«…Которых имена не должны быть упомянуты…»

«…Которых имена не должны быть упомянуты…»

Приближается время говорить о кульминации пятигорских событий – о самом поединке, случившемся у подножия Машука около шести часов пополудни 15 июля 1841 года. Он стал последним, заключительным «актом» трагедии, лишившей Россию великого поэта. Как и два предыдущих, он имел свою интригу и своих действующих лиц. Имена дуэлянтов известны. Что же касается секундантов, здесь полной ясности до сих пор нет. Кто они? Сколько их было? Кто чью сторону представлял? В этом надо разобраться обязательно, чтобы лучше понять то, что произошло у Перкальской скалы.

В лермонтоведении прочно утвердилась версия: секундантами Лермонтова были Столыпин и Трубецкой, Мартынова – Васильчиков и Глебов. Как отмечалось в предыдущей главе, главной фигурой был Михаил Глебов, представлявший на поединке Лермонтова. По этому поводу мы имели свидетельства двух авторитетных лиц, получивших сведения от самого Глебова, что именно он был секундантом Лермонтова. А помогал ему Александр Васильчиков, которого в таком случае следует считать секундантом Мартынова. Послушаем еще нескольких современников, более или менее основательно знакомых с обстоятельствами поединка. Не будем пока выяснять, кто чью сторону представлял, обратим внимание лишь на число секундантов.

Н. И. Лорер. «Из моей старины. Воспоминания»: «Наутро враги взяли себе по секунданту. Мартынов – Глебова, а Лермонтов – А. Васильчикова».

П. Т. Полеводин. Из письма: «На другой день, когда секунданты (прапорщик конногвардейский Глебов и студент князь Васильчиков) узнали о причине ссоры, то употребили все средства помирить их…»

A. И. Арнольди. «Из записок»: «Я полагаю, что, кроме двух секундантов, Глебова и Александра Васильчикова, вся молодежь, с которою Лермонтов водился, присутствовала скрытно на дуэли…»

Н. Ф. Туровский. Из «Дневника поездки по России в 1841 году»: «Секунданты не захотели или не сумели затушить вражды (кн. Васильчиков и конногв. офицер Глебов)…»

Н. М. Смирнов. «Из памятных записок»: «Князь Васильчиков был секундантом Лермонтова, а Глебов Мартынова».

B. И. Чилаев. Воспоминания (в пересказе П. К. Мартьянова): «Мартынов быстро повернулся и пошел назад. Уходя, он сказал, что наутро пришлет секунданта… Дуэль состоялась через день. Лермонтов со своим секундантом…» (Имена здесь не названы, но подчеркивается, что у каждого был один секундант.)

А. В. Смольянинов. Из «Дневника»: «Секунданты были со стороны Лермонтова – Глебов, а со стороны того – Васильчиков…»

А. И. Вегелин. Из письма к сестре (Пятигорск, 24 сентября 1841 года): «Покойник жил с Васильчиковым и взял его в секунданты, Мартынов – с Глебовым и избрал его; и так все четверо – люди молодые, неопытные, не сказав никому слова, на другой день отправились за город…»

М. Ф. Федоров, офицер Тенгинского полка, ожидавший прибытия Лермонтова в полк. «Походные записки на Кавказе…»: «По письмам из Пятигорска известно было только, что он убит майором Николаем Соломоновичем Мартыновым 15 июля, на дуэли, при секундантах: титулярном советнике князе Васильчикове и корнете Глебове…»

Е. Г. Быховец. Из письма (даже если это литературная мистификация, то предполагаемому составителю письма – П. П. Вяземскому – были хорошо известны события и лица, связанные с дуэлью): «Никто не знал, что у них дуэль, кроме двух молодых мальчиков, которых они заставили поклясться, что никому не скажут; они так и сделали».

Д. Д. Оболенский. «Из бумаг Николая Соломоновича Мартынова»: «…не было преднамеренности ни со стороны Н. С. Мартынова, ни секундантов, Глебова и князя Васильчикова. Они все были друзьями, а не врагами Лермонтова».

