БУДУЩЕЕ СЕЙЧАС
БУДУЩЕЕ СЕЙЧАС
В 1973 году вышло в свет еще две книги К.; к этому времени на них практически перестали появляться рецензии, хотя книги по-прежнему хорошо распродавались. Можно представить как нелегко рецензировать книги К.; неизвестный для К. Джон Стюарт Коллинс, тем не менее, принял вызов, поместив рецензию на первую брошюру «За пределами насилия» в «Санди Телеграф» в марте 1973 года:
«Для того, чтобы быть освежающим, нужно быть свежим. Это довольно редко встречается в искусстве. А в области религиозно-философско-этической мысли и подавно. Дж. Кришнамурти всегда свеж, всегда удивителен. Вряд ли когда-нибудь избитая фраза сошла с его уст.
Он также очень труден для понимания. Совсем не потому, что пользуется длинными словами, а своим неверием в «веру». Вероятно, это ужасает приверженцев «-измов» и «-логий». Он верит в Религию в истинном смысле этого слова, хотя отрицает религии и какие бы то ни было системы мысли.
Подзаголовок книги «За пределами насилия» звучит так: «Подлинные отчеты о беседах и дискуссиях в Санта Моника, Сан-Диего, Лондоне, Броквуд Парке, Риме. Сперва Кришнамурти проводит беседу, затем отвечает на вопросы. Вопросы обычны, ответы — никогда.
«Разве вера в единство всех вещей не так же человечна как и вера в их разделение?»
«Почему вам хочется верить в единство людей? — Мы не едины, это факт, почему же вам хочется верить в нечто такое, чего не существует в действительности? Все это вопрос веры; ведь подумайте, у вас одна вера, у другого — другая; и мы сражаемся и убиваем друг друга просто за веру».
Или: «Когда приобретается психический опыт?»
«Никогда. Знаете ли вы что значит приобрести психический опыт? Для экстрасенсорного опыта требуется значительная зрелость, исключительная чувствительность, огромная образованность; когда же вы высоко образованы, психический опыт как раз и не нужен».
Рецензируемая книга главным образом посвящена изменению нас самих, ведь люди так часто выходят за пределы насилия.
«Быть свободным от насилия предполагает свободу от всего того, что один человек перекладывает на плечи другого, — веры, догм, ритуалов, понятия моей или вашей страны, моего или вашего бога, моего или вашего мнения».
Как достичь такой свободы? Сожалею, но я не в состоянии точно выразить словами то, что имеет в виду Кришнамурти. Его нужно читать. Сам процесс чтения уже влияет на читателя. Одна подсказка: заменяйте умение мыслить действием внимания — могущество в умении видеть».
Вторая книга «Пробуждение разума» — большого объема; она вышла под редакцией Джорджа и Корнелии Вингфилд-Дигби с 17 фотографиями К., сделанными Марком Эдвардсом. Начиная с 30-х годов в течение более трех десятилетий К. отказывался фотографироваться.
Когда в 1968 году К. не стал возражать на этот счет, молодой внештатный фотограф Марк Эдварде, только что окончивший художественную школу, предложил сфотографировать К. С тех пор Марк сделал себе имя фотографиями Третьего Мира; он выполнил огромное количество фотографий для Фонда Кришнамурти. (Позже К. фотографировали Сесия Битон и Карш из Оттавы).
«Пробуждение разума» состоит из интервью с несколькими людьми, включая «Беседы Кришнамурти с Якобом Нидлманом», профессором философии в Государственном Колледже в Сан-Франциско, «Беседы Кришнамурти со Свами Вентакешанандой», «Беседы с Аденом Ноде» и беседу с профессором Дэвидом Бомом, который был в то время профессором по теоретической физике в Бирбекском Колледже (Лондонский университет). Дэвид Бом, находясь в Принстоне в 40-х годах, дружил с Эйнштейном. Он впервые заинтересовался К., наткнувшись в библиотеке на его последнюю книгу под названием «Первая и последняя свобода». Бом посещал беседы К. в Уимблдоне в 1961 году; с тех пор он часто бывал в Саанене и Броквуде, где он лично беседовал с К. Бому принадлежит несколько книг по квантовой теории; в 1980 году он опубликовал работу «Целостность и запутанный порядок» — книгу, в которой представлена на обсуждение революционная теория физики, в которой преломляется учение К. о целостности жизни.
