Калейдоскоп жизни
Калейдоскоп жизни
В 1931— м, в волнах газетной шумихи после «Фальстафа» в Берлине, когда меня объявили «первой женщиной -оперным режиссером Европы», а после «Свадьбы Фигаро» в Буэнос-Айресе «первой женщиной — оперным режиссером мира», прозвучал «пикантный» вопрос интервьюера:
— Скажите, любили ли вы кого-нибудь по-настоящему? Говорят, вы — Кармен. На вашу верность не мог рассчитывать «мужской род». Читатели нашего журнала ждут ответа.
Я была слишком молода, чтобы просто уйти от разговора с этим пошляком. Подумала и ответила искренне:
— Нет. Есть существо мужского рода, которому я была и навсегда останусь верна: детский театр.
Потом я долго сердилась на себя: ну зачем я вообще говорила с этим типом о самом для меня дорогом?
Зато много-много позже почувствовала себя счастливой, когда прежде в журнале «Звезда», а потом в книге известного советского писателя Вениамина Александровича Каверина вдруг прочла:
«Розовая, деловая не по возрасту девушка — на вид ей было лет восемнадцать — время от времени проносилась мимо моего стола в подотделе. Но если бы даже я не был вчерашним гимназистом, красневшим, когда она появлялась, а рыцарем Круглого стола, она не обратила бы на меня никакого внимания. В ее стремительных появлениях и исчезновениях, в ее топоте, энергии, даже в ее берете, небрежно сбивавшемся то на правое, то на левое ухо, была одержимость. Она родилась, выросла и теперь носилась по Москве во имя одной, всецело захватившей ее идеи. Девушку звали Наташа Сац. Ее созданием стал впоследствии Детский театр в Советском Союзе» [3].
Как ясно и хорошо он (мы с ним и незнакомы) во времена еще нашей ранней юности понял мое «главное» — оно выражалось в двух словах: детский театр.
И чем больше (не по своей вине!) отрывалась от него, тем сильнее любила…
Как— то я пришла в Центральный детский театр. Просто как зритель, по билету. В раздевалку вошла с опозданием, быстро сняла шубу, шапку, калоши, не глядя протянула гардеробщице, но она всплеснула руками:
— Неужто… Наталия Ильинична? Подбежали еще три гардеробщицы из стареньких,
тех, кто работал в этом театре со мной двадцать — двадцать пять лет назад. Я не хотела «раскисать», кроме того, опаздывала, но и поднимаясь в зрительный зал по лестнице, слышала их голоса, особенно один:
— Ведь я же Паня. Не признали? Паня я.
В антракте подошла к оркестру, меня удивило его жидкое звучание.
— Сколько у вас теперь музыкантов? Кто дирижер? — спросила я у отдыхавшего около своего пульта молодого альтиста.
— Четырнадцать, — ответил он мрачно, — говорят, при Сац тридцать два было, а сейчас тут до оркестра совсем дела никому нет.
Когда уходила домой, оказалось — гардеробщицы поделили «честь» моего одевания. По одной калоше держали две гардеробщицы, шапку — третья, а Паня, надев на меня шубу, чмокнула в щеку. Что-то доброе друг к другу после дружной совместной работы у людей остается, но… сколько хорошего в самом нашем деле пропадает! Какой чудесный был у нас оркестр, сколько внимания мы уделяли музыке в спектаклях Центрального детского театра!
Может ли человек большой культуры, гуманист вырасти таким, каким мы хотим его видеть, не зная языка музыки, великих музыкальных произведений, когда эти струны в его сердце не затронуты? Как угрожающе поползла из радиоприемников, с эстрады, да даже со сцен театров музыка щекочуще-развлекательная, с будоражащими ритмами, как мало молодежи посещает концерты настоящей, серьезной музыки!
Наш отдел может, должен увлечь детей музыкой, заронить любовь, интерес к ней с ранних лет. У нас появляются певцы-солисты, хорошие дуэты. Мы устраиваем встречи детей с ведущими музыкантами Москвы, одаренными учащимися музыкальных училищ и студентами консерватории. У нас в штате две арфистки, скрипачи, ряд интересных инструменталистов, знакомящих ребят с народной музыкой, но не так-то просто «воспитать воспитателей». Заведующие многими клубами ждут от эстрады только развлекательности и, проглядывая предложенную им смешанную программу, упрямо просят «освободить» их юных слушателей от самой лучшей инструментальной музыки, ссылаясь на то, что «детям их клуба по сердцу только фокусники, жонглеры и дрессированные собачки, если уж не можете показать им живую обезьяну». Да нет, мы не снобы и не против того, чтобы поощрялась любовь детей к животным. Но музыку — не уступлю!
