ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫХ РАЗЛЮБИЛИ

ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫХ РАЗЛЮБИЛИ

Страшное это дело, когда женщину бросают… Да еще без особых объяснений… Хотя вот только что держали в объятиях… сколько отчаяния, недоуменных вопросов, каким камнем наваливается тоска по утерянному раю. И никак не найдешь ответа на самый жгучий вопрос: «За что? За что?»

— Понимаешь, — выдает в телефонную трубку длинноногая блондинка, не обращая внимания на стоящих поблизости от автомата, которым все-все слышно, — он даже не объяснил, за что? Слов пожалел! Взял кейс, хлопнул дверью и смылся! Нет, что ты! Все было как надо! Сколько чего обещал! Даже письма писал, хотя мы с ним встречались каждый день! Цветы приносил! Икру красную и черную… Через месяц и десять дней собирались пожениться… Как только вернется из Польши… Ничего не понимаю! Ничего!

Примерно в таком положении оказалась и одна весьма сиятельная, популярная, интеллигентная «дама» по имени «Москвичка» — всероссийская газета для женщин.

Крутое ныне времечко, ох, крутое. Всяк пробует работать как может… И женщины спешат, торопятся… А «осанну» им поют объявления, оставленные не иначе как любвеобильными мужчинами: «Мы позаботимся о вашем отдыхе в нашей сауне-люкс, где вас ждут встречи с очаровательными девушками, которые готовы доставит вам фантастическое удовольствие».

А о чем подчас мечтают самые-самые смелые? Ну конечно же о том, чтобы вдруг… случайно… встретить настоящего мужчину, опору, защитника, который только взглянет — так и полюбит тебя… У него и машина, и квартира, а его костюм от Версаче уж такой элегантный…

Время нынче такое! Раз всюду то и дело происходят чудеса, почему бы и мне, к примеру, не напороться на чудо! Ведь ест же случаи, когда девочка из ПТУ с мельхиоровым перстеньком вдруг вышла замуж за богатого американца и теперь шлет фото, где сидит в каком-то розовом автомобиле, в норковой шубе, а над ней пальмы колышутся…

Или вдруг шел мимо девушки, хлюпающей от холода носом, некий джентльмен и положил ни с того ни с сего в ее протянутую руку целый «кирпич» зеленых…

А среди нашей пишущей-рисующей братии тоже ходят «счастливые варианты»:

— Слыхала, Виктор нашел спонсора, тот дал ему денег, и теперь его книга уже в наборе!

— Слыхали, Андрей плюнул на литературу, бросил ручку в мусоропровод, набрал на помойке картонок, стал рисовать русалок в стоячей воде на фоне замков — и у него все стал скупать на корню один богач из Голландии! Во везуха!

Может, оно так все и было, а может, и нет — проверять не хочется, хочется верить. И без того знать не знаешь, как жить дальше — вон, оказывается, черта бедности в Москве — почти миллион рублей. А где его взять? Если даже зарплату вовремя не платят?

С другой стороны — вон Васек, только вчерась в разбитых ботинках двор топтал, а сегодня на новехонькой темно-синей «вольве» подкатил к подъезду… А начальница ЖЭКа третью машину под третью «ракушку» сует, чтоб не сглазили… А патологически бездарный Петя Петрович нынче детективы клепает один за другим на своем корявом языке и отдыхать ездит то на Бермуды, то на Гавайи…

Да что там говорить! Сегодня прямо в воздухе российском висит это искрометное желание многих и многих — схватить удачу за хвост! И сколько их, упорных, частью благородных, а частью вполне жуликоватых, ходят туда-сюда в поисках спонсора, денег, а то и деньжищ. И у каждого своя правда — деньги нужны, чтобы отреставрировать исторический памятник, чтоб помочь детям-инвалидам, старикам, матерям-одиночкам… Кто с чем, кто о чем!

Чего же удивляться, что даже, повторюсь, интеллигентная, респектабельная газета решилась ступить на зыбкую почву любовной связи с богатым дядей, в данном конкретном случае — с В.А. Брынцаловым.

И что им было делать? Как без денег издавать газету, в которой принципиально нет сообщений вроде «Молодая пара ищет молодую пару без предрассудков для совместных занятий сексом». И таких объявлений не дает на фоне голопопых девиц: «О да, садомазохизм нынче в моде, и надо знать, где купить необходимые предметы „пыток“. Сообщаем адрес…»

И, видимо, бессменный редактор «Москвички», энергичная, самоотверженная, произвела на бизнесмена приятное впечатление, он нашел в ее предложениях толк. И был заключен соответствующий договор, подписаны необходимые бумаги…

И вот передо мной тот, первый, номер от 11 ноября 1996 года, сделанный благодаря спонсорству В.А. Брынцалова. На радостях и в предвкушении радостей грядущих обычно сдержанная в проявлении эмоций «Москвичка» как бы отступила от собственных правил — «воспев» Владимира Алексеевича и его «Ферейн» с большим воодушевлением.

