Мечта сбылась
Мечта сбылась
В это тяжелое время Жуковский работал не покладая рук. Спустя несколько недель после учреждения Научно-технического отдела ВСНХ Николай Егорович ощутил его помощь в большом и нужном деле. Хмурым октябрьским утром вместе с Андреем Николаевичем Туполевым, ставшим к тому времени его правой рукой, Жуковский прибыл на заседание коллегии НТО. Среди многочисленных вопросов, которыми занималась в тот день коллегия, разбиралось и его ходатайство. Техническое училище просило полтораста тысяч рублей на достройку аэродинамической трубы, по тому времени самой большой в мире.
Научно-технический отдел предоставил нужные средства, а спустя еще две недели, 30 октября 1918 года, было вынесено решение образовать при отделе аэро-гидродинамическую секцию. На нее возлагалась большая и разнообразная работа. В круг дел входило и то, о чем мечтал Николай Егорович всю жизнь, — «разработка практического проекта учреждения Центрального аэро- и гидродинамического института, проекта положения о нем и порядка развертывания (его работы». Во главе новой секции стала коллегия, Николай Егорович вошел в нее «в качестве специалиста по научной части», Туполев — «в качестве специалиста по технической части».
Тем, кто зашел бы в квартиру Жуковского 4 ноября 1918 года, представилась бы идиллическая картина. За столом рядом с Николаем Егоровичем сидели А. Н. Туполев и Н. В. Красовский [30]. Леночка хлопотала, разливая чай, раскладывая по розеточкам варенье. Все это представилось глазу стороннего наблюдателя так, словно мировая война и революция стороной обошли профессорскую квартиру. И только те, кто сам пережил эти трудные годы, знали, что чаем с вареньем гости обязаны не только приветливости хозяина, но и пайку, выданному по поводу первой годовщины Октябрьской революции всем москвичам без различия категорий. Паек был воистину сказочным — два фунта хлеба, два фунта рыбы, пол-фунта сливочного масла и полфунта варенья на каждого.
Напившись чаю, гости перешли в кабинет. Они составили документ, который бережно хранится и до сего дня, — первый протокол Аэро-гидродинамической секции Научно-технического отдела ВСНХ. Первый пункт повестки, записанный в этом протоколе, — выборы председателя. Жуковский был удостоен этой чести единогласно, а затем коллегия постановила «временно устраивать заседания в помещении, предоставленном заслуженным профессором Н. Е. Жуковским в его квартире».
Через день, 6 ноября, собрались снова. Коллегия рассмотрела вопрос о принципах организации аэродинамического института. Решение по этому поводу гласило: «Поручить А. Н. Туполеву подготовить материалы к открытию нескольких отделов института в ближайшее время».
Заседания коллегии проходили в понедельник и среду, а в четверг, 7 ноября, Москва праздновала первую годовщину Октябрьской революции. Как провел этот день Жуковский, мы не знаем. Быть может, он просто прошелся по городу, и тогда ему довелось видеть толпы народа, импровизированные концерты па улицах. Если Николай Егорович дошел до Советской площади, куда направлялись колонны демонстрантов, он присутствовал при открытии обелиска Свободы, воздвигнутого на том месте, где раньше красовалась конная фигура генерала Скобелева. А может быть, — повторяем, мы не знаем этого точно, — Жуковский присутствовал на Красной площади, над которой разнесся бой курантов Кремля, главных часов государства, оживших в этот день, чтобы сыграть не «Боже, царя храни», а «Интернационал», слышал Ленина.
— Почтим же память октябрьских борцов тем, — говорил Владимир Ильич, — что перед их памятником дадим себе клятву идти по их следам, подражать их бесстрашию, их героизму. Пусть их лозунг станет лозунгом нашим… Этот лозунг — «победа или смерть» [31].
