Глава пятнадцатая

Глава пятнадцатая

Весь 1919 год прошел в усиленной работе. В начале года это были доклады в репертуарной секции ТЕО, отзывы о пьесах, составление списков пьес и редактирование издаваемого ТЕО журнала «Репертуар». 16 февраля 1919 года Ал. Ал. получил из ТЕО желаемую отставку, а через два с половиной месяца последовало приглашение от М. Ф. Андреевой [248] вступить в дирекцию руководимого ею Большого Драматического театра, который открыл свои действия в помещении Музыкальной драмы. М. Ф. горячо упрашивала Ал. Ал. взять на себя председательствование в режиссерском управлении. Он долго колебался, не решаясь принять этот директорский пост, но в конце концов дал свое согласие. С 26 апреля он уже вступил в исполнение своих обязанностей и, как всегда, горячо принялся за дело.

Актеры и администрация театра приняли его как нельзя лучше. Место главного режиссера занимал А. Н. Лаврентьев, управляющего театром – Гришин, главным администратором театра был Бережной [249] . Театр располагал большими средствами. Репертуар был почти сплошь классический – Шекспир, Шиллер, с прибавлением нескольких новых пьес: «Дантон» М. Левберг, «Рваный плащ» Сем-Бенелли, «Царевич Алексей» Мережковского и «Разрушитель Иерусалима» Иернфельда. Шли также комедии Мольера и Гольдони. Декорации писались лучшими художниками: А. Н. Бенуа, Щуко и т. д. Костюмы и постановка были роскошны. Ал. Ал. председательствовал на заседаниях, исправлял тексты переводных пьес, читал новые пьесы, сочинял речи, которые произносил перед началом и при закрытии сезона. Другие его речи служили темою для бесед с актерами и произносились по поводу первых представлений таких пьес, как «Отелло», «Король Лир», «Голубая птица» Метерлинка и др. Его же речи произносил Лаврентьев на красноармейских спектаклях перед представлением «Разбойников», «Дантона», «Рваного плаща», «Дон Карлоса» [250] .

Ал. Ал. часто посещал Большой Драматический театр. Иногда прослушивал целую пьесу, иногда один или два акта, случалось ему присутствовать и на репетициях. Вскоре театр сделался для него своим. Он полюбил его и не жалел сил для того, чтобы развить и вдохновить актеров и поднять уровень театра. В этом сезоне дела Б. Др. театра шли хорошо, публика охотно посещала спектакли, – романтический дух, который поддерживал Ал. Ал., еще не приелся и не возбуждал больших нападок со стороны прессы.

Работа Ал. Ал. в Б. Др. театре оплачивалась небольшим жалованьем, но, кроме того, получался паек и отдельные выдачи: сыр, конфеты, масло, мука.

Тем временем во «Вс. Лит.» шла своя работа. Ал. Ал. усердно и крайне добросовестно занимался редактированием сочинений Гейне, между прочим, прочел несколько докладов по этому поводу. К концу года он сдал один том собрания сочинений [251] . На заседаниях Ал. Ал. давал отзывы о целом ряде старых и новых пьес, о критических статьях и т. д. С весны началась работа по составлению планов и набросков исторических картин. С мыслью об этих картинах особенно носился Горький. Но из бесконечных разговоров на заседаниях, докладах и пр. почти ничего не вышло. Ал. Ал. написал по заказу Горького своего «Рамзеса», изданного впоследствии «Алконостом». В этом же году Ал. Ал. составил список авторов XVIII–XX вв. и написал к ним объяснительную записку. 30 марта в 2 ч. дня состоялось в помещении «Вс. Лит.» чествование Горького. Ал. Ал. остался доволен этим торжеством. Сам он сказал Горькому очень прочувствованную речь, в которой главным образом говорилось о музыке Горького. Тон речи и хорошие, искренние слова, которые так умел в таких случаях подбирать Ал. Ал., конечно, были приятны Горькому, но упоминание о музыке было для него непонятно и неожиданно.

