Разгрузка
Разгрузка
Уважаемый читатель! Похоже, разделяя сферы существования и деятельности в тюменский период жизни, загнал себя в тупик, дальнейшее расчленение бытия без повторов идёт в ущерб понимания общей взаимосвязанной картины жизни. И всё-таки, продолжаю.
27-36 лет — возраст, когда разные виды отдыха призваны не столько поддерживать физические кондиции организма, сколько способствовать психологической устойчивости и, соответственно, интеллектуальному развитию и профессиональной деятельности.
Начну с повседневного отдыха, друзей и приятелей.
С Витей Кучерюком, соседом по лестничной площадке, я познакомился сразу по прибытии в Тюмень. Крепкий, невысокий мужик, крупный нос, волосы ёжиком, упрямство во взгляде — типичная внешность «хохла», описанная великим Гоголем. По образованию кораблестроитель (учился в Одессе, работал в Николаевске на Амуре), в Томске поступил в аспирантуру к ректору ТИИ Косухину. Нас объединяло: баня, пиво, спортзал, грибы, бесконечные разговоры о передрягах в институте, да и жёны нашли общий язык (Лена — общительная хохлушка). Выпили с Витей не мало, ох не мало! Кучерюк, в отличие от меня, больше работал дома. Сын, чуть моложе Игоря, «под ногами», довольно капризный. Витя успокаивал его, подкидывая газету за газетой, и Дима старательно рвал их на мелкие кусочки. А газет выписывали много и немало времени проводили с Кучерюком в беседах о политике. Витя защитил кандидатскую диссертацию в области теоретической механики, работал над докторской диссертацией, при защите (я уже жил в Томске) произошла осечка. Теперь Кучерюк — профессор без докторской степени (в периферийных ВУЗах такое сочетание — не редкость). Фактически Витя попал с докторской диссертацией в ловушку, заготовленную московскими деятелями для научных работников с периферии в 1973 году, из которой мне удалось выскочить («Научная деятельность. Профессиональный тупик.»). После уезда в Томск я только дважды видел Кучерюка, в 1989 г. и 2002 г. (приезжал в Тюмень на 2–3 дня), изменился мало, слегка поседел. Доброжелательная встреча, а говорить-то, фактически, не о чём!
О Гене Неупокоеве, сыгравшем важную, очень важную роль в моей карьере я писал в предыдущих главах, повторяться не буду.
Эдуард Беев — отличный парень, хороший волейболист, выходец из Томска, доцент. Не вступал ни в какие производственные конфликты на факультете. Имел несколько уязвимых для преподавателя института точек: не занимался научной работой, год лечился в туберкулёзном диспансере. Подлечился и завербовался в Алжир, предварительно в Москве год изучал французский язык. В Алжире три года преподавал, заработал хорошие, по тем временам, деньги и вернулся в Тюмень. Недавно узнал, Беев — заведующий кафедрой. Запомнил, как мы с Эдиком играли в шахматы блиц. Остановлюсь.
Родители научили играть в шахматы в раннем детстве. Периодически участвовал в школьных турнирах на уровне 3-го разряда, в Барнауле в 1966-68 гг. играл в межфакультетских турнирах преподавателей Алтайского политехнического института за команду химиков. Никогда не играл с часами. Никогда не разбирал партии шахматных корифеев. Играл для собственного удовольствия с игроками, примерно равными.
В ТИИ подобралась компания доцентов, игроков среднего уровня, но больших любителей шахмат. Будучи избран на должность председателя профбюро сотрудников химико-технологического факультета, задумался о развлекательных программах и неожиданно обнаружил в «хозяйстве» шахматные часы, несколько комплектов. Как и когда они появились, мне неизвестно.
Длинные партии играть некогда, устроили факультетский блицтурнир. Впервые ощутил прелесть быстрых партий. Понравилось настолько, что не заметил, как шахматный блиц превратился в наркотик.
Март 1972 г. Тюмень. Шахматный блиц-турнир ХТФ.
На переднем плане Щипанов и Озеранская, я (слева) играю с Н.К.Ивановым.
У преподавателей специфический режим работы, может быть пара с 8 утра, затем где-то в обед, затем у вечерников. 6 лекционных часов в день — большая нагрузка, требуется промежуточный отдых, но играть в шахматы в рабочее время, пусть между парами, на виду студентов, рядовых сотрудников, лаборантов, стеклодувов — не корректно. Один раз тебя могут понять и простить, но шахматный блиц — такая зараза, невозможно остановиться.
Мы с Эдиком Беевым закрывались в какой-нибудь лаборатории изнутри, доказывали друг другу своё преимущество, играя матчи из 10–20 партий. Долго это продолжаться не могло, «хозяин» факультета Магарил находил нас по специфическому стуку шахматных часов. Первый раз, второй…. Пришлось прекратить. Навсегда! Уж очень был на виду, находились на факультете люди, ждавшие, когда же я поскользнусь.
Самое смешное, что аналогичная история и в это же время произошла у друзей в институте химии Уральского отделения АН СССР, где решались вопросы защиты диссертации жены Нины и моей аспирантки Вали Нагарёвой. У мировой знаменитости, профессора Матевосяна, исследовавшего тонкие химические взаимодействия, в лаборатории оборудована специальная калориметрическая комната для экспериментов, где сложной системой термостатирования с датчиками на стенах, полу, потолке и воздухе поддерживалась температура с точностью до 0.01?. Снаружи на дверях грозные надписи «Не входить!», «Идёт эксперимент!». Молодые сотрудники, братья Донские (Игорь уже кандидат химических наук, у Олега я официальный оппонент на скорой защите) закрывались в калориметрической комнате и «блицевали» до одурения. Однажды не рассчитали время, в комнату неожиданно ворвался разъярённый Матевосян. Высокий, импульсивный 50-летний красавец-армянин, сбросил шахматы на пол и стал прыгать на шахматной доске. Кино, без слёз рассказывать в учёном мире химиков невозможно. В лаборатории Матевосяна с шахматами было покончено.