Как видим, достаточно много разных лиц, современников поэта, совершенно не сговариваясь, в разное время, по разным поводам утверждают одно и то же: секундантов было только двое – Глебов и Васильчиков. Если бы дело обстояло иначе, хоть кто-то из этого немалого количества людей обязательно сообщил бы иное. Ведь зачем этим в общем-то сторонним людям соблюдать «заговор молчания», который, по словам Васильчикова, связал непосредственных участников дуэли?

Откуда же взялись Столыпин и Трубецкой? О них сообщил несколько десятилетий спустя князь Васильчиков. Но как? Весьма туманно и неопределенно. Так, в беседе с журналистом и издателем М. Семевским в декабре 1869 или январе 1870 года он сказал: «Секундантов никто не имел. Глебов был один у обоих и нас трое (Столыпин, Трубецкой…). Глебов зарядил пистолет Мартынову, а я Лермонтову зарядил (оттого я и назвался секундантом)… Столыпин скомандовал 3 раза, Мартынов побежал к барьеру, долго целил, и потому Трубецкой закричал: „Стреляйте! Стреляйте!“»

Не было ли это сообщение «пробным шаром»: как воспримет версию о четырех секундантах Мартынов? Но заметки Семевского об этой беседе были опубликованы лишь в XX столетии и Мартынову остались неизвестны. В своей статье «Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и дуэли его с Н. С. Мартыновым», напечатанной в «Русском архиве» в 1872 году, Васильчиков пишет так: «Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов… Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали: „Сходись!“»

Как видим, ни слова о Столыпине и Трубецком!

Далее Васильчиков замечает: «Когда я возвратился (после поездки в Пятигорск за доктором. – Авт.), Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой». И тут ничего не говорится о Столыпине и Трубецком как о секундантах – они, получается, лишь просто присутствовали на дуэли. Цель, думается, та же – проверить реакцию Мартынова. Тот промолчал.

Наконец, беседуя с П. А. Висковатовым, собиравшим материалы для книги, князь рассказал: «Собственно не было определено, кто чей секундант. Прежде всего Мартынов просил Глебова, с коим жил, быть его секундантом, а потом как-то случилось, что Глебов был как бы со стороны Лермонтова. Собственно секундантами были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я – Лермонтова».

К этому времени Мартынов ушел из жизни, и Васильчиков мог говорить о дуэли все что хотел, не опасаясь упреков в искажении истины. Он и стал уверенно заявлять, что секундантов было именно четверо. Зачем ему это было нужно? Известно, что Мартынов – и сразу после дуэли, и позже, когда вопрос о ней стал активно обсуждаться в обществе, – вину за случившееся во многом возлагал на секундантов. Очень возможно, что Васильчиков, называя Столыпина и Трубецкого, хотел переложить эту вину на них, а сам остаться в стороне.

Итак, главный источник сведений о четырех секундантах – князь Васильчиков. Есть ли другие источники? Да. О поездке Столыпина и Трубецкого на дуэль бегло упоминает в своих воспоминаниях Эмилия Александровна Шан-Гирей. Но они появились уже после того, как была опубликована статья Васильчикова, откуда и могли быть взяты сведения о секундантах, вряд ли интересовавшие Эмилию Александровну летом 1841 года.

Об активном участии в дуэли Столыпина, якобы с его слов, пишет некто, скрывшийся за символическими тремя «звездочками» – ***: «Еще о поединке Лермонтова» («Русский архив», 1893, № 9). Вот этот текст: «Столыпин мне рассказывал, что, когда Лермонтов пал и умер, то все участвующие спешили уехать… Один Столыпин остался, с общего согласия, при покойнике, в ожидании возвращения поскакавших. Он сел на землю и поддерживал у себя на коленях голову убитого. В это время разразилась гроза, давно собиравшаяся; совершенно смерклось. До возвращения уехавших прошло около часа. Столыпин не раз говорил мне об этом тяжелом часе, когда он, совершенно один, в темноте, освещаемый лишь молниею, держа на коленях бледный лик Лермонтова, долго ожидал приезда других, поехавших за помощью или экипажем».