В 1919 году вышло в свет в издательстве «Алконост» второе издание брошюры «Россия и интеллигенция», сборник стихов «Ямбы», «Катилина» и «Песня Судьбы» в исправленном и дополненном виде.

С начала года начались переговоры с Ивановым-Разумником об учреждении Вольной Философской Ассоциации. Ал. Ал. ездил для этого к нему в Царское Село, но прежде, чем удалось привести это дело к концу, главные учредители и участники его: Иванов-Разумник, Ремизов, Петров-Водкин, Штейнберг и др. были арестованы [252] . В числе их оказался и Ал. Ал., арестованный по подозрению в принадлежности к партии эсеров. Арест состоялся 15 февраля. Блок по обыкновению пошел вечером гулять. В его отсутствие явился комиссар, который был принят Люб. Дм. Как только Ал. Ал. вернулся с прогулки, он был арестован. Выпустили его на третий день утром. Он пришел домой около 11 часов утра, зайдя предварительно к матери. Открытие Вольфилы состоялось весной 1919 г., кажется, в апреле. На первом заседании Ал. Ал. прочел доклад: «Крушение гуманизма», который появился в печати два года спустя в московском журн. «Знамя». Этот вечер был одним из лучших впечатлений Ал. Ал. в этом безрадостном году.

Весной Ал. Ал. был приглашен в «Союз Деятелей Художественной Литературы» и за два месяца своего пребывания в этой организации успел сделать очень много работы. Кроме участия в заседаниях, он составлял списки писателей XX века и писал рецензии о стихах поэтов Цензора, Г. Иванова [253] и мн. др., а также выступал на трех вечерах Союза, читая свои стихи.

В семье нашей в этом году было много тревожного и печального. Здоровье Фр. Фел. пошатнулось, а между тем ему приходилось довольно много работать, а иногда и далеко ходить. Ал. Андр. отпустила прислугу и выбивалась из сил, исполняя всю домашнюю работу, кроме стирки: ходила на рынок, носила пайки, продавала вещи. Все это было совсем не по ней, и Ал. Ал. все время беспокоился о ее здоровье, имея на это полное основание. Он помогал ей по мере сил деньгами и припасами, но существенно изменить положение дела не мог, так как труднее всего Ал. Андр. было обходиться без прислуги, а нанять ее он не имел возможности. Моя поправка оказалась непрочной. Нервы мои не выдержали забот и суеты петербургской жизни, и в январе я вновь заболела нервным расстройством. Я решила уехать из Петербурга в Лугу, где у меня были знакомые, которые наняли мне квартиру. Зная, что в Луге жизнь дешевле и проще, я ликвидировала свои дела в Петербурге и в начале февраля уехала в сопровождении своей старой прислуги, о которой я здесь упоминала. Она взяла на себя все заботы обо мне, и родные мои были спокойны, поручая меня именно ей. Я прожила с ней в Луге два с половиной года, изредка приезжая повидаться со своими, и совершенно оправилась от своих недугов.

В марте месяце этого года неожиданно для всех скончалась в Москве наша старшая сестра Соф. Андр., самая здоровая и крепкая из нас.

Тем временем Люб. Дм. продолжала свою службу в «Привале комедиантов». Она выступала там до марта 1919 г., после чего стала служить в Эрмитажном театре и ездила на гастроли в Кронштадт и другие места, расположенные поблизости от Петербурга.

Весной 1919 года зародился журнал «Записки Мечтателей», издаваемый Алянским. Во всяком номере появлялось какое-нибудь небольшое произведение Блока, хотя бы из его старых неизданных стихов или набросков, имеющих касательство к искусству.

