На последнем рубеже

На последнем рубеже

Еще 15 марта 1982 года из ВАКа мне доверительно сообщили, что на мою диссертацию и постановление специализированного Совета при Ленинградском университете уже поступила «убийственная стряпня». Она была прислана из Секретариата ЦК КПСС за подписью помощника Генерального секретаря ЦК Е. М. Самотейкина с предписанием строжайше разобраться с присвоением И. П. Осадчему ученой степени доктора исторических наук и сообщить в Отдел науки ЦК о принятом решении.

Так мои недремлющие оппоненты опередили на целых три недели поступление в ВАК материалов защиты диссертации из специализированного Совета при Ленинградском государственном университете. Меня ждала трудная судьба.

20 октября 1982 года Экспертный Совет ВАКа изучил дело о защите мною докторской диссертации и протест группы ветеранов КПСС, полученный из Секретариата ЦК КПСС. Учитывая единогласное решение специализированного Совета при кафедре истории КПСС Ленинградского государственного университета, а также положительную рецензию независимого «черного» эксперта – доктора исторических наук, профессора В. П. Наумова, научного сотрудника ИМЛ при ЦК КПСС, решил направить мою диссертацию на дополнительную экспертизу доктору исторических наук, профессору А. А. Чернобаеву.

24 ноября 1982 года Экспертный Совет ВАКа вторично рассмотрел вопрос о моей докторской диссертации. На основе теперь уже двух положительных рецензий независимых экспертов – профессоров В. П. Наумова и А. А. Чернобаева – Совет принял решение: рекомендовать Президиуму ВАКа утвердить постановление Специализированного Совета при кафедре истории КПСС Ленинградского государственного университета о присуждении мне ученой степени доктора исторических наук.

Спустя месяц, 24 декабря 1982 года, Президиум ВАКа СССР своим постановлением присвоил мне искомую ученую степень. Об этом мне сообщил в тот же день ученый секретарь секции истории КПСС Экспертного Совета ВАКа В. К. Покровский. Тяжело вздохнув, он сказал, что накануне пришлось выдержать страшную битву в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Приятная новость перемешалась с тревогой, рождавшей сомнение: окончательно ли решение ВАКа? Или будут еще пересматривать, как это было с постановлением Президиума ВАКа о присвоении мне ученой степени кандидата исторических наук в 1968 году?

…5 января 1983 года я получил официальное уведомление о решении ВАКа присвоить мне ученую степень доктора исторических наук и сообщение о предстоящем вручении диплома 25 января.

В назначенный день в зале заседаний ВАКа при Совете Министров СССР для получения дипломов докторов наук и аттестатов профессоров собралось более 200 «виновников» этого большого события в жизни каждого ученого.

Вручали дипломы и аттестаты: заместитель Председателя ВАКа, член-корреспондент Академии наук СССР, доктор исторических наук, профессор Кирилл Владимирович Гусев и другие члены Президиума ВАКа.

Я получал пятым, после четырех философов. При вручении мне диплома доктора наук попросил слово. Однако Кирилл Владимирович сказал: «Мы знаем, что у Вас сейчас переполнена душа. Но дадим Вам слово после вручения всем».

Процедура вручения дипломов и аттестатов длилась два часа. Перед ее завершением ко мне подошла сотрудница ВАКа и спросила: «Не передумали выступать?»

Я подтвердил свое желание, и, получив слово, изрядно волнуясь, сказал буквально следующее (цитирую по записи в дневнике, сделанной мною в день получения диплома доктора наук):

«Дорогой Кирилл Владимирович! Дорогие товарищи члены Президиума ВАК! Дорогие соратники по сегодняшнему торжеству – посвящению в доктора наук и профессора!

В этот большой, волнующий день в нашей жизни мне хотелось бы сказать несколько слов, идущих из самой глубины сердца. Я один из тех немногих ученых, находящихся здесь, в зале, сегодняшних именинников, чье детство и юность были круто замешаны и опалены войной. Поэтому непростым и нелегким был наш путь и к среднему, и к высшему образованию. Еще более сложным и тернистым оказался путь в науку, к сегодняшней вершине.