В юности на меня большое влияние оказали не только Станиславский, Рахманинов, Вахтангов, но и Марджанов. Марджанов мечтал об актере многогранных выразительных средств, который владеет словом, певческим голосом, пластической выразительностью, даже шпагой. Моя любимая артистка в Центральном детском, артистка, выращенная всем духом Московского театра для детей и в значительной степени мною как режиссером, Клавдия Коренева, одинаково органично несла образ в слове, пении, танце и даже в акробатике.
Здесь такого синтеза от артистов ждать не могла, выковать это «вдруг» нельзя. Но слово «синтетическое» стало общеупотребительным сейчас в смысле умения объединить… Постараюсь объединить в большое интересное целое артистов разных эстрадных жанров, сделать настоящий спектакль: двадцать восемь действующих лиц, оркестр, декоративное оформление известного художника Бориса Кноблока, два месяца репетиций.
Над пьесой для Московского театра эстрады «Вовка-укротитель» работала с очень хорошими драматургами В. Коростылевым и М. Львовским и талантливым композитором Александром Долуханяном. Разные умения наших артистов были для пьесы органичны, и она не могла не иметь успеха у зрителей.
…Вовка— укротитель с папой и мамой пришел в театр. Ожидание спектакля. Мороженщицы (женский вокальный квартет) ходят среди зрителей и поют:
«Купите мороженое, купите мороженое…
Все характеры узнать, все характеры узнать
Безусловно, безусловно можно,
Если только наблюдать, если только наблюдать,
Кто как ест, кто как ест мороженое…»
Наевшись вдоволь мороженого, Вовка (Ж. Волкоморова) выскальзывает от родителей и попадает на сцену. Огромный пожарный (известный артист эстрады Михаил Гаркави) дежурил около закулисья и в куплетной форме уговаривал Вовку вернуться на место, но Вовка, перехитрив пожарного, оказывался за кулисами: он был хвастун и утверждал, что может укрощать даже тигров. За кулисами его решили проучить, и каких только «встреч» там не происходило! С говорящим попугаем, дрессированными животными (всего этого в Москонцерте было хоть отбавляй), высмеивающим его клоуном, переодевшимся в лютого тигра пожарником… Вовка неожиданно попадал в комнату, в которой фокусник, настоящий фокусник, готовил свой номер. Родители обнаруживали его в «чудесном ящике» клоуна, где Вовка то появлялся, то пропадал к ужасу папы и мамы. С многими неожиданными трюками, широким использованием разносторонних умельцев был этот спектакль.
Такого рода мои спектакли руководство Театра эстрады охотно включало в свой репертуар. После успеха «Вовки» были поставлены «Лесные чудеса», «Новогодние приключения трех маленьких москвичей» (там участвовали Михаил Названов, Геннадий Яковлев, Ксения Осколкова, изумительный ролико-бежец и специалист «нанайской борьбы» Евгений Семенов, Л. Климанова, артисты-кукловоды).
Но у меня уже зрела идея, в которую верила все больше и больше. Нужен детский музыкальный театр! Он сможет по-настоящему заинтересовать ребят музыкой, научить их с малых лет любить ее.
Верю, что скоро получу возможность организовать, создать новый, свой театр — оперный театр для детей. Первый и пока единственный в мире. Пока — мечта.
Все чаще приглашают выступать на радио. Завела интересную дружбу с юными музыкантами, особенно учениками талантливого педагога А. Артоболевской в Центральной музыкальной школе. Снова путешествие… но уже по ЦМШ. Молодые дарования!
Готовлю к печати вторую (после возвращения) книгу по заказу Детгиза о музыке и музыкантах — «Всегда с тобой». Еду с туристической группой в Румынию: надо, чтобы то, что делаешь для детей, было современно, а для этого — шире видеть мир искусства сегодня.
Музыковед Владимир Зак как-то мне сказал:
«Ваша жизнь, Наталия Ильинична, всегда была полифоничной». Но главная тема моей жизни — нести большое искусство театра «насквозь музыкального» — маленьким; как и с первых дней моей режиссерской работы, обогащать детей музыкальными образами; не забывать слова П. И. Чайковского, что именно опера помогает композитору сделать музыку подлинно массовым искусством. Сейчас, как никогда, нужен театр оперы для детей и юношества.
Эта тема становится для меня главной.
Нет, я уже не хочу возврата в Центральный детский театр. Наши жизненные тропы пошли врозь. И сейчас единственная мечта — снова на белом листе написать: «Первый и пока единственный в мире детский музыкальный театр», отдать все силы его организации, как бы трудна она ни была, найти его творческую сердцевину, побуждать композиторов создавать новые детские оперы, повести за собой молодых талантливых певцов-артистов, заниматься своей профессией — режиссурой.