К приятным воспоминаниям этой скучной и нудной зимы можно отнести несколько пирушек с хорошим угощением в «Привале комедиантов», куда приглашали Ал. Ал. по разным поводам, имевшим отношение к искусству. Это было веселое развлечение и хорошая встряска. Там встречался Ал. Ал. со многими литераторами и художниками разных специальностей, между прочим, с композитором А. Лурье, который был в то время во главе музыкальных дел [254] . В марте этого года Лурье, уезжая в Москву, передал Ал. Ал. свое место в Мариинском театре, которым Ал. Ал. охотно пользовался сам или передавал его жене. Он часто бывал и в опере, и в балете, что доставляло ему большое удовольствие. Пасху в этом году Блоки встретили весело. Люб. Дм. наготовила много всякой вкусной пасхальной еды, убрала стол по-праздничному и нарядилась в белое платье. Ал. Ал. был очень доволен и с веселым видом встретил мать и отчима, пришедших в гости.

Летом Ал. Ал. усиленно гулял и купался, облюбовав на этот раз русский берег Стрельны. Запрещения ездить в Стрельну удалось избежать, выхлопотав стараниями Люб. Дм. какую-то бумагу. В это же лето начались поползновения на выселение Блоков из их квартиры, которые тоже удалось прекратить. Пришлось хлопотать Люб. Дм. также по поводу какого-то высокого налога, который хотели взыскать с Ал. Ал. Но после нескольких походов ей удалось предотвратить и эту беду. С осени начались новые неприятности. Во-первых, отсутствие света. Люб. Дм. с трудом доставала свечи для занятий Ал. Ал. Сама же сидела по вечерам с ночником, так как керосину было достать невозможно. Затем Ал. Ал. пришлось сидеть у ворот на вечернем дежурстве. В 18-м году он отклонил эту тяготу, наняв за себя дворника, теперь же нанять было некого, и он проскучал несколько вечеров за этим глупым занятием. Вероятно, он был бы рад, если бы что-нибудь случилось и ему пришлось бы как-нибудь действовать, но сидеть у ворот без дела, только потому, что этого требует домовый комитет, побуждаемый трусливыми обывателями, справедливо казалось ему бесцельным и даже смешным занятием, я не говорю уже о скуке.

Отсутствие света, закрытие лавок и упразднение телефонов, ознаменовавшие сезон 1919-20 г., сильно раздражали Ал. Ал. Настроение его становилось все хуже и хуже. Каждый шаг жизни усложнялся, а между тем работать приходилось все так же, т. е. с не меньшим напряжением сил, причем результаты этой работы все менее и менее его удовлетворяли. Во «Вс. Лит.», несмотря на прекрасное отношение к нему большинства коллегии, дело тормозилось все усиливавшимся разногласием с Горьким и Гумилевым. В. Б. Др. театре Ал. Ал. раздражало и угнетало деспотическое вмешательство М. Ф. Андреевой. Сначала это были только принципиальные расхождения, которые давали себя знать главным образом на заседаниях, и без того составлявших самую тяжелую часть службы Ал. Ал. Но понемногу те же черты обнаружились и в самой работе театра. Вначале Ал. Ал. относился ко всему этому довольно легко, но с течением времени он все более и более тяготился выступлениями Map. Фед. Его утешало только общее отношение к нему всех служащих театра: администрации, актеров, начиная со старших – Ю. М. Юрьева, Н. Ф. Монахова и В. В. Максимова [255] – и кончая сторожами и мелкими служащими.

1920 год начался с важных семейных событий. В конце января скончался от последствий воспаления легких Фр. Фел. Блок своими руками уложил его в гроб, украсив крышку крестом из позумента. Обстановка похорон была, разумеется, самая простая: по тогдашним условиям можно было нанять только убогие дроги, на которые и поставили гроб с тем, чтобы везти его на Смоленское кладбище. В день похорон стоял трескучий мороз. Ал. Андр. была очень утомлена работой последних месяцев и уходом за больным и вдобавок сильно простужена, поэтому она проводила гроб только до конца Алексеевской улицы. Люб. Дм. тоже не пошла дальше, осталась дома, чтобы встретить мужа горячей едой в натопленной комнате. Так что хоронил Фр. Фел. один Блок. Могила Фр. Фел. расположена поблизости от наших покойников, по другую сторону той дорожки, у которой похоронен его пасынок.