Кстати, 20–30 лет назад практически в каждом дворе Тюмени, Томска мужики летними вечерами играли в шахматы. Вернутся ли эти времена? Вряд ли!
Продолжаю тему друзей. От контактов с Николаем Константиновичем Ивановым («Общественная активность») остались только положительные эмоции, несмотря на максимализм правдоискателя. Запомнил его недовольство по поводу отправки денег, выплаченных мне по решению комиссии по трудовым спорам Магарилом из своего кармана, в Фонд мира.
Периодически среди тюменских друзей появлялись новые лица, но к числу близких их можно отнести с большой натяжкой. Скажем, Слава Агаев, наполовину азербайджанец. Лет на 6–8 моложе меня, приехал в Тюмень после окончания аспирантуры в московском институте нефти и газа. Доброжелательный, не раз бывал у нас в доме, да и мы были в его холостяцкой квартире (похоже, Слава имел проблемы в женском вопросе). Поддерживал меня в конфликтах с Магарилом, но только в узком кругу, никогда публично. Слава приезжал в Томск, я показывал ему нефтехимический комбинат и своё детище — научно-исследовательский центр.
Володя Ведерников — не химик, шапочно знали друг друга в институте несколько лет, но близко общались летом 1973 г., когда вместе получили путёвки на юг, в район Туапсе. Были неразлучны, сначала вдвоём, потом вчетвером. Подруги влияли на нас по-разному. Володя напоминал сытого кота, набирал вес, контактируя с подругой во много раз чаще, уединялся днём и ночью. Я же прекратил есть, лицо не могло скрыть внутренних переживаний. Также по-разному мы вернулись к своим жёнам, Володя, как ни в чём не бывало, у меня же семейная трагедия. Один раз мы с Ниной были у него в гостях, Нина пыталась «открыть глаза» Володиной жене. Бесполезно. Более того, вместе внимательно рассмотрели общую цветную фотографию (5 человек) на стене. Володя, оказалось, предусмотрительно лёг в воду перед компанией, а моя рука лежит на попе Влады и хорошо видна. Ну что тут скажешь! Не умею скрывать своих чувств.
На этом перечень тюменских друзей ограничивается, впрочем, друзей много не бывает, приятели же, скорее их количество, появляются и исчезают в прямой зависимости от личной жизненной фортуны.
Кроме вышеупомянутых шахмат дважды в неделю посещал институтский спортзал в выделенное для преподавателей время, занимался волейболом (Беев здесь явно сильнее), приходилось играть в межфакультетских соревнованиях сотрудников. Уровень игры далёк от истинно спортивного, но доставлял удовольствие, да и отвлекал от текущей нервотрёпки на работе и дома.
В Тюмени начал регулярно париться в бане. Вдвоём с Витей Кучерюком осенью 1968 г. перепробовали все тюменские бани, пока не определили лучшую парную (баня на железнодорожном вокзале). Еженедельная баня превратилась в ритуал. Возникли затруднения, связанные с режимом работы бани: мужской день по нечётным числам. Выбрали среду-четверг, дневное время (меньше очередь, чем в конце недели или вечером). Кардинально решили проблему посещения бани, утрясая штатное расписание перед началом семестра таким образом, чтобы никаких лекций или практических занятий в среду и четверг после обеда не было (спортзал по вторникам и пятницам).
Банный алгоритм до переезда в Томск не изменялся. Итак. Появляемся дома около 13 часов, начинаем по городским закоулкам искать пиво (в те времена — серьёзная проблема, в центре Тюмени вообще нельзя было пиво достать, не говоря уж о районе железнодорожного вокзала). Купленное разливное пиво (~ 6 литров) ставили в холодильник (в баню брали не больше литра). Возвращались из бани, примерно, в 17 часов. Приступали к «пивной трапезе». Безусловно, не обходилось без гриппа и ангины. В Тюмени выработал способ профилактики ангины при потреблении холодного пива после бани. В ванной, рядом с зубными щётками, стоял наготове стакан раствора фурациллина (популярный антисептик), пополоскал, попил пива, ещё пополоскал, ещё попил. Всем смешно, а эффект наглядный. К 18.30 появлялись жёны с работы и начинали готовить общий ужин. Пиво уже кончилось, все сообща принимались за вино из черноплодной рябины (с осени заготавливал несколько двадцатилитровых бутылей крепостью 14–16?). Водку после бани никогда не пили, но расслаблялись основательно.
В начале 70-х сделал личное наблюдение о полезности парной бани и в жаркое время года, хотя принято считать целесообразным мытьё под прохладным душем. Особенно после приёма солнечных ванн на озере или реке. Если летом регулярно париться с веником, то загар на теле сохраняется значительно дольше, по крайней мере, до Нового года. С тех пор как начал совмещать солнце и парную, ни разу не имел серьёзных ожогов кожи. Рекомендую способ всем желающим иметь красивый цвет кожи. Иначе загар полностью сходит вместе с кожей к сентябрю-октябрю. Одно забавное воспоминание.
В июле 1974 г. мы с женой отдыхали в Севастополе. Целый день на пляже. Через неделю начал искать баню с парной. Кстати, в предыдущие два года мы отдыхали в Сухуми и Гудауте, но там и мысли не было спрашивать о парной. Считал, что в Севастополе, городе моряков, парные должны быть. Ошибся. А в одной бане меня прямо в кассе «облаяли»: тебе что, Сибирь здесь что ли? Пришлось post factum укреплять южный загар в тюменской железнодорожной бане.
Очередной прорыв в моих познаниях бани произошёл осенью 1976 г. в Ленинграде («Учебная работа»).
