В августе 68-го
В августе 68-го
Ввод наших войск в Чехословакию в 1968 году рикошетом ударил и по мне, правда, не так больно, как по моим чешским коллегам, но ощутимо. Ведь 21 августа – первый съемочный день моего дипломного спектакля «Театральный разъезд» по одноименной пьесе Н. В. Гоголя. Заранее приезжаю на Шаболовку, ставлю декорации, ищу ведущего оператора, с которым мы заранее разработали всю партитуру съемок. А его нет. Ночью улетел в Прагу. Я в шоке, можно сказать, в нокдауне. Ищу звукорежиссера. Его нет. Тоже улетел в Прагу. И художника нет. Улетел в том же направлении и в то же время. Слава богу, рабочие-постановщики остались. Настроение жуткое. У актеров – тоже. Не до смеха. Мы с Андреем Мироновым, исполнителем роли Хлестакова, еще на репетициях решили делать его героя фигурой трагикомической. Это больше соответствовало ситуации того времени. Идут последние приготовления к съемке. Ассистенты операторов, улетевших в Прагу, занимают свои места за камерами, реквизиторы вносят антикварную драгоценность, стол, работы русских мастеров начала XIX века. Этот стол после двадцати подписей я получил под личную ответственность только для съемки одного эпизода. Итак, реквизиторы с дрожью в руках смахивают с него пыль веков, актеры занимают свои места, и Миронов – Хлестаков спокойно, без всяких ужимок начинает свой монолог. Идет съемка с монитора, вся сцена по свету притушена, только стол сверкает всеми своими антикварными прелестями. Миронов – Хлестаков спокойно и даже устало как-то говорит: «Ну да… С Пушкиным – на дружеской ноге». – И с какой-то внутренней болью продолжает: – Бывало, говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, как-то все, брат, говорит». И с жестом безысходного отчаяния со всей силы бьет кулаком по столу, как будто этим жестом хотел выразить все свое возмущение текущим моментом. И вдруг я с ужасом, как в кошмарном сне, как в замедленной съемке, вижу – витые, инкрустированные, антикварные ножки стола расходятся в разные стороны, крышка опускается вниз и вслед за ней туда же медленно ныряет Хлестаков – Миронов. Перед объективом мелькают его ноги в антикварных штиблетах с дырявыми подошвами. И все это сопровождается истеричным хохотом в студии и в аппаратной. Вот она, непридуманная трагикомедия. Для меня это был смех сквозь слезы. Весь мой гонорар за этот спектакль ушел не на покупку первого в моей жизни костюма, не на подарок любимой девушке, не на поездку в Крым. Весь мой гонорар ушел на починку древней антикварной ценности, сраженной эхом чешских событий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.