«Во первых строках» уже на первой полосе крупно набран афоризм Владимира Алексеевича: «Добиться у женщины любви — главное предназначение мужчины».

А чуть ниже — фото: Наталья Брынцалова в крепких объятиях веселого супруга.

А далее, на просторе других газетных страниц, — премногие сведения о «Ферейне», сделанные во всей возможной добросовестностью корреспондентами «Москвички». Думается даже, что когда-нибудь ни не раз пригодятся тем, кто станет изучать «труды» этого неординарного предприятия.

Но и это еще не все… Здесь же в номере — обширное интервью с Владимиром Алексеевичем под заголовком «И в печали, и в радости люди видят результаты моего труда». «Постпрезидентское», так сказать…

— Владимир Алексеевич, от дел государственных перекинем мостик к делам сердечным. Какова роль жены в вашей профессиональной карьере? — интересуется Виктор Барулин.

— Так устроено в природе, что самец красуется перед самкой, бьется за обладание ею с соперниками. Похожая картина наблюдается в обществе. Мужчина своим внешним видом, поступками стремится доказать женщине, что он самый лучший. Добиться у женщины любви — главное предназначение мужчины. Так и я тружусь для того, чтобы моя жена воскликнула: «Ах, какой молодец у меня муж!»

— Наталья Геннадиевна дает вам какие-нибудь советы?

— Советует ни с кем не конфликтовать: «Не надо выступать против правительства, президента. Так будет лучше». А я все делаю наоборот.

— Почему не прислушиваетесь к мнению второй половины?

— Прислушиваюсь. Но не могу спокойно смотреть на то, что власть не делает того, что всем гражданам кажется очевидным. Видно, так уж устроена Россия: уроки истории нас практически ничему не учат.

— Вы бы хотели, чтобы ваши дети учились и трудились в России?

— Наталья хочет, чтобы учились за границей. На это я отвечаю: «Ничего подобного. У нас нормальное образование. Дети будут учиться и работать здесь».

— Представьте, что вам нужно написать сочинение на тему «Женщины в моей жизни». О чем бы вы поведали, если не секрет?

— Есть что написать. Перед моими глазами прошло много женщин…

— Только лишь прошло?

— Ну, прежде всего я дважды женат. С первой женой прожил 21 год, со второй вот уже 7 лет вместе. Так что супружеский стаж солидный. Трое детей, дочь от первого брака уже взрослая. Хорошая жена — половина успеха мужа. Пришел с работы домой — там чисто, уютно, жена веселенькая, нарядненькая, радуется жизни, и у тебя на душе приятно. А если супруга ноет, пилит, давай деньги, давай то да се, — это раздражает…

— Свободное время вы предпочитаете проводить на теннисном корте. Как бы вы оценили свои шансы в поединке с Ельциным времен его хорошей спортивной формы?

— Думаю, что выиграл бы. Я же не Шамиль Тарпищев, который ему поддается. В спорте, как в сексе, бизнесе, не должно быть чинопочитания (на госслужбе это необходимо). Женское тело облизать еще можно, но я не тот человек, который лижет руки или еще что-то тем, кто находится у власти. Тем более на корте.

— Однажды вы назвали Ельцина скучным человеком, поэтому, мол, о нем нет ни одного анекдота. Вы бы хотели, чтобы о вас рассказывали всякие байки?

— Да обо мне и так рассказывают.

— Например?

— Да рассказывают… Забыл.

— Их тональность вас не коробит?

— Не-а. Когда обо мне говорят плохо всерьез — тогда я прислушиваюсь, принимаю меры. Если рассказывают анекдоты, то я этому только радуюсь. Значит, я народу нужен. Не так давно у нас возникла проблема с выплатой зарплаты, так появились злые анекдоты. Сейчас ситуация нормализовалась, и злые языки успокоились.

— Владимир Алексеевич, что бы вы пожелали самому себе накануне юбилея?

— Для меня главное — личное здоровье. Мое здоровье — это здоровье моей семьи, моего производства. Еще хочется стабильности в обществе, экономике. Чтобы мы не дергались, а могли смело вкладывать капиталы в производство нужных людям товаров.