Приходилось всё брать с боем, с максимальным напряжением сил, преодолевая немалые естественные и искусственные трудности и испытания, возникавшие на нашем пути.

Одному непросто взять эту высоту, преодолеть барьеры и трудности. Именно поэтому я хочу от всего сердца выразить самую глубокую благодарность нашей Ленинской партии и нашему советскому народу за то, что они создают нам условия для успешной и плодотворной научной работы, дают возможность достичь той вершины, на которую мы сегодня взошли каждый в своей области научной деятельности.

И еще хочу выразить особую сердечную благодарность и признательность руководству ВАКа при Совете Министров СССР, его Президиуму, его Экспертному Совету, его сотрудникам, всем ученым за их объективность и принципиальность, партийность и человечность, за их мужество, с которым они решают нашу судьбу. Большое спасибо!» (Зал взорвался бурными аплодисментами).

…Но и после этого, казалось итогового события в моей нелегкой научной судьбе, мои обезумевшие оппоненты не успокоились. Они с еще большим бешенством продолжали атаковать ВАК, ЦК КПСС, добиваясь отмены постановления о присуждении мне ученой степени доктора исторических наук и привлечения к ответу за «протаскивание эсеро-меньшевистских взглядов в историко-партийную науку», и всех, кто «потворствовал» мне в публикации научных трудов и в защите диссертаций…

Околонаучная «мишура» «рвала и метала», бросив все силы на борьбу за отмену Постановления ВАКа. В который раз «апеллировала» в ЦК КПСС и добилась рассмотрения ее «протеста» на заседании Апелляционного Совета ВАКа, на которое были «вызваны» я и мои зловещие «оппоненты». Оно состоялось в конце 1983 года. Председательствовал на заседании выдающийся советский историк, ученый с мировым именем, академик Академии Наук СССР Б. А. Рыбаков.

Апелляционный Совет ВАКа показал полную несостоятельность «обвинительных» аргументов и домогательств моих изуверских «оппонентов» и подтвердил правильность Постановления ВАКа о присуждении мне ученой степени доктора исторических наук.

В заключение Б. А. Рыбаков решительно заявил: «Прекратите травлю ученого! Сколько можно!?.. Посмотрите, до какого состояния вы довели добросовестного исследователя и глубоко порядочного человека!? Сегодня будет поставлена последняя точка в этом деле…»

Будущее подтвердило эту его уверенность. Жизнь вскоре вошла в нормальное русло. И не только в области научной деятельности.

Так закончилась моя многолетняя, изнурительная борьба за историческую правду.

18 января 1985 года ВАК СССР присвоил мне ученое звание профессора. И вскоре Заместитель Председателя ВАКа, член-корреспондент Академии Наук СССР, известный ученый-историк К. В. Гусев вручил мне аттестат профессора.

Двумя годами раньше он же вручал мне диплом доктора наук. Он был в курсе моих «хождений по мукам», знал о пережитой мною многолетней травле и выпавших на мою долю испытаниях. Не удержался, чтобы не высказать своё восхищение моим мужеством, несгибаемой волей и стойкостью в защите исторической правды…

Получив профессорский аттестат, я сердечно поблагодарил ВАК за мужество и принципиальность, проявленные в защите науки в той сложнейшей ситуации, в которой он принимал окончательное решение в моей научной судьбе. И за то, что на протяжении многих лет внимательно, твердо и последовательно разбирался с бесчисленными «протестами» моих «оппонентов», сопровождавшимися «поручениями» Секретариата ЦК и Отдела науки ЦК КПСС.

…Из Москвы в Краснодар я возвращался поездом. Чувствовал себя счастливейшим из самых счастливых людей.

Перед отъездом, в каком-то привокзальном газетном киоске, купил «в дорогу» несколько газет и журналов. Листая их, наткнулся на стихотворение с удивительно заманчивым названием: «Мы – товарищи средних лет». «Интересно, – подумал я. – Это обо мне и моих сверстниках». Мне шел 58-й год.

В дороге много раз читал и перечитывал «находку», пока не выучил наизусть. Вот строки из этого стихотворения:

Мы находимся в трудном возрасте, —

Вот какая у нас беда:

Старость к нам подберется вскорости,

Юность кончилась лишь вчера.

