересекавшем западный Бэй-Шань, этих отложений вовсе не видел; не видел их, как кажется, и позднейший исследователь той же части Бэй-Шаня – П. К. Козлов[132].
Не считая возможным видеть в буро-красных глинах, опоясывающих и даже частью налегающих на хребты Да-бэнь-мяо и Ло-я-гу, отложения Хань-хая, я решаюсь высказать предположение, что глины эти, с примесью песка и гальки, отложились в озерах, которые еще, может быть, и в постплиоценовое время покрывали некоторые, незначительные впрочем, части Бэй-Шаня.
К югу от гор Ло-я-гу снег виднелся во всех углублениях: в местах защищенных он образовал даже наметы до полутора метров высотой, и, должно быть, эти наметы нанесены были давно, так как успели не только слежаться, но и окраситься в розовый цвет.
За красной долиной мы вступили в выровненную местность, весьма лишь незначительно приподнятую над дном этой долины. Впрочем, на глаз даже она продолжала повышаться, всхолмленная сперва выходами глинисто-слюдяного сланца, а затем песчаников и кремнистого сланца (с выходами кварца), причем простирание свиты этих пластов было ONO [восточно-северо-восточное] при угле падения на юг около 80°. Промежутки между этими относительно невысокими, но крайне разрушенными с поверхности гривками заполняли щебень и дресва, весьма однородные по составу и заставлявшие подозревать, что они составляли некогда одно целое с подстилающей их породой. Действительно, в двух-трех местах, взятых случайно, я, сняв толщу щебня в 13 см, добирался и до коренной породы. Этот факт убеждает нас в том, что в снесении хребта, который несомненно когда-то возвышался между красной долиной и солончаковой равниной Ма-лянь-цзин-цзы повинны исключительно только атмосферные деятели.
Помянутая равнина Ма-лянь-цзин-цзы поросла густым, хотя и невысоким, камышом и по своей обширности не имеет себе равных в среднем Бэй-Шане. Станция расположена почти в центре этой котловины и состоит из пяти заезжих дворов и караульни, в которой квартирует несколько солдат из сучжоуского гарнизона. Воды здесь вдоволь; она прекрасного вкуса и находится на незначительном глубине.
Ночь на 20 февраля была еще довольно холодна: термометр показывал ?14,5° С; но уже в момент нашего выступления ртуть стояла на 0°, а к полудню поднялась до 5° тепла в тени, что соответствовало 15° на солнце; вместе с тем небо было совершенно ясное, а в воздухе была тишь; только временами налетал ветерок с запада и, обдав нас облаком пыли, уносил ее дальше на восток.
От станции Ма-лянь-цзин-цзы солончаком мы шли еще километра три; затем серовато-желтая глина сменилась хрящом, и мы поравнялись с огромным монолитом – горой из кварцита почти WO-простирания, выглядевшей точно облитой маслом темно-коричневой массой значительной относительной высоты (не менее 200 футов, или 390 м, при 7200 футах, или 2194 м. абс. выс). Одновременно дорога стала пересекать выходы кварцитов и кварца, которые тянулись на восток до встречи с такими же кварцитовыми горами, выступавшими в виде совершенно разобщенных между собою холмов. Такая местность, выровненная у дороги и заполненная горами по всем сторонам далекого горизонта, простиралась километров на десять. Судя по продолжавшим еще нам попадаться выходам кварца и кварцитов, кое-где лишь переслаивавшихся кремнистым сланцем, возвышенности, замыкавшие с востока Ма-лянь-цзин-цзыскую котловину, должны были состоять из тех же пород.
На 13-м километре от станции мы наконец вступили в настоящие горы, которые у китайцев носят название, общее со всею этой местностью, и слагаются из переслаивающихся глинисто-слюдяных (филлитов), кремнистых и глинистых сланцев с частыми выходами кварца. Относительная их высота переходит во многих точках за 700–800 футов (213–243 м), но перевал через них полог и не представляет каких-либо затруднений для колесного движения. По южную сторону этих гор встают новые, но уже менее высокие; в их образовании принимают участие главным образом песчаники, которые переслаиваются кремнистыми сланцами. Еще далее горы исчезают, горизонт расширяется, дресва уступает место глине, кое-где поросшей тростником, и перед путником встают стены заезжих дворов, образующих здесь целую улицу. В Да-цюани имелась даже лавочка, в которой, впрочем, нашлось не более 40 цзиней муки, но мы и этому количеству были рады, так как наши хлебные запасы приходили к концу. Вода здесь оказалась солоноватой, несмотря на то что доставалась из колодцев на глубине восьми метров, абсолютная же высота места – несколько большей, чем на предыдущей станции, а именно, равной 5925 футам (1806 м).
Не успел еще на следующий день последний эшелон вьюков выступить со двора станции, как ехавший вперед казак Колотовкин спешился, торопливо выхватил дробовик и выстрелил.
– В кого стрелял?
– Да, вот, хамийская птичка.
Действительно, в его руках мы увидели красивую Ampelis garrulus.
Но какими судьбами попала она сюда, в эти, столь неблагоприятные для жизни пернатых, места?
Беседуя об этой находке, мы незаметно достигли края солончака, который резко обозначался выходами мелкозернистых песчаников. Здесь еще раз наши охотники разволновались, заметив в ближайших камышах стадо каракуйрюков (Gazella subgutturosa). Но и те их заметили и так как были проворнее людей, то и не замедлили скрыться за соседним пригорком. Тем временем караван уже втянулся в горы – предгорье хребта Ю-хан-лу, имевшего сначала NO [северо-восточное] простирание, а затем заметно отклонившегося на юг.
