Глава 17 Переговоры по Панамскому каналу и Грэм Грин

Глава 17

Переговоры по Панамскому каналу и Грэм Грин

В Саудовской Аравии было сделано немало карьер. Моя собственная и без того развивалась вполне удачно, а успехи в пустынном королевстве, безусловно, открыли для меня новые перспективы. К1977 году я построил небольшую империю, штаб-квартира которой находилась в бостонском офисе. Она состояла примерно из 20 специалистов и нескольких консультантов из других подразделений MAIN и дочерних структур, разбросанных по всему миру. Я стал самым молодым партнером в фирме, имеющей столетнюю историю.

В дополнение к должности главного экономиста меня еще назначили управляющим по экономике и региональному планированию. Я читал лекции в Гарварде и других учебных заведениях; газеты выпрашивали у меня статьи о текущих событиях. У меня была яхта, стоявшая в бостонской гавани рядом с историческим военным кораблем Constitution, прозванным «Старик железнобокий» и известным победой над берберскими пиратами вскоре после Войны за независимость. Я получал высокую зарплату и владел ценными бумагами, обещавшими сделать меня миллионером задолго до моего сорокалетия. Да, мой брак распался, но я проводил время с очаровательными женщинами на разных континентах.

У Бруно появилась идея нового подхода к прогнозированию: эконометрическая модель, основанная на учении русского математика прошлого века А. Маркова. Модель предполагала придание субъективной вероятности прогнозам, касающимся роста некоторых секторов экономики. Она идеально подходила для обоснования завышенных оценок роста, которые мы так любили показывать в целях получения крупных кредитов. Поэтому Бруно попросил меня посмотреть, как можно использовать эту концепцию.

Я нанял молодого математика из Массачусетского технологического института, доктора Надипурама Прасада, и выделил ему бюджет. Через шесть месяцев он преобразовал метод Маркова для эконометрического моделирования. Затем мы вместе выпустили несколько научных статей, представлявших революционный метод Маркова для прогнозирования влияния инфраструктурных инвестиций на экономическое развитие.

Это было именно то, чего нам не хватало: инструмент, научно «доказывавший», что мы приносим большую пользу странам, втягивая их в долговую ловушку, из которой они никогда не смогут выбраться. На самом деле только высококвалифицированный эконометрист, имея уйму времени и денег, мог бы разобраться во всех сложностях метода Маркова или поставить под сомнение наши выводы. Наши статьи были опубликованы несколькими престижными изданиями, мы официально представляли их на конференциях и в университетах в разных странах. Эти статьи — и мы сами — стали широко известны в нашей отрасли.

Что касается Торрихоса, то мы с ним соблюдали условия нашего тайного соглашения. Я обеспечил достоверность наших исследований, а также то, что наши рекомендации принимали во внимание интересы беднейших слоев. Хотя я и слышал ворчание по поводу того, что мои прогнозы по Панаме не дотягивают до требуемых стандартов и даже попахивают социализмом, факт оставался фактом: MAIN продолжала получать контракты от правительства Торрихоса. Контракты предусматривали создание генеральных планов развития не только традиционного сектора инфраструктуры, но и сельского хозяйства. Кроме того, со стороны я наблюдал за началом переговоров Торрихоса и Джимми Картера о пересмотре соглашения по Каналу.

Переговоры по Каналу вызвали глубочайший интерес во всем мире. Все ждали, как поведут себя Соединенные Штаты: поступят ли так, как, по мнению всего мира, должны были поступить, то есть передать панамцам контроль над Каналом, или попытаются воссоздать общемировой вариант «Замысла Провидения», подорванный поражением во Вьетнаме. Многим казалось, что президентом Соединенных Штатов был избран разумный и способный на сострадание человек, и произошло это как раз вовремя. Однако консервативные бастионы Вашингтона и трибуны религиозных правых гудели от негодования. Как могли мы отдать этот оплот национальной обороны, этот символ американского мастерства, эту полоску воды, которая привязывала судьбы Латинской Америки к прихотям американских коммерческих интересов?

