Ц АХ АЛ 1964- 1967

Ц АХ АЛ 1964- 1967

8 июле 1964 года Йони приехал в Израиль для прохождения военной службы, оставив в Америке родителей и младших братьев. Крепкая связь Йони с семьей выразилась в интенсивной переписке и наездах семьи в Израиль.

Дорогие мама и папа! 8. 7. 64

Я уже два дня в стране (сейчас утро третьего). Прибыл в воскресенье ночью и поехал прямо в Иерусалим. Не по слал телеграмму Мири* потому что прежде всего хотел побывать в Иерусалиме. Увидев Израиль с самолета, я испытал нечто вроде сердечного сжатия. Со всем, что есть в Израиле плохого – а видит Бог, что плохого много, – это наша страна, и я люблю ее, как любил всегда. Молодежь в Израиле гораздо более думающая, серьезная и зрелая, чем в Америке, и атмосфера – для нас, во всяком случае – гораздо здоровее, чем в США.

Комната моя будет готова только через восемь дней. Тетя Фира всерьез уговаривает нас остаться у них, и я думаю, что Биби поживет там несколько дней. Он уже успел связаться с родителями Узи (который сегодня вечером возвращается из лагеря), и сейчас, конечно, находится в компании своих товарищей.

Продолжаю непрерывно заниматься физикой и получаю от этого большое удовольствие.

В стране тем временем большое волнение в связи с прибытием гробов Жаботинского и его жены. Бен-Гурион заявил, что не явится отдать покойным последнюю честь. И вся страна раскололась. Я, естественно, пойду на похороны. когда гробы прибудут в Иерусалим.

В нашем доме я еще не был, но снаружи он выглядит очень хорошо. Участок возле дома, правда, запущен. В ближайшее время эайду в посольство* и посмотрю, как выглядит дом изнутри. Сарай закрыт на замок, и все, как видно, в порядке. Только жаль участка. Ладно, когда снова заживем все вместе, сделаем себе снова красивый сад.

Кругом, особенно возле дома, все совершенно изменилось. Через поле, поблизости от дома, проложили великолепное шоссе. Иерусалим прекраснее, чем прежде. Может, я слегка расчувствовался, потому что давно его не видел. Кто знает.

Любимые родители! 1.8.64

Получили от каждого из вас по письму, и нет нужды описывать, с какой радостью мы их читали. Я просто счастлив, что вам удается и отдыхать, и работать, и что все у вас наладилось.

В вещах у меня недостатка нет, покупать не понадобилось почти ничего. Оба мы одеты хорошо. Незнакомые принимают нас за американских туристов, но нас это, естественно, не волнует. Ты была права, мама, – в моем возрасте ребята больше не ходят в хаки, и правильно мы сделали, что побеспокоились и всего накупили.

Что касается армии, то призываюсь я 10-го августа. Довольно многих из моих товарищей мобилизовали уже 23-25 июля, и в настоящий момент к ним присоединились все те, кто идет в Нахаль.

Только что вернулся из трехдневной экскурсии в великолепный, чудесный Негев. Были в котловине и добрались до самого Эйлата. Этой поездкой в Негев завершилась, я думаю, серия экскурсий по стране, которые я совершил с тех пор, как вернулся. Десяток дней, что мне

*Дом овмьи Нетзньнгу в то время арендовало иностранное посольство. – остались до армии, проведу в городе и отдохну. Может, навещу теток и дядей, короче – накоплю силы.

Как и полагается молодым людям на новом поприще и вообще любому мыслящему человеку, мы с группой товарищей часами сидим и беседуем. Иногда споры продолжаются до полуночи. Наконец-то встретил здесь подходящую себе компанию. Это Ави А., Эли Б., Шломо Ш. и другие. Я просто счастлив быть вместе с ними.

Недавно я написал тебе, папа, длинное-длинное письмо. Попытался изложить на бумаге свои идеи по порядку. Представить себя вам как я есть. Я хотел связать отдельные частицы своих мыслей и поступков и создать из них нечто вроде книги. Мне хотелось, чтобы ты меня лучше узнал, чтобы, как прежде, давал мне в письмах советы. Дошел до 9-й страницы и бросил. Слишком большая работа. Но не это меня остановило. Было не только трудно, но написанное недостаточно выражало мои мысли и чувства. Может, попытаюсь опять после того, как начну служить.

Настоящих друзей и подруг у меня, как всегда, мало. Но меня это совершенно не беспокоит. В людях, чтобы они просто соучаствовали в моей жизни, я не нуждаюсь. Если бы нуждался, то нашел бы их в избытке.

Вы не представляете себе, какая радость для меня ваши письма. Я повторяюсь, но я хочу, чтобы вы поняли, как важно для меня то, что вы пишете. Рад узнать, что дома все спокойно и что ты, мамочка, не слишком тяжело работаешь. Воспользуйтесь свободным временем и тем, что в доме тихо, и поработайте, а также и отдохните (эти две вещи не всегда друг другу противоречат).

Я очень много сейчас читаю. В основном, художественную литературу на иврите. Изучаю Бялика и Чернихов- ского вместе с Хемингуэем и Гете ("Страдания молодого Вертера").

Биби не находит учебников математики и физики, которые должен был привезти с собой, и меня это очень огорчает. Он утверждает, что вы забыли их положить в чемодан. Пожалуйста, выясните. Книги дорогие, и я побегал, пока их достал. Много огорчаться мне некогда.

и, конечно, я не сержусь на Биби, которого вижу очень часто.

Не волнуйтесь из-за армии. Я не дурак и ничего не сделаю сгоряча. Будьте спокойны.

Любимый Идо! 1.8.64

Поздравляю тебя в день твоего двенадцатилетия. Желаю удачи во всех твоих начинаниях. Как мне дает советы отец, так же позволь и тебе напомнить: главное – это ученье. Желание учиться и узнавать, решать проблемы, читать и понимать – это то, что делает человека великим. Вместе с тем ты должен научиться ладить с окружающими людьми – и с товарищами, и особенно с отцом и матерые. Не раздражай их, будь хорошим сыном. В сущности, ты всегда был хорошим, и мне кажется, что больше всех их раздражал я. Учись на моем опыте. Идо.