Говоря о бане, нельзя обойти личные деревенские бани. Мне не единожды приходилось ездить руководителем студентов в колхоз и организовывать мытьё студентов. Обычно председатель колхоза назначал определённую долю трудодня (~ 0.2 трудодня) за каждого помытого. Кто-то из местных жителей соглашался. Ребята сами носили воду, кололи дрова, хозяйка топила баню.
В мою последнюю поездку в сентябре 1976 г. произошёл конфуз, точнее урок использования деревенской бани. Готовили её часов 8, не меньше. Мне предложили почётную миссию опробовать баню + 2–3 парня (первый пар!). На полке было так жарко, что мы открыли вьюшку, уходя из бани, не закрыли. В результате тепло улетело в трубу, и примерно 10 девушек мылись в холодной бане, слава богу, вода хоть горячая осталась. Неприятно!
Древняя культура русской деревенской бани требует к себе уважительного отношения. Каждая частная баня так же индивидуальна как мастер её создавший. Не бывает двух абсолютно одинаковых бань. Особенности конкретной бани зависят от великого множества факторов (укрупнёно): расположение бани, устройство и материал печи, способ выделения пара, качество дров, объём помещения, материал стен и внутренней обшивки, расположение полка, совмещение парной и моечной и др.
Первая заповедь парильщика, попадающего в новую для себя баню: не суетиться! Желательно понаблюдать за поведением мужиков, хорошо знающих конкретную баню, в крайнем случае, предварительно расспросить хозяина об особенностях бани. «Поддавать» следует осторожно, начиная с небольших порций. Не можешь терпеть на полке, перемещайся ближе к полу или в предбанник. Кстати, иногда перемещение в парной происходит так быстро, что не успеваешь осознать происшедшее. Один из таких случаев произошёл со мной в Тюмени.
Как-то сотрудники факультета Подборновы пригласили нас с Ниной и Неупокоевых в гости к своим родителям, имевшим собственный дом на окраине города. Первое мероприятие приёма — баня. Баня под одной крышей с домом (явная ошибка, в деревнях так не строят, слишком часто они горят), вход из небольшого коридорчика. В порядке уважения первыми пошли мы с Геной Неупокоевым. Когда я «поддал» небольшую кружку, навстречу вырвался мощный обжигающий поток пара, меня сдуло на пол. Дальше мы с Геной не в состоянии были не то что поддавать, но даже посидеть на полке, а я к тому же уныло рассматривал свои синяки и ссадины. Позже много разных бань опробовал, но баню Подборновых вспоминаю с большим уважением. Запомнил, как старики-родители после бани сразу залезли на кровать под ватное одеяло, наблюдая оттуда застолье молодёжи.
В первой половине 70-х интерес к парной бане начал расти, появились многочисленные публикации в популярных изданиях. Непревзойдённым шедевром считаю рассказ Шукшина о мужике — любителе субботней бани. В распечатках по рукам активно ходила «Баня» А.Толстого (в те годы цензура всё-таки не пропускала откровенную порнографию). Запомнил выступление в «Неделе» банщика из «Сандунов», один из рецептов которого использую до сих пор (воду после запаривания берёзового веника использовать для мытья головы).
Кроме бани и спортзала у нас с Витей ещё одна общая любовь — грибы. Если пристрастие к сбору грибов условно разложить по учебному ранжиру, то Колыма — первый школьный класс, Барнаул — пятый, а Тюмень — академия. Думаю, за 9 тюменских лет прошёл полный курс грибной академии.
Запомнил самый первый поход за грибами осенью 1968 г. Один из всезнающих функционеров института Марк Шаевич Хигер (приехал из Украины 2–3 года назад) взялся показать нам с Ниной и Кучерюкам грибные места в районе Тюмени. Привёл в сосновый бор. Через час Хигер выдал заключение: грибов нет, пора возвращаться домой. Великолепный осенний солнечный день. Решили сами побродить. Надо было видеть удивление Хигера, когда мы вернулись с корзинами, полными отличных грибов.
Ознакомительный вояж с Хигером был первым и последним, когда я слушал чьи-либо советы в отношении сбора грибов. Кстати, от Хигера я впервые услышал отвратительное выражение «брать грузди». Меня до сих пор коробит довольно распространённый глагол «брать» применительно к сбору грибов. Здесь не место вдаваться в философию, но чувствуется мерзкий внутренний настрой человека урвать побольше от «ничейной» собственности, хотя в отдельных случаях — просто желание выглядеть бывалым грибником.
Ориентир наличия грибов в лесу: появление на базаре. Вопрос — определиться с направлением. Поясню, вокруг Тюмени сплошь грибные места, но лес везде разный: чистые сосновые боры, ельники, большие массивы березняка, осинники, есть и смешанные леса. Редко бывает, особенно в начале сезона, что везде полно грибов. Психически здоровый продавец никогда правдиво не расскажет, где он собирал грибы. Приходится ориентироваться по ассортименту грибов и количеству продавцов.
В Тюмени я редко пользовался пригородным поездом (в отличие от Барнаула), в основном автобусом, благо междугородний автовокзал находился недалеко от места проживания. Приходили к 6 утра, окончательно выбирали направление, ехали первым рейсом часа полтора-два, высаживались прямо на дороге вдали от населённых пунктов. Сложность сельских маршрутов «ПАЗиков», «КАВЗиков» в том, что выполняются они два, максимум три раза в сутки, а иногда отменяются по причине плохой дороги (хороший дождь способствует росту грибов, но и квасит грунтовые дороги). Важно выйти на дорогу в строго определённое время, а это далеко не просто.
Один за грибами ездить не любил. Лучше всего собирать грибы вдвоём. Традиционный напарник Витя Кучерюк. Считаю, разумный максимум грибной компании — три человека, в более крупных коллективах сбор грибов трансформируется в заботу от кого-то не отстать, кого-то не потерять. Истошные крики в лесу: Маша, Саша… меня раздражают, хочется уйти в тишину. Не всегда удаётся.