После смерти мужа Ал. Андр. заболела сильнейшим бронхитом. Для удобства ухода и сношений сын перевел ее на свою квартиру, где она и перенесла всю болезнь. Чтобы не отвлекать Люб. Дм. от ее домашней работы и необходимых походов, взяли сестру милосердия. Ал. Андр. поправилась довольно скоро, а так как опять начались разговоры о возможности вселения в квартиру Ал. Ал., он решил перебраться с женой к Ал. Андр. Оставив часть вещей на своей старой квартире у тех, кто ее нанял, а часть продав, он перенес все остальное вниз вдвоем с наемным помощником. Мать перенес он на руках обратно в ее квартиру и быстро устроился на новом месте. Таким образом вся семья избавилась от опасности вселения и приобрела кое-какие преимущества: во-первых, меньше шло дров, а во-вторых, их легче было носить во второй этаж. Теснота, разумеется, была изрядная, так как, несмотря на продажу всего лишнего из обстановки Ал. Андр., покойного Фр. Фел. и Блоков, мебели в квартире оказалось все-таки значительно больше прежнего, а пространство ее было меньше верхней. Между прочим, Ал. Андр. хотела продать письменный стол Ал. Ал. и поставить ему другой, принадлежавший деду Бекетову, который был гораздо больше и лучше, но Ал. Ал. предпочел оставить у себя прежний, сославшись на то, что за этим столом была написана большая часть его стихов. В большой комнате с двумя окнами на Пряжку Ал. Ал. поставил свои шкафы и полки с книгами, письменный стол поместился, как всегда, боком к окну, в той же комнате стояла и кровать, заставленная ширмами, а также обеденный стол, менявший свое место сообразно времени года: летом он стоял у свободного окна, зимой – рядом с печкой. Над постелью своей Ал. Ал. по обыкновению повесил картинку с изображением Непорочной девы (Immacolata), подаренную ему в раннем детстве маленькой итальянкой Софией, на одной из стен висел давнишний подарок матери – вид Бад-Наугейма и фотография Мадонны Сассо Феррато, в которой Ал. Ал. находил большое сходство с женой.

До весны шла все та же работа, не расцвеченная никакими событиями и случайностями. Трудно досталась Блоку эта зима. Он работал только из чувства долга, ему казалось, что революционные огни погасли, что кругом было серо и уныло. Ал. Ал. был глубоко разочарован и замкнулся в своей печали. Он не слышал уж больше шума от падения старого мира, ему казалось, что «музыка революции» отзвучала и все сводилось к пайкам, к серой и нудной борьбе за кусок хлеба. Все с той же добросовестностью делал Блок свое трудное дело в обоих учреждениях: по-прежнему составлял он речи к постановке наиболее ответственных пьес, к спектаклям, устраиваемым для красноармейцев, и к открытию и закрытию сезона. Для «Вс. Лит.» он усиленно, иногда ночью, занимался редактированием сочинений Гейне и к концу года сдал еще один том. В течение этого года Ал. Ал. сделал много мелкой работы: он редактировал отдельные переводы, давал отзывы о пьесах и стихах и т. д. Зима его сильно утомила, тем более, что он перенес тяжелую инфлуэнцу, которая длилась целый месяц.

В этом году напечатаны были под его редакцией сочинения Лермонтова с его вступительной статьей [256] . В Петербурге Гржебин издал сборник его стихов, «За гранью прошлых дней». В «Алконосте» вышло «Седое утро».

С весны начались кое-какие события и развлечения. В мае Ал. Ал. поехал в Москву по приглашению известного во всей России организатора литературных вечеров и концертов Долидзе, который устраивал вместе с Надеждой Александровной Нолле (по мужу Коган) ряд концертов с участием Блока [257] . Ал. Ал. согласился на эту поездку ради поправления своих денежных дел и не раскаялся. Поехал он в сопровождении Алянского со всеми удобствами; в Москве ему предоставлено было два помещения: у Долидзе и у Коганов, с которыми он был знаком еще с 1912 года по Петербургу. Ал. Ал. выбрал Коганов, которые очень уговаривали его поселиться у них, и провел в Москве две недели.