9 ноября снова собирается коллегия секции и Туполеву поручается пригласить для работы необходимых институту сотрудников. Спустя два дня Туполев докладывает проект положения. В нем своеобразным сгустком ощущается все выношенное Жуковским за последние двадцать лет, начиная от постройки Кучинского института и организации воздухоплавательного кружка в Техническом училище. Бесценный опыт Николая Егоровича использован бережно и тщательно. Из строк положения встает четкий облик будущего института: на первом месте общетеоретический отдел, за ним авиационный, с экспериментированием и теоретическими изысканиями в области самолете- и моторостроения, отдел ветряных двигателей, отдел изучения и разработки конструкций (то есть, иными словами говоря, отдел прочности, отдел научно-технической специализации «с задачей организовать лекции и доклады по отдельным вопросам, также и цикл лекций и занятий для подготовки специалистов».
Во главе нового института решено поставить тех, кто руководил Аэро-гидродинамической секцией НТО.
На протяжении всего ноября Николай Егорович в хлопотах. Целый ряд заседаний коллегии посвящен обсуждению проекта положения. Хочется разработать его подробно и обстоятельно, ничего не упустить в том обширном хозяйстве, которым предстоит обзавестись.
1 декабря 1918 года стало днем рождения ЦАГИ.
С утра Жуковский и Туполев поехали на Мясницкую[32], где размещался Научно-технический отдел ВСНХ. Они поднялись на второй этаж и вошли в большую неуютную комнату. Разговор был кратким и деловым. Научно-технический отдел утвердил смету на 212650 рублей, поручив управлению делами «в спешном порядке перевести эту сумму в распоряжение Высшего Московского технического училища на содержание Аэродинамического института». Начальник отдела пожелал ученым успеха, сообщил им, что об учреждении нового института уже доложено Ленину и Владимир Ильич полностью одобрил это начинание.
«Из ВСНХ, — вспоминает Андрей Николаевич Туполев, — мы с Николаем Егоровичем пошли пешком. Он уже несколько устал, и на радостях, что удалось договориться об организации института, мне захотелось сделать ему приятное. Годы были трудные. Я предложил пойти по Кузнецкому и съесть в каком-нибудь кафе по стакану простокваши. С трудом мы нашли молочный магазин, нам подали простоквашу, но без сахара, а Николай Егорович и я любили, чтобы простокваша была очень сладкая. Пошел я к прилавку, и удалось мне достать немного меду. Мы очень обрадовались и вот этой простоквашей с медом и отпраздновали организацию ЦАГИ».
Работа закипела ключом. В общетеоретическом отделе, под руководством Ветчинкина, составлена обширная программа; разработка вопроса о посадке аэроплана, расчет амортизаторов и шасси, исследование сопротивления судов, исследования в области теории прочности, обработка кинематографических снимков планирующих ворон, сравнение расчетов самолета с результатами опытов. Не менее широкие планы и у руководителя авиационного отдела Туполева, среди них — определение размеров аэроплана на основе научных расчетов, изыскания наивыгоднейшего числа винтов и моторов, составление формул весового расчета, накопление технических данных разного рода самолетов для последующей обработки этого статистического богатства. В отделе винтомоторных групп Стечкин намеревается ставить опыты с аэросанями. В отделе ветродвигателей Красовский намечает испытание ветряков типа НЕЖ, составление карты ветров для всей территории России, исследование возможностей использования энергии ветра в разных областях народного хозяйства.
Планы обширны, но работать трудно. Зима уже вступила в свои права. Затрещали декабрьские морозы, и в отдел топлива Совета Рабочих Депутатов за подписью Туполева уходит письмо;
«Ввиду того, что заседания коллегии Центрального Аэро-гидродинамического института в настоящее время происходят в Мыльниковом переулке, д. 8, кв. Н. Е. Жуковского, Научно-технический отдел просит отдел топлива СРД городского района разрешить владельцу квартиры профессору Н. Е. Жуковскому вывезти закупленные им в вашем отделе дрова».
Каждое утро привычными, хорошо изученными маршрутами Жуковский спешил на занятия. Извозчики не ждали его у ворот. Что говорить о лошадях — в трудном 1918 году даже люди считали себя счастливыми, раздобыв пару горстей овса, чтобы размолоть его на кофейной мельнице. Единственным средством транспорта в Москве был трамвай, неизменно переполненный. Желая облегчить своему учителю поездки по городу, коллегия ЦАГИ специальным постановлением от 24 декабря 1918 года ходатайствовала о разрешении профессору Жуковскому ездить на передней площадке вагона.