Думаю, что вовсе не надо объяснять, почему к Владимиру Алексеевичу так потянулась «Москвичка». Что там ни говорите, а энергия так и кипит в этом человеке «из глубинки», энергия и азарт — самые, пожалуй, золотые мужские качества. Четкость и резкость формулировок тоже притягательны, тоже не могут не вызвать симпатии и доверия.

Но вот отчего дальше-то все полетело в тартарары? Отчего «роман», едва наметившись, разлетелся вдребезги?

Тут нельзя обойти молчанием очень, очень сердечное, предельно отзывчивое стремление «Москвички» «ублажать» короля «Ферейна» даже где-то вопреки собственным принципам, даже как бы наступая на горло собственным песням…

Возможно, я, конечно, чересчур субъективна. Но меня как колом по голове — целая полоса в сентябрьском номере «Москвички»… о винно-водочных изделиях под забористым афоризмом: «На Руси пили, пьют и будут пить. Вопрос — что?»

«К чему бы это? — подумаете и плечами пожмете. — Для семейной газеты слишком как-то…»

И впрямь — целый разворот с картинкой! С массой сведений! Стало быть, желающие бабушки-дедушки, дети-внуки узнают, что:

«История отечественной водки уходит корнями в XIV век, но настоящего расцвета ее производство достигло в прошлом столетии, когда спрос и предложение соперничали в интенсивности. Учитывая тот строго научный факт, что водка представляет смесь этилового спирта с водой, стоит начать теоретические изыскания именно с прародителя водки — спирта…

Спирт, производимый у нас в отечестве, между прочим, бойко экспортировался. Особенно он котировался в солнечной Испании, где употребляется для сдабривания вин. Но, как говорится, недолго музыка играла. В Испании вдруг было запрещено сдабривать благородные местные напитки вульгарным заводским спиртом. Вслед за этим начался форменный обвал: один за другим рухнули английский, датский, греческий, болгарский, египетский рынки. Приунывшая Россия решила взять реванш в Турции, с которой была налажена через Одессу прекрасная торговая связь. В 1908 году братья-турки получили от нас 2 миллиона ведер паточного и хлебного спирта. Употребив его, они, видимо, спохватились. Во всяком случае, уже в следующем, 1909 году вышло строжайшее запрещение на продажу напитков, сдобренных каким-либо спиртом, кроме виноградного…

Неприятности с экспортом не мешали прогрессу. Прибыльное дело не топталось на месте, о чем с энтузиазмом писала пресса: «… огромный успех сделала горячая очистка спирта — ректификация; с 1902 года почти вся винокурка идет на ректификацию для надобностей казенной винной операции» и т.д. и т.п.

Интересно? Конечно. А дальше пошли сведения, полезные, благодатные: под пушкинское (газета же интеллигенции, в основном, предназначенная, ценителям высокого!) «Сердцу будет веселей».

В каком случае? При каких обстоятельствах сердцу будет так хорошо? А тогда, когда вы отправитесь прямиком в отдел реализации товаров, в том числе и водки… ФАО «Ферейн» вместе с корреспондентом «Москвички»… Вам объяснят, как следует покупать водку, что «… на размышления должна навести откровенно заниженная стоимость, хотя это показатель не стопроцентный. Кто знает, может, завтра жулики резко изменят ценовую политику?» Что большие трудности возникли бы и у тех, кто вздумал бы подделать алкогольную продукцию, выпускаемую на «Ферейне» (всего производится пять сортов водки). Здесь тоже усложненный дизайн, в частности несколько этикеток, так называемые «кольетки» (те, что украшают на манер колье горлышки бутылок), и даже портреты главы предприятия Владимира Брынцалова». Что «далеко не последний вопрос, в каком состоянии находится сама бутылка. Не мутная ли она, не грязная ли? Дело не только в гигиене. „Подпольщики“ в целях экономии употребляют посуду, уже не раз использованную. Казалось, что в этом такого страшного? Но вот представьте ситуацию: в пустой бутылке хранится какой-нибудь растворитель, ацетон, в общем, нечто сугубо не пищевое. Потом бутылка выбрасывается, нищая старушка ее тут же подбирает и прямиком несет сдавать. Стеклотара путешествует, попадает к производителям самодельного питья, те ее слегка ополаскивают и пускают в оборот. Опасные добавки в водке гарантированы. Все очень просто.

Короче, возьмите себе за правило требовать сертификат качества. Если будут отнекиваться — воздержитесь от покупки.

Если же вам его предоставят, и вы получите документальное подтверждение того, что данная продукция соответствует требованиям безопасности, можете смело приобретать спиртное. И спокойно праздновать с друзьями какое-нибудь радостное событие».