Но я должен сказать заранее:

– В этом горя большого нет.

И у нас есть свое название —

Мы – товарищи средних лет…

Отмечаем мы не сединами

Годы, прожитые не зря.

Хорошеет земля плотинами,

Молодые шумят поля.

…И ни вялости, ни усталости, —

Путь наш дальше – и на подъем;

Ближе к юности мы, чем к старости, —

И такими век проживём…

Удивительные строки! Жаль, что не запомнил автора, чтобы высказать ему свою признательность. Забыл и «источник», в котором они были опубликованы. Жаль!..

Вскоре я был избран заведующим кафедрой Кубанского университета.

Многолетняя, изнурительная борьба за историческую правду закончилась победой…

Такова беспрецедентная судьба двух историков: и в случае с обстоятельствами нашего зачисления в студенты заочного отделения исторического факультета РГУ, и в том, что два студента-заочника с одного курса стали докторами исторических наук, профессорами. И в том, какой ценой далась им эта победа. Случайность? Я так не считаю…

Судьба моя читателю известна. Но о моем «товарище по оружию», с которым более четверти века длилось наше «хождение по мукам» и борьба за историческую правду и утверждение нас учеными-историками, хочу сказать несколько слов.

Три десятилетия мы шли с Александром Ивановичем Козловым плечом к плечу трудным, тернистым путем в науку и в науке. Об этом я рассказал в своей первой книге «Время нашей молодости», в главах, повествующих о нашем многотрудном поступлении в Ростовский государственный университет и о нашей учебе в нем. Это был пролог. О жесточайших научных баталиях рассказано в этой главе. Я даже первоначально хотел назвать эту главу: «Трудный путь в науку: одна судьба на двоих»…

Чем запомнился мне Саша – Александр Иванович Козлов – со студенческих лет? Глубоким проникновением в предмет изучения, исследования. Научный поиск был для него главным средством постижения истины. Целенаправленно, скрупулезно, осмысленно вел он исследование избранной темы, проблемы, любого вопроса. На этом пути его ничто не могло остановить. Никакие трудности. Никакие сложности. Никакие барьеры и препятствия. И в то, что я сейчас расскажу, трудно поверить.

Чтобы глубоко и всесторонне изучить революцию и гражданскую войну на Юге России, он не щадил ни сил, ни здоровья, не жалел времени. Притом не только в поиске нужных документальных источников, хранящихся в центральных государственных и партийных архивах, в краевых и областных архивах, в архивах историко-краеведческих музеев Дона, Кубани, Черноморья, Северного Кавказа.

В неменьшей мере он занимался изучением историографии проблемы, разыскивал в открытых и закрытых Фондах Центральных государственных библиотек книги, журналы, газеты – в «Ленинке», в Исторической библиотеке, в ИНИОНе.

Не буду упоминать множество примеров. Расскажу об одном. Когда в «Ленинке» ему выдали многотомные «Очерки русской смуты» А. И. Деникина, Александр Иванович не расставался с ними несколько месяцев. День за днем от открытия до закрытия библиотеки Александр Иванович работал над ними.

Он отксерокопировал все тома, а это – многие тысячи страниц, уплатив за это, даже по тому времени, умопомрачительную сумму. Таким же образом поступил Александр Иванович со многими книгами из закрытого фонда, изданными в Праге, Париже, Белграде и других городах Европы.

Эта его непомерная «жадность» к поиску и сбору источников, пожалуй, самое главное, что поражало воображение, когда я узнавал о титанических усилиях и гигантских размерах проделанной им исследовательской работы. Это заражало и вдохновляло. Повторить такое было невозможно, но восхититься и вдохновиться, стараться идти таким же путем в поисках истины – эти чувства рождались и становились «нормой» и моей научно-исследовательской работы.

Вслед за поиском и созданием фундаментальной источниковой и историографической базы Александр Иванович с таким же усердием и ответственностью вел их осмысление и только после этого брался за ручку, начинал писать свои исторические труды: монографии, книги, брошюры, статьи. Мне хорошо известна его научная методика, лаборатория его научного творчества.

