Неотправленное письмо

Неотправленное письмо

Галиб, прости1 – империя распалась.

Мне жаль, все повторяется, как встарь.

Есть каламбур: сегодня показалось,

Не Август нами правит, а Февраль.

Советуют – достать «чернил» и плакать,

И взять бутыль, и заглянуть на дно.

Взгляни в окно – там снова мрак и слякоть.

Нам видимо, иного не дано.

Как я хожу? – Уныло сгорбив плечи.

Как, впрочем, весь оставшийся народ.

О чем молчу? – Скажу тебе при встрече,

Как водится, вина набравши в рот.

Завидую тому, что ты уехал.

(Хоть трудно выдать ссылку за отъезд).

Как я живу? – Годами не до смеха,

Одна охота к перемене мест.

С ума схожу. Хотя живу в столице,

Уединяюсь там, где место есть.

Вокруг меня одни и те же лица

На них, как говорят, – одна лишь лесть.

К кому? – Я до сих пор его не знаю.

Сильно подобострастье к палачам.

Отчаянье своё я не скрываю.

Пишу и молча плачу по ночам.

Ты знаешь, в жизни я не суеверен.

Не запуская чёрной кошки в дом,

Я никогда так не был не уверен

Ни в чём. И, что печальнее, – ни в ком.

Душа закрыта. Вера пошатнулась.

И опостылся низостью уезд.

Уже давно он превратился в «улость»

И я уже согласен на отъезд.

Да только вот куда? – Ещё не знаю.

Не чувствую, что сбудется со мной.

Я здесь ведь не живу, а умираю.

И впору перебраться в мир иной.

Ты говорил мне как-то: – не витийствуй.

И, поминая всуе, не пророчь.

И хоть гоню мысль о самоубийстве —

Она всё неотвязнее, как ночь.

Я помню день один из этой жизни,

Когда, не находя последних слов,

Сжёг на костре и помянул на тризне

Несовершенство всех своих стихов.

С годами память не забыла,

Вот черновик, как это было:

Июль. 15-е. Ночью

Пил в одиночестве, с тоски,

Что я, как дворник, листья молча

Сжигал свои черновики.

В родном саду, на старой даче.

Под яблонями, у кустов

Костер… А я, у стенки, плача,

Не находя прощальных слов

Молчал, когда они горели.

Сидел, как зритель на скамье,

А стены дома индевели

От вьюги, что мела во мне….

Ну всё, об этом больше я не буду.

Будь милостив, прости мою хандру.

Бог даст – я прокляну в себе Иуду

И сном забудусь где-нибудь, к утру.

Я часто и во сне не забываюсь.

Ты, кстати знаешь, что такое сны?

Я не могу уйти, как не пытаюсь,

От чувства неосознанной вины.

Недавно снился сон: – Я был тираном.

Казнил и миловал по прихоти своей.

И ждал тираноборца! И обманом

Скрываясь, продлевал остаток дней.

Я лгал всем верноподданным и клялся

Народу, что не правлю, а служу.

Я лгал им днём, а по ночам боялся,

Что правду, неосознанно, скажу.

Нет, не под пыткой, так от осознанья

Никчемности и низости ума.

И приходил я в храм для покаянья,

А мне была предложена …сума!

Такие сны в аду, наверно, снятся.

Представил (тьфу, тьфу, тьфу), что буду я,

Как вечный жид среди людей слоняться

С котомкой до кончины бытия…

И, провожаемый собачьим лаем,

Не под крестом – под гробовой доской,

Не верящим входить в Ерушалаим,

Чтоб быть распятым там своей тоской?

P. S. Они со мной, изменчивые тени.

Меня тревожащие с давних пор.

И голоса умерших поколений

Между собой заводят разговор.

Мне Фауст (в переводе Пастернака)

Так говорил, что было слышно всем:

– Одно дано: достать «чернил» и плакать

Причём, что предпочтительней – «ноль семь»