Приезжая в Панаму, я обычно останавливался в отеле «Континенталь». Однако в мой пятый приезд мне пришлось остановиться в отеле «Панама» через дорогу, поскольку в «Континентале» шел ремонт и было очень шумно. Сначала это неудобство меня очень раздражало: я считал «Континенталь» своим домом вдали от дома. Но теперь просторное патио, в котором я сидел, с его ротанговыми креслами и пропеллерами-вентиляторами под деревянным потолком нравилось мне все больше. Обстановка напоминала «Касабланку», казалось, в любую минуту мог войти Хэмфри Богарт. Я положил на стол номер New York Review of Books, в котором только что закончил читать статью о Панаме, и уставился на эти пропеллеры, вспоминая вечер два года назад.

— Форд — слабый президент. Его не переизберут, — предсказывал Омар Торрихос в 1975 году. Он беседовал с группой влиятельных панамцев. Я был одним из немногих иностранцев, приглашенных в этот старинный элегантный клуб с вентиляторами под потолком.

— Именно поэтому я решил ускорить решение вопроса о Канале. Сейчас самое подходящее время для начала политической битвы за его возвращение.

Эта речь вдохновила меня. Я вернулся в отель и написал письмо, которое, в конце концов, отправил в Boston Globe. Мне в офис перезвонил редактор с просьбой написать статью в раздел «Компетентное мнение». Статья «Колониализму в Панаме нет места в 1975 году» заняла почти полстраницы напротив редакционных статей в номере от 19 сентября 1975 года.

В ней назывались три конкретные причины, по которым следовало вернуть Канал Панаме. Во-первых, «Нынешняя ситуация несправедлива — и уже одно это является достаточной причиной для любого решения». Во-вторых, «Существующее соглашение несет в себе куда больше риска в отношении безопасности, чем риск от частичной передачи контроля панамцам». Я сослался на исследование, проведенное Комиссией по Каналу, которое пришло к выводу: «Движение по Каналу может быть остановлено на два года бомбой, заложенной каким-то одиночкой со стороны Гатунской дамбы». Кстати, именно на этой угрозе генерал Торрихос неоднократно публично акцентировал внимание. И, в-третьих, «Нынешняя ситуация создает серьезные проблемы для отношений между Соединенными Штатами и Латинской Америкой». Закончил я следующим:

«Лучший способ обеспечить бесперебойную и эффективную работу Канала — помочь панамцам получить контроль над Каналом. Поступая таким образом, мы могли бы гордиться своей приверженностью курсу самоопределения, в верности которому поклялись 200 лет назад…

Колониализм был в моде в начале века (в начале 1900-х), равно как и в 1775-м. Возможно, ратификация подобного соглашения была правомерной в контексте того времени, но сегодня ей нет оправдания. Колониализму нет места в 1975 году. Отмечая свое двухсотлетие, мы должны это осознавать и действовать соответствующим образом».

С моей стороны довольно смело было писать подобное, особенно учитывая тот факт, что я недавно стал партнером в MAIN. Считалось, что партнеры должны избегать общения с прессой и, уж конечно, воздерживаться от политических обличений, публикуемых на первых страницах самой влиятельной газеты Новой Англии.

По внутренней почте я получил целую кипу неприятных, в основном анонимных, записок, приколотых к копиям газетной статьи. Я уверен, что одна из них была написана рукой Чарли Иллингворта. Мой первый проектный менеджер работал в MAIN уже более десяти лет (а я меньше пяти) и все еще не был партнером. На записке был нарисован череп с костями, а под рисунком была незатейливая подпись: «И этот коммуняка — партнер в нашей фирме?».

Бруно вызвал меня к себе в кабинет.

— У вас будет много бед из-за этой статьи. MAIN — довольно консервативное место. Но хочу, чтобы вы знали мое мнение: вы сообразительны. Торрихосу наверняка понравится эта статья; очень надеюсь, что вы послали ему экземпляр. Хорошо. Так вот, этим ребятам в офисе — тем, кто считает Торрихоса социалистом, — на самом деле абсолютно все равно, кто он; для них главное — чтобы были контракты.