Линии фронтов отрезали Россию от внешнего мира. Перестали поступать новые научные книги и журналы. Не пополнялось оборудование лабораторий. Кольцо вражеских сил окружало молодую республику. «Я наблюдал, — писал Алексей Максимович Горький, — с каким скромным героизмом, с каким стоическим мужеством творцы русской науки переживали мучительные дни голода и холода, видел, как они работали и как они умирали. Мои впечатления за это время сложились в чувство глубокого и почтительного восторга перед Вами, герои свободной, бесстрашно исследующей мысли». Одним из героев молодой советской науки стал Николай Егорович Жуковский.
К старости многие вещи становятся тяжелыми. Такой казалась Жуковскому шуба. Она давила на плечи и спину, заставляла громко и часто стучать сердце. Николай Егорович останавливался, переводил дыхание и снова шагал вперед. Долг торопил его к студентам. Даже подумать о том, чтобы пропустить лекцию или опоздать на занятия, было для него кощунством.
Жуковский всегда с удовольствием ходил на занятия со студентами, но сейчас его отношение к своим слушателям стало еще теплее. После реформы высшей школы, проведенной в августе 1918 года, новые люди пришли в стены старых учебных заведений. Неприязненно относилась к ним профессура. Но Тимирязев, Зелинский, Жуковский, Чаплыгин, Анучин, Каблуков тепло встретили этих слушателей. Руки, более привыкшие к зубилу и молотку, пальцы, в поры которых глубоко въелось машинное масло, теперь конспектировали лекции. Им не хватало знаний — молодым пролетариям, взявшимся за науку, а потому они были особенно прилежны, потому приходилось им работать с двойным напряжением. Разве мог пропустить Жуковский лекцию у таких благодарных слушателей?
«Как много дел, как мало времени!» — эта мысль не давала Жуковскому покоя. И, задумываясь о приближающейся смерти, Жуковский говорил Ветчинкину:
— Очень хочется прочитать специальный курс по гироскопам. Ведь никто не знает их так хорошо, как я!
Несколько часов отдыха после возвращения домой заставляли забыть усталость утренних часов. Можно снова садиться за книги. Жуковский делает это методично, стараясь, чтобы ни одна минута не пропадала зря. Его новых трудов ждали многие. И даже из далекого Туркестана, где по планам ВСНХ шли ирригационные работы, необходимые для обеспечения раздетой страны текстилем, в Мыльников переулок прибыло письмо;
«Милостивый государь, Николай Егорович!
Коллегия по опытно-строительному делу при Управлении ирригационных работ в Туркестане просит Вас не отказать в любезном согласии принять на себя разработку вопроса о движении взвешенных и донных наносов в водостоках с точки зрения гидромеханики, а также в консультации по вопросам постановки экспериментальных исследований в этой области и проектирования большой Гидротехнической лаборатории в Ташкенте.
Член коллегии по опытно-строительному делу
инж. Я. Павловский[33].
В декабре 1918 года в жизнь Жуковского вошло еще одно учреждение — КОСАРТОП. Комиссия особых артиллерийских опытов, созданная крупным русским ученым-артиллеристом Василием Михайловичем Трофимовым, приняла под свою крышу не только Николая Егоровича. В КОСАРТОПе начали сотрудничать Алексей Николаевич Крылов, Петр Петрович Лазарев, Сергей Алексеевич Чаплыгин, Владимир Петрович Ветчинкин.
Листая отчет о деятельности этой комиссии, вглядываясь в текст подслеповатой стеклографической печати ее протоколов, видишь, как сливались в неразрывное целое знание и страсти, желание не отстать от других государств и стремление вооружить новейшими достижениями техники Красную Армию.
