Глава 4 ЦАРЬ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ
Глава 4
ЦАРЬ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ
Борис Годунов не от хорошей жизни мягко отнёсся к своеволию и саркастическому смеху заточённого в Антониево-Сийском монастыре Филарета Никитича Романова. Ему в 1605 г. было не до опального старца. Соперник узурпатора, Лжедмнтрий I, шёл по Святой Руси, принимая присягу восторженно встречавших его городов и весей. "Встает наше красное солнышко, ворочается к нам Дмитрий Иванович!" — кричал народ, счастливый чудесным спасением доброго (но слухам) и законного (как верили) царя.
Ни победы, ни поражения Дмитриева войска ничего не меняли. Даже бунт большей части польской шляхты, ушедшей от самозванца в Речь Посполитую, никак не сказался на его триумфальных успехах. Русские люди по обе стороны границы с нетерпением ждали избавителя от всех бедствий. Крестьяне и холопы, работные люди и зажиточные горожане, казаки и дворяне равно чаяли прихода спасителя от нищеты и неправды. Посадские люди и стрельцы вязали немногих верных Борису Годунову воевод и присылали их в стан царя Дмитрия Ивановича. Священники служили торжественные молебны в освобожденных его именем городах и крепостях.
Напрасно патриарх Иов громил самозванца архиерейским словом, изобличая в нем агента Речи Посполитой и римского папы, вторгшегося с чужеземной армией для сокрушения православной веры и царства. Напрасно царь Борис омрачил свои последние дни кровожадными приказами: для истребления сторонников Дмитрия вырезать целые волости, "не токмо мужей, но и жен и беззлобливых младенцев, сосущих млеко". Призванные Борисом на Русь татары убивали даже скот, жгли всё, что могло гореть, зверски пытали мирных жителей. Но волна восстания против кровопийственной власти неодолимо катилась из южных уездов к центру Руси, Борисовы войска разбегались — кто к Дмитрию, кто по домам.
Патриарх Иов, воспрянувший от многолетнего сна, крепко держал церковную иерархию на стороне Бориса. "Мы судили и повелели, — писал царь московский, — чтобы все патриаршие, митрополичьи, архиепископские, епископские и монастырские слуги, сколько их ни есть годных, немедленно собравшись, с оружием и запасами, шли в Калугу (где собиралась новая рать против самозванца. — Авт.); останутся только старики да больные". Но белое духовенство шло вместе с восставшей паствой. Вскоре и епархиальным архиереям пришлось решать, оставаться им или нет с возмутившимся духовным стадом.
Именно Дмитрий Иванович выступал зимой и весной 1605 г. как законный государь, Борис же Годунов свирепствовал по свойству сознающего свою слабость тирана. Один казнил — другой миловал всех своих противников, один захлебывался в обличениях самозванца — другой не удосуживался объяснять беззаконность власти Бориса. Именно Борис послал в Путивль монахов со злоотравным зельем, чтобы тайно извести Дмитрия Ивановича, — и сам скончался злой смертью, как говорили, от яда, собственной рукой приготовленного!
Вслед за служилыми людьми южных уездов на сторону Дмитрия Ивановича перешла вся армия во главе с воеводами, в том числе знаменитый своим упорным сопротивлением самозванцу Петр Фёдорович Басманов. Теперь полками Дмитрия Ивановича командовали представители лучших родов государства, бояре и князья Василий и Иван Васильевичи Голицыны, Борис Михайлович Лыков, Иван Семёнович Куракин, Лука Осипович Щербатов, Фёдор Иванович Шереметев, Фёдор Андреевич Звенигородский, Борис Петрович Татев, Михаил Глебович Салтыков, Юрий Петрович Ушатый, Петр Амашукович Черкасский. В свите претендента собирались знатнейшие люди Руси.
Уверенный в победе, Дмитрий Иванович распустил войска на отдых и неспешно отправился в Тулу, где его ждала весть, что вся Москва восстала против Годуновых, что его неприятели заточены. Остававшееся в столице боярство во главе с первейшими членами Думы князьями Иваном Михайловичем Воротынским и Никитой Романовичем Трубецким выехало в ставку законного государя, сопровождаемое окольничими, стольниками, стряпчими и всяких чинов людьми, гостями и толпами народа[32].
Только высшее духовенство, удерживаемое патриархом Иовом, медлило с признанием самодержавной власти "наследника" Ивана Грозного. Не было среди приветствующих царя Дмитрия Ивановича и боярина Василия Ивановича Шуйского — одного из главных претендентов на наследство Годуновых, крайне раздосадованного успехами соперника. Отнюдь не по принуждению царя Бориса Шуйский с Лобного места торжественно свидетельствовал перед народом, что царевича Дмитрия Ивановича "не стало" еще в 1591 г. и что подлинный царевич был им, боярином, погребён в Угличе. Однако теперь, выйдя к восставшим москвичам по просьбе патриарха Иова, Шуйский неожиданно предал архипастыря и переменил свою версию, без стеснения объявив, что царевич Дмитрий Иванович спасся от убийц, а вместо него он, боярин, похоронил поповского сына!