На первых порах везде обнажались песчаники, но затем их сменили довольно разнообразные по составу граниты, которые, не образуя высоких гор, в ширину занимали несколько километров; их поверхность местами была до такой степени разрушена, что удара по скале молотком было иногда уже достаточно для того, чтобы вызвать осыпание наружных, выветрившихся частей ее в виде небольших осколков, которые, в свою очередь, легко ломались в руках.
Едва мы вступили в эти горы, как перед нами развернулась небольшая котловина, середину которой занимал солончак. На краю последнего расположен был полустанок Сяо-цюань, который получал воду из неглубокого, но не особенно богатого водою колодца.
Отсюда местность стала довольно заметно возвышаться, а горы Ю-хан-лу принимать более дикий, скалистый характер. Граниты сменились столь распространенными в Бэй-Шане кремнистыми сланцами с жилами кремня, очень скоро выклинивавшимися вглубь, а затем – красными гранититами, мощные выходы которых заставляли дорогу не раз давать большие излучины. Граниты, сложив гребень хребта, который возвышался над дорогой метров на триста, вскоре понизились, образовали седловину и, выступив еще раз в южных боках последней, скрылись под круто приподнятыми толщами кремнистого сланца, который, переслаиваясь далее с известняками, образовал новый горный подъем OSO [восточно-юго-восточного] простирания. В то же время на востоке километрах в пятнадцати от дороги, ясно обозначились высоты, имевшие NNW [северо-северо-западное] направление, которое они сохраняли и в течение всего последующего дня до встречи с западным продолжением гор Бэй-сянь-цзы.
Еще далее на юг кремнистые сланцы исчезают; их окончательно сменяют известняки, которые, чередуясь с песчаниками, и обрываются в всхолмленную невысокими грядками котловину Хун-лю-юань, по которой протекал небольшой ключик. Здесь выстроено четыре просторных таня; в одном из них мы застали в числе других постояльцев и несколько ишакчей из Хами, которые везли на родину сырые кожи яков и гаотайский рис. Абсолютная высота этой станции оказалась еще большей, чем высота Да-цюана, и равнялась 5975 футам (1821 м).
Выступив на следующий день из Хун-лю-юаня, мы сразу же стали втягиваться в невысокие горы Ша-цюань, сложенные на северных своих склонах главным образом из песчаников и известняков. Эта свита пород налегала на несогласно с ними пластующиеся глинистые сланцы, которые далее выходили на дневную поверхность и образовывали наивысшие части сильно разрушенного хребта, подымающегося в среднем метров на 150 над полотном дороги. Пройдя эти горы, мы вступили в местность, представляющую почти выровненную поверхность гнейсов и слюдяных сланцев, переходящих в гнейс, прикрытых кое-где дресвой и щебнем, среди коего в изобилии попадалась кварцевая галька; кварц, впрочем, выклинивался на поверхность довольно часто, в особенности в области простирания гнейсов, резко выделяясь на их темном фоне в виде ярко-белых пятен.
Такою местностью, обнаруживавшей заметное склонение к югу, мы шли километров десять, когда неожиданно очутились на берегу сухого русла реки, которое скалой слюдяного сланца разбивалось на два рукава, из коих южный был глубже северного, менее занесен глиной и галькой и хранил ясные следы временами текущих здесь вод. Вершина этой реки терялась вдали, но в принятом ею направлении мы заметили значительные высоты (вероятно, продолжение хребта Ю-хан-лу), позади которых подымался огромный голец, известный у монголов под именем Баин-ула.
По южную сторону сухого русла снова выступил слюдяной сланец, а дальше, на протяжении 8 км, дорога пересекала невысокие гривы чередующихся между собою глинистых сланцев и гнейсов. Наконец, мы вышли в солончаковую котловину Бай-дунь-цзы, отовсюду замкнутую горами, в которой протекал ручей, составлявшийся из ключиков и наполнявший затем два обросших камышом пруда. Расположенная здесь станция представляла уже настоящее поселение: один казенный, два частных таня, пикет, кумирня, две-три лавочки и, наконец, еще какие-то постройки в развалинах.
На станции съезд проезжающих был настолько велик, что мы едва могли разместиться, да и то только по отбытии какого-то мандарина, который совершал свой переезд на место нового служении в сопровождении немалого числа слуг. От него мы узнали чрезвычайно встревожившее нас известие: на р. Су-лай-хэ показались полыньи, делающие переход через нее если еще и возможным, то далеко не безопасным. Как нарочно, день 22 февраля был необычайно теплым: около полудня термометр в тени поднимался до 14°, а к 9 часам вечера спустился всего лишь до –0,5. Итак, следовало торопиться перешагнуть это последнее препятствие, отделявшее нас от полосы культурных земель вдоль северных склонов Нань-Шаня.
К Су-лай-хэ мы выступили ночью. Горы, окаймляющие котловину Бай-дунь-цзы с юга, а за ними и последующие возвышенности. оказались сложенными из переслаивающихся между собою гнейсов и кристаллических (глинистых) сланцев, которые, как мы это видели выше, выступали и в горах между сухим руслом и станцией. Эта огромная свита кристаллических сланцев заканчивалась выходами песчаников, которые и служат в этом месте южной гранью Бэй-Шаня.
К югу отсюда потянулась галечная пустыня, над которой, в фиолетовой мгле, уже ясно рисовался снеговой гребень Нань-Шаня – обиталище духа земли (лин-цзы) Ло-ву, или Гянь-ву, которого китайцы изображают чудовищем, имеющим лицо человека и тело тигра, с ожерельем из девяти человеческих голов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.