Бруно, как всегда, оказался прав. Шел 1977 год, у власти в США был Картер, велись серьезные переговоры по Каналу. Многие конкуренты MAIN приняли не ту сторону и, соответственно, были вынуждены уйти из Панамы; объем же нашей работы все увеличивался. Я сидел в холле отеля «Панама», только что закончив чтение статьи Грэма Грина в New York Review of Books.

Статья «Страна пяти границ» была довольно дерзкой. Речь в ней шла, в частности, о коррупции среди старших офицеров Национальной гвардии Панамы. Автор подчеркивал: генерал сам признает, что многие его сотрудники пользуются особыми привилегиями, в частности лучшими квартирами, поскольку, «…если я им не заплачу, заплатит ЦРУ». Здесь чувствовался явный намек на то, что разведка США намеревалась действовать вопреки воле президента Картера и, если потребуется, подкупить армейское руководство Панамы, чтобы те саботировали переговоры по соглашению. Я постоянно задавал себе вопрос: не начали ли уже шакалы подбираться к Торрихосу?

В разделе «Люди» журнала Time или Newsweek я видел фотографию Торрихоса и Грина, сидевших рядом. Подпись поясняла, что писатель, личный гость генерала, теперь стал хорошим другом Торрихоса. Мне было интересно, какие чувства испытывал генерал к этому писателю: человек, пользовавшийся его доверием, теперь выступил с такой критикой.

Статья Грэма Грина подняла и еще один вопрос, имевший отношение к тому дню 1972 года, когда я сидел за кофейным столиком с генералом. По моему тогдашнему убеждению, генерал знал, что целью игры в иностранную помощь является его личное обогащение и погружение страны в долговую яму. Я был уверен, что он понимал: вся система построена на презумпции продажности людей, облеченных властью, а его решение не брать ничего лично для себя, но использовать помощь во благо народа в конечном итоге может привести к его свержению. Мир наблюдал за этим человеком; последствия его действий сказывались далеко за пределами Панамы и, соответственно, все, что он делал, воспринималось очень серьезно.

Раньше я задумывался о том, как отреагирует корпоратократия, если займы Панамы пойдут на помощь бедным, не обременяя при этом страну неподъемным долгом. Теперь же я пытался понять, не сожалеет ли Торрихос о заключенной нами в тот день сделке. Я и сам уже не знал, как отношусь к этой сделке. Конечно, я отступил от своей роли ЭУ. Вместо того чтобы вести собственную игру, я стал играть по его правилам и принял его условия: честность в обмен на контракты для MAIN. В чисто экономическом плане для MAIN это было мудрым деловым решением. Тем не менее оно противоречило тому, что заложила во мне Клодин, потому что не способствовало расширению глобальной империи. Не это ли заставило теперь спустить шакалов с цепи?

Я помню, что подумал в тот день, выйдя от Торрихоса: история Латинской Америки усеяна павшими героями. Система, основанная на коррумпировании публичных деятелей, жестоко карает тех, кто отказывается коррумпироваться.

Вдруг мне показалось, что у меня что-то происходит с глазами: через холл медленно двигалась знакомая фигура. Сначала я подумал, что это Хэмфри Богарт, но тот к тому времени уже отошел в мир иной. А потом я узнал его: одна из величайших фигур современной английской литературы, автор романов «Сила и слава», «Комедианты», «Наш человек в Гаване», а также статьи, которую я только что положил на столик перед собой. Поколебавшись минуту, Грэм Грин огляделся вокруг и направился в кафе.

Я хотел окликнуть его или побежать за ним, но сдержал себя. Мне показалось, что он хочет побыть один; кроме того, внутренний голос подсказал, что он может не захотеть общаться со мной. Я оглянулся, взял номер New York Review of Books и минуту спустя, к своему удивлению, оказался в дверях кафе.