И казалось бы — многие-многие вам лета в совместных трудах — «Москвичка» и «Ферейн»! тем более что «связь» с газетой предоставила «Ферейну» известные льготы…

Но — увы и ах! Хоть счастье было так близко, так возможно — денежки от Владимира Алексеевича отчего-то не спешили в сторону терпеливой «Москвички», и все с задержками, все через пень-колоду, как говорится. А потом выяснится, что вообще эта «любовь» — «без права на погляд». Придет вежливый, корректный сотрудник Евгений, чтобы обговорить возникающие вопросы с Владимиром Алексеевичем, а он — не принимает, ему некогда… Как ни поглядишь — уже с утра сидит на диване в отделе рекламы, ждет, вдруг его примут, вдруг все объяснят…

А недели бегут… Коллектив газеты в трепете, в тревоге, сомнениях… Почти все тут женщины — у них и без того с нервишками плоховат. А что как все их дело рухнет? Куда идти? Как жить? И вопрос вопросов:

— Почему Брынцалов не скажет что-то определенное? Будет спонсировать или ему плевать на это?

Опять бегут недели без ответа, без ясности… Наконец редактор Виктория Арсеньева прибегает к эпистолярному жанру — оставляет в приемной Великого и Могучего письмо.

Редакция опять замирает в ожидании. Что, что он скажет? «Да» или «нет»?

Но ничего абсолютно ничего он не говорит. Словно бы никто ему ничего не писал, не молил о взаимности, ну пусть не о взаимности, а о ясности…

Одно утешало: как говорили, таких «цидулек» с воплями недоумения от растерянных партнеров порядком лежало на столе у секретарши. И гордость взяла свое — отступилась «Москвичка» от своей мечты о постоянном благодетеле… Закончила свое хождение по мраморным полам и лестницам сказочного «Ферейна»…

Позвонила журналистка из «Москвички» и призналась:

— Ужасное ощущение от в сего этого. Ну как прежде говорилось — «поматросил да и бросил». Казалось, что просто на тебе потоптались… Что такого просто не бывает, не может быть. А достала «Маску» чеховскую, стала читать и, знаете ли, успокоилась.

— Чем же?

— А все уже было! Было!

Я тоже полезла в шкаф, достала рассказ «Макса» и стала читать:

«. . . Мужчина покачнулся и смахнул рукой со стола несколько журналов.

— Становь сюда! А вы, господа читатели, подвиньтесь: некогда тут с газетами да с политикой… Бросайте!

— Я просил бы вас потише, — сказал один из интеллигентов, поглядев на маску через очки. — Здесь читальня, а не буфет… Здесь не место пить.

— Почему не место? Нешто стол качается или потолок обвалиться может? Чудно! Но… некогда разговаривать! Бросайте газеты… Почитали малость и будет с вас… и так уже умны очень, да и глаза попортишь, а главнее всего — я не желаю и все тут…

— То есть как же это? — спросил казначей сиротского суда Белебухин, краснея и пожимая плечами. — Я даже не понимаю… Какой-то нахал врывается сюда и… вдруг такие вещи.

— Какое это такое слово нахал? — крикнул мужчина с павлиньими перьями и стукнул кулаком по столу, да так, что на подносе запрыгали стаканы. — Кому ты говоришь? Ты думаешь, как я в маске, так ты можешь мне разные слова говорить? Перец ты этакий! Выходи, кому говорю! Директор банка, проваливай подобру-поздорову! Все уходите, чтоб ни одной шельмы тут не осталось! Айда, к свиньям собачьим!»

Было, многое было, а загадка остается — неужто богатство настолько погибельно для отдельных и многих душ, что тут уж ничего поделать нельзя? Что, богатый — это уже диагноз?

Не знаю, не знаю… Но если бы только один В.А. Брынцалов был такой «неуправляемый», если бы только он единственный, разбогатевший столь стремительно и мощно на обломках Великой Империи, поступал с женщинами столь неделикатно! Имею в виду все ту же «отвергнутую» «Москвичку»… Хотя, вот ведь штука! — именно она сумела отблагодарить и увековечить сложноватый облик бизнесмена на своих страницах в том самом интервью со всей возможной к нему симпатией!

И, казалось бы, — «не отрывайся от масс», не пренебрегай!