Свидетельство это крайне сомнительно. С трудом верится, что Монго-Столыпин, многие годы глухо молчавший о дуэли, не делившийся даже с близкими людьми, вдруг разоткровенничался с неким посторонним человеком. Нелепым выглядит и утверждение о необходимости держать на коленях голову поэта – факт уже случившейся смерти его дважды отмечается автором. Наконец не стоит забывать о том, что рассказ анонима появился в печати уже после того, как были опубликованы материалы Васильчикова, описавшего свое, якобы имевшее место, печальное сидение около мертвого тела в наступившей темноте, при бушующей грозе, и воспоминания Э. А. Шан-Гирей, где она говорит о подобном же сидении – но уже Глебова. Позаимствовать эти описания и приписать «сидение» Столыпину явно не составляло труда для человека, желавшего приобщиться к имени великого поэта. Так что источником сведений о четырех секундантах остается все-таки один Васильчиков – единственный из участников дуэли, нарушивший «заговор молчания».

Версия о двух, а не четырех секундантах имеет сторонников и среди биографов поэта. Первым публично высказал ее Мартьянов, и ему стоит верить более, чем позднейшим биографам. Во-первых, потому, что он начал изучать обстоятельства дуэли ранее всех других. Во-вторых, он побывал в Пятигорске и беседовал с таким серьезным свидетелем, как Чилаев, который в силу своего служебного положения соприкоснулся с событиями 15 июля 1841 года достаточно близко и имел возможность беседовать с их участниками. В XX столетии серьезные сомнения по поводу участия в дуэли Столыпина и Трубецкого высказали Э. Герштейн и С. Чекалин. Мнение столь серьезных исследователей, бесспорно, заслуживает уважения.

Но оставим в стороне мнения. Попробуем опираться только на факты. Какие из них позволяет считать, что Столыпин в дуэли не участвовал?

Начнем с того, что утром 15 июля Лермонтов и Столыпин находились в Железноводске. О том, что дуэль должна состояться в этот день, они явно не знали, иначе не стали бы покупать билеты на ванны. Вопрос о времени, месте и условиях дуэли, скорее всего, был решен Мартыновым и секундантами в Пятигорске, накануне вечером, в крайнем случае – следующим утром. Вопрос: почему же Столыпин, если был секундантом, не принимал участия в этих переговорах?

Далее. Арнольди, направлявшийся 15 июля из Пятигорска в Железноводск через Каррас, на половине дороги от Карраса встретил Глебова и Столыпина, ехавших на беговых дрожках. Через некоторое время он повстречал ехавших на извозчичьем экипаже Лермонтова с Дмитриевским. Но Столыпин направлялся в Пятигорск и в обеде у Рошке участия не принимал. Это позволяет считать, что Столыпин уехал из Железноводска независимо от Лермонтова, тогда как в качестве секунданта должен был бы сопровождать его к месту дуэли.

Укажем на факт иного рода. Почему об обстоятельствах дуэли брату Столыпина, Дмитрию, рассказал в своем письме Глебов, а не сам Монго, который сумел бы сделать это более подробно и откровенно? Добавим сюда соображения психологического порядка. Скажем, такое: Столыпин, человек светский, опытный и, как считают, хорошо знавший дуэльный кодекс, никогда не позволил бы, присутствуй он на дуэли, нарушить правила поединка молодым, неопытным секундантам, а тем более сам не нарушил бы их. Приверженцы участия Столыпина в дуэли считают, что не мог он, близкий человек, оказаться в стороне и оставить поэта в столь трудный час. Но на это можно возразить: Столыпин, близкий родственник и благородный человек, никогда не бросил бы в лесу тело своего родственника и друга. Фактически же с телом поэта оставался один Глебов. И он же – не Столыпин, – приехав с места дуэли, распорядился о перевозке погибшего.