Дорогие мама, папа и Идо! 15. 8. 64

Попытаюсь частично описать события последних дней.

Итак, в понедельник 10-го нас погрузили на иерусалимском мобилизационном пункте в машины и отвезли в Ба- кум (специальная база для приема и сортировки новобранцев). Здесь нас распределят по местам службы.

Каждое утро происходит общий сбор. Выкликают личные номера солдат, уже отобранных в части и отправляющихся по своим базам. Распределения первых дней меня не коснулись, и я совсем отчаялся. Наконец вчера меня отправили в новый взвод, и я вдруг обнаружил несколько знакомых физиономий. Как видно, каждый из этого взвода показал во время психометрического теста хорошие способности. Опять прошли медицинский осмотр и, наконец, нас послали на авиабазу, в Тель-Цоф для дополнительных обследований. Обследования продлятся еще неделю-две, но я не думаю, что пойду в летчики. Это значит пять лет службы – слишком долго! Во всяком случае, я пробуду в Тель-Нофе несколько дней, потом вернусь, наверное, в Бакум и буду принят в какую-нибудь другую боевую часть. Относятся к нам здесь отлично. Условия замечательные и люди – что надо.

Хочу вас успокоить и уверить, что не приму никаких решений, пока не получу от вас писем с советами. В ближайшее время, как только обоснуюсь на постоянной базе, сообщу вам номер полевой почты. Тогда сможете слать мне письма непосредственно. Здоровье мое великолепно. Я считаю, что, как это ни странно, армия помогла мне выздороветь.

Дорогие и любимые папа и мама! 19. 8. 64

Вторую неделю я в армии, выполняя просьбу папы, постараюсь рассказать подробнее о том, что происходило и происходит. Смешно – и больше всего, может быть, типично для армии, – только я решил, что есть время для письма, как пришли и дали занятие – убрать палатку (это значит так надраить ее, чтобы "пол засверкал, как зеркало"). Я, во всяком случае, продолжаю письмо и надеюсь, что успею его закончить. Начну сначала и расскажу обо всем по порядку. Наверное, придется писать с перерывами.

Итак, больше всего бесит в армии то, что не знаешь, куда попадешь. Послали меня, как я уже писал, на авиабазу в Тель-Ноф для обследований. Прибыл я туда в четверг во второй половине дня на прошлой неделе. Назавтра отправились в отпуск, который продолжался до воскресенья. В Тель-Нофе, когда я вернулся, начались испытания на годность для авиации. Но военно-воздушные силы требуют подписаться на 5 лет службы. Я знап, что испытания я прошел. И вот, не спрашивая, обряжают меня в форму летчиков и уговаривают поступить в авиацию. Освободиться очень трудно и, по правде говоря, многие из выдержавших испытания склонны согласиться. Стояло нас на поверке человек 60, и командир объявил: "Кто отказывается идти на курсы летчиков – шаг вперед". Я один вышел из строя. Потом присоединились еще

8 парней. После долгой процедуры нас вернули в Бакум, Я нахожусь здесь уже несколько дней и почти сошел с ума. Но, несмотря ни на что, ни минуть) не жалею о том, что отказался идти на курсы летчиков. Почему же я говорю, что почти сошел с ума? Потому что я, кажется, все могу выдержать, кроме положения, когда ничего не знаешь, когда зависишь от того, что скажет и решит другой. И это именно то положение, в котором я сейчас нахожусь. Я до сих пор не знаю, куда меня пошлют, хотя большинству место их назначения известно, а многие уже на своих базах. Во всяком случае, еще на этой неделе (сегодня среда) или, самое позднее, в начале следующей, я надеюсь, напряжение кончится и я смогу рассказать вам точнее, что у меня происходит.

Чем мы занимаемся в Бакуме? Разделили нас на взводы по 30 человек в каждом. Во главе взвода стоит младший сержант. В настоящий момент я вместе с 9-ю солдатами занимаю палатку (палатки большие и вполне просторные). Ни с одним из них я не знаком. Собрали нас со всех концов страны. В лагере огромное количество сержантов, и настроение солдат зависит от настроения сержантов. Среди них есть несчастные, убогие люди, которые в первый раз в жизни получили возможность "самовыражения". Командиры эти в гражданской жизни были полными нулями, постоянно страдали от комплекса неполноценности. И есть небольшое количество нормальных людей (например, мой нынешний сержант). Командиры первого типа – это самое большое зло- Необходимость подчиняться таким людям, какие могли бы от меня многому научиться, способна вызвать ужасные чувства. Мне лично это почти не мешает. Я понимаю: так учат дисциплине. Мешает мне, как я уже писал, то, что я не знаю, куда меня пошлют.

У нас много досуга, который иногда нарушается Отделением общественных работ. Работы эти включают мытье военных машин, чистку уборных, обслуживание шекемского ларька и т. д. Каждый вечер есть в Бакуме кинофильм, а также лекции командующих разными родами войск Армии Обороны Израиля. И, кроме тех часов, когда стоим в карауле, спим достаточно. Еда неплохая. Хоть ее и маловато, но обойтись можно. Есть шекем- ский ларек, открытый почти весь день, где можно купить все – от шнурков для ботинок, напитков, артиков, швейных принадлежностей и до настоящих хороших обедов. И все, по сравнению с городом, конечно, за полцены. Армия ведь не платит налогов! Интересно, что гражданину постоянно твердят о необходимости экономить, а здесь, в государственной организации, расточительство чрезвычайно велико. Выбрасывают еду, не берегут рабочую силу и проч. И это только часть общего расточительства.

В прошлую субботу, вернувшись из Иерусалима, я позаботился о том, чтобы захватить с собой на базу книги и, по крайней мере, не бездельничаю. Ведь так можно и умереть от скуки, когда целый день почти ничего не делаешь. Я привез сюда Платона, книгу Эйн Ранд и том стихов Натана Альтермана (он действительно хорошо пишет). На базе можно встретить лишь детективные романы и дешевые карманные издания, читать которые – значит просто убивать время.