В марте 1918 года, тщательно замаскированная в лесу, наведенная на цель учеными-математиками, ударила по Парижу «толстая Берта» — гигантская пушка, тайно изготовленная на заводах Круппа. Эхо ее выстрелов разнеслось по всему миру. Через линии фронтов, отрезавших Россию, оно докатилось и до революционной Москвы. Именно они, выстрелы знаменитой крупповской пушки, и навели Трофимова на мысль об организации Комиссии особых артиллерийских опытов для разработки проблемы дальней стрельбы. Почетное место в обширной программе работ отводилось изучению законов сопротивления воздуха. Как и предполагали организаторы комиссии, Николай Егорович счел для себя честью участвовать в ее работах.
На первом же заседании в — протоколе появилась запись, определившая направление работ в этой области: «Просить профессоров Н. Е. Жуковского и С. А. Чаплыгина и инженера В. П. Ветчинкина заняться механикой газов и ее приложениями к внешней и внутренней баллистике».
Не раз направлялся Николай Егорович в КОСАРТОП. По пятницам там проходили пленарные заседания. Планы ученых обширны. С большим вниманием вслушивался Жуковский в то, что говорил Трофимов.
— Пора оставить прежний, интуитивный путь, основанный на личном мнении, на общем впечатлении и тому подобных шатких данных. Пора решать стоящие перед нами задачи аналитически, путем математического расчета!
Как близки и понятны его слова Жуковскому. Ведь именно этим путем шел он в науке долгие годы. И математические формулы стали средством решения той темы, которую профессор начал разрабатывать в КОСАРТОПе: «Движение волны со скоростью, большей скорости звука».
Выполняя свою работу, Жуковский, как это не раз с ним случалось, по существу, заглядывает в завтрашний день авиации. Он занимается газовой динамикой — наукой, интерес к которой у него назревал уже очень давно.
Пришлось бы исписать много бумаги, чтобы составить список ученых, отдающих свою энергию и знания науке, стирающей грань между аэродинамикой и баллистикой. Во времена же Жуковского и его предшественников интерес к газовой динамике проявляли лишь одиночки. Нужно было быть очень прозорливым человеком, чтобы угадать ее блистательное будущее. И Жуковский и Чаплыгин, такой прозорливостью обладали.
Истоки газовой динамики можно обнаружить в первой половине XIX — века, когда французский ученый Сан-Венан начал исследовать истечение из отверстий газовых струй при больших скоростях. Спустя двадцать лет этими же вопросами занялся русский ученый-артиллерист Н. В. Маиевский. Ряд важных закономерностей удалось открыть Бернгарду Риману и Людвигу Прандтлю. Но все это выглядело очень скромно по сравнению с вкладом, внесенным в 1902 году С. А. Чаплыгиным его докторской диссертацией «О газовых струях».
Проблема, подробно разработанная в диссертации Чаплыгина, не минула и интересов Николая Егоровича. 12 февраля 1912 года на совместном заседании Отделения физических наук Общества любителей естествознания и Физического общества имени Лебедева Жуковский сделал доклад «Истечение воздуха под большим напором». К тому же 1912 году относятся и его доклады «О трении газов», «Аналогия между движением жидкости в открытом канале и газов в трубе», «Движение воздуха в трубе с большими скоростями».
Даже из этого краткого перечня легко сделать вывод о том, сколь активно интересовался Жуковский проблемами газовой динамики. Затем на несколько лет их вытесняют насущные для непосредственного развития авиации вопросы. И только после революции, когда начала свою деятельность Комиссия особых артиллерийских опытов, Николай Егорович сумел вернуться к интересовавшей его проблеме.
Жуковский отдается этой теме с большим увлечением. По рекомендации, которую он дал вместе с Чаплыгиным, для работы в КОСАРТОПе привлекаются исследователи из Аэродинамического института в Кучино и Аэрологической обсерватории. Жуковский знакомит коллег с трудами своего ученика Лейбензона. Он отдает свои знания и одновременно учится сам. На косартоповских пятницах собираются большие ученые, и поучиться у них есть чему даже Жуковскому.
Интересное сообщение делает академик Лазарев. Оно имеет самое непосредственное отношение к исследованиям Николая Егоровича.
— Оказывается, — докладывал Лазарев, — что можно приложить выводы кинетической теории газов непосредственно к молекулярным явлениям в газе — например, к процессу передачи звука в газовой среде — и таким — путем найти новые, важные обобщения обычной гидродинамической теории звука.
