Послесловие

Послесловие

Послесловие

Готовясь к созданию книги об ушедшем из жизни большом артисте, каждый автор-составитель задумался бы: имеет ли он моральное право добавить что-то от себя лично, поделиться собственным видением человека, не являясь ему ни другом, ни коллегой; даст ли это читателю дополнительный ключик к пониманию его индивидуальности? Если бы не предыстория нашего знакомства с Валентиной Васильевной, я бы совершенно точно не решилась написать послесловие.

Летом 1992 г., отдыхая в д/о «Валдай», я познакомилась с рослым белобрысым мальчишкой – Колей Папоровым, сыном Валентины Толкуновой. Вопреки обыкновению, подростков нашего возраста в том сезоне практически не было, и мы много времени проводили вдвоем, гуляя и болтая, о чем придется. Ближе к концу отдыха к нам присоединилась вновь прибывшая молодежь, и компания стала многочисленной. По возвращении в Москву мы встретились и все вместе отправились бродить по центру города. Коля гостеприимно предложил зайти к нему домой перекусить, так как все мы изрядно проголодались на воздухе. Разумеется, его идея нашла живой отклик, и мы без предупреждения ввалились шумной оравой в квартиру на Чистых прудах.

Встретила нас Валентина Васильевна, с ласковой улыбкой на лице, не выражавшем ни малейшего удивления количеству непрошеных визитеров. У плиты священнодействовала Евгения Николаевна: из кухни доносился многообещающий запах свежеприготовленного домашнего обеда. Буквально через пять минут Валентина Васильевна внесла в Колину комнату поднос с горячими индюшачьими котлетами и мягким белым хлебом. Говорю, положа руку на сердце, – таких котлет я не ела ни разу: ни до, ни после. Сочные, мягкие, как пух, они мгновенно таяли во рту, и, если бы не правила этикета, каждый из нас съел бы всю эту гору в одиночку.

Семнадцать лет спустя, будучи уже сотрудником издательства, я узнала от арт-директора и моего давнего друга, поэта Валерия Краснопольского, что ему удалось получить согласие Толкуновой на публикацию биографической книги. Ранее Валентина Васильевна неоднократно получала предложения написать о себе, но ни разу не ответила положительно. И вот, каким-то удивительным образом, Краснопольский ее уговорил.

Первая наша встреча состоялась в начале апреля 2009 г., в тихой, просторной квартире на Цветном бульваре, которую Валентина Васильевна именовала своей студией. Мне запомнился ее глубокий, прямой взгляд в глаза, который, насколько я могу судить, давал ей безошибочное понимание того, кто перед ней. Чувствовать людей она умела с первой секунды.

Прямо с порога я поведала Толкуновой о валдайском знакомстве с Колей и легендарных котлетах. Она рассмеялась: «Секрет маминых котлет в том, что она смешивает пополам индюшачий и кроличий фарш и добавляет сливочное масло, оттого они и получаются сочными и мягкими». Когда я прибавила, что не имею отношения к журналистике, мне был выдан некий кредит доверия, что, учитывая закрытость Толкуновой, равноценно большой удаче.

Я вошла в зал и осмотрелась: повсюду стояли иконы и книги. «Хотите чаю или кофе?» – поинтересовалась она и предложила выбрать место для беседы. Конечно же, я выбрала кухню. Наиболее комфортной территории для обстоятельного разговора не найти. Практически сразу мы заговорили о поэзии, об изъянах XXI века, о ролях женщины и мужчины в отношениях. Валентина Васильевна только вернулась с гастролей и через день собиралась в очередную поездку. За ее спокойствием и плавной речью чувствовалась усталость. Мы как раз перешли к вопросу о том, как выматывает и опустошает город, как не хватает живой природы жителю «каменного мешка». Я спросила: «У вас не возникает желания вырваться из плотного гастрольного графика и уехать за город на пару месяцев, чтобы основательно отдохнуть?» Глаза Толкуновой заулыбались: «А я уеду в обозримом будущем. У меня есть близкий друг, с которым мы вместе планируем ближайший отпуск». Говоря это, она светилась изнутри радостью. «Кстати, Анечка, нет ли у вас, случаем, загородного дома, который вы намереваетесь продать? Я бы купила, а заниматься целенаправленным поиском нет времени».

Много позднее, вспоминая ее слова и лучистый взгляд, я поразилась тому, как смело планировала будущее, зная о своем смертельном недуге, эта удивительная женщина.

Вера, по словам Евангелия, есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом…

Общеизвестно, что глубоко верующие люди (вне зависимости от вероисповедания) совпадают в отношении к главным вопросам, решить которые рано или поздно предстоит каждому. Не осуждать окружающих, протягивать руку помощи нуждающимся в ней, брать на себя ответственность не только за свои поступки, но и за мысли, и нести в мир любовь – основы зрелого, осознанного понимания земной жизни, приведенные в действие. Валентина Васильевна знала об этом не понаслышке. Она обладала философским складом ума, имела склонность к аскетическому образу жизни и, если бы способ ее самовыражения не был априори связан с публичностью, вполне могла избрать служение Всевышнему в тихой обители, вдали от городов и мирской суеты. Недаром посещение святых мест, храмов и монастырей давно стало ее жизненной необходимостью, панацеей от неправедности и ложных ценностей мегаполиса.

Когда о Валентине Толкуновой отзываются как о человеке одиноком, нужно учитывать, что каждый, кто склонен к созерцанию жизни и независим от материальных благ, находится в несколько ином измерении и будет всегда восприниматься окружающими как одинокий, вне зависимости от наличия семьи и близких. На том уровне духовного развития, какого достигла Валентина Васильевна, понятие одиночества теряет привычный смысл и не работает как критерий оценки ее индивидуальности.

Безусловно, в Толкуновой чувствовалась определенная отстраненность, явственно ощутимая в тихой, домашней обстановке, равно как чувствовалось и печальное сердце, но эта печаль не имела ничего общего с унынием, а, скорее, отражала глубинное понимание красоты и – одновременно – несовершенства мира. Ей, умевшей видеть вещи в самой их сути, было сложно абстрагироваться от человеческих страданий и наслаждаться благоустроенным бытом – этим также объяснялась ее глубоко спрятанная сердечная грусть. Она относилась к людям, которые отдают в мир значительно больше, чем получают.

О состоянии здоровья Толкуновой мне, как и всем остальным, ничего не было известно. Сложно переоценить ее мужество и силу духа: жить долгие годы со знанием, что каждый день может стать последним, – совсем не то же самое, что помнить об этом в теории, будучи здоровым.

Ей было сложно находить время для встреч из-за чрезвычайно загруженного графика гастролей. Мы еженедельно созванивались, но случалось, что я по два месяца ждала следующей беседы. Только потом стало понятно, каких усилий ей стоило уделять мне полтора часа, жертвуя и без того редкой возможностью отдохнуть в тишине.

Я не преследую цели идеализировать Валентину Васильевну, но могу лишь подтвердить слова людей, шедших с ней по жизни бок о бок: она была хорошим, порядочным человеком, несущим миру добро как со сцены, так и вне ее.

Светлая Вам память, Валентина Толкунова!