Дорогие и любимые папа и мама! 28. 8. 64

Как много содержится в этих двух словах; дорогие и любимые. Трудно описать, до какой степени вы для меня любимы и дороги. Очень мне не хочется вас огорчать, поэтому так тяжело читать в ваших письмах жалобы на то, что я недостаточно пишу. Позвольте мне прежде всего объяснить, почему в моей переписке нет регулярности. Военная почта действует только внутри страны, а не за границей. Письма идут без марок во все концы страны, и чтобы письмо дошло даже и не за границу, требуется время. До сих пор, чтобы послать вам письмо, я дожидался отпуска. Поскольку отпуск бывает нерегулярно, постольку не была регулярной и переписка. А теперь до начала тиронута* отпусков не будет, и положение особенно ухудшится.

Вы напрасно беспокоились. Я действительно чувствую себя великолепно. Никакого кризиса с началом службы в армии я не испытал и не нуждался в том, чтобы кто-нибудь облегчил мне переход от гражданской жизни к военной. Я все хорошо взвесил еще в Америке, а не действовал под влиянием глупого импульса, и действительно рад, что поступил так, как поступил. Нет у вас никаких оснований для беспокойства, поверьте мне. В той мере, в какой беспокойство связано с логикой, а не только с чувствами, над которыми человек не властен, должны быть абсолютно спокойны и не воображать меня одиноким мальчиком в чужой стране. Я не одинок. А если почувствую одиночество, то всегда могу съездить к теткам – страна, в конце концов, полна теток. Армия отнимает все мое время, а в свободные минуты я иногда езжу к тетке Мири, хотя, признаюсь, и нечасто. Вы не должны на меня сердиться за то, что с родственниками я вижусь редко. По-моему, это с моей стороны не вопрос долга. Свободного времени у меня мало, и право же, я не вижу в этом нужды. Но если вы очень хотите, я, конечно, это сделаю.

Итак, я нахожусь в парашютных войсках. Считается, что это опасный род войск, – и напрасно. Опасен он точно так же, как другие войска. Подготовка тяжелая, но вовсе не страшная. Еда тут намного лучше, чем в Бакуме, инструктора – все без исключения нормальные люди. И вообще окружают меня люди, а не дураки и бездельники, и на отношение к нам жаловаться не приходится. Я не рассчитываю на то, что продолжение рассказа о наших войсках подействует на вас успокоительно. Полагаю, что ничто не поможет. Но повторяю – все действительно в полном порядке. Не пугайтесь и не беспокойтесь. Я вижу, что все еще нахожусь под впечатлением вашей реакции на мои письма. Но вы же знаете, что я не произношу пустых фраз, и если что-то говорю, то так и думаю. Все прекрасно. .-Мама собирается в этом году побывать в стране. Так что, мамочка, сама увидишь, что все в порядке. Поскольку мы до этого договорились ( а я надеюсь, что успокоил вас и доказал, что вы волнуетесь напрасно, особенно мама, потому что отец в его довольно редких письмах не рассказывает мне о том, беспокоится он или нет, и я с радостью заключаю, что нет), то остается вам пожелать доброго и счастливого Нового года. Надеюсь, вам удастся хорошо отдохнуть, и особенно тебе, любимая мамочка. Вы заслужили хороший отдых. Желаю тебе плодотворного года, папа, Биби и Идо – успехов а учебе Я надеюсь и верю, Биби, что ты добьешься поставленной цели. А тебе что скажу. Идо любимый? Чтобы хорошо учился? Чтобы хорошо себя вел? Но так ты и поступаешь. Продолжай в том же духе!

Дорогие папа, мама и братья! 8.9.64

Тиронут начался несколько дней назад, но обещанных нам великих трудностей пока не видно. На Новый год получили отпуск (который продолжается до сих пор, с половины третьего дня воскресенья и до одиннадцати ночи вторника). Поехал прямо в Савьон и повидал всех – Боаза, Мири, Лози, Шая, Рона и Ури, бабушку, дядю Эзру, Рути и детей. Бабушка десять раз напомнила мне, чтобы я написал вам, как приятно было повидать всех, и что, даст Бог, будем на будущий год в Иерусалиме всей семьей, и как хорошо нас приняла Мири. Вот я и пишу – было и в самом деле очень хорошо. Поскольку в понедельник все оттуда уехали, то и я отправился в Иерусалим.

Есть у меня в городе подруга, зовут ее Тути (Тирза). Она очень симпатичная, что засвидетельствует Биби. Жаль, что вы с ней не знакомы.

Сегодня вечером я возвращаюсь на базу. Говорят, что со среды до субботы нам предстоит марш "для ознакомления с личным снаряжением", что означает ходьбу по сорок километров в день. Но меня это не пугает. Я пришел к выводу, что все, что армия требует от бойца, я способен выполнить. У нас уже были первые занятия по обращению с оружием, поэтому пришлось учить наизусть массу вещей: род оружия, производство, калибр, принцип действия, характеристики, описание каждой малейшей детали и ее наименование и т. д. и т. п. Вес снаряжения – фляги, патронов, полного вещмешка и т. п., включая стальную каску, – очень велик. Идо бы порадовался, увидев нас, – точно как в фильмах, только там каски, наверное, не стальные, а из картона.

Давно от вас ничего не было. Я мечтаю о том, что на базе меня ждут письма, в том числе и от Биби с Идо, что отвечу я каждому по отдельности, если будет время. День так заполнен, что с трудом успеваем поесть. Об отдыхе нечего и говорить, а ночью все разбитые и усталые, и два- три свободных часа следует использовать для сна. Единственное свободное для письма время – это пятница вечером (если нет учений). Сделаю, во всяком случае, все, что смогу.