В своей первой беседе с профессором Нидлманом К. подчеркнул как важно избавиться от религиозной обусловленности: «Нужно сбросить с себя все обещания, весь опыт, все голословные мистические суждения. Думается, нужно начать так, как будто абсолютно ничего не знаешь». Нидлман возражает: «Это очень трудно».
«Совсем нет, сэр, я так не думаю. Мне представляется, что трудно лишь тому, кто напичкан знанием, принадлежащим другим людям». Позднее в беседе К. скажет: «Я совсем не читаю книг по вопросам религии, философии или психологии; достаточно самому проникнуть захватывающе глубоко внутрь себя, — и найдешь все». В этом суть учения К. — полное понимание жизни приходит с открытием самого себя, поскольку, как сказал К. в одной из бесед с Аденом Ноде «Мир во мне, и я — в мире; мое сознание — это сознание мира, в то же время сознание мира во мне самом. Вот почему порядок в человеке означает порядок в мире».
В беседах со Свами, К. высказал свое отношение к гуру.
Отвечая на вопрос Свами «Какова же на ваш взгляд, роль гуру — наставника или пробудителя?» К. сказал: «Сэр, если вы употребляете слово гуру в традиционном смысле этого слова, что означает «рассеивающий темноту, невежество», может ли некто, кто бы он ни был, просвещенный или недалекий, действительно помочь рассеять мрак в человеке?» Тогда Свами спрашивает: «Не признаете ли вы, Кришнаджи, что необходимо указание?» К. отвечает: «Разумеется. Я указываю. Я делаю это. Мы все делаем так. Я спрашиваю человека на улице: не подскажете ли как мне добраться до Саанена? — и он указывает направление, но я не трачу времени, не ожидаю поклонения, говоря: «Боже мой, вы — величайший из людей». Это так по-детски».
В результате бесед К. с Дэвидом Бомом, продолжавшихся время от времени в течение нескольких лет, К. все чаще стал обращаться к вопросу о конечности времени, равно как и конечности мысли. Беседы эти приносили ему удовлетворение и порыв идти дальше, вызывая чувство, что создается мост между религиозным и научным познанием. Это можно назвать интеллектуальным, а не интуитивным подходом к его учению. Дэвид Бом любил начинать дискуссию, давая коренные значения слов как ключ к пониманию; позднее К. сам перенял эту привычку в поздних беседах, не добавляя этим больше ясности, а в одном случае вызвав даже недоразумение. Бом обратил внимание К. на то, что слово «реальность» происходит от корня res — вещь, факт; впоследствии К. иногда употреблял это слово в значении высшей истины, что делал в течение нескольких лет, или после беседы с Бомом — в значении факта, т.е. стула, на котором сидим, ручки, которую держим, одежды, которую носим, зубной боли, которую чувствуем. Знание того, что слово «коммуникация» происходит от латинского «делать обычным» не помогло К. установить связь с некоммуникабельным, как он это пытался сделать. Вместе с тем многие люди скорее принимали новый интеллектуальный подход К., чем поэтический мистицизм или его описание природы типа: «Вечернее солнце лежало на молодой траве; в каждой травинке царило великолепие. Весенние листки прямо над головой такие нежные, что, дотрагиваясь до них, не ощущаешь».
По просьбе К. Дэвидом Бомом было организовано несколько конференций ученых и психологов в Броквуде и Охай; в Нью-Йорке Дэвид Шайнберг организовал семинары психологов, в которых К. принял участие. Встречи эти, в целом, были разочаровывающими. К. мало интересовался психологическими проблемами и умозаключениями ученых и философов; ему было по душе побуждать других глубже проникнуть в себя самих; участники же конференций, естественно, стремились сообщить о своих разработках. Но К. с желанием поглощал любую фактическую информацию, касающуюся мировых научных достижений. Так, он выучил все, что мог по генетике от профессора Мориса Уилкинса, лауреата Нобелевской премии в области медицины, который посетил две броквудских конференции, а позже заинтересовался компьютерами благодаря Аситу Чандмалу, племяннику Пупул Джаякар, который занимался компьютерами с большой индийской группой. Точно также в прошлом К. горел желанием выучить все о двигателе внутреннего сгорания и других механизмах типа часов и фотокамер. Когда в Броквуде кто-то задал Марку Эдвардсу в присутствии К. специальный вопрос о фотосъемке, Марк удивился тому, что К. быстро и четко ответил вместо него.