Увы, увы! Логику я лично нащупать не смогла…

А может, вопреки всякой логике, ему не по душе именно «свои», очень уж до пресноты «правильные», без задней мысли, без готовности подъелдыкнуть, подкузьмить? Может быть, ему в кайф статейка в «Аргументах и фактах под названием „Брынцалов на обочине“ с фотографией, где герой еще только натянул брюки, но не успел их застегнуть, и рубашка топорщится… Ну вовсе „домашний“ снимок… И вся-то статейка до того не принимает господина миллиардера, ринувшегося было „во власть“, всерьез… Такое „живописание“, словно бы про какого-то мутанта, возникшего невесть почему и зачем… Уже и подзаголовок искрит неприкрываемой насмешливостью: „Все кандидаты в президенты сейчас, понимаешь, по стране ездят, а Владимир Алексеевич, что — рыжий, что ли? Поехал и он. Правда, недалеко: времени уже нет“.

И далее — почти в чеховской манере… И хотя частично про все эти события было помянуто в предыдущих главах, но, думаю, читатель многое потеряет, если не ознакомится еще с одной манерой прилюдно «раздевать» Брынцалова:

«Небольшой подмосковный Электрогорск аккурат в тот день отмечал свое 50-летие, когда на главной площади в отпадном зеленом пиджаке и белых брюках появился наш герой. В толпе он чувствовал себя как рыба в воде. „У наших правителей мужского здоровья нет, — вещал он, — они только за власть борются“. Какая-то тетка осведомилась: „А у вас-то оно есть?“ — „Пошли, покажу“, — парировал Брынцалов. Женщина замялась…

«… Пиджак-то ваш сколько стоит и какой фирмы?» — спросил один электрогорец Брынцалова. Тот отогнул полу: «На, смотри! Я хочу, чтобы у нас все так, как я, одевались: пиджак от Версаче. А сейчас у нас висячие, а не стоячие».

Приехали мы на завод неподалеку от города, ходили мы по заводу, ходили и пришли к кабинету директора. «Что это у тебя за кабинетом дверь какая-то? — спросил Брынцалов. — Баб, наверное, тут трахаешь?» Я спросил руководителя предприятия Э. Гончарова, прав ли его шеф. «В каждом слове есть доля правды», — был ответ…

… Во время каждой встречи, каждого разговора кандидат выдавал перлы — не хуже, чем у Жириновского: «Нужно продать водородную бомбу (у нас в России столько ценностей!) — и другая нация, уплатив деньги, будет обескровлена», «Почему вывоз икон считают контрабандой? Раз берут — надо продавать. И рисовать их, рисовать. Что, у нас Рублевых, что ли, нет?», «Советские евреи создали Израиль, а русские евреи его разрушат», «Зюганову программу писала Корягина, которая глубокой осенью 1987 года ко мне в тапочках пришла. У нее даже сапог не было, что она может!», «Зайдешь во фракцию к Жириновскому — у него либо убогие сидят, либо братва!»

… Все, все так таинственно, так неясно, так странно, когда пытаешься уловить связь между «дворцом» и «лачугой», между Хозяевами и всеми прочими… недаром все та же незадачливая, сердобольная «Москвичка» к числу прочих своих недоумений приплюсовала еще одно: почему почти сразу, следом за статьей «Человек есть то, что он ест», — исчезла из ресторана «Ферейна» сама героиня очерка — Раиса Федорова? Почему? Ей что, надоело получать приличную зарплату? Ведь вот только что с охотой, с юмором отвечала на все вопросы докучливой «Москвички»:

« — Рая, извините, а каким образом вам удалось устроиться на такое престижное место? По знакомству?

— Представьте себе, нет. Случайно услышала от коллеги, что недалеко от дома (я почти рядом живу) открылся при предприятии небольшой ресторанчик. Ну и пошла наниматься, что называется, с улицы. Рассказала, что умею, чему обучалась, в каких всесоюзных конкурсах участвовала. Меня и взяли. Шесть лет с тех пор прошло. Нареканий в свой адрес не слышала. Надеюсь, что хозяин моей работой доволен.

Вроде все на месте и у Раисы Федоровой, и Владимира Довбыша — толково, с увлечением рассказали они о своей работе…

Только почему, почему аккурат после этой статьи ушла с работы Раиса Федорова? Отчего уже совсем неправдоподобно звучит уверение: «Кажется, выстраивается профессиональная династия. Вслед за мамой, метрдотелем, тонкости сервировки и светского обращения осваивает ее дочь Светлана, официантка в ресторане „У Ферейна“. Ничего этого нет! Хотя и мама улыбается со страниц газеты, и очаровательная юная Светлана… „Ферейн“ от них отказался? Или они — от „Ферейна“?

— А может, господину Брынцалову вдруг какое-то кушанье не понравилось? — спросила я у Александра Толмачева.

— Такого не может быть, — был ответ. — Брынцалов не мелочный.