Его выступления – счетом не меньше пяти – были настоящим триумфом. Стол, за которым он читал, был всегда украшен цветами, восторженно принимавшая его публика ломилась на все вечера, его приветствовали, чествовали, ублажали с трогательной любовью. Ал. Ал. побывал раз в Художественном театре, видался со Станиславским. Мысль ставить «Розу и Крест» все еще не была оставлена, но весь состав исполнителей изменился, большинство мужчин оказались призванными в войско, Гзовская ушла в Малый театр, Станиславский пробовал еще новый способ постановки. Ал. Ал. не имел возможности присутствовать на репетициях, но приятно провел время в атмосфере Художественного театра. Вообще ему было в Москве очень хорошо, он освежился, развлекся, приободрился и вернулся в Петербург в спокойном и веселом настроении.

Вскоре после возвращения его в Петербург приехала из Москвы и явилась к нему поэтесса Н. А. Павлович [258] . Она задалась мыслью основать в Петербурге Союз поэтов по примеру московского и просила Ал. Ал. взять на себя инициативу этого дела. Ал. Ал. не особенно верил в успех ее проекта, но не отказался работать для его осуществления. Через некоторое время Павлович явилась из Москвы вторично уже с мандатом и разными полномочиями и, поселившись в Петербурге, стала часто видаться с Ал. Ал., хлопоча о Союзе. Ал. Ал. делал все, что мог, для организации Союза поэтов, но вскоре обнаружилось, что затея эта не имеет под собой почвы. Ал. Ал. был выбран председателем Союза, Павлович исполняла обязанности секретаря. Были, как водится, длинные заседания, не приведшие ни к каким существенным результатам. Союз поэтов устроил два вечера. На первом из них в городской думе произнес вступительное слово Ал. Ал., затем он писал отзывы о многих лицах, желавших вступить в Союз. На втором вечере в Доме Искусств выступали молодые поэты и поэтессы, в том числе Павлович, Шкапская, Оцуп и мн. др. [259] Ал. Ал. не выступал.

Хлопот по делам Союза было много. Ал. Ал. порядком тяготился этой затеей, тем более, что, кроме дрязг и всяких неудовольствий, ничего из нее не выходило. Солидарности между петербургскими поэтами не оказалось. Павлович возбудила всеобщие нарекания, так что Ал. Ал. пришлось ее защищать от нападок, сам он тоже пришелся не по вкусу многим поэтам, так что при перевыборах его забаллотировали и выбрали председателем Гумилева [260] . Ал. Ал. был в восторге, когда это случилось: ему можно было не заниматься более делами Союза и не ходить на его заседания. Это тем более радовало его, что число заседаний, на которых ему приходилось бывать, все возрастало. Было время, когда, кроме управления Б. Др. театра, «Вс. Лит.» и специальной коллегии, совещавшейся об исторических картинах, ему приходилось заседать еще в правлении Союза писателей в качестве члена правления и члена «суда чести», председательствовать в Союзе поэтов и в Высшем Совете Дома Искусств. Этого одного было достаточно для того, чтобы отбить у него всякую охоту писать стихи.

Кроме удачного вечера молодых поэтов, был еще один приятный эпизод в жизни Союза – это юбилей М. Кузмина, который состоялся в сентябре. Ал. Ал. сказал Кузмину очень теплое приветствие от Союза поэтов, в котором затронул вопрос о положении поэта и об обязанности общества оберегать его покой.

От затеи основания Союза поэтов остались только дружеские отношения Ал. Ал. и его матери к Н. А. Павлович. Изложение эпизода неудавшейся организации Союза заставило меня несколько забежать вперед. Теперь мне придется вернуться назад.