Мне все больше и больше нравится служба. Время от времени возникает новая, требующая усилий трудность, и каждый раз, преодолев ее, ты чувствуешь, что продвинулся вперед, оставив многое позади. Говорят, что я очень похудел и хорошо выгляжу. Вешу я шестьдесят восемь с половиной кило, а выглядел бы, по-моему, еще лучше, если бы поспал подряд 24 часа. По привычке я просыпаюсь, когда за окном еще темно, и с трудом засыпаю снова. Но недостаток сна меня теперь не слишком беспокоит, я вполне с ним справляюсь, как я уже писал. За два дня, что я пробыл у Мири, я набрал полтора кило. Вес этот, конечно, немедленно исчезнет, как только вернусь в армию. Мири постирала все мои вещи, и я возвращаюсь на базу, сверкая чистотой. Пишу обо всем этом потому, что вы просили подробности о моей жизни. Сегодня, если не ошибаюсь, первый день месяца тишрей. Вторично желаю вам доброго и счастливого года.

Тысяча поцелуев. Ваш Йони.

Любимые папа, мама, Биби и Идо! 11. 9. 64

Вчера исполнился месяц, как я в армии. Наконец я узнал, что такое "тяжелая жизнь", хотя утверждают, что это все еще пустяки. Субботние дни на базе – это время относительного отдыха, потому я могу сидеть и писать. Через десять минут, наверное, будет построение, придется поспешить с письмом.

Итак, после новогоднего отпуска за нас решили взяться. С тех пор мы днем и ночью на ногах. Хуже всего было

вчера. Учения продолжались без перерыва и отдыха весь день. К вечеру все были начисто разбиты и уповали на добрый и продолжительный – т. е. 4 – 5 часов – сон. Считали, что заслужили его после такого физического напряжения. Но начальство, как видно, считало иначе, потому что сразу после ужина (едим мы между 6-ю и 7-ю часами) начались ночные учения, продолжавшиеся несколько часов. После учений наши надежды на сон опять не сбылись, так как объявили восьмикилометровый марш-бросок. Замечу для ясности – это самое ужасное из всего, что есть в армии, и гораздо тяжелее любого бега, потому что никакой темп в этом марше не задан. Начинаешь с дикой рыси, чтобы не отстать от других. Каждый стремится по возможности быть с передовыми. Им легче, потому что не надо никого догонять. До сих пор у меня никаких проблем нет. Уверен, что не будет и дальше. Я действительно справляюсь со всеми требованиями лучше большинства здесь.

И вот, после марша, который нам продлили еще на два километра, мы вернулись на базу и там, вместо сна, нам задали такую трепку, какая нам до сих пор не снилась. Заключалась она в том, чтобы бегом принести койку, матрац, спальный мешок, котелок, надеть зимнюю одежду и т. п. – и все за несколько секунд. Это было уже слишком. Мы едва волочили ноги. Думали, что теперь-то нам дадут поспать. Была уже середина ночи. Однако объявили "командирский смотр", а это – гигантское мероприятие часа на три, к которому готовятся за день. Все должно сверкать, а все – это действительно все. Итак, примерно до 3.30 продолжалось крепление палаток, уборка площади и т. п. А потом, когда осталось нам для сна часа полтора, выяснилось, что наше отделение в эту ночь – дежурное по базе. Так что всю ту прекрасную ночь мы провели без сна. И если думаете, что это легко, то вы ошибаетесь. Когда разбитый и измученный человек не спит, он разбит и измучен вдвойне, и наутро от него уже ничего не остается. Сегодня (сейчас пятница, после полудня) ученья начались как обычно, вчерашний день прошел и забыт. Есть только сегодня. Но, в конце концов, не так страшен черт…

Я описал вам коротко события одного дня для того, чтобы дать представление о том, что с нами делают в армии. Я не распространялся о типе учений, о занятиях по физической подготовке, о стрельбищах, о беге с препятствиями и т. п. Если исходишь из убеждения, что должен все преодолеть и всему есть конец, то и преодолеваешь все, и конец действительно наступает. Я уверен, что благополучно справлюсь с любым заданием.

Если я раньше иногда жаловался на отношение к солдату в армии, то теперь я привык ко всему, и постепенно армия мне все больше и больше нравится.

Сейчас я сижу в совсем пустом Шекеме. Это единственное место, где можно писать, сидя за столом. Торговля закончилась, все ушли и легли спать (не каждый день удается поспать!), и я сейчас займусь тем же, хотя совсем не чувствую усталости. Для отдыха в моем распоряжении весь завтрашний день.

Когда я был у Мири, то обнаружил там книжечки по 50-70 страниц, величиной с ладонь, которые помещаются в любой карман, даже в карман рубахи. Благодаря этой находке у меня теперь всегда есть материал для чтения, что весьма ценно, потому что, когда нам дают несколько минут для отдыха, то и спать из-за недостатка времени нельзя, и бездельничать трудно. Обнаружил я и унес среди этих книжечек Хемингуэя, Сарояна, Эдгара Аллана По и многих других.

Что касается пропавших учебников, то я надеюсь, что они найдутся и что дело это уладится. В настоящий момент я совершаю невозможное – остальные солдаты забросили даже детективы и порнографические издания, а я все еще читаю серьезную литературу. Иначе я не могу. Мне действительно доставляет удовольствие посидеть в сторонке минуту и почитать. Как будто переходишь из мира аомии в другой мир. Мне удается примиоить между собой эти два мира и таким образом извлечь удовольствие из каждой проведенной здесь минуты.

Следующий наш отпуск будет, как видно, в Суккот. К тому времени, говорят, мы так измучаемся, что уснем по дороге к автобусу и проснемся только вернувшись на базу. Уже и сейчас у всех убийственный вид. Смешно смотреть.

Любимая Тути! 18.9.64

Дни здесь проходят так быстро, что теряешь ощущение времени. Я вдруг заметил, что уже 14-е число, что накануне тебя взяли в армию, и теперь кто знает, когда я тебя увижу. До сих пор я, по крайней мере, знал, что когда я приеду в город, мы сможем быть вместе, а теперь нет и этой уверенности.