Присутствующая при нашем разговоре молодая женщина улыбнулась многозначительно и, вздохнув, сказала:

— Отчего? Почему? У нас здесь позволено быть умным и красивым только избранным. Владимир Алексеевич тут действительно ни при чем, но… что можно поставить на пути женщины, которая почувствовала себя оскорбленной только потому, что на этот раз нее портрет красуется в газете, а какой-то «холопки»?

— Неужто так круто? — не поверила я.

— Вы, значит, уж точно все еще живете при социализме! — усмехнулась моя собеседница. — А мы… мы уже хлебаем капитализм полными ложками, уже со всеми плюсами-минусами на дружеской ноге…

Впрочем, спустя время Раиса объявилась на «Ферейне» и приступила к работе.

— Александр, — спрашиваю в надцатый раз, — так когда же наконец состоится наш разговор с Натальей Геннадиевной?

— Так ведь… да ведь… ну, понимаешь, что такое «кошка, которая гуляет сама по себе»?

— Ну что ж, бужу ждать, — смирилась и на этот раз. Хотя бы потому, что любую женщину всегда сложно понять. Тем более что она и сама подчас себя плохо понимает… Мужчины — и это общепризнанно — куда как проще, прямолинейнее по своему внутреннему устройству…

А «Москвичка» все еще висела а воздухе, сотрудники редакции все еще не сыскали надежного спонсора и работали, считай, все на том же неистребимом женском энтузиазме, давая своим верным читательницам массу деловых советов, вроде: «Если из старого мехового пальто получается только жилет — также не стоит огорчаться. Посадите его на легкую подкладку и носите как хотите, например, на работе, если там прохладно». Такие вот дела…

И уже ушел на другую работу Николай Г., бывший помощник пресс-секретаря, один из тех, которые помогали В.А. Брынцалову проводить предвыборную кампанию, когда Владимир Алексеевич баллотировался в президенты.

И было бы вполне естественно, если бы Николай остался с обидой в сердце… Никто же не хочет, чтобы его разлюбливали, чтобы — «вот бог, вот порог»… Мне почему-то понятнее было бы, если бы Николай «понес» своего недавнего шефа… Женская у меня логика, так сказать… И потому в последнем с ним разговоре не таила про себя никаких резких вопросов.

— Не жалеете, что нанялись работать на Брынцалова?

— Не жалею, очень доволен. Мне нравилось общаться с людьми. А людей приходило в предвыборную кампанию очень много, очень интересных людей, разных по характеру. Это мне доставляло огромное удовольствие: объяснять, помогать, даже просто сочувствовать. Они приходили со своими мыслями, предложениями, хотели сотрудничать с Владимиром Алексеевичем.

Присылали письма. Среди этих писем много было наивных, со всякого рода просьбами подарит машину, квартиру, дачу, мотоцикл… Но были и достойные серьезного анализа. Если хотите, я могу показать вам эти письма. Они уже не нужны…

— Хочу. Это интересно.

(Потом мы сходим с Николаем в красиво, добротно отделанный дом на территории «Ферейна», где сыщем на дне шкафа стопки с письмами, и я смогу их прочесть и окунусь в атмосферу «предвыборной гонки», в атмосферу раскрепощенных желаний многих бедствующих людишек, которые почему-то решат, что самое время заставить миллиардера раскошелиться.)

— Николай, никак не могу поверить, что совсем недавно Брынцалов был общительный, принимал в сякого рода «ходоков», удовлетворял чьи-то просьбы, вообще вел себя доброжелательно.

— Тем не менее это было так. Тогда он верил, что нужен России, ее народу. Но с его невоспитанностью… Да, это так, это не изживается легко, просто. Скажу больше — богатство, по-моему наблюдению, провоцирует человека на бесцеремонные поступки. Ему все дозволено. Человек, который богат, считает, что может все. Может себе позволить в присутствии женщины выразиться нецензурным словом, может даже на телевидении, в интервью, сказать такое, что все покраснеют. Вот эта вседозволенность его — она как раз и испортила, мне кажется, его имидж.

— Объяснить ему это, остановить… можно было?

— Знаете, он человек очень самолюбивый, он не любит, когда его учат.

— Выходит, я ему одна сказала то, что думали многие?

— Вы — очень смелый человек. Я бы, скажем, не отважился.

Между прочим, и Николай пытался помочь мне встретиться с женой Брынцалова. Но тоже ничего не вышло.

Так что самый момент спросить его:

— А вы-то сами общаетесь с Натальей Геннадиевной? Находите с ней общий язык? Вернее, находили?