Я уже завтракал в тот день, поэтому метрдотель посмотрел на меня с удивлением. Я посмотрел по сторонам. Грэм Грин сидел в одиночестве за столиком около стены. Я указал на столик рядом с ним.

— Вон там, — сказал я метру. — Я могу еще раз позавтракать за тем столиком?

Я никогда не скупился на чаевые. Метр понимающе посмотрел на меня и провел к столику.

Писатель был поглощен своей газетой. Я заказал кофе и круассан с медом. Мне хотелось узнать, что Грин думает о Панаме, Торрихосе, о Канале, но я никак не мог придумать, как начать разговор. Он оторвался от газеты, чтобы сделать глоток кофе.

— Извините, — начал я.

Он пристально — или мне это показалось? — взглянул на меня.

— Да?

— Мне неловко вас беспокоить. Но вы ведь Грэм Грин, не так ли?

— Да, действительно, так. — Он тепло улыбнулся. — Большинство людей в Панаме не узнают меня.

Я заверил его, что он — мой любимый писатель, рассказал ему вкратце о своей жизни, включая работу в MAIN и встречи с Торрихосом. Он спросил, не я ли тот консультант, который опубликовал статью о том, что Америке надо уходить из Панамы.

— В Boston Globe, если я правильно припоминаю.

Я был поражен.

— Довольно смело, учитывая ваше положение, — сказал он. — Может, вы пересядете ко мне?

Я пересел за его столик и просидел там, должно быть, около полутора часов. Во время нашей беседы я понял, насколько близок был ему Торрихос. Он говорил о генерале так, как отец мог бы говорить о сыне.

— Генерал, — сказал он, — пригласил меня, чтобы я написал книгу о его стране. Этим я и занимаюсь. Это будет документальная проза — не совсем обычная вещь для меня.

Я поинтересовался, почему он предпочитал писать романы, а не документальную прозу.

— Художественная литература безопаснее, — ответил он. — Как правило, я пишу о неоднозначных событиях. Вьетнам. Гаити. Мексиканская революция. Многие издательства побоялись бы печатать документальную прозу на эти темы. — Он указал на журнал New York Review of Books, лежавший на столе, за которым я сидел раньше. — Подобные слова могут принести много вреда. — Он улыбнулся. — Кроме того, мне нравится писать художественные произведения. Это дает мне больше свободы. — Он пристально посмотрел на меня. — Важно писать о тех вещах, которые действительно имеют значение. Как в вашей статье в Globe о Канале.

Его восхищение Торрихосом было очевидно. Похоже, панамский лидер смог произвести на писателя такое же сильное впечатление, какое он произвел на бедных и обездоленных. И настолько же ясно было, что Грин переживает за своего друга.

— Это грандиозная задача, — воскликнул он, — противостоять северному гиганту. — Он печально покачал головой. — Я боюсь за его безопасность.

Ему пора уже было уходить.

— Я должен успеть на самолет во Францию, — сказал он, медленно поднимаясь и пожимая мне руку. Он посмотрел мне в глаза. — Почему бы вам не написать книгу? — Он ободряюще кивнул. — Она в вас. Но помните, она должна быть о вещах, которые имеют значение.

Он повернулся и пошел к выходу. Затем остановился и снова вернулся.

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Генерал победит. Он вернет Канал.

Торрихос вернул Канал. В том же 1977 году он успешно заключил с президентом

Картером новые соглашения, по которым контроль над зоной Канала и над самим Каналом переходил к Панаме. После этого Белому дому пришлось убеждать конгресс ратифицировать эти соглашения. Последовала длительная и тяжелая борьба. В конечном итоге соглашение по Каналу было ратифицировано большинством с перевесом в один голос. Консерваторы поклялись отомстить.

Через много лет вышла документальная книга Грэма Грина «Знакомство с генералом». Она была посвящена «друзьям моего друга, Омара Торрихоса, в Никарагуа, Сальвадоре и Панаме».