Ученые ищут, спорят, доказывают, а происходит все это в неимоверно трудных условиях. Как записано в протоколах и отчетах КОСАРТОПа — сложные теории разрабатывались «исключительно на дому, даже во внеурочное время, ввиду оказавшейся невозможности (из-за недостатка топлива) создать в помещении комиссии сносные условия для подобной работы». А вот другой штрих — 9 марта 1919 года слушали «Заявление консультантов Н. Е. Жуковского и С: А. Чаплыгина относительно предоставления им средств для продвижения по Москве вследствие прекратившегося трамвайного движения и необходимости разъездов для наблюдения за постановкой опытов».
Такова была жизнь — жестокая, наполненная неисчислимыми трудностями.
В 1919 году этих трудностей стало еще больше, чем в минувшем. Англия и Франция, Соединенные Штаты и Япония, Колчак и Юденич, Деникин и Врангель обрушили на республику свои армии. Враги вооружены до зубов; танки, артиллерия, самолеты — все, чего так не хватало советской власти, было к их услугам. Но разве мог русский народ отдать завоеванное, скрепленное кровью его лучших сынов? Один за другим были отбиты три похода могущественных государств Антанты.
Рабочие всей земли сочувствовали своим русским собратьям, старались оказать им моральную поддержку. Но рассчитывать на помощь извне не приходилось. Республика могла опереться только на своих граждан.
В таких условиях от науки требовалось многое. Делами ученых должна была стать сама жизнь — решение хозяйственных задач, удовлетворение запросов фронту. Но не все ученые поняли суть свершившегося. Среди профессуры оказалось немало реакционеров, не только не желавших помогать, а, напротив, ставивших палки в колеса. С такими людьми началась борьба.
Листая «Вечерние известия Московского Совета Рабочих и Красноармейских депутатов» за 1919 год, автор этих строк натолкнулся на ряд объявлений о том, что в различных вузах освобождаются профессорские кафедры. Объявив все профессорские вакансии свободными, советская высшая школа заместила их людьми честными, желающими работать на благо республики. Те, кто мыслями был с врагами, обратно не попали.
В номере от 12 февраля было опубликовано сообщение о вакансии в МВТУ профессуры по теоретической механике и аэродинамике. Объявление декана механического факультета было сделано на основе декрета Совета Народных Комиссаров от 26 января 1919 года. Черным по белому было написано, что профессура освобождается «за выбытием из числа профессоров Н. Е. Жуковского».
Буквально через несколько дней Жуковский заместил им же освобожденную вакансию и стал профессором советской высшей школы, получив еще одно подтверждение доверия своего народа.
Николай Егорович по достоинству оценил это доверие. Документы, сохранившиеся в архивах университета, свидетельствуют, как много делал он для того, чтобы помочь республике. Выступая в 1919 году на одном из заседаний предметной комиссии, Жуковский счел необходимым отметить работы университета, выполненные по заданию Главного артиллерийского управления Всероссийского Совета Народного Хозяйства и других учреждений, как труды, имеющие общегосударственное значение.
Государство старалось без промедлений претворить в жизнь то, что замышляли ученые и проектировали инженеры. В огне гражданской войны рождалась Россия будущего — промышленная, электрическая. Героическим трудом революционных рабочих воздвигались электростанции на Волхове, у Шатуры, в Кашире. Эти славные стройки словно призывали ученых: трудитесь, разрабатывайте новые проекты, Россия с радостью воспримет все прогрессивное и в науке и в технике!
Центральный аэро-гидродинамический институт в центре внимания Жуковского. К 1919 году он окончательно утвердился как активно действующее учреждение. Молодые энтузиасты, сплоченные профессором, изо всех сил осуществляли программу строительства советской авиации, намеченную вместе с учителем. Но сколь ни широки планы, действительность, увы, оставляет желать много лучшего. У молодого ЦАГИ еще недостаточная материальная база, не всегда есть возможность провести эксперименты, которые остро нужны Жуковскому, исследующему важную проблему борьбы со снежными заносами.