В выходные дни иной раз хорошие грибные места посещают толпы, и всем вроде грибов хватает, но теряется ощущение единения человека с природой. Казалось бы, высокопарная затёртая фраза, но я именно так чувствую. Поэтому старался ездить за грибами в рабочие дни, благо работа в институте позволяла варьировать трудовой распорядок, тем более что основной сбор грибов проходил в августе (отпуск) и сентябре (большинство студентов на сельхозработах).
При дальних грибных поездках напарник нужен мне для согласованной корректировки маршрута, для уменьшения вероятности появления панических настроений при нередкой потере ориентации в лесу. Ну и, наконец, надо же с кем-то поделиться удачной находкой. Да и мало ли что может случиться в лесу: ногу подвернул, змея укусила, одичавшие собаки или другие звери нападут, недобрый человек встретится…
Ещё в Барнауле подобрал удобную экипировку для грибных походов. Главное здесь рюкзак, в который вставлялась круглая прутяная корзина ёмкостью 2.5 ведра. Корзина заслуживает отдельной поэмы. В 1966 г. мама отправила в ней по почте из Талды-Кургана 10-литровый бидон с мёдом. С тех пор, т. е. 42(!) года я хожу за грибами только с этой очень лёгкой корзиной, берегу и никому не доверяю. Брали с Витей поесть, попить на 2 раза. Возвращение к автобусу весьма утомительно, однако полная корзина придаёт дополнительную энергию. Помню случай (~ 70 км от Тюмени), когда реально заблудились, несколько часов двигались в противоположную от дороги сторону. К счастью, в вечерних сумерках на лесной просеке встретили служебный автобус, вывезший своих сотрудников «по грибы».
Со временем появился некоторый опыт выхода из леса при потере ориентировки. Главное — необходим значительный запас светлого времени, т. е. при возникновении проблемы начинать поиск направления движения надо не позже 14–15 часов. Очевидный ориентир — солнце, но с ним не так просто, сельские дороги связывают населённые пункты в соответствии с особенностями рельефа местности, а отнюдь не по прямой линии. Да и солнце в разгар грибного сезона чаще спрятано за облаками.
Надёжные ориентиры — железнодорожная магистраль и высоковольтные линии электропередачи. Последние видно издалека, но однажды и здесь случился «прокол». Дело было так. Заблудились и пошли вдоль линии, рассчитывая выйти к населённому пункту или хорошей дороге. Идём час, идём другой, наконец, линия упирается в асфальтированный пятачок, обнесённый многими слоями колючей проволоки. И никого! Скорей всего, это перевод электроэнергии на подземный кабель, ведущий к ракетным установкам. Запас времени был, в обратную сторону мы двигались в максимально возможном для усталых грибников темпе. Вышли.
Подвёл однажды и «абсолютно надёжный» ориентир — узкоколейка, по которой перевозили торф на Тюменскую ГРЭС. Оказалось, разработчики торфа систематически перекладывают узкоколейную линию по мере освоения новых участков.
Наиболее универсальный способ выхода из леса: двигаться от более мелкой тропы к более крупной и дальше и дальше до хорошей грунтовой дороги или даже асфальтированной, там уже большая вероятность появления попутного транспорта.
Вообще я с трудом понимаю, как все 9 лет обошлись без серьёзных неприятностей, ведь у нас не было даже компаса. Похоже, проявлялась черта характера — умение концентрироваться в трудных ситуациях с подавлением чувства страха. Пару раз в нашей грибной компании появлялся коллега по институту — геолог, так тот профессионально управлял маршрутом строго по компасу.
В Тюмени я пристрастился к сбору белых грибов, причём белых боровых, в просторечье боровиков. Обычно маленькие боровики хорошо собирать на сосновых буграх, большими сборщики не дают вырасти (естественно, здесь не идёт речь о глухой тайге). Но белый гриб потому иногда и называют царским, что может расти в самых неожиданных местах. Перед глазами незабываемая картина. Смешанный лес: ельничек, местами сосны и берёзки. Собираем моховики, маслята, подберёзовики — короче, что попадёт. Продираюсь сквозь чащу и натыкаюсь на поляну ~ 40–50 м2, покрытую сухим белым мхом. А изо мха торчат коричневые головки белых грибов. Головки чуть видны, а боровики крупные, все абсолютно чистые. 10-20-30… штук. Сердце готово выпрыгнуть из груди, раздался мой рёв (по децибелам на уровне крика Тарзана). Прибежал Витя, в несколько минут мы наполнили корзины. Ничего подобного в жизни ни раньше, ни позже мне встречать не приходилось.
При сборе грибов внимание и зрение настолько сконцентрированы, что соответствующие галлюцинации проявляются даже спустя несколько дней. Ложишься спать, закроешь глаза и видишь маленькие коричневые шляпки боровичков. Так было 40 лет назад, так и сейчас.
Давно убедился в правоте народной мудрости, грибника ноги кормят. Лучше ходить строго по выбранному направлению, если хотите — по азимуту, «прорубаться» сквозь чащу, чем переходить с поляны на поляну по натоптанным тропинкам. Грибник-пешеход больше грибов собирает, да и удовольствия несравнимые. Личный автомобиль, как бы далеко водитель не отъехал от города, мешает грибнику, опасающемуся потерять единственный ориентир — автомобиль. Более того, человек, завезённый прямо в гущу леса, гораздо быстрей теряет общую ориентировку в лесу. Сколько раз приходилось видеть грибников с ошалелым взглядом в поисках собственного автомобиля.