Милая моя Тути, я никогда не предполагал, что мне так тебя будет недоставать. Почему-то мне недостаточно видеть тебя раз в месяц или даже раз в две недели, и я боюсь, что время, которое проходит от встречи до встречи, отдаляет нас друг от друга больше и больше. Возможность того, что "приестся", абсолютно исключена с моей стороны, и я думаю, что в настоящий момент, в эту минуту, также и с твоей. Но проходящее время замутняет связь между нами, заставляя придавать слишком большое значение встречам и ощущать пустоту в промежутках.

Ты не поверишь – точнее, я бы не поверил – что каждый раз при раздаче писем я буду очень-очень хотеть получить от тебя письмо. Почему? Потому что ты единственная связь между мной и миром вне армии. Если бы не ты, то я жил бы в ближайшие два года только армией плюс, естественно, моя "частная жизнь", то есть то, что я лично давал бы армии. Если бы не ты, у меня бы не было интереса выходить за пределы лагеря. Под интересом подразумеваю интерес к другим людям, а не к гражданской жизни вообще. Этого интереса не потеряю никогда, и не только я не потеряю: ни один человек не потеряет интереса к той жизни, какой он когда-то жил. Ведь мы себя сформировали на основе прошлого, формируем и будем продолжать впредь.

Потерять тебя, Тути? Если так, то уж лучше сразу, а не медленно и постепенно, пытаясь удержать хоть что-то из того, что угасает. Но так я тебя не потеряю. Никогда.

Письмо твое напоминает мои письма периода Бакума, но только с тобой это происходит из-за окружающих тебя людей, а со мной – из-за незнания того, куда меня пошлют. Сила человека – в его умении приспособиться к новым обстоятельствам и примириться с ними. Ясно, что все зависит только от тебя – от состояния твоего духа, от твоих успехов и поражений как в армии, так и в жизни вообще. Разве не так? Надо попытаться найти положительное зерно в службе, вообще в армии, и полностью его использовать. Если извлечешь из армии то, что в ней есть положительного, то и не впадешь в отчаяние, более того – возможно, будешь счастлива. Хотелось бы мне сказать, что я – с тобой на всем твоем пути. Но это неправда. Мы проходим этот путь поодиночке.

Говорят, что учения наши становятся все труднее, и каждую неделю командир роты и командиры отделений обещают нам тяжелую жизнь. По правде говоря, собственно учения, может, и усложнились, но мы в настоящий момент уже вошли в силу, так что пробежки и марши не представляют труда. Единственная серьезная проблема – это хроническое недосыпание. С трудом удается во время занятий держать глаза открытыми, и все мы валимся с ног. Нашу роту терзают самым жутким образом, в полном смысле слова. Характерно для нашей роты то, что нас терзают и как начинающих бойцов, и как будущих парашютистов. При такой комбинации трудно устоять на ногах.

Не стоит развивать тему. По правде говоря, не так страшен черт. Я доволен службой в парашютных войсках сверх ожидания. Если цель – сделать из нас солдат, то ясно, что цель эта будет достигнута. Тот, кто здесь останется, сможет сказать, что он выдержит многое (в смысле физическом, конечно). Интересно, как физическая нагрузка лишает человека способности мыслить. Все время приходится сосредотачиваться на том, что делаешь: усваивать и усваивать, а потом терять усвоенное.

Боюсь, что если продолжу письмо, то начну забалтываться. Я до смерти устал и с трудом сижу на стуле (в Шекеме). Надеюсь, ты прощаешь мне, что п чувствую усталость в момент, когда пишу тебе, но положение и впрямь плачевное. Ты видишь – даже на цинизм у меня нет сип. Я чувствую, что рука начинает двигаться по бумаге механически. Пишу просто для того, чтобы ты знала, что я думаю о тебе и люблю тебя. Я пишу, а слова эти звучат откуда-то издалека.

Дорогие папа и мама! 27. 9. 64

Настал желанный праздник Суккот. Как мы, солдаты, его ждали! После трех недель учений мы на ногах не стояли. Еще одна неделя такого напряжения, и те из нас, кто еще способен двигаться, лишились бы остатка сил.

Неделю назад меня вызвали и спросили, не подхожу ли я под категорию солдата-одиночки* и не нуждаюсь ли в этом смысле в помощи. Я слышал, что такого солдата при содействии армии "усыновляет" кибуц или семья, а этого я не хочу, потому что желаю остаться независимым и самому решать, где мне жить. Поэтому я им заявил, что в настоящий момент могу обойтись своими силами, но если мне понадобится помощь, обращусь к ним.

Приехал в Иерусалим в пятницу и перебрал несколько вариантов жилья. Все провалились. В тот день спал в доме тети Фиры, которая очень хорошо меня приняла. Чтобы стряхнуть с себя армейскую усталость, я нуждался в полном отдыхе. В последний раз я проснулся в 3.30 утра в среду. Не зря я чувствовал усталость. Проспал я с 4-х часов дня до 8 вечера и с 9-ти вечера до утра. В поисках жилья зашел я в дом к Эли Бармейеру, о котором я вам уже писал. Я ночевал у него в первую неделю по приезде в страну, и мне очень понравился и этот дом, и родители Эли. На следующий день поехал с ними на пикник в Президентский лес, и там родители Эли предложили мне поселиться у них. Такого великолепного предложения я в жизни не получал. Они в самом деле прекрасные люди, и кроме того, место у них в доме есть. Плату принять они отказались, но я надеюсь, что мне удастся убедить их брать хотя бы ту сумму, которую армия выделила мне для квартиры, хотя сумма эта очень небольшая. Все уладилось самым лучшим образом, и мы даже успели перенести туда мои вещи. Вчера уже (в субботу) там ночевал. Тетя Мири продолжает слать мне в армию посылки, которые я, естественно, с радостью получаю, хотя необходимости в них нет. Нас ведь кормят, хотя в настоящий момент мы не получаем, как я считаю, необходимого нам количества калорий. Чувствую себя великолепно.