Для того чтобы решить стоявшую перед ним задачу, — а решить ее нужно во что бы то ни стало, ибо снежные заносы стали подлинным бедствием для транспорта, — Николай Егорович воспользовался научным учреждением, которое он не без оснований считал своим первенцем, — Кучинским аэродинамическим институтом. Любопытно сложилась судьба этого института после Октябрьской революции. Хитрая лиса Рябушинский быстро понял, что национализации не избежать. Изобразив из себя искреннего друга науки, он обратился в университет с просьбой принять Кучинский институт в дар кафедре геофизики. Кое-кого этот ловкий ход ввел в заблуждение. Институт перешел под эгиду университета, а Рябушинского попросили стать его директором. Не прошло и года, как новоявленный директор оформил себе командировку в Данию якобы для ознакомления с новыми, типами ветряных двигателей. Однако обратно в Россию Рябушинский не вернулся…
Кучинский институт возглавила коллегия. Председателем стал академик П. П. Лазарев, заместителем — С. А. Чаплыгин. Они широко раскрыли перед Жуковским двери лабораторий института. Там-то и провел Николай Егорович свои опыты, не раз приезжая туда на единственном в ЦАГИ грузовичке, которым управлял за отсутствием шофера Б. С. Стечкин[34].
ЦАГИ растет с невиданной быстротой. Жуковский старательно собирает лучших специалистов. Разумеется, прежде всего он стремится привлечь тех, кого хорошо знает сам, — своих учеников по университету и Техническому училищу. Несколько лет назад, еще до начала мировой войны, отлично зарекомендовал себя как талантливый исследователь воздушных винтов студент Сабинин. Где он сейчас? По просьбе Жуковского Сабинин разыскан. Он работает в Москве, на заводе «Динамо». Николай Егорович сейчас же пишет письмо в Научно-технический отдел ВСНХ. В этом письме не только внимание старого ученого к своим лучшим ученикам, но и его искренняя, глубокая забота о благе России. Жуковский пытается найти еще один из путей ее электрификации.
«Одним из наиболее возможных видов использования ветряных двигателей, — пишет Николай Егорович, — является применение их к электрическому освещению вследствие периодичности изменения скорости ветра по месяцам, дающим закон изменения энергии ветра по времени такой же, по которому изменяется продолжительность гражданских сумерек и продолжительность ночи для средней России.
Для разработки вопроса необходим человек, сочетающий в себе познания по аэродинамике, метеорологии и электротехнике. Единственным из известных коллегии ЦАГИ ученых, обладающих такими знаниями, является инженер-механик Сабинин, состоящий на службе завода «Динамо».
Научно-технический отдел удовлетворил ходатайство об откомандировании Сабинина в распоряжение Жуковского, а вскоре в ЦАГИ появилось отделение, «имеющее целью изучение динамики атмосферы и направление ее практического использования». Этим отделением стал Кучинский институт. Кроме изучения ветродвигателей, в его обязанности было вменено исследование снежных заносов и заиливания рек.
В аэродинамической трубе настлали пол. На нем установили модели различных снегозащитных щитов. В устье трубы насыпался снег. И поток воздуха, извергаемый вентилятором, создавал, моделировал ту самую поземку, что была основным врагом путейцев.
Григорий Харлампиевич Сабинин провел серьезную подготовку к этой важной работе. Это был весьма кропотливый труд. Пришлось тщательно измерять скорости падения снежинок в зависимости от их размеров и толщины. Подбирая снежинки, упавшие на лист картона, исследователи измеряли их и сбрасывали затем с башни.
«Благодаря тому, что башня при этом не отапливалась, — читаем мы в отчете, — а также непосредственно прилегающие к ней помещения имели температуру окружающего воздуха, никаких восходящих токов не было». Ценой работы на морозе покупалась точность тех выводов, которые сумел затем сделать Николай Егорович Жуковский. 14 января коллегия ЦАГИ, а пять дней спустя и Московское математическое общество слушали его доклад «О снежных заносах».