Мы были с ним не просто большие друзья-единомышленники, не только собратья по профилю, мы были «товарищи по оружию», – поэтому смело делились друг с другом всем: находками, открытиями, мыслями, опытом.

На нашу долю выпали жесточайшие испытания и без взаимной поддержки, без полного взаимопонимания, без соучастия в судьбе, – одолеть их было вряд ли возможно…

В апреле 1976 года, спустя двадцать лет после нашего «многострадального» поступления на заочное отделение исторического факультета Ростовского университета, Саша – Александр Иванович Козлов – стал его деканом и проработал в этой должности многие годы.

В 1981 году я навестил его. Удивило то, что в приемной, когда я назвал свою фамилию, встретили меня с доброжелательной улыбкой: «Александр Иванович много о вас рассказывал».

В то же мгновение дверь открылась, и Александр Иванович крепко обнял меня, не скрывая радости. Но в его глазах я заметил озабоченность. У меня сложилось впечатление, что озабоченность была его постоянным состоянием.

– Какой-то рок прямо-таки висит над нами, – первое, что Александр Иванович с горькой улыбкой, раздосадовано сказал мне. – Когда мы с тобой пробивались в студенты, чуть ли не из-за нас тогда увеличили прием на заочное отделение исторического факультета до 150 человек. А теперь, когда я стал деканом и в ответе за его формирование, Минвуз, не посоветовавшись и даже не поставив заблаговременно в известность, снова срезал прием на заочное отделение до уровня, существовавшего до многострадального для нас 1956 года…

Разве можно было предположить, что это будет наша последняя очная встреча…

18 января 2009 года, за месяц до своего 79-летия жизнь Александра Ивановича Козлова оборвалась. Я очень глубоко переживаю эту невосполнимую утрату. Отозвался на его смерть статьей «Слово о старом друге», опубликованной в книге «Памяти А. И. Козлова. Историк и история», вышедшей в свет в 2010 году. Остальное доскажет некролог, извещающий о его смерти:

Памяти ученого и друга

«Российская историческая наука понесла большую утрату. Ушел из жизни Александр Иванович Козлов, Заслуженный деятель науки России, доктор исторических наук, профессор, действительный член Академии военных наук. В лице А. И. Козлова историческое сообщество потеряло крупного ученого, видного организатора науки, яркого педагога, человека с обостренным чувством гражданственности.

Александр Иванович прожил яркую, полнокровную жизнь. Он прошел путь от простого деревенского мальчишки, познавшего в детстве лихолетье военных и первых послевоенных лет, до маститого ученого, известного далеко за пределами Дона и Северного Кавказа. Родился он 18 марта 1930 года в селе Терса Еланского района Волгоградской области в крестьянской семье.

В 1948 г. юный Козлов успешно сдал вступительные экзамены и поступил в Харьковское Военно-политическое училище, готовившее политработников для пограничных войск КГБ СССР. В 1951 году Александр Козлов окончил училище с отличием, и командование предложило ему остаться в нем работать, однако молодого офицера тянуло туда, где трудно, где можно, как он считал, принести Родине больше пользы. Поэтому он написал рапорт с просьбой отправить его на самую дальнюю погранзаставу на остров Сахалин. Пограничная служба „на краю земли“ продолжалась не один год. Затем капитан Козлов служил в Новороссийском пограничном отряде. Почувствовав острую необходимость в приобретении новых знаний, он буквально „выбил“ разрешение начальства поступить учиться на заочное отделение историко-филологического факультета Ростовского университета. Произошло это в 1956 г. Демобилизовавшись в 1960 году, Козлов, продолжая учебу в университете, в том же году начал журналистскую работу на сочинской студии телевидения, зарекомендовав себя с самой лучшей стороны, и был принят в Союз журналистов СССР. Ему предложили стать директором студии, но любовь к истории оказалась сильнее карьерных соображений. Его дипломное сочинение о революционных событиях в Черноморской губернии было признано членами ГЭК лучшей студенческой работой года. Это было в 1962 году.

