Глава 14 Вступая в новый, зловещий, период экономической истории

Глава 14

Вступая в новый, зловещий, период экономической истории

Как главный экономист я не только руководил отделом в MAIN и отвечал за исследования, проводимые нами в разных странах мира. Предполагалось, что я должен был разбираться во всех существующих экономических течениях и теориях. Начало 1970-х годов было временем великих перемен в мировой экономике.

В 1960-е годы группа стран сформировала ОПЕК, картель нефтедобывающих государств. Этот шаг был в значительной степени ответом на рост могущества крупных нефтеперерабатывающих компаний. Происшедшее в Иране также было одной из важнейших причин. Поскольку шах был обязан своим положением и, возможно, жизнью тайной интервенции Соединенных Штатов во времена борьбы с Моссадыком, он не сомневался, что и его самого точно так же могут убрать в любое время. Главы других нефтедобывающих государств тоже знали об этом и о связанной с этим его болезненной подозрительности. Им также было известно, что крупнейшие нефтеперерабатывающие компании, так называемые «семь сестер», договаривались о сдерживании роста цен на сырую нефть. Соответственно, уменьшались доходы, получаемые от них нефтедобывающими странами. Нефтеперерабатывающие же компании при этом получали дополнительную прибыль. ОПЕК была создана для того, чтобы нанести ответный удар.

Это все вспомнилось в начале 1970-х, когда ОПЕК поставила промышленных гигантов на колени. Ряд согласованных действий, закончившихся в 1973 году нефтяным эмбарго, символом которого стали длинные очереди на американских бензоколонках, грозили привести к экономической катастрофе, сопоставимой с Великой депрессией. Это было системное потрясение для мирового хозяйства, причем такого масштаба, что его не все могли осознать.

Нефтяной кризис случился в самое неудачное для Соединенных Штатов время. Страна была в тупике, сбита с толку, полна страха и сомнений в себе, потрясенная унизительной войной во Вьетнаме; с президентом, который вот-вот должен был подать в отставку. Проблемы Никсона не ограничивались только Юго-Восточной Азией и Уотергейтом[18]. Он пришел к власти в эпоху, которая в будущем будет восприниматься как порог новой эры в международной политике и экономике. В то время казалось, что «всякая мелюзга», включая страны ОПЕК, вот-вот станет хозяином ситуации.

Я был захвачен всем происходящим в мире. И хотя масло на моем хлебе обеспечивала именно корпоратократия, потаенная часть моего сознания с радостью наблюдала, как моих хозяев ставят на место. Думаю, это немного облегчало мое чувство вины. Мне виделась тень Томаса Пейна, подбадривавшего ОПЕК. Я стоял рядом с ним, но молчал.

Тогда никто из нас не представлял всех последствий эмбарго. Конечно, у нас были свои теории, но в то время мы не могли понять того, что стало ясно теперь. Сегодня, задним числом, мы знаем, что показатели роста экономики после нефтяного кризиса едва достигали половины показателей 1950-х и 1960-х, это при том, что они замерялись на фоне значительно более сильного инфляционного давления. Имевший место рост экономики структурно отличался от того, что было раньше. Он уже не создавал такого множества новых рабочих мест, поэтому безработица процветала. В довершение всех бед удар был нанесен и международной валютной системе: вся система обменных курсов, существовавшая с конца Второй мировой войны, рухнула.

В те времена я часто собирался с друзьями, чтобы обсудить эти вопросы за обедом или за кружкой пива после работы. Одни из них работали у меня в отделе. Среди них были очень умные мужчины и женщины, преимущественно молодые вольнодумцы, во всяком случае по обычным меркам. Другие были сотрудниками научных центров Бостона или профессорами местных колледжей, а один являлся помощником конгрессмена. Иногда на этих встречах присутствовали двое, иногда — не меньше дюжины человек. И всегда им сопутствовала оживленная и непосредственная беседа.

Вспоминая сейчас эти разговоры, я испытываю смущение от чувства превосходства, которое тогда ощущал. Я знал вещи, которыми не мог ни с кем поделиться. Мои друзья иногда с удовольствием упоминали о своих связях на Бикон-Хилл[19]и в Вашингтоне, о профессорстве, о докторских степенях. Я мог ответить на это, что состою в должности главного экономиста ведущей консалтинговой фирмы, разъезжаю по всему свету в салонах первого класса. Но я не мог рассказать им о встречах с такими людьми, как Торрихос, или о том, как мы манипулируем странами на всех континентах. Это было источником одновременно и внутреннего высокомерия, и неудовлетворенности.