— Знаете, в некоторых случаях я даже сочувствовал ей. Я был у нее несколько раз дома, и она была в таком заплаканном состоянии, и мне хотелось ее пожалеть. Она все говорила: «Какие у вас добрые глаза!» И мне хотелось как-то по-доброму к ней отнестись, чтобы как-то, ну, просто пожалеть человека, сказать ей хорошие, теплые слова. Может, и ей чего-то не хватает…

— Может, она одинокая очень?

— Может. Может, ей не хватает взаимопонимания от Владимира Алексеевича, хочется больше нежности, доброты, тепла. Может, ей не хватает чисто человеческих отношений, теплых, дружеских таких, чтобы он ее понимал, и она его понимала, чтобы в трудную минуту он ее мог выслушать и сделать так, как она хочет. Я думаю, этого нет в их семье. Когда я с ней общался, были случаи, когда просто приходилось ее жалеть. А иногда были случаи противоположные, когда она была не в настроении, могла резко сказать: «Вы не так делаете! Чтобы в дальнейшем так больше не поступали!»

— Насчет чего, например?

— Ну, например, когда я пришел с журналистами. Они хотели взят интервью у Владимира Алексеевича. Кстати, он их сам пригласил. Они принялись снимать его, когда он раздевался для массажа. То есть полуголым, в трусах. Наталья Геннадиевна была возмущена, она протестовала, чтобы они не снимали его в таком виде. А Владимир Алексеевич отнесся к этому по-своему: мол, подумаешь, какое дело, пусть снимают, как хотят. Я оказался между двух огней. Или быть заодно с Натальей Геннадиевной и закрыть камеру рукой, или не мешать Владимиру Алексеевичу и тележурналистам. Как быть? Что лучше? Наталья Геннадиевна потом меня отчитала за это, что не был с ней заодно. Возможно, она и права, но… Или второй случай, когда я привел к ней журналистов, а она рассердилась, мол, без согласования с ней… Хотя я ей звонил по телефону, и она свое согласие дала… Что поделаешь? Человек настроения… Когда доброжелательно встречает, а иногда как будто не замечает. Не только меня, разумеется…

— Если это все кому-то не по вкусу — может уходить, но не «выступать»?

— Разумеется. Не ты платишь — тебе. Обычные капиталистические отношения. Но нам они, конечно, еще в диковинку.

Что же получается? Зачем далеко ходить за ответом, почему Владимир Алексеевич пренебрегает нынче прессой, самой Величественной, Вездесущей четвертой, а возможно, и первой властью? Все очень просто — не оправдали доверия, надоели все эти бессчетные журналисты, опротивели?

Выходит, я попала в самое неподходяще время. Вполне возможно, и Наталья Геннадиевна в том же состоянии — не хочет больше отвечать ни на какие журналистские вопросы?.. Мол, толку-то!

— Вот если бы раньше вы пришли! — уверяют меня в отделе рекламы. — К тому же, посмотрите, с какими вопросами обращаются к жене Владимира Алексеевича из этих новых, лощеных журналистов…

Взяла в руки листок, отпечатанный на компьютере, прочла:

«1. Удовлетворяет ли вас сексуально ваш муж?

2. Какой секс вы предпочитаете, не пренебрегаете ли оральным?

3. В какое время суток вы испытываете наиболее сильное сексуальное влечение к мужу или какому-нибудь другому мужчине?..»

— Ну как? — спросили меня в отделе рекламы. — Вы бы после этого побежали в объятия журналистов?

— Нет, — ответила честно, — ни за что. Но, с другой стороны, нельзя же валить в одну кучу всех и вся…

Пожали плечами. А когда Николай вышел, просветили меня с очень женской щепетильностью:

— Приехал к нам на «Жигуле», Каких-то семь месяцев назад. А уезжает на «форде». Плохо ли?

Да кто говорит… Просто замечательно! Тем более, если сравнивать с другими судьбами, с другими внезапностями…

А ведь мы в последнее время так и поступаем, чуть чего:

— Ой, все-таки не в тюрьме! Все-таки не в Чечне… Слава Богу!

— Ой. Упал-разбился самолет! Слава Богу, моих в нем не было!

— Ой, взорвался дом! Слава Богу, мои все целы!

— Ой, опять убили предпринимателя и шальной пулей прохожего! Слава Богу, мои не попали…

И не потому ли бежим к телевизору, когда начинается новая серия «не про нашу жизнь», хоть та же «мыльная» «Санта-Барбара»?.. Хоть «Дикая Роза», где Рикардо и Роза только что совершили прогулку с детьми и немного поиграли с ними в мяч.

«Наконец Роза шутливо заметила:

— Кабальеро так увлекся, что может опоздать на деловую встречу!

— Ради вас, о прекрасная, я готов забыть обо всем на свете! Я уже начинаю гордиться, что моя жена — артистка. Я люблю тебя, Роза!