Любимый Идо! 28.9.64

Все пишут о том, как ты вырос. Сузи написала, что пришла к нам узнать мой адрес и с трудом тебя узнала, так ты изменился. Больше всего хочу тебя видеть, дорогой Идо. Пошли мне, если можно, фотографию. И вообще – хорошо бы вы все сфотографировались и послали мне свои снимки. Поговори об этом с папой и мамой, ладно?

В армии очень тяжелая жизнь. Конечно, ты об этом читал в моих письмах. Но это не так страшно. Я все выдерживаю и справляюсь со всеми трудностями. Главное – не пытаться ни от чего уклониться и хотеть выстоятъ. Только усилием воли можно выдержать ученья. Но не создай себе неправильной картины. Есть в армии очень- очень хорошие минуты, и если, как говорится, "принимать все с любовью", то можно даже получать от нее удовольствие. Мы научились делать вещи, о которых прежде я и не мечтал. 8о всяком случае, я не жалуюсь и рад, что способен выдержать это тяжелое испытание. Ведь для этого я и вызвался служить в парашютных войсках.

Любимые папа, мама, Биби и Идо! 2. 10. 64

Наконец настала пятница, и у нас полный отдых. Во вторник утром вернулись на базу и немедленно приступили к изнурительным тренировкам. Речь идет о заурядных тренировках, которые для нас – обычное дело и не стоят особого упоминания.

Все шло как обычно до вечера того самого вторника. Вечером вышли в полном снаряжении на 35-километровый марш, который продолжался до 3-х часов утра.

Последние десять километров шли с носилками – то есть положили самых тяжелых парней на носилки и потащипи. И это – самая изнурительная из возможных работ, особенно когда марш продолжается много километров.

На следующий день встали и занялись обычными тренировками, но в этот же вечер снова задали нам тяжелую трепку. Вытащили из палаток в 11 часов ночи. Заявили, что мы не "укладываемся в график". Это значит, что мы, возможно, опоздали раз на 10 секунд на построение. Поэтому нам не дали спать до 1.30 ночи и заставили проделать весь дневной распорядок: подъем, утреннее построе* ние, бритье, надраивание обуви, выход на ученья, укладывание в постель (кстати, притащили койки и все прочее снаряжение на строевую площадку, отстоящую от палатки на несколько сот метров, и там занимались этим во тьме египетской). Короче, было воистину ужасно. От такой обработки все остались полумертвыми.

Назавтра, в четверг, встали как обычно. Опять тренировки. В три часа снова вышли на марш, второй за последние три дня. Дело неслыханное, у нас, во всяком случае. Уже с первого марша, который проходил в быстром темпе, вернулись все с мозолями, с растяжением жил, из* раненные и в глубоком изнеможении. И выяснилось, что тот марш был только подготовкой ко второму. Итак, в четверг отправились на марш "по ознакомлению с границами", который проходил в полном снаряжении (весьма тяжелом!). Шли до самой ночи. Спали под открытым небом и продолжали идти до 2-х часов следующего дня. Состояние духа было приподнятое. Заходили во все арабские деревни этого района. Пересекли границу, проходящую поблизости от базы. Протяженность марша была около шестидесяти километров, которые мы прошли в быстром темпе. Сейчас все солдаты хромают. С трудом ходят. Что касается меня лично, то у меня трудностей очень мало. По сравнению с остальными, мое физическое состояние превосходно. Марши для меня не тяжелы. Все пробежки и прочие тренировки я преодолеваю, по сравнению с остальными, "спокойно" и благополучно.

Сегодня командиры решили, что неделя была достаточно насыщена мероприятиями, и дали нам выспаться. Говорят, что завтра, в субботу, нас не заставят ничего делать, дадут полный отдых, чтобы мы пришли в себя. Во всех войсках в армии это нормальное положение – суббота есть суббота, – но не у нас, в парашютных войсках. Эти четыре дня были действительно изнуряющими и хорошо, что прошли.

Сейчас, пройдя больше трети тиронута, я могу оглянуться назад и убедиться в том, какой долгий путь пройден, увидеть, как много я успел и на что способен. Я смотрю назад с глубоким удовлетворением. Думаю, что я взял за это время от армии все, что она может дать. Уверен, что так будет и дальше.

Я хотел бы побудить вас мне больше писать. Единственная передышка в армии – это чтение писем. Происходит это на бегу к построению, за несколько минут, но благодаря этому осуществляется связь с внешним миром и снимается царящее здесь напряжение. Получать письма – чрезвычайно важно, и бедный тот солдат, которому нет писем. Я в этом нуждаюсь, может быть, даже больше других, потому что другие, во всяком случае, видят свою семью каждый отпуск. Я, разумеется, не жалуюсь, и с тем, что есть, обхожусь наилучшим образом.

Любимая моя Тути, 4. 10. 64

Как видно, тебе не удалось самое главное в армии: стать одной из многих, быть в общем ряду. Я об этом, с одной стороны, сожалею, потому что если ты не смиришься с существующим положением, то не сможешь ис* пользовать время службы самым лучшим и самым легким образом. С другой стороны, говоря по правде, я этому рад. В сущности, выбора у тебя нет, и приспособиться к ситуации тебе придется. Ты ведь заранее знала и говорила, что это будет твоей главной проблемой в армии, но была уверена, что преодолеешь ее. А я, мне кажется, был в этом уверен еще больше тебя.

У нас здесь несколько другая проблема. Я остался совсем один. Живу сам в себе, общаясь с одним лишь человеком – с самим собой. При этом в хороших отношенияхсо своей частью. Я тебе говорил однажды, что помогаю ребятам во время пробежек, маршей и т. п. Но я этого не люблю. Принцип взаимопомощи тут не оправдан – не думаю, что взамен мне самому когда-нибудь понадобится помощь. Но в последнее время я совершенно смирился с положением, все равно – смотреть, как другой падает с ног, и не поднять его, не помочь ему, пока во мне осталась хоть капля силы, – я не могу. Но только 8 том случае, если он сам старается изо всех сил. Если не старается

– то недостоин помощи. В палатке положение, естественно, иное. Там правило "все за одного, один за всех” касается и меня, и с самого начала я действовал в этом духе.