— Кажется, что мне удалось открыть истинную причину образования снежных заносов и засорения речного русла, — говорил Николай Егорович. — До сих пор работы по борьбе со снежными заносами велись исключительно собиранием статистического материала и описанием практических мер борьбы с заносами; точно такой же характер имели и работы по регулированию речного дна.
Исследования речных лабораторий привели к решительному заключению о том, по какой причине оседает песок. В этих тонких вопросах, как говорил покойный Менделеев, весьма важно, как ведется эксперимент— «с фонарем или без фонаря». Правильная теория есть тот фонарь, который должен осветить путь решения упомянутых задач.
Так были подведены итоги двух больших народнохозяйственных проблем: борьбы со снежными заносами, чрезвычайно важной для нормальной эксплуатации транспорта, и заиливания рек — задачи, о помощи в разрешении которой просил год назад из Туркестана инженер Павловский.
Несмотря на преклонный возраст, активность Жуковского очень велика. Разумеется, она не исчерпывается ни заседаниями коллегии ЦАГИ, ни исследованием снежных заносов. 13 мая 1919 года Николая Егоровича избирают в комиссию, призванную разработать проект единого научно-технического центра, включающего в себя все авиационные исследовательские учреждения. Этот проект выдвинуло Полевое управление Красного Воздушного Флота. В августе того же года Научно-технический отдел ВСНХ поручил Жуковскому представлять его точку зрения в Главвоздухофлоте и Комиссии по объединению работы авиации, с сентября Николай Егорович — постоянный консультант научно-технической части Главного управления Воздушного Флота.
Как и в прежние годы, Жуковского волнуют судьбы планеризма. В июне по его предложению коллегия «Летучей лаборатории» готовит условия конкурса на новые проекты планеров. В сентябре открылась аэростудия. За этим названием, замысловато придуманным воздухоплавателем Н. Д. Анощенко, скрывался, по существу, пропагандистский отдел «Летучей лаборатории». Его цель — вовлечение в авиацию новых людей, приобщение их к воздушному спорту.
Занятия планерного класса аэростудии открылись 7 сентября. Как сообщали «Известия»:
«К назначенному часу в аудиторию аэростудии собралась группа записавшихся слушателей, по преимуществу рабочих московских авиазаводов, перед которыми с лекцией «История планеров» выступил заслуженный профессор Н. Е. Жуковский.
Слушатели аэростудии, преследующей поднятие уровня знаний работников авиазаводов, разбились на две группы, которые будут заниматься постройкой планеров и полетами на них».
Одновременно Жуковский старается решить еще одну весьма существенную проблему: он хлопочет об учреждении в ЦАГИ летного отдела. Вскоре ЦАГИ получает в свое распоряжение два самолета, а на очередном заседании коллегии ЦАГИ Жуковский оглашает приказ Реввоенсовета республики, которым констатируется, что одной из наиболее важных причин нашей отсталости в технике авиации является отсутствие в стране мощного технического органа, каким раньше являлся Главный аэродром.
Такой приказ для руководителей ЦАГИ не был неожиданностью. В институте уже не раз ставился вопрос о передаче ему «Летучей лаборатории», организованной Россинским. Сыграв поначалу положительную роль, это учреждение не поспевало, да и не могло поспеть за тем, что делалось в ЦАГИ. Вот почему, заслушав приказ РВС и сообщение Жуковского, коллегия единодушно постановила разработать проект организации и штатное расписание летного отдела.
И — как это было характерно для той поры! — решая большие, интересные проблемы, ученые вынуждены одновременно всерьез обсуждать жизненно необходимые для нормальной работы мелочи. Например, в докладе Б. Н. Юрьева «Аэродромные опыты», который заслушала коллегия ЦАГИ, отмечалось, что интенсивная работа сотрудников на аэродроме тормозится вследствие отсутствия транспортных средств. Юрьев предлагал коллегии изыскать несколько велосипедов для поездок сотрудников на аэродромы и заводы.