Восхищала та удивительная легкость, с которой К. вел серьезный разговор со Свами, буддистским монахом, западным ученым, миллионером-промышленником, премьер-министром или королевой. Несмотря на застенчивость и робость, отсутствие особой начитанности и претензии на интеллектуальность, он не боялся затрагивать в публичной беседе глубокие психологические проблемы, которые волновали величайших философов, ученых и религиозных деятелей. Мне кажется, что это можно объяснить тем, что пока другие рассуждали и спорили о теориях «икс», К. ясно видел «икс» как собственную руку.
В июне 1973 года в Броквуде состоялась международная встреча представителей всех трех фондов, впервые собравшихся вместе. К. заботили проблемы, которые возникнут после его смерти или кончины ныне здравствующих попечителей. Он не представлял себе как будут продолжать действовать Фонды. Его отношение к будущему коренным образом изменилось с августа 1968 года, когда во время прогулки в Эппинг-форест мой муж спросил что станет с новым английским фондом и всей его работой после кончины К., а К. ответил, махнув рукой: «Все исчезнет». Его учение останется как книги и записи; все остальное может уйти.
Как было предложено на международной встрече, К. предстояло отобрать несколько молодых людей для дальнейшей работы; на это К. ответил: «Большинство молодых людей ставят щит между собой и мной. Поэтому задача самих фондов — найти молодых людей; вам это будет легче, чем мне, потому что люди влюбляются в меня, мое лицо, притягиваются лично ко мне, или желают духовных достижений... но дело школы определенно следует продолжать, поскольку на него возложена задача создания нового типа человека».
Создать нового человека — цель учения К., главной темой выступлений того года в Саанене для К. было, как привести к коренному, революционному, психологическому изменению ума; более того, он стал утверждать, что изменение должно быть мгновенным. Бесполезно говорить: «Хочу измениться» или «Завтра я стану иным», потому что какие мы сегодня, такие и завтра. «Будущее сейчас» — такое выражение стал употреблять К.
После Саанена К. вернулся в Броквуд, где в течение последних четырех лет проходили ежегодные встречи; он оставался там вплоть до своего отъезда в Индию в октябре. Всякий раз, бывая в Броквуде, примерно раз в неделю вместе с Мери Зимбалист К. ездил в Лондон — иногда к зубному врачу или парикмахеру (Труфитт и Хилл на Бонд-стрит), но обязательно к портному Хантсману, обычно лишь для того, чтобы отдать на переделку брюки или на тысячную примерку костюма, который никогда не будет полностью соответствовать его понятию о совершенстве. К. редко заказывал новый костюм. Ему нравилась атмосфера, царившая в магазине, когда он с огромным вниманием, не торопясь, рассматривал тюки ткани, лежавшей на прилавке. Каждый раз, когда они приезжали в Лондон, мы отправлялись с ними на ланч в ресторан на пятом этаже Фортнума и Мейсона — удобная короткая прогулка от Савиль Роу через Бурлингтонскую арку рядом с книжным магазином Хатчардса, где К. имел обыкновение пополнять запас дешевых детективов. Меню этого ресторана было очень ограниченным для вегетарианцев, но помещение привлекало спокойствием и простором, а столы находились на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы вести разговор без помех. К. живо интересовался окружавшими его людьми, обращая внимание на то, что они носят, как едят и что едят, как себя ведут. Однажды в проходе между столами появилась девушка — манекенщица. К. слегка подтолкнул нас с Мери локтем: «Посмотрите, взгляните на нее. Ей хочется, чтобы на нее смотрели», хотя на самом деле его больше, чем нас, интересовало, как она одета. Он всегда испытывал интерес к одежде, причем не только к своей. Время от времени за ланчем я просила его одеть мое кольцо, бирюзовый набор в обрамлении бриллиантов. Это кольцо он хорошо знал, потому что когда-то оно принадлежало моей матери. Он нанизывал кольцо на свой маленький палец. Когда мы уходили из ресторана и он возвращал его мне, бриллианты сверкали так, словно их только что отполировал ювелир. И это не было плодом воображения. Однажды, когда я встретилась после ланча с одной из своих внучек, она сказала: «Как прелестно выглядит твое кольцо. Оно только что из чистки?»
В 70-х годах друг К. описал его так:
«Когда встречаются с ним, что видят? Да, в лучшем смысле этого слова ему присущи благородство, сила, изящество и элегантность. Отличное воспитание, возвышенное эстетическое чувство, огромная чувствительность и проникновение вглубь любой проблемы, возникающей перед ним. Нет в Кришнамурти и намека на вульгарность, низменное или обычное. Можно принимать или не принимать его учение, в конце концов можно критиковать его акцент или произносимые слова. Но немыслимо, отказать ему в огромном благородстве, изяществе, которые так и излучаются от него. Вероятно, можно сказать, что стилем и уровнем он выше, и намного, обычного человека.