Получил сегодня также и письмо от Биби. Я его не ожидал так был ему рад! Думаю, что этого человека я люблю больше всех людей на свете. Я не относился к переписке с ним серьезно. Биби существует на свете, и этого мне было достаточно. Живя за границей, я мало писал в Израиль. За 4 месяца до возвращения я написал К. Он ответил гневным письмом – как смел я писать просто так, безо всяких объяснений? Действительно ли я хочу возобновить контакт, который по моей собственной вине за это время ослаб? И т. д., и т. п. Я ужасно смеялся, читая письмо. Ответил ему, что он болтун, что, несмотря на весь его гнев, я остался его другом, потому что я хорошо его знаю. Он ответил очень сердечным письмом, но больше я ему не писал. Вернувшись в Израиль, я убедился в том, что был прав. То же и с Биби, с той разницей, что от него никогда не последовало бы такой реакции. Он меня знает лучше, чем кто бы то ни было. Так я, во всяком случае, считаю. Я всегда с радостью получаю письма от тех, кого люблю. Но если писем нет – так нет, и ладно. Биби пишет в основном о себе, о своих занятиях, немного о ежедневной жизни. Когда Биби пишет о доме, о родителях, об Идо, я верю ему, как будто стою рядом, вижу все, что происходит, и докладываю самому себе.

Говорят, что в следующий четверг мы выходим на учения. Нам предстоит пройти до места километров 70. Если верить слухам (а по-видимому, это так), мы вернемся только через три недели. Очень-очень надеюсь, что ты к тому времени окажешься в городе.

[ К Тути 1 7.10.64

Усталость и изнеможение дают себя знать. Не проходит урока, чтобы кто-нибудь не задремал, и ему не опрокинули на голову фляги. Бродят с полузакрытыми глазами и дрожью в коленях. Все меньше и меньше в нашей роте жителей Иерусалима. Я этого не замечал, пока М. не подсказал, что нас осталось только пятеро. Печальная ситуация!

Не проходит дня (кроме сегодняшнего), чтобы я не получил от тебя письма. Письмо – луч света, разгоняющий окружающее оцепенение.

Хочу написать побольше и не могу. Иногда я способен писать и писать. А сегодня мне кажется, что я пишу не письмо, а телеграмму.

Кстати, принимай происходящее в армии как оно есть, не поддавайся навязчивым мыслям. Парни здесь ломаются духовно потому, что не в состоянии собраться и сосредоточиться на том, что происходит здесь. Поэтому их точит мысль о доме, о жизни на гражданке и т. п. – обо всем, что в данный момент недостижимо.

•

Любимые папа, мама, Биби и Идо! 8. 10. 64

Письмо это, вероятно, будет самым коротким из всех, мною написанных. Меньше, чем через час, выходим на полевые учения, по крайней мере на 10 дней. И тогда, боюсь, у меня не будет времени даже для такого короткого письма, как это. После учений получим отпуск (как видно, на два дня. Сейчас кажется, что это очень много). Лихорадочные приготовления, некогда вздохнуть. Я пишу с максимальной скоростью, чтобы успеть хоть что- нибудь послать домой до выхода.

Получил от вас несколько писем, и радости моей нет предела. Биби прислал исключительно интересное сочинение. По-моему, его можно где угодно напечатать. Мне бы хотелось, Биби, чтобы ты и впредь слал мне свои школьные работы.Когда вы пишете мне о доме, о том, как трудитесь в саду, о работе папы, о занятиях мамы, об учебе Биби и Идо, я чувствую, как будто я от вас близко-близко, будто я с вами вместе. Пишите, пишите и пишите.

Свободных дней так мало, что мне кажется, что ты, мамочка, придаешь им слишком большое значение. Все, о чем мы мечтаем, это добраться до дому и поспать. Мне почти безразлично, где именно спать (поскольку, естественно, это не у нас дома). Но поверь, что устроился я в этом смысле великолепно и очень доволен, что все так хорошо уладилось.

Оружие и все снаряжение уже готовы. Кончаем разбирать палатку и трогаемся.

Любимые папа, мама, Биби и Идо! 17. 10. 64

С последнего моего письма прошло больше недели.

Я коротко сообщал вам о выходе на полевые учения. Место учений – примерно в 60-ти км от базы, и мы, естественно, проделали весь путь пешком, с полным снаряжением. Добрались в очень скверном состоянии, и все без исключения сильно хромали. Я лично был в очень приличной (по сравнению с остальными) форме. Так как некоторым из нас очень тяжело идти, остальные их тащат. "Тащат" в буквальном смысле. Только 6 – 8 человек на это способны. Я "взял под опеку" симпатичного парня килограммов на 90 весом, и поверьте мне, тащить такого парня – вещь не простая. Во всяком случае, это очень развивает мускулы. Ясно, что в результате мне пришлось тяжело, но тяжело было всем, не только мне. Если бы шел один, то чувствовал бы себя вольной пташкой.

Вы написали Мири, что, судя по письмам, мне в армии достается. Прошу не перетолковывать меня неправильно. Ни для кого в Израиле армия не легка. Это очень тяжело, и в этом ее смысл. Я еще принадлежу к тем немногим, кто не выкладывается чрезмерно, и прекрасно справляюсь с трудностями.

Обучались мы стрельбе. Днем и ночью мы только и делали, что стреляли. Из винтовок, "узи", пулеметов, базук, противотанковых ружей, минометов и т. п., так что звенит в ушах. Ни от чего в армии я не получил столько удовольствия, сколько от этих учений.

Идем в отпуск до 10-ти часов утра воскресенья.

Между прочим, семья Бармейеров послала мне в армию большую посылку. Это было очень неожиданно, на такое сердечное отношение с их стороны я не рассчитывал. Они действительно чрезвычайно симпатичные люди. Кроме того, получил посылку от тети Мири, И Фира, когда я навестил ее сегодня, нагрузила меня всяким добром, Так что жаловаться не приходится. Письма ваши получаю регулярно и рад, что дома все в порядке. Грустно, что не услышу лекции отца. Как бы мне этого хотелось!