— И я тебя люблю, Рикардо.

Поцелуй был трепетен и нежен. Как здорово у них все наладилось, в последние дни, после того, как он, разгневанный грязной анонимкой, зашел в ее комнату потребовать объяснений. Только Роза могла превратить постыдную ссору, им затеянную, в апофеоз любви. Как же он плохо ее знал, как же виноват перед ней…»

… Если я не упомянула о том, как «Ферейн» намекнул многим своим сотрудникам, в том числе и Николаю К., что более в их услугах не нуждается, — то скажу об этом сейчас. О способе расставания с «разлюбленными» по-ферейновски. Их отправили в цех. Чтоб, значит, помогли производству. Николая поставили закручивать колпачки на тюбиках с лекарством. Он закручивал, закручивал… и понял — все, пора искать другую работу… Сел в «форд» и уехал.

А я вдруг получила приглашение в гости к Наталье Геннадиевне Брынцаловой. И вышло это так вдруг, неожиданно и просто… И буквально через пять-семь минут встретилась с ней лицом к лицу. С миллиардершей, для которой строится огромный, словно пирамида, дворец… С недавней провинциалочкой из маленького, дальнего городка… С необыкновенной, непонятной женщиной, способной к эпатажу, о которой под гармонь разлилось по России:

У Брынцалова жена

Ну совсем сошла с ума,

На глазах у всей страны

Взяла, скинула штаны.

— Пошли. Это недалеко.

Не поверила:

— Так просто?

— Да, — ответили мне. — Ждет.

С чем сравнить столь приятную неожиданность? Думаю, даже директор «Метрополитена» Филиппе де Монтебелло не был столь обрадован, как я. Хотя в жизни главного музея Америки произошло событие, не имеющее аналогов даже во всей истории США: знаменитая тамошняя миллиардерша, владелица уникального собрания скульптуры и живописи ХХ века Флорен Мэй-Шонборн скончалась 92 лет от роду, а по ее завещанию «Метрополитен» получил в собственность редчайшие, дорогие-предорогие скульптуры и полотна…

Что же мне мнилось вслед за решительным: «Пошли!» Разумеется, в худшем случае я рассчитывала побеседовать с нашенской миллиардершей минут двадцать-пятнадцать… Я же ведь представляю, сколь может быть дел, обязанностей у такой особы… Но и этого времени мне, верилось, хватит, чтобы что-то существенное понят, разглядеть… Как-никак сорок лет занимаюсь журналистикой. Как-никак помоталась по бывшему Союзу из края в край, с сотнями людей самых разных профессий разговаривала под блокнот, под диктофон… Кто только не рассказывал мне о своем житье-бытье: трактористы и академики, свинарки и врачи, геологи и нефтяники, лесорубы и художники, русские карелы, манси, хакасы, украинцы, белорусы, казахи, евреи, узбеки, таджики…

А уж с женщиной поговорить — всегда взаимное удовольствие.

Вот мне и представилось — сядем мы с Натальей Геннадиевной, которая на восемь лет младше моего сына и на год старше моей дочери, — и поговорим по душам. И я попробую как-то не только понять «тайну» ее крупа, заполонившего в свое время телеэкран, но и многое иное, и очень может быть, с высоты своих лет, жизненного опыта подскажу то, о чем ей, возможно, робеют сказать другие — не надо, милая, выставлять себя на посмешище, ведь еще исстари говорилось: «Каково аукнется, таково и отзовется». Или: «Наступил на зубья — граблями в лоб».

Откуда же мне было знать, что…

Впрочем, по порядку… А пока отмечу: газета «Москвичка» рассталась с «Ферейном» вполне благостно. Владимир Алексеевич принял, наконец, редактора и легко расторг «брачные узы» и сказал, мол, «сколько мог — помог». И «Москвичка» осталась не в обиде: пусть и со сбоями шла помощь, и без «права свидеться, объясниться», и ожидание затягивалось в приемной, но все-таки именно он, «Ферейн», оказал изданию поддержку в тот момент, когда на помощь не бросился никто.

— Я могла сказать Владимиру Алексеевичу только «спасибо», — говорит Виктория Арсеньева, редактор. Говорит бодро и весело.

Что еще добавить? Нашим простым, в прошлом советским, женщинам, всегда была свойственна одна, неиссякаемая добродетель — способность довольствоваться малым и благодарить ото всей души за все, про все…

При этом не одна из них даже в том роковом случае, когда муж разлюбил ее и ушел, — способна еще долго верить, будто там, на стороне, его «опоили», околдовали, а так-то он все еще любит ее, одну ее…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.