И наконец – свидетельство современника. Любим Тарасенко-Отрешков в своих воспоминаниях, о которых нам еще придется говорить, сообщает, что «перед вечером», еще до того, как стало известно о гибели Лермонтова, он зашел к Монго на квартиру и застал там нескольких знакомых. Интересно, что бы эти люди делали там без хозяина?

Словом, читателям снова предстоит сделать выбор, решая, могут ли приведенные выше многочисленные аргументы быть опровергнуты сбивчивыми и противоречивыми высказываниями Васильчикова. Да еще если сделаны они три с лишним десятка лет спустя, с явной целью оправдать себя?

Думается, что сторонники участия Столыпина в дуэли, чтобы доказать свою правоту, должны внятно и убедительно ответить на следующие вопросы:

Почему ни один из современников, знавших о дуэли, не сказал – ни сразу, ни потом – о четырех секундантах?

Почему Столыпин не принимал участия ни в примирении противников, ни в обсуждении условий дуэли, что обязательно должен был сделать как секундант?

Почему Столыпин, если присутствовал на дуэли, не предотвратил нарушений дуэльного кодекса, который он, единственный из лермонтовской компании, хорошо знал, и наоборот, сам допустил грубейшее нарушение, крикнув «Стреляйте!.. или я вас разведу!»?

Почему Столыпин, если он присутствовал на дуэли, бросил тело родственника и друга, оставив с ним Глебова – в сущности чужого человека?

Почему, по словам Любима Тарасенко-Отрешкова, которому незачем «наводить тень на плетень», Столыпин «перед вечером» находился в своей квартире, тогда как в качестве секунданта должен был выехать на дуэль?

Почему о дуэли рассказал родному брату Монго именно Глебов, а не сам Алексей Аркадьевич?

Почему Васильчиков описал его участие в дуэли столь невнятно и путано?

Что касается Трубецкого, то у нас нет бесспорных доказательств его неучастия в поединке, как, впрочем, и участия. Может быть, потому, что мы вообще слишком мало знаем о его роли в преддуэльных событиях. О Трубецком ни Васильчиков, ни другие мемуаристы практически ничего не сообщают – лишь в одном случае ему приписывается Васильчиковым роковое «Стреляйте, стреляйте!», выкрикнутое по причине затяжки с выстрелом. Более ничего о его действиях на дуэльной площадке не известно.

О готовящейся дуэли он, безусловно, знал – да и как не знать, если живущий в соседней комнате Васильчиков участвовал в обсуждении ее условий и, вероятно, не делал из этого секрета. Более того, по своей склонности к авантюрам и рискованным ситуациям князь Сергей явно был готов стать одним из секундантов. Но была ли в том необходимость? Ведь и Васильчиков-то подключился в последний момент и, по его же словам, просто «назвался» секундантом, чтобы живших вместе Глебова и Мартынова не обвинили в сговоре. К тому же и Лермонтову, и его друзьям была хорошо известна судьба Трубецкого и отношение к нему императора. Именно это обстоятельство, в первую очередь, заставило остальных участников дуэли уберечь Трубецкого от участия в ней в качестве секунданта. А вовсе не появление, как они говорили, князя Сергея в Пятигорске без официального разрешения, что якобы грозило ему большими неприятностями. Все это было значительно преувеличено. Из письма Траскина Граббе известно, что начальник штаба знал о «нелегальном» присутствии Трубецкого в Пятигорске, но никак не наказал его – просто выслал к месту службы.

Имеется, правда, один очень любопытный документ – записка, написанная во время следствия Глебовым и адресованная Мартынову. В ней даются рекомендации, как отвечать на вопросы следственной комиссии, чтобы они полностью совпадали с ответами обоих секундантов. Там имеются, в частности, такие слова: «Что касается до правды, то мы отклоняемся только в отношении к Т[рубецкому]] и С[толыпину], которых имена не должны быть упомянуты ни в коем случае».