Остановлюсь подробнее на сочинении Биби. Твое сочинение, Биби, действительно выдающееся. Ты обладаешь необыкновенным талантом письма и самовыражения. Хотел бы я вполовину знать английский, как ты! Ты умеешь, мне кажется, использовать все доступное тебе богатство языка. Продолжай а этом духе, будешь сочинять чудесные вещи. Если ты в 10-м классе так пишешь, то что будет в двенадцатом и дальше!

Рад слышать, что вы оба, Идо и Биби, так хорошо успеваете в школе. Мне грустно, что я не с вами, и не вижу ваших успехов собственными глазами. Хотелось бы также увидеть дом, сад, даже шоссейные дороги, и, естественно, больше всего хотелось бы видеть вас. Биби пишет, что вы, мамочка и папа, чудесно выглядите. Ах, как бы я хотел сам об этом судить!

Любимые папа, мама, Биби и Идо! 24. 10. 64

Вчера ночью закончились учения, и мы вернулись на базу. На обратном пути проделали марш с носилками через дюны до Бат-Яма (около 12 км ). Тащили впятером парня в 90 кг весом. Это была настоящая пытка. Представьте себе – шли мы не вдоль дюн, а через них, т. е. поднимались на каждую, погружая ноги сантиметров на 20 в песок. При подъеме нога соскальзывала назад, так что шаг продвигал нас вперед лишь сантиметров на десять. Сегодня (в ночь на субботу) нам дали поспать, чтобы мы очухались после двухнедельных учений. Завтра выходим на дополнительные учения. Но хотя бы сегодня есть у нас немного свободного времени и покоя.

Давно вам не писал, потому что во время учений писать невозможно. Нет даже двух минут свободных. Не отличаешь дня от ночи. Учения не прекращаются ни на минуту. Два часа, отпущенных для сна, используем полностью, да и то опасаемся, что нас разбудят.

Мне, по правде говоря, жизнь в поле нравится еще больше, чем на базе. С сегодняшнего дня база больше не является нашим постоянным жильем. Она будет служить именно "базой". Во время учений будем, в основном, в поле.

Наконец-то мы почувствовали, что мы – не зеленые новички, а настоящие солдаты. Прошли настоящие трудности, овладели оружием и т. п. В скором времени нам предстоит сниматься в фильме "Юдифь" (с Софией Лорен). По-видимому, будем играть и англичан, и арабов. Мечтаем об этом дне. Сможем, по крайней мере, отдохнуть.

Пишу это письмо по частям и скоро кончу. Только что пообедали. Дали мясо (в прискорбном количестве) с рисом, фасоль, огурец и яблоко. Совсем неплохая еда, хотя и маловато ее. Еда в армии организована так, что вся поглощаемая с ней энергия немедленно расходуется в работе. Тот, кто не съедает всего, не сможет двинуться. Есть парни, что падают в обморок от слабости.

Нас становится все меньше и меньше. Остаются только самые сильные и выносливые. Просто удовольствие быть среди таких ребят. Мы составляем единое, великолепно действующее целое, хотя предстоит еще долгий путь, и находимся мы в самом его начале.

Дорогие папа, мама, Биби и Идо! 30. 10. 64

Вот и опять у меня отпуск, и я вернулся, как обычно, в город. Последние 45 часов я не сомкнул глаз, и факт этот не прошел бесследно. Мы ехали впятером в автобусе на Тель-Авив, и так как поездка продолжалась час, задре- .-.й-ЗДОи в Дороге. Проснувшись, увидели, что автобус давно

прибыл, и все, в том числе и водитель, давно вышли, и только мы пятеро остались. И вообще, мы дошли до такого состояния, что способны использовать для сна каждую свободную минуту. Если есть у меня 10 минут для отдыха, то через минуту я уже сплю и просыпаюсь совсем бодрым. Иначе выдержать недостаток сна в армии невозможно.

Представляю, какое волнение царило в доме в связи с успехом отцовской лекции. Как жаль, что я ее пропустил! Всегда я пропускаю его лекции. Вопиющее невезение! Но если не слышать, то, по крайней мере, прочесть ее я смогу. Теперь вы, конечно, сможете немного передохнуть. Надеюсь, вы это сделаете, ведь вы так тяжело поработали.

Армия предъявляет к нам все больше требований, и большинство с ними справляется. Правда, отсеиваются многие, но из тех, кому у нас, по правде говоря, делать нечего.

Несколько дней назад вернулись со съемок фильма "Юдифь". Играли и израильтян, и нападающих на них арабов. Но большую часть дня спали. На улице, под солнцем, но все равно спали. В съемках участвовали также пехотинцы из дивизии Голани и утверждали, что участие в фильме им в тягость. А для нас это был просто санаторий. В последний день кинокомпания погрузила нас на автобусы и отвезла в Нагарию на просмотр фильма "Том Джонс" – вещь, в армии неслыханная.

На днях нам предстоит марш в 80 – 90 км. И сразу после этого выходим на две серии учений – индивидуальные и групповые. Это тяжелые учения, напишу о них в свое время.

Размышляя о том, что меня так привлекает в парашютных войсках, или вернее, какой именно фактор дает силы выстоять, я прихожу к выводу, что фактор этот – трудность, необходимость преодолевать препятствия и более всего: доказать себе, что я способен вынести все, что здесь требуется, и еще гораздо больше.

Дорогой Биби, поздравляю тебя с днем рождения. Мне трудно поверить, что тебе только 15 лет, ты всегда казался мне старше своего возраста.Армия не дает солдату тосковать. Думаю, что тосковать человек способен, если у него есть время остановиться и подумать, разобраться в себе. И наоборот – когда он по горло погружен в настоящее, которое на него давит, то вынужден отдавать всего себя этому настоящему. Когда у меня есть досуг, как сегодня, и я могу остановиться и ощутить тишину, я чувствую, до какой степени я хотел бы вас повидать.