Все дается с трудом, но круг деятельности Жуковского неуклонно расширяется. В сентябре 1919 года в Москве создается новое учебное заведение — Авиационный техникум. Разные люди приходят в его стены: рабочие авиационных заводов, вчерашние гимназисты, отозванные с фронтов красноармейцы, служившие в авиационных частях. Заседания ученого совета техникума, отбор кандидатур преподавателей — всем этим руководит Жуковский.
Разместившийся поначалу на Вознесенской улице Авиатехникум задыхался от нехватки помещения. Городской отдел народного образования предоставил ему помещение на Покровке, ранее принадлежавшее гимназии Баумерт, но наиболее горячие головы мечтали о большем. Николай Егорович охлаждает их пыл. И, как читаем мы в протоколе совета, «…находит необходимым до окончательного укрепления Авиатехникума воздержаться от различных проектов и планов построек и воспользоваться тем, что непосредственно дается в руки».
Николай Егорович отлично понимал, что не в помещении главное. Вот почему на том же заседании совета он энергично поддерживает предложение одного из преподавателей о включении в учебные планы курса «Испытания аэропланов» и столь же энергично осуждает другое предложение — о «новой» системе преподавания.
Суть этого предложения заключалась в том, что преподаватель должен был приходить к студентам сразу же после лекции и подробно прорабатывать с ними только что прослушанный материал. Николаю Егоровичу «новая» система не в новинку. Она знакома по неоднократным поездкам во Францию; и надо заметить, что он от нее отнюдь не в восторге.
— Эта система, — говорит профессор, обращаясь к коллегам, — предлагавшаяся в свое время профессором Летниковым для Высшего технического училища, встретила сильную оппозицию со стороны студентов. Вряд ли она придется по вкусу и нашим нынешним слушателям!
Нет, Жуковский решительно против школьнического натаскивания студентов. Вместо того чтобы сокращать самостоятельность, он, напротив, предлагает ее всячески расширить.
— Хорошо бы, — говорит Жуковский, — придать упражнениям характер совместной работы, подобно тому, как делаю я в университете, выдавая задачу нескольким студентам сразу.
Направляемый большим ученым Авиатехникум быстро становился на ноги; и не случайно, что через несколько месяцев после его создания коллегия ЦАГИ просит об учреждении в нем отделения, которое готовило бы специалистов по аэродинамическим установкам.
Посылая в техникум примерную программу такого отделения, коллегия ЦАГИ писала: «С своей стороны, институт обещает оказать всяческое содействие, представляя в пользование Авиатехникума как свою материальную часть, так и специалистов, потребных для чтения соответствующих курсов».
Все возрастающая лавина дел приносит Николаю Егоровичу великую радость созидания. И все же 1920 год был в его жизни наиболее трудным. В тот год, словно подтверждая справедливость народной поговорки о беде, которая в одиночку не ходит, на семью Жуковского обрушилось множество несчастий. Поначалу захворал Николай Егорович: у него началось воспаление легких — болезнь грозная для людей преклонного возраста. Медицина еще не знала пенициллина, сульфазола, сульфидина и других препаратов, быстро и уверенно обрывающих воспалительные процессы. Болезнь протекала тяжело, однако могучий организм все же превозмог ее: Жуковский начал поправляться.
Его увезли в Усово, в санаторий, расположенный неподалеку от Рублева, где в конце XIX века Николай Егорович помогал инженерам-водопроводчикам изыскивать новые источники водоснабжения Москвы. Николай Егорович вскоре почувствовал себя лучше и тотчас же начал работать. Николаю Николаевичу Павловскому, просившему у него помощи в гидравлических расчетах, связанных с ирригацией Туркестана, он подробно сообщает о своих новых методах, облегчающих расчеты плотин и других инженерных сооружений. Как будто бы дело совсем пошло на поправку, но вдруг другая беда — заболела туберкулезом Леночка. Болезнь развивалась стремительно. 15 мая 1920 года Елена Николаевна умерла.
Нет большего несчастья у человека, чем пережить своих детей. Тяжел был этот удар. Невозможно описать горе старого ученого. Он не спал ночами, бродил по парку один, молча, с ничего не видящими глазами, беспрестанно думая о ней — о самом близком и родном человеке, о большом друге, которого так беспощадно, так безжалостно унесла смерть.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.