Декан факультета профессор В. А. Золотов предложил Козлову поступить в очную аспирантуру, сопроводив свое предложение словами: „Хочу посмотреть, что может получиться из заочника“. Свою кандидатскую диссертацию, выполненную под руководством большого знатока гражданской войны профессора К. А. Хмелевского, А. И. Козлов защитил с блеском в 1965 году, хотя ему затем пришлось долго защищаться от жалоб и прямой клеветы невежд, сделавших свою научную карьеру на борьбе с „врагами народа“. Многочисленные комиссии ВАКа и партийных органов вынуждены были признать правоту молодого ученого. В 1978 году он также, преодолевая сопротивление „циничных оппонентов“, защитил докторскую диссертацию. В 1980 году ему было присвоено звание профессора.

Началась блистательная научная карьера А. И. Козлова. Его перу принадлежат свыше 320 научных работ, в том числе фундаментальная монография о социально-экономических отношениях на Дону и Северном Кавказе на рубеже XIX–XX веков; монографические работы о М. А. Шолохове, А. И. Деникине, Харлампии Ермакове (прототип Григория Мелехова в шолоховском „Тихом Доне“), И. В. Сталине. Незадолго до смерти вышла книга „Каменистыми тропами“, в которой автор подвел итог своей научно-исследовательской и учебно-методической работы.

Поражает широта взглядов А. И. Козлова, его историческая эрудиция, которая проявилась в многочисленных статьях в центральных изданиях, в региональной исторической периодике, в выступлениях на научно-практических конференциях. Неоценим его вклад в разработку казачьей проблематики. Именно А. И. Козлов, выполняя поручение Научного Совета АН СССР по проблемам революции и гражданской войны, сломил сопротивление партийной бюрократии, запрещавшей проводить научные конференции по истории казачества. Среди научных интересов А. И. Козлова были актуальные проблемы гражданской войны, внутрипартийной борьбы в 20-е годы, Великой Отечественной войны, возрождения казачества. Он резко выступил в печати против попытки реабилитации атамана Краснова, сотрудничавшего в годы войны с Гитлером и фашистским вермахтом.

В 1994 году А. И. Козлову присвоено почетное звание „Заслуженный деятель науки Российской Федерации“.

А. И. Козлов воспитал целую плеяду известных историков Дона и Северного Кавказа. Под его руководством защитили докторские и кандидатские диссертации свыше сорока человек. Его связывало тесное сотрудничество с московскими и северокавказскими учеными, такими как Ю. А. Поляков, В. Д. Поликарпов, М. И. Гиоев, Ж. Ж. Гакаев, К. Т. Лайпанов, Л. А. Этенко и другие.

Научно-исследовательская деятельность А. И. Козлова неотделима от его учебно-организаторской работы. В течение десяти лет он был деканом исторического факультета РГУ, многие годы успешно руководил кафедрой новейшей истории России.

Александр Иванович умел ценить дружбу. У него было много верных и хороших друзей, которым его будет очень недоставать.

Н. А. Трапш,

декан исторического факультета Южного Федерального Университета (ЮФУ)

Я. А. Перехов,

профессор кафедры политической истории ЮФУ»

…Осиротели не только его супруга Валентина Сергеевна, дочь Лариса и сын Андрей, внучка Лена и внук Дмитрий. Осиротела историческая наука. Говорят: «Незаменимых людей нет». Спорный вопрос. Кто заменит нам ушедшего из жизни Александра Ивановича? Поэтому скорбим и помним, и всегда будем помнить и хранить в душе своей имя и образ подлинного ученого и верного друга Александра Ивановича Козлова.