Ещё воспоминание с негативным оттенком, существенно пополнившее мои познания в грибах. Далеко от города, пытаемся найти хоть какие-нибудь грибы, плохо получается. Бросаемся от одной разновидности леса к другой. Подошли к крупному осиннику, присели — и вот они. Стоят родимые, хоть косой коси. Крупные подосиновики (мне больше нравиться и теперь я применяю только название «красноголовики»). Плотные. Чистые. Набросились (нас было трое), набили корзины и рюкзаки. Счастливые начали выбираться домой. Часов через пять высыпал содержимое на кухне и, о ужас! красноголовики превратились в раскисшую кашу тёмного цвета. Основную массу грибов пришлось выбросить. Но опыт есть! Теперь никто не заставит меня складывать вперемежку с другими грибами крупные красноголовики, в лучшем случае, несколько шляпок положить сверху в корзину. Собирать надо мелкие красноголовики, они красивые, плотные, как правило, чистые, а самое главное — вкусные во всех вариантах заготовки на зиму.
Длительное время в период заготовки грибов в семье (как и у соседа) соблюдалось разделение труда. Возвращаемся с Кучерюком часам к 5 вечера усталые, ставим корзины на кухню и отдыхаем с газетой и телевизором. Обработкой грибов до ночи занимаются жёны. В один прекрасный день им это надоело, приходим усталые, лежит записка: «Ушли за грибами. Чистите грибы сами». Конечно, грибы почистили, но в лес пришлось ходить реже.
Должен сказать, Нина — большой любитель сбора грибов, но поездки типа тех, что мы совершали с Кучерюком, ей физически трудно было переносить. Обычно мы ездили вместе с детьми в выходные дни недалеко от города. Эльвира и Игорь с дошкольного возраста разбирались в грибах, любили бродить по лесу. Нина ловко умеет находить мелкие боровики, где, казалось бы, толпы всё «прочесали граблями». Помню её уникальную находку (дети взахлёб рассказывали несколько лет) — гриб «баран».
Первые годы в Тюмени мы собирали грибы для маринада, сушки и сиюминутной еды, в основном, боровики, моховики, маслята, красноголовики, рыжики. Постепенно возник интерес к сбору грибов для засолки. В этом качестве вне конкуренции грузди и рыжики, используются также волнушки и путики. Последние два вида даже не стоит собирать, так как они неприглядно выглядят в солёном виде (правда, приходилось видеть деревенских бабок с полными корзинами путиков, да и в Москве возле метро, по-моему, только путиками и торгуют). Я отношу эти грибы (волнушки хоть при сборе выглядят красиво) к третьему сорту. А высший сорт — рыжик и сырой груздь.
Грузди я приспособился собирать с Ниной в берёзовых колках напротив городского аэропорта Рощино. Автобус ходит каждые полчаса, асфальт. Березняк чистейший. Сентябрь, солнечно, земля усыпана листьями, гулять одно удовольствие. Без палочки груздя не найдёшь, но нашёл один — не уходи, пока всю семью не переместишь в корзину. Запомнилась встреча с огромным ежом, сидел бугорком под листьями. Потревожил его, ёж показал такую прыть! Кстати, в Тюмени одно время мы держали в квартире ежа, большого любителя ночью катать по полу кефирные бутылки. Однажды шустрый ёж прыгнул с балкона (третий этаж), пока ребята добежали, от него остались только следы в направлении заросшего старого кладбища.
Несколько раз с Ниной ездили на луга, невдалеке от крупной молочной фермы для сбора шампиньонов. Я хорошо понимаю, мелкий шампиньон — отличный гриб, но душа не принимает (мешает знание специфики его роста). Я уже не помню детали, по-моему, в это время (раннее лето) просто не было в лесу других грибов. Впрочем, едим же мы огурцы, которые только на навозе и выращиваем.
В заключение темы тюменской «грибной академии» не могу не восхититься ещё раз рыжиками (в Томске как-то не получается их много собирать, всё больше червивые). Уникальное по вкусу блюдо — свежие рыжики, жареные в собственном соку, без масла. Один год, когда Нина была в командировке, а денег не было, я целую неделю питался именно такими рыжиками, требуется только посолить. А закуска! Не уступает рыжикам, просоленным вместе с груздями (можно и отдельно рыжики солить, но они как солнышко украшают сероватые грузди).
В конце апреля 1974 г., приехав в Талды-Курган на 60-летний юбилей папы, столкнулся с удивительным явлением — сбором грибов. Ни о чём подобном раньше (я же там вырос) не слышал. На очень короткое время (максимум 2 недели) в пустынной горной местности в апреле появляются грибы белого цвета, пластинчатые, по плотности напоминают сырые сибирские грузди. Если повезёт, можно набирать мешками. Со слов родителей гриб называется «белый казахстанский». Удивительно, не встретил червивых грибов. Грибы вкусны в жареном и маринованном виде. Надо отметить, местное население опыта в обработке грибов, их консервировании, не имело, поэтому наблюдались массовые отравления ботулизмом.
Папа с мамой не очень пристрастились к грибам, возможно потому, что в детстве их не видели, а может потому, что знали, как много людей погибает от отравления. Приходилось видеть, как благодарные больные дарили родителям нитки сушёных белых грибов, по-видимому, привезённых из России. Эти нитки больше хранились для демонстрации гостям, чем для еды. Вкусно готовил грибной соус (и в доме родителей) дядя Ваня Пеннер, много лет проживший в Новосибирской области и обожавший грибы.
В Тюмени прекратил активно заниматься увлечением с детства, филателией. Пытался привить интерес детям. Увы! Неплохая коллекция осталась в Тюмени, судьба её мне не известна. Не один раз собирался посчитать, сколько тысяч марок в коллекции. Много! Иной раз подойду к прилавку с марками, посмотрю на изобилие выбора, в душе что-то шевелится, но желания вновь заняться сбором марок нет. Потеря собранной коллекции окончательно поставила крест на этом хобби.