Когда мы говорили о власти «всякой мелюзги», мне приходилось сдерживаться изо всех сил. Я знал то, чего не мог знать ни один из них: корпоратократия, ее банда ЭУ и шакалы, притаившиеся в тени, никогда не позволят «мелюзге» получить контроль. Достаточно было вспомнить Арбенса и Моссадыка, а также недавнее свержение с помощью ЦРУ законно избранного президента Чили, Сальвадора Альенде. Я понимал, что хватка глобальной империи становится все сильнее, несмотря на ОПЕК, — или, по моим тогдашним подозрениям, подтвердившимся позже, с помощью ОПЕК.

Мы часто говорили о сходстве начала 1970-х и 1930-х годов. Тридцатые годы XX века представляли собой переломный момент в международной экономике и в том, как она изучалась, анализировалась и понималась. Это десятилетие открыло дверь кейнсианской экономике и идее о том, что правительство должно играть главенствующую роль в управлении рынком, а также участвовать в организации здравоохранения, в выплате компенсаций безработным и других формах социальной помощи. Мы уходили от старых представлений о том, что рынок является саморегулирующейся структурой, поэтому вмешательство государства должно быть минимальным.

Великая депрессия обусловила появление Нового курса, основанного на регулировании экономики, государственных финансовых операциях и широком применении фискальной политики. Кроме того, Великая депрессия и Вторая мировая война привели к созданию таких международных организаций, как Всемирный банк, МВФ, а также Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ). 1960-е стали поворотным десятилетием для этого периода, а также для перехода от неоклассической экономики к кейнсианской. Это произошло в период правления Кеннеди и Джонсона. Не обошлось здесь, наверное, и без влияния такого человека, как Роберт Макнамара.

Макнамара был частым гостем на наших встречах — заочным, конечно. Мы все знали о его стремительном карьерном взлете — от менеджера по планированию и финансовому анализу в Ford Motor Company в 1949 году до президента Ford в 1960-м. Это был первый глава компании, не принадлежавший к семье Фордов. Вскоре после этого Кеннеди назначил его министром обороны.

Макнамара стал ярым сторонником кейнсианского подхода к управлению. Он использовал математические модели и статистические методы для расчета количества военной силы, распределения средств и выработки других стратегий во Вьетнаме. Его пропаганда «агрессивного руководства» была воспринята не только государственными управленцами, но и сотрудниками частных фирм. Она сформировала основу нового философского подхода к преподаванию менеджмента в лучших школах бизнеса и в конечном итоге привела к появлению новой породы руководителей, которые возглавили стремительное продвижение к глобальной империи.

Беседуя о международных событиях, мы часто обсуждали роль Макнамары на посту президента Всемирного банка. Он возглавил его вскоре после увольнения с поста министра обороны. Большинство моих друзей обращали внимание на тот факт, что он был символом того, что тогда называлось военно-промышленным комплексом. Он занимал высокие посты в огромной корпорации, в правительстве, а теперь руководил крупнейшим банком мира. Такое очевидное нарушение принципа разделения власти ужасало многих из моих друзей; наверное, я был единственным, кто совершенно не удивлялся этому.

Теперь я понимаю, что самым весомым и страшным вкладом Макнамары в историю было то, что его усилиями Всемирный банк стал больше, чем когда-либо раньше, действовать в интересах глобальной империи. Кроме того, он установил прецедент. Способность Макнамары быть связующим звеном между главными компонентами корпоратократии впоследствии будет отточена его преемниками. Например, Джордж Шульц был министром финансов и председателем Совета по экономической политике при Никсоне, занимал должность президента Bechtel, а затем получил пост госсекретаря в правительстве Рейгана. Каспар Уайнбергер был вице-президентом Bechtel и генеральным консулом, а при Рейгане стал министром обороны. Ричард Хелмс был директором ЦРУ при Джонсоне, а затем занял должность посла в Иране в правление Никсона. Ричард Чейни занимал пост министра обороны при Джордже Х.У. Буше, затем стал президентом Halliburton, а при Джордже У. Буше — вице-президентом. Даже президент США Джордж X. У. Буш начинал как учредитель Zapata Petroleum Согр., затем был представителем США в ООН в правление Никсона и Форда и при Форде же возглавлял ЦРУ.

Сейчас, оглядываясь назад, я удивляюсь нашей тогдашней невинности. Во многих отношениях мы все еще находились под влиянием старых подходов к построению империи. Кермит Рузвельт, сбросив иранского демократического лидера и заменив его деспотичным монархом, показал нам лучший путь. Мы, ЭУ, выполняли многие свои задачи в таких странах, как Индонезия и Эквадор, и все-таки Вьетнам был ошеломляющим примером того, как легко мы могли вернуться на старые рельсы.

Потребовались усилия ведущего члена ОПЕК, Саудовской Аравии, чтобы это изменить.