* * *

…Ситуация, в которой я оказался в научной области, – чрезвычайная. В своем стремлении объективно исследовать особенности политической тактики коммунистов в осуществлении социалистической революции и в гражданской войне на Северном Кавказе я не нашел должного понимания и необходимой поддержки ни в Краснодарском крайкоме КПСС, ни в Отделе науки ЦК КПСС. Да и ИМЛ при ЦК КПСС оказался в этой обстановке беспомощным оградить меня от многолетней травли, надуманных обвинений в протаскивании «эсеро-меньшевизма» в историко-партийную науку. Два-три безвестных историка партии и небольшая, но целеустремленная группа участников революции и гражданской войны четверть века блокировали появление позиций и подходов в освещении и оценке ряда событий и фактов революционной истории на Кубани и в Черноморье, не совпадающих с их взглядами. Они сумели «пленить» своими утверждениями и секретаря Краснодарского крайкома КПСС по идеологии, и некоторых влиятельных работников ЦК КПСС, и отдельных научных сотрудников Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Была ли у меня возможность избежать такой жестокой участи и добиться научных результатов без тех жертв, которые мне пришлось принести на «алтарь науки», в борьбе за истину, за историческую правду и в значительно меньший срок? Была. И не одна…

Первая – отказаться от той научной позиции, на которой я стоял, и принять «точку зрения» своих непримиримых «оппонентов». Но это было совершенно неприемлемо для меня как ученого-историка. Ни при каких условиях я не мог встать на путь беспринципности, угодничества кому бы то ни было, отказаться от борьбы за истину, за объективное освещение истории.

Вторая – в самом начале пути в науку, еще на этапе курсовой и дипломной работ и первых публикаций. Узнав и осознав, что меня ждут трудные и сложные испытания, можно было сменить тему (проблему) научного исследования.

В те годы в особом почете были «научные» работы о деятельности коммунистических организаций регионов (или в целом КПСС) в условиях развитого социализма в той или иной сфере жизнедеятельности советского общества. Таким «научным исследованиям» была открыта «зеленая улица» и для защиты диссертаций, и для научных публикаций, издания монографий.

Можно было использовать и хрущевский период в деятельности КПСС. Ни в коем случае не покушаясь на «творческое» развитие теории коммунистического строительства в документах XX, XXI и XXII съездов КПСС и в новой Программе КПСС – программе построения коммунизма в СССР. Но при моем критическом отношении к этим «выдающимся научно-теоретическим выводам» моя научная работа по исследованию этих проблем, мягко говоря, очень скоро стала бы никому не нужной макулатурой и осела бы мертвым капиталом в архивных фондах.

Таким образом, я был обречен заниматься исследованиями той проблемы, той темы, тех вопросов, которые меня глубоко интересовали, занимали, которые мне хотелось изучить и осветить, отстоять результаты своих исследований, внести свой вклад в их разработку, в историческую и историко-партийную науку. Потому я и решил идти до конца, ни при каких условиях и испытаниях не отказываясь и не отступая в борьбе за историческую правду. Это был мой удел, и я рад и счастлив, что прошел его до конца, прошел достойно и мужественно…

Моя научная деятельность, многие годы осложнявшая и омрачавшая мою жизнь и подрывавшая здоровье, совершенно не типичная для советского времени. Что называется, «исключение из правил», возможно, единственная в своем роде в историко-партийной науке.

Она сложилась в силу стечения обстоятельств: реального наличия различных подходов к восприятию и освещению фактов и событий, имевших место в истории борьбы за Советскую власть в Черноморье, двумя группами её участников, обнаружившихся вскоре после гражданской войны. Эти позиции и различные подходы поделили историков-исследователей революции и гражданской войны в этом районе на две противостоящие друг другу группы.

Осложнялась ситуация чрезмерным, субъективным и необоснованным вмешательством отдельных партийных работников в спор двух группировок – ветеранов революции в Черноморье и её исследователей. В Краснодарском крае такую позицию занимал тогдашний секретарь Краснодарского крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило; в ЦК КПСС – помощник Генерального секретаря Л. И. Брежнева Е. М. Самотейкин. Их поддерживали также отдельные сотрудники Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, по моему мнению, сугубо конъюнктивно, желая угодить партийной власти.

В одном случае, секретарь крайкома КПСС И. П. Кикило, используя своё служебное положение, поддержал моих оппонентов, при этом всячески третируя и дискредитируя меня и мою научную позицию.

В другом – помощник Генерального секретаря ЦК КПСС Е. Самотейкин пошел на поводу своего отца, одного из ярых моих «оппонентов».

Именно эти, чисто субъективные позиции отдельных лиц, и обусловили сложность моего положения в научно-исследовательской деятельности.