Ещё одно увлечение со студенческих лет — преферанс, как-то ушло в сторону. Боюсь соврать, никто из моих тюменских друзей и приятелей просто не умел играть. Только однажды с удовольствием поиграл в преферанс. Болгария, Солнечный берег, август 1976 г. Погода скверная, женщины с семейными деньгами «гуляли» по магазинам, а мужчины (всего-то 5 на группу) играли в преферанс на ту водку, что привезли из дома. Вместе позже и выпивали.
Одно время в Тюмени был популярен железнодорожный экскурсионный маршрут выходного дня в Кунгурские пещеры (купейный вагон, ночь туда, ночь обратно, световой день в Кунгуре). Какой повод, какие условия времяпрепровождения тёплой компанией. Кунгур — типичный уральский городок, заложенный пару веков назад. Старинные церкви, мощённые камнем центральные улицы. Главная достопримечательность — пещеры, известные с прошлых веков, гиды говорили, самые большие в СССР (спелеологами обследованы десятки километров, и точные границы их не определены). Хоть и с похмелья, но с большим удовольствием прошли подземный маршрут, подготовленный для туристов. Некоторые проходы узкие, «добротные» русские женщины имели проблемы, приходилось мужикам их протаскивать, вымазались изрядно. Но все довольны. Чередование больших и малых залов, озёра, сталактиты и сталагмиты, искусственная подсветка — очень красиво.
В Тюмени почувствовал ущербность личного культурного развития. Может быть, сыграли роль контакты с приехавшими в молодой институт с разных сторон сотрудниками. Может, повлияли частые командировки в столичные и прибалтийские края. Или философские семинары по этике и эстетике («Общественная активность»). Возможно, изменение интеллекта в сфере научной деятельности подсознательно тянет за собой необходимость повышения культурного уровня (спросить бы у квалифицированных психотерапевтов). Не знаю! Острое желание ликвидировать собственную культурную необразованность — факт. Музыка, живопись, театр, поэзия, в меньшей степени литературная проза (читал всегда много)…. Учебная, научная, общественная работа активно переплелись с элементами культурного образования, что и зафиксировано в предыдущих главах настоящей книги.
Впервые ощутил музыкальную неполноценность во время учёбы в университете. Удивительное зрелище, в вестибюле университета с боем раскупались билеты на концерты симфонической музыки. Я тоже изредка посещал филармонию, иногда казалось скучновато, не хватало музыкальной подготовки. Однако в ближнем окружении только один человек реально увлекался серьёзной музыкой — Дима Дзюбачук («Жизнь первая. Студент»). Остальные мало отличались от меня и внешне не тяготились стремлением познать высокое музыкальное искусство. Большинство сокурсников — выходцы из сибирского и казахстанского захолустья и, при всём желании, не могли слышать и видеть оперные спектакли в стационарном театре, «столичных барышень» на химфаке не было.
Слов нет, «Турецкий марш» Моцарта, болеро Равеля, концерты Шопена, Чайковского, Рахманинова, Листа, многие другие популярные классические произведения (или отдельные отрывки, скажем арии из опер) благотворно действуют на человека даже с недостаточной музыкальной подготовкой, бодрят душевное состояние. В памяти осталось потрясение, испытанное в 1969 г. Умер Ворошилов, по ТВ и радио крутили траурные мелодии, я что-то читал при включённом телевизоре. Объявили «Реквием» Верди в исполнении западноберлинского симфонического оркестра под руководством великого Герберта фон Караяна. Отложил газету, начал смотреть и слушать, не мог оторваться до конца (более часа, точнее не помню). Задействовано полторы тысячи человек, включая великолепный хор. Впечатление на всю жизнь, невозможно передать словами. Браво! Восхитительно! Но ведь это реквием, создан для траурных ситуаций. Раньше я думал, что Верди сочинял только оперы.
В настоящем оперном театре (Новосибирск) я был 2 раза, запомнил балет «Легенда о любви». Несколько раз пытался попасть в Большой театр, бесполезно, билеты либо по блату, либо с нагрузкой за неподъёмную цену. Оперные спектакли, концерты оперных артистов видел, слышал в Талды-Кургане, Томске, Тюмени, по радио, ТВ. Балетные спектакли или номера в сборных концертах видел значительно чаще.
Впечатлили органная музыка в Домском соборе Риги, концерт на колоколах в Каунасе («Научная работа»), повторяться не буду.
Несомненно, любовь к музыке (сложной музыке) прививается в раннем детстве. Это прекрасно понимают крупные музыканты, не случайно выдающийся советский композитор Дмитрий Кабалевский много лет вёл интереснейшие радиопередачи об оперном искусстве для маленьких детей (мне, увы, за 30). Подрастали собственные дети, мы отдали в музыкальную школу Эльвиру и Игоря, много усилий приложили к их учёбе, купили пианино в дополнение к профилирующим инструментам скрипке и домре, но реально мало чего добились. Как не вспомнить английскую байку, что джентльменом становится не тот, кто учился в Кембридже, а тот, у кого отец закончил Кембридж, дед закончил Кембридж…
Самообразование в области понимания живописи — малоэффективный, скорее даже тупиковый, путь. Где можно увидеть оригиналы шедевров изобразительного искусства в условиях России? В музеях. Эта сфера Томска, Новосибирска, Екатеринбурга, Иркутска, Красноярска, Барнаула, Тюмени объективно подчёркивает провинциальную захолустность городов, декларативно претендующих на положение неких маяков культуры и образованности. Да это и понятно, в России исторически всё лучшее (и люди и произведения искусства) стаскивается в столицу, будь то Санкт-Петербург или Москва. В запасниках центральных музеев хранятся миллионы экспонатов, большинство никогда и не выставлялись. Как хорошо подходит к ситуации с залежами произведений искусства народная пословица «и сам не гам, и другому не дам». Вопреки пропагандистской болтовне, разрыв между культурным уровнем населения столиц и провинции постоянно увеличивается.
Изучение великого Эрмитажа, других ленинградских музеев совместил с повышением квалификации («Учебная работа»), повторяться не буду.