Эта записка дает солидный козырь в руки сторонникам версии об участии в дуэли четырех секундантов. Потому мы не имеем права сбрасывать ее со счетов и должны рассмотреть, как могли выглядеть в этом случае события 14–15 июля. В любом случае Столыпин, еще ночью, узнав о вызове Мартынова, несомненно, стал уговаривать родственника отказаться от дуэли, но, наткнувшись на его сопротивление, мог махнуть рукой: мол, поступай как знаешь! И если он согласился быть секундантом Лермонтова (явно без большой охоты), то утром 14 июля должен был встретиться с Глебовым, Васильчиковым и Трубецким и оговорить с ними предварительные условия дуэли. Потом – что достоверно известно – вместе с Михаилом Юрьевичем выехал в Железноводск, надеясь, что отсутствие Лермонтова в Пятигорске охладит пыл Мартынова. Но на всякий случай взял ящик с принадлежавшими ему дуэльными пистолетами. Утром 15 июля в Железноводск прибыл Глебов (по этой версии – секундант противной стороны), видимо, для того, чтобы передать решительное требование Мартынова драться в тот же день. После этого Столыпин и Глебов, прихватив пистолеты, вместе выехали в Пятигорск, чтобы определить место дуэли и доработать ее условия.

Не исключено и в этом варианте событий, что Столыпин и Трубецкой все же побывали на обеде у Голицына, но под благовидным предлогом удалились, чтобы отправиться на дуэль. Впрочем, некоторые исследователи, в частности Э. Герштейн, считают, что они опоздали к началу поединка – то ли из-за ливня, то ли задержавшись на обеде. В этом случае на дуэльной площадке все происходило в соответствии с тем, как будет описано далее. Если же они прибыли вовремя, то вели себя так, как это изложил впоследствии Васильчиков: либо активно участвовали в ходе поединка, как было рассказано князем Висковатову, либо же играли роль наблюдателей, которой наделил их Васильчиков в журнальной статье: «Глебов был один у обоих и нас трое (Столыпин, Трубецкой…)». А потом, по утверждению того же Васильчикова, Столыпин с Глебовым уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а он с Трубецким остались при убитом.

Читателю предоставляется возможность самому выбрать более убедительную версию, касающуюся секундантов и их поведения, – приведенную выше или ту, что будет подробно рассмотрена в следующих главах. Тому, кто готов согласиться, что секундантов все же было двое, стоит познакомиться с мнением Мартьянова, который нашел словам Глебова в вышеупомянутой записке довольно убедительное объяснение: «При существовавшей в николаевское время строгости никакая следственная, а тем более судная комиссия не осмелилась бы решиться на подобное дело (то есть сокрытие участников поединка), а тем более комиссия по лермонтовской дуэли, в которой заседал нарочно присланный из Ставрополя жандармский штаб-офицер, подполковник Кушинников, – это „царево око“ по тогдашнему времени. Скрыть же от комиссий, то есть обмануть их, едва ли было возможно, когда о дуэли знал весь город, и при устранении от следствия и суда прикосновенных лиц нашлись бы люди, которые довели бы об этом до сведения высшей власти… „отклонение от правды секундантов по отношению Трубецкого и Столыпина“… есть не что иное, как умолчание о предполагавшейся дуэли, так как знание о имеющей быть дуэли и недонесение о том начальству, по военно-уголовному кодексу, составляет преступление, строго наказуемое…»

Даже не опираясь на это весьма разумное предположение Мартьянова, подумайте сами, можно ли скрыть от въедливых, проницательных следователей, среди которых имеется и жандармский офицер, участие в дуэли, о которой на следующий день говорил весь город? Утаить же, что знал о дуэли, но не сообщил (тоже уголовно наказуемое деяние), не составляет особого труда: поди проверь, знал или не знал – в голову человеку не влезешь!

Но, пожалуй, самое главное, что можно сказать по данному поводу: число секундантов вряд ли повлияло на исход дуэли – в тот роковой вечер он определялся не столько людьми, сколько обстоятельствами, в которых эти люди оказались…