В начале лета 1920 года Ал. Ал. возобновил свои обычные прогулки с купаньем. Ему случалось с утра уходить в Стрельну после сытного завтрака, захватив с собой запас хлеба и шпика, и пропадать на весь день до вечера, скитаясь по разным зеленым трущобам и дебрям. Он купался, жарился на солнце и возвращался домой веселый, загорелый и бодрый. Среди лета ему пришлось участвовать в театральной работе по разгрузке дров. Он исполнял ее охотно и с легкостью выгрузил свою долю – три четверти куба дров. Даже странно подумать, что это было за год до его последней болезни.

К этому же времени относится близкое знакомство с Е. Ф. Книпович, оно завязалось с тех пор, как Е. Ф. служила в библиотеке Александрийского театра в 1919 году. Но с лета 1920 года она стала особенно часто бывать у Блоков, сблизилась с Ал. Андр. и сделалась другом дома [261] .

Среди лета состоялось в Вольфиле торжественное заседание по поводу двадцатилетия со дня смерти Владимира Соловьева. Ал. Ал. сказал по этому случаю речь. В то же лето «Алконост» устроил в Вольфиле вечер, на котором Ал. Ал. читал поэму «Возмездие». Он прочел предисловие, написанное им в 1919 году, и все, что печаталось до тех пор. Публики было множество, отношение ее к поэме было необыкновенно сочувственное, что было особенно приятно Ал. Ал. После этого вечера появилась в газетах краткая, но очень значительная заметка Анны Радловой, в которой было сказано, что наше время будет когда-нибудь называться «блоковским» [262] .

В августе состоялось новое, довольно интересное, но мимолетное знакомство. Из Москвы приехала Лариса Рейснер, известная партийная работница и писательница. Она познакомилась с Блоками. Устраивались прогулки верхом, катанье на автомобиле, интересные вечера с угощением. Эти развлечения были кстати среди будничного фона тогдашней жизни {10} .

Я видела Блока в последний раз в конце сентября 1920 года. Я приехала из Луги с вечерним поездом в прекрасную погоду, пришла пешком с вокзала. Меня, кажется, ждали, потому что я предупредила о своем приезде. Я пробыла в Петербурге три дня, на четвертый уехала. Блок был в этот мой приезд невеселый и озабоченный. Все время чувствовалось, что у него много сложного дела, надо обо всем помнить, ко всему приготовиться. Так как у него все было в величайшем порядке, и он никогда не откладывал исполнения того дела, которое было на очереди, то он все делал спокойно и отчетливо, не суетясь, справлялся со своими аккуратными записями, быстро находил то, что нужно, так как все лежало на определенном месте. Часть его работы и бумаг была в той комнате, где я ночевала. Он часто туда заходил, доставал что-то из стоявшего там стола и писал то, что ему было нужно. Мое присутствие по временам, несомненно, его стесняло, но он ни разу не дал мне этого почувствовать и вообще был со мной бесконечно деликатен. И в этот приезд он, помнится, задал мне обычный вопрос: «Тетя, тебе не надо денег?» Он часто задавал мне этот вопрос и всегда заботился о том, чтобы у меня были деньги. Когда я уехала в Лугу, он вел подробнейшие расчеты и записи моих получений из «Вс. Лит.», продавал мои вещи, книги и ноты и составлял карточный каталог оставшихся у меня книг. Деньги он посылал мне с оказией, прилагая подробные счета. По временам присоединял к этому какие-то лишние деньги, конечно, свои. Посылал он мне также разные вещи для обмена на продукты: спички, табак и т. п. Раз даже сам купил для меня на базаре партию черных и белых катушек для той же цели. Когда я приезжала, он часто дарил мне разные мелочи. И в это последнее наше свидание он надарил мне бумаги, конвертов, карандашей и не помню еще чего – все очень нужных вещей, которых я не имела возможности купить. Помню, как в день моего отъезда мы с ним простились, и он сам затворил за мною наружную дверь. Я долго еще оборачивалась, глядя на него вверх, пока он кивал мне с доброй улыбкой из-за двери. Потом дверь захлопнулась, и больше я уже никогда его не видала…

Я долго не ехала в Петербург, боясь стеснить Блоков, все надеялась на лучшие времена и так не дождалась их.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.