Пытаясь хоть немного разобраться в направлениях живописи, записался и прослушал в лектории тюменского общества «Знание» платный (в те годы не было принято) курс лекций об импрессионизме, взорвавшем систему традиционной живописи. В качестве иллюстраций использовались высококачественные слайды, в 70-е — писк моды. Показалось интересным, научился различать по стилю письма наиболее известные картины Ван Гога, Гогена, Дега, Мане, Моне, Ренуара, Сезанна, Тулуз-Лотрека. Не уверен, смогу ли так же свободно проделать это сейчас.
Меня с детства увлекал юмор, в том числе и в сфере изобразительного искусства. Упрощённые картинки пропагандистской сатиры для малограмотного населения в журнале «Крокодил» в раннем детстве казались смешными (увидишь, над какими глупостями смеялся, стыдно становится).
Помню, какой фурор в 60-е — 70-е годы производили рисунки Жана Эффеля и Херлуфа Бидструпа в коммунистических изданиях Франции и Дании. Оказалось, коммунисты способны не только заниматься политической сатирой, как родные Кукрыниксы. Это были произведения на общечеловеческие темы, причём каждый сюжет из десятков последовательных картинок. Незабываем цикл «Сотворение мира» Жана Эффеля (что-то не помню публичных возмущений религиозных лидеров, как это принято в 21-м веке). Многое из Бидструпа и сейчас перед глазами. Например. Сидит мрачный худой мужик в ресторане. Подсаживается женщина необъятных (62–64) размеров. Мужчина морщится, но предлагает женщине выпить. По мере совместного питья женщина в его глазах становилась тоньше и тоньше, пока не превратилась в дюймовочку. Мужик «созрел» и повёл её из ресторана. Заключительная картинка, вид сзади. Тоненький мужичонка ведёт женщину, длины руки не хватает, чтобы обнять широкую талию. Фактически, мы читаем добрые юмористические рассказы в картинках, без слов. Подобное искусство не имеет языкового барьера, доступно и понятно в любой точке планеты.
Массу смешных житейских картинок увидел в уникальном музее юмора в Габрово, в т. ч. немало забавных аполитичных рисунков, представленных карикатуристами Советского Союза (на родине не слышал их фамилий). В экспозиции габровского музея фактически отсутствовала сатира, на стендах множество цветных фото, перемежаемых литературным и живописным юмором. Кстати, считаю личной заслугой отклонение от регламентированного маршрута «София — Солнечный берег» (пришлось основательно поработать с гидом). В габровском музее помимо рисованных картинок множество других юмористических экспонатов: скульптуры, домашние поделки, книги, много чего. В музее царит добрый юмор, через два часа смеяться уже не можешь, скулы болят.
Не раз задумывался, почему великая Россия не имеет музеев юмора, это же не связано с менталитетом населения, в России смеяться любят. Вроде бы нигде в мире так не популярны анекдоты, как в России (по Райкину «так мне кааэтся»). По-видимому, власть боится юмора, именно в нём прослеживаются чаяния народа. Советская власть пропагандистским оружием считала острую сатиру, основным направлением которой является оскорбление человека и его слабостей. Человек смеётся над сатирическими произведениями, пока не начинает понимать, что над ним издеваются. Издеваются над маленьким человеком, который и является основой государства российского.
Уникальный музей юмористической направленности, музей чертей, посчастливилось увидеть в Каунасе («Научная деятельность»).
Лучшие отечественные театральные постановки, игру гениальных актёров в тюменский период жизни мне посчастливилось увидеть в Ленинграде («Учебная работа»).
В Москве, соревнуясь с БДТ Георгия Товстоногова, гремел театр на Таганке Юрия Любимова. Попасть в театр на Таганке командировочному можно было только случайно. У здания театра мне приходилось топтаться в безуспешных попытках купить лишний билет перед спектаклем. А встретился с театром летом 1976 г. в Ангарске, будучи руководителем производственной практики студентов на нефтехимическом комбинате. Не помню, к сожалению, названия спектакля, но сильное впечатление осталось. Не было ведущих звёзд театра Высоцкого, Золотухина, Демидовой, однако молодёжь игрой и пением привела зал в восторг (театральный экстаз). Ныне нередко можно видеть на экране ТВ создателя и художественного руководителя театра Юрия Любимова, изгнанного из Советского Союза и вернувшегося в Россию. Выездной спектакль в Ангарске оказался единственным в период расцвета театра его спектаклем, который мне удалось посмотреть. Много позже отрывки из знаменитых спектаклей Любимова видел по ТВ, но ситуация в стране изменилась, впечатление чего-то необычного не приходило.
В 60-е в стране начался поэтический бум. Дни поэзии собирали многотысячные залы. Но я не часто посещал подобные мероприятия, сейчас даже не могу сообразить почему. То ли из-за занятости, то ли из-за бесчувственности, то ли из-за внутреннего эгоизма. На слуху знаменитые поэты-шестидесятники: Белла Ахмадуллина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский. Книга стихов с личным автографом Рождественского стоит в моей библиотеке (летом 1976 г. на центральной площади Ангарска слушал стихи в исполнении заикающегося автора).
В школе учителя литературы (может им нравились изложения и сочинения) не один раз пытались заставить меня писать стихи в стенгазету. Отказывался. Впервые осознанно занялся шутливыми стишками при выпуске фоторепортажей с отдыха преподавателей («Общественная активность»). Получилось (двустишья, четверостишья) подражание хорошо известным стихам, но вроде неплохо (люди смотрели и смеялись с удовольствием).