Естественно, что эти слова смутят его. Но ведь так есть на самом деле. Его одежда, выдержанность, манеры, движения, речь — величественны в лучшем смысле этого слова. Когда он входит в комнату, ощущается присутствие человека исключительного».
Интерес К. к добротной одежде и машинам, его увлечение развлекательным книгами и фильмами могут показаться неестественными; ему никогда не приходило в голову менять свои привычки в таких тривиальных вопросах или делать вид, что на самом деле все не так.
Когда той осенью К. однажды приехал в Лондон, я предложила ему начать вести дневниковые записи, как он делал в 1961 году. Он подхватил эту мысль, купил тетрадок и новую поршневую ручку с широким пером в тот же самый день, и на следующее утро, 14 сентября, приступил к работе. Он продолжал вести ежедневные записи в течение шести последующих недель, главным образом в Броквуде, и затем, в октябре в Риме. Эти ежедневные записи, опубликованные в начале 1982 года под названием «Дневник Кришнамурти», раскрывают его личность больше, чем любая другая из его работ. Обращаясь к себе в 3-м лице, он писал 15 сентября:
«Он лишь недавно открыл, что во время этих долгих прогулок вообще не было ни единой мысли... и так было с детства — ни одна мысль не проникала в его ум. Он смотрел, слушал, более ничего. Никогда не возникала мысль с ее ассоциациями. Не было создания образа. Однажды он внезапно осознал как это было необычно; часто он пытался думать, но мысль не приходила. Во время прогулок, одиноких или в компании других людей, всякое движение мысли отсутствовало. Вот что значит быть одиноким».
Вот запись от 17-го:
«У него всегда было странное отсутствие дистанции между ним самим и деревьями, реками, горами. Это не было развито специально, нельзя культивировать такое. Никогда не возникала стена между ним и кем-то другим. Что бы ни делали и ни говорили ему, это его не ранило, никакая лесть не проникала в него. Каким-то образом он оставался нетронутым. Он не был отдален, равнодушен, а скорее напоминал речные воды. У него было так мало мыслей, совсем никаких мыслей, когда он оставался наедине с собой».
А вот еще одна запись от 21 сентября:
«Никогда ему не было больно, хотя разное случалось в жизни — лесть и обида, угроза и безопасность. Не потому что ему не хватало чувствительности, незнания; у него не было своего образа, умозаключения, идеологии. Образ — средство сопротивления; когда его нет, есть уязвимость, но не боль».
Через два дня он напишет:
«Он стоял один на низком берегу реки... Он стоял, и никого не было рядом, совсем один, никем не связанный, вдали от всех. Ему было примерно четырнадцать лет. Прошло немного времени с того момента, как нашли его и его брата, когда его окружили суета и ореол внезапной значительности. Он стал центром уважения и обожания; с годами он станет во главе организаций и огромной собственности. Все это, равно как и их распад, еще впереди. То, как он стоял в одиночестве, затерянный и до странного удаленный, — первое и последнее воспоминание о тех днях и событиях. Он не помнит ни детства, ни школы, ни вколачивания знаний. Впоследствии именно учитель, обижавший его говорил, что наказывал его палкой практически каждый день, мальчик плакал и его выставляли на веранду вплоть до закрытия школы, потом учитель выходил из класса и велел ему идти домой, иначе К. так бы и оставался на веранде. Его наказывали, говорил этот человек, потому что мальчик не мог учиться, не мог запомнить ничего из того, о чем читал или о чем ему говорили. Впоследствии учитель не поверил, что именно тот самый мальчик провел услышанную им беседу. Человек был страшно удивлен, выражая ненужное уважение. Все годы пролетели, не оставив рубцов памяти, воспоминаний в его уме; его дружба, привязанности, даже дружба с теми, кто плохо обращался с ним, — каким-то образом ни одно из этих событий, дружеских или жестоких не оставили на нем следов. Недавно один писатель спросил К., может ли он припомнить все те довольно странные события и происшествия, и когда тот ответил, что не припоминает, а лишь в состоянии повторить рассказанное другими, писатель открыто, с насмешкой заявил, что К. просто претворяется. Никогда он сознательно не блокировал событие, приятное или неприятное, которое входило в ум. События приходили и уходили, не оставляя следов».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.