О том, что это так, более чем убедительно говорят итоги этой многолетней «околонаучной» свары.

Позиции моих «оппонентов», опиравшихся на помощь и поддержку партийной власти, были отвергнуты абсолютным большинством ученых, вовлеченных в этот «спор»; Специализированными Советами Ростовского и Ленинградского государственных университетов, где проходила защита моих кандидатской и докторской диссертаций; многими ответственными работниками ИМЛ при ЦК КПСС; принципиальной и объективной позицией Высшей Аттестационной Комиссии ВАКа СССР.

Об этом говорит и тот факт, что после того как мой главный «каратель» и «гонитель» был лишен поста секретаря крайкома КПСС, решительно изменилось мое положение и отношение ко мне, ко всей моей работе, включая, прежде всего научную деятельность.

За короткое время мною были подготовлены и изданы три книги по материалам кандидатской и докторской диссертаций; множество статей о борьбе за власть Советов на Кубани, в Черноморье и в целом на Северном Кавказе в различных научных сборниках, в журналах «Вопросы истории», «Советы депутатов трудящихся», Военно-историческом журнале, в литературно-художественных журналах «Дон» и «Кубань», в «Роман-газете», в «Блокноте агитатора» Краснодарского крайкома КПСС, в периодической печати.

И в завершение хочу особо подчеркнуть, что тех условий, в которых работали советские ученые, и тех возможностей, которые они имели для издания своих научных трудов в советское время, нет и в помине в нынешней «ново-русской» «демократической» России.

Достаточно сказать о том, что все научные публикации (книги, брошюры, статьи) поощрялись в советский период весьма ощутимыми вознаграждениями.

Это был мощный стимул для активной, плодотворной научной работы.

Этим всё сказано…

Иван Павлович ОСАДЧИЙ, доктор исторических наук, профессор. 1982 г.

Александр Иванович КОЗЛОВ, декан исторического факультета Ростовского государственного университета, доктор исторических наук, профессор. 1981 г.

Анатолий Иванович МЕЛЬЧИН, старший научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

Михаил Алексеевич КИТАЕВ, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории КПСС Московского физтеха (г. Долгопрудный)

Иван Борисович ШЕВЦОВ, активный участник борьбы за власть Советов на Кубани и в Черноморье.

Гурген Карапетович ДОЛУНЦ, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории КПСС Краснодарского политехнического института.

Гаврила Петрович ИВАНОВ, первый проректор Кубанского государственного университета, доктор исторических наук, профессор.

Участники научной конференции по истории казачества. 2-й слева – А. И. КОЗЛОВ; далее: В. Н. РАТУШНЯК, Я. А. ПЕРЕХОВ, В. Е. ЩЕТНЁВ. 2006 г.

* * *

…Всё имеет свое начало и свой конец.

Предугадать это трудно, даже невозможно. Трудно, да и невозможно было предвидеть, что два десятилетия проработавший в крайкоме КПСС И. П. Кикило и прошедший путь от инструктора сектора печати до секретаря крайкома партии, совершенно неожиданно окажется за его стенами и даже станет «персоной нон грата» для тогдашнего всемогущего в крае первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС С. Ф. Медунова.

По всей вероятности, было именно так, как рассказывали лица, приближенные к высшему руководству краевой партийной организации.

И. П. Кикило, уверовавший в свою вседозволенность, имел неосторожность сказать в цэковских кабинетах что-то унизительное о первом секретаре крайкома КПСС. Будто бы там, в беседе с И. П. Кикило высоко отозвались о журналистском качестве статей С. Ф. Медунова, публикуемых в центральных периодических изданиях. А И. П. Кикило тут же недвусмысленно дал понять, кто пишет эти статьи. Намек «на себя» был слишком прозрачный…

С. Ф. Медунов был информирован о высказываниях секретаря крайкома партии по идеологии. Так ли это было на самом деле, – утверждать не могу. Но на внеочередном пленуме крайкома КПСС И. П. Кикило был освобожден от должности секретаря крайкома КПСС, выведен из состава членов бюро и членов крайкома партии. И в одночасье превратился в безработного гражданина, от которого тут же отвернулись очень многие его «самые верные и надежные друзья». И не просто «отвернулись», но обходили стороной, чтоб (не дай бог!) не вызвать гнев всемогущего Сергея Федоровича Медунова.