Говоря о литературе, не могу в очередной раз не обратиться к феномену Солженицына. Ажиотаж вокруг его фамилии поднялся после публикации «Один день Ивана Денисовича». В очередь в научной библиотеке университета за выдаваемыми экземплярами «Нового мира», а затем роман-газеты студенты записывались сотнями. Я тоже почитал, не нашёл ничего нового. Лагерные порядки мне были известны, всё-таки в Челябинске-40 и на Колыме нашей семье напрямую приходилось сталкиваться с многочисленными заключёнными, причём как политическими, так и уголовными. Однако, у большинства студентов, моих сокурсников, начавших учиться в сталинские времена, чтение повести Солженицына вызвало шок. Многие не верили, что такие безобразия могут твориться в лагерях. А ведь «Один день…» — детский лепет по сравнению с эпопеей «Архипелаг Гулаг». «Архипелаг Гулаг» можно сравнить с тараном, пробивающим крепостную стену коммунистической системы. В Россию великий труд Александра Исаевича (Солженицын неоднократно говорил, что его отца звали Исакий) пришёл после издания его в мире на десятках языков. Читающий мир содрогнулся, знакомясь со страшной всеобъемлющей картиной сталинских (и после сталинских) репрессий. Когда в горбачёвские времена «Новый мир» опубликовал журнальный вариант «Архипелага», многие не стали его читать. В начале 3-го тысячелетия эти же «многие» начинают уверять, массовых репрессий не было, всё это выдумки «дерьмократов», России не хватает крепкой руки. Насколько коротка память народного сознания. Погибшие не могут за себя постоять, а миллионы карателей и их потомки живут припеваючи, ещё и учат правильно жить. Большинство родственников сталинских приближённых живут под другими фамилиями, это не меняет сути. Внук Молотова Никонов, сын Берии (умер в декабре 2000 г.), внук Микояна Намин, сын Хрущёва Сергей, многие другие — процветающие и преуспевающие личности, постоянно мелькающие в газетах и на ТВ. А пенсионеры НКВД, КГБ, ФСБ позволяют себе такие публичные воспоминания, на которые ещё 15 лет назад не осмелились бы. Я не случайно задерживаюсь на теме подавления массового сознания, так как в России начала 3-го тысячелетия наблюдается тревожная тенденция отката с уже завоёванных Россией демократических позиций. Казалось бы, какое тебе дело, ты пенсионер. Но наши дети?! Наши внуки?!
За судьбой Солженицына я следил постоянно, в том числе, слушая «Голос Америки» и «Би-Би-Си». Переживал, когда его выслали. И, слава богу, что это произошло. В России ему работать не дали бы. «Ленин в Цюрихе» слушал по «Голосу Америки». Позже прочитал «В круге первом», «Раковый корпус», «Бодался телёнок с дубом». Пытался читать «Красное колесо», но это тяжело, одолел только один том. Смесь документальных событий и художественного вымысла в гигантской эпопее — чтение не для слабонервных. Требуется спокойная, без ТВ и других отвлечений, атмосфера. В 1997 г. радио России передавало в авторском исполнении цикл из 50 записей Красного колеса, подготовленных ещё к 70-летию Февральской революции для «Голоса Америки». С десяток 50-минутных передач я слышал в Томске, они начинались, если не ошибаюсь в 16.10 по местному времени. Конец рабочего дня и, если не было совещаний, включал радио в кабинете и занимался текущими делами. Впечатление потрясающее. Энергичный Солженицын читал на уровне хорошего артиста, выбирал для чтения пророческие места. Поражаешься как много общего между событиями начала и конца века, когда интеллектуальная элита Россия занялась самоедством, а отсидевшиеся в пивных Цюриха, Парижа и Лондона авантюристы на деньги Германии под демагогическими лозунгами выхватили власть, которую никак не могли поделить разрушители монархии.
Очевидно, история мало учит практических политиков, интеллектуальная элита (в России тонкий и слабо защищённый слой общества), затеявшая демократические реформы в 80-х, «вымывается» с политической арены. На государственной сцене опять в изобилии финансовые и политические авантюристы, военные, представители спецслужб, бывшие коммунистические лидеры. Коррупция в высших эшелонах власти достигла небывалого даже для России размаха и не пресекается. Отдельные уголовные дела заводятся из политических соображений и только подчёркивают общую ситуацию. Народ (большая часть которого ворует тоже, сколько может), тысячелетие проведший в рабстве, снова ждёт твёрдой руки. Прямо по Ленину: шаг вперёд, два шага назад.
Не прошло и сорока дней после ухода Солженицына, а партия власти «Единая Россия» пытается использовать фамилию великого гражданина России в качестве некоего прикрытия собственной демагогии. Кощунство!
В 60-е в литературу ворвался удивительный писатель, лучший, на мой взгляд, юморист 60-х, 70-х в СССР — Фазиль Искандер. «Начало», «Созвездие козлотура», «Сандро из Чегета» можно перечитывать неоднократно. Образцы его юмора (по памяти). «Сидят на завалинке два старика-абхаза и обсуждают прошедшего мимо человека. По-моему, это наш новый доктор. А, по-моему, армянин». Или (сцена в приёмной комиссии философского факультета МГУ) «…пойду, посмотрю, есть ли на вашу нацию разнарядка». Удивительно, в родной Абхазии считают (слышал от моего родственника поэта Терентия Чаниа, редактора республиканской газеты на абхазском языке в 70-е), будто москвич Искандер своим житейским юмором позорит нацию. Для меня — откровение, удивился, задумался…
Комплекс вышерассмотренных причин делал работу в институте всё труднее. Нужна была творческая отдушина, её направление указала 16-я страница «Литературной газеты». Занялся составлением фраз и мелких юморесок, навеянных конкретными личностями факультета. Фразы обкатывал на любопытных, сознательно укладывая их под стекло своего письменного стола на кафедре. Частенько фразы исчезали (то ли кто-то узнавал себя, то ли на меня компромат собирали), писал новые. Короче говоря, «искал на жопу приключений». В то время не хватило ума делать копии для истории, ниже несколько сохранившихся фраз.