И. П. Кикило не согласился с таким своим положением, считая это «расправой» над ним, явной несправедливостью. И стал с того дня писать в ЦК КПСС «разоблачительные» письма о серьезных ошибках в работе первого секретаря крайкома КПСС, о негодном стиле и методах его руководства краевой партийной организацией. И, естественно, о несправедливом освобождении его от работы. Письмо за письмом. Проверка за проверкой. Но результат один и тот же: «Факты, изложенные в письмах И. П. Кикило, не подтвердились». Хотя, справедливости ради надо сказать, многое из того, о чем писал И. П. Кикило, особенно о порочной кадровой политике С. Ф. Медунова, вскоре подтвердилось. Но это стало явью потом и уже по другим основаниям, а не по сведениям, содержавшимся в письмах И. П. Кикило. Он продолжал «искать правду» и внимание к себе.

В конечном счете, в ЦК устали от бесконечных писем И. П. Кикило и их проверок и посоветовали первому секретарю крайкома КПСС не противиться предоставлению работы бывшему секретарю крайкома КПСС по идеологии, если он найдет себе такую, которая сегодня его удовлетворит.

Краснодарская краевая писательская организация, учитывая большой положительный опыт журналистской работы И. П. Кикило, предложила ему должность главного редактора журнала «Кубань». Крайком КПСС не стал возражать. На этом посту он и работал несколько лет.

Здесь судьба снова свела меня с ним. До этого я систематически публиковался на страницах журнала. А теперь насторожился: предоставит ли мне такую возможность новый главный редактор? Ведь пишу я, в основном, на историко-партийные темы, за которые многие годы он терроризировал меня, не оставлял в покое.

И все-таки я рискнул идти в редакцию альманаха «Кубань» с очередной статьей. Обратился к заместителю главного редактора Петру Ефимовичу Придиусу. Он посмотрел мою статью и оценил: «Это нам подходит. Но вам надо зайти к главному редактору».

Петр Ефимович сначала сам зашел к нему. О чем и как шел у них разговор, – я не знаю. Но, спустя минут десять, Петр Ефимович вышел из кабинета главного редактора и сказал мне: «Иван Павлович ждет вас. Заходите…»

С того дня началась новая полоса наших взаимоотношений с И. П. Кикило. Вполне объективных и уважительных…

Ни во время этой первой встречи с И. П. Кикило, как с главным редактором альманаха «Кубань», ни в последующем, ни разу, ни единым словом, он не напомнил мне о «протаскивании» эсеро-меньшевистской «контрабанды» в историю. И я ему – тоже. Понимал, что он на собственной шкуре испытал, что такое несправедливость…

Потом подошло горбачевское время. Покатилась перестроечная волна, вынесшая на поверхность всю «демократическую» рать – антикоммунистическую, антисоветскую «пятую колонну». Эта волна «подняла» на гребень идеологов «демократической» контрреволюции. И. П. Кикило оказался для них персоной «нон-грата». И он снова оказался без работы.

…Судьба свела меня с ним на II Чрезвычайном (восстановительном) Съезде коммунистов России 13 февраля 1993 года, воссоздавшем Коммунистическую партию Российской Федерации – КПРФ. И. П. Кикило приехал на партийный съезд в качестве делегата возрожденной Краснодарской краевой коммунистической организации. Вместе с моим сыном Николаем. Оба они были инициаторами ее восстановления и избраны сопредседателями краевого комитета КПРФ. Одновременно И. П. Кикило являлся главным редактором газеты «Советская Кубань», ставшей органом краевой организации КПРФ. На этом посту он оставался до последнего дня своей жизни. И этим сказано всё. Без комментариев…

Так мне суждено было прожить два почти равных по времени периода в отношениях с И. П. Кикило. Первый – незаслуженный и несправедливый для меня. Второй, годы, когда мы шли с ним плечом к плечу, объединенные общей бедой, общей тревогой, общей борьбой за судьбу социализма…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.