После того как на сторону Дмитрия перешла вся армия и воеводы, уже принесшие присягу Фёдору Годунову перед приезжавшим в армию митрополитом Новгородским Исидором, перешли все московские бояре, присягавшие Фёдору перед патриархом Иовом, отправился в лагерь законного самодержца и свободный от присяги Годуновым архиепископ Рязанский и Муромский грек Игнатий. Он был первым иерархом, приветствовавшим Дмитрия Ивановича, выказывавшего подчёркнутую набожность и приверженность православной Церкви.
Встреча произошла в Туле, куда Дмитрий Иванович торжественно вступил 5 июня 1605 г. вслед за окруженным толпой священнослужителей образом Знамения Божией Матери. Курская Коренная икона Богородицы-Путеводительницы (Одигитрии) высоко чтилась на Руси с конца XIII в. и славилась многими чудотворениями. Новый царь поклонялся ей с особым рвением небезосновательно. Икона была взята им в Курской Коренной пустыни под крепостью Рыльском, в которой Дмитрий Иванович укрылся после разгрома при Добрыничах, едва ускакав на раненом коне с поля сражения, где оставил 11,5 тыс. убитых, 15 знамён и 30 пушек. Произошедшие затем события показались действительно чудесными.
Потеряв армию, Дмитрий искал спасения лишь в бегстве. Но небольшой гарнизон Рыльска и местные жители под командой князя Григория Борисовича Рощи-Долгорукова поклялись стоять "за прирожденного государя". После двухнедельных боев они заставили огромную армию Годунова со срамом отступить от стен! Дмитрий хотел бежать в Польшу, молясь перед чудотворным образом лишь о спасении своей жизни, но был остановлен народом в Путивле. Слёзные мольбы сторонников заставили его задержаться в городе. Здесь Дмитрий принял титул царя и остался до 17 мая 1605 г., наблюдая за поразительными успехами своего дела, отсюда он уже без всякого сопротивления пошел к Москве.
Неудивительно, что Курская Коренная чудотворная икона Знамения Божией Матери, перед которой Дмитрий Иванович каждодневно молился в Путивле, предваряла его шествие к Москве и стала особо чтимой святыней нового царствования. Но государю недоставало благословения высшего духовенства, о присылке которого он специально писал в Москву. Бояр, приехавших в Тулу вместо архиереев, раздосадованный Дмитрий Иванович встретил грубо. Только появление архиепископа Игнатия пролило бальзам на его душу. Вскоре его признали уже 11 из 12 русских архиереев, кроме патриарха Иова, защищавшего право Годуновых на власть и после кончины его друга Бориса.
Это уже ничему не мешало. Никто не заступился за первосвященника, когда боярин П.Ф. Басманов повторял в Успенском соборе церемонию низложения Иваном Грозным митрополита Филиппа. Свержение Иова было обставлено так, будто "Московский патриарх признаёт светлейшего Дмитрия наследственным государем и молит о прощении себе, но москвитяне так на него распалились, что упрямому старцу ничего, кроме смерти, не оставалось"[33]. Только но милости Дмитрия Иов был спасен от разъярённой толпы и отправлен в Старицкий Успенский монастырь: так обставили дело сторонники самозванца, прекрасно понимавшие опасность открытого конфликта с церковной иерархией.
В июне 1605 г. ничто не предвещало трагического оборота событий. Царь медленно двигался к Москве, окруженный бесчисленными толпами народа всех чинов и сословий, приветствовавших его как освободителя. Бояре и архиереи спешили протиснуться в свиту государя и поднести дары: золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуга, материи и меха, яства и питье. Каждодневно на стоянках разбивался доставленный из столицы шатровый город с четырьмя воротами в башнях из дорогих тканей, с богато убранными комнатами, украшенными золотым шитьем. За великую честь почитали встречающие попасть в число пятисот гостей, ежедневно угощавшихся с государем в столовом шатре, оказаться в пути поближе к великолепному царскому выезду, также прибывшему из Москвы.
20 июня, в прекрасную погоду, состоялся тщательно спланированный въезд Дмитрия Ивановича в столицу. Знатнейшие бояре московские облачили "законного" наследника престола в царские одеяния из парчи, бархата и шёлка, шитые драгоценными камнями и жемчугом, и объявили, что столица ждёт своего государя. Последние из подданных, не присягнувших Дмитрию, — немецкие наёмники, обратившие его в бегство при Добрыничах и не сдавшиеся под Кромами, — били ему челом о прощении, обещая служить так же верно, как Борису Годунову и его сыну. Государь приветливо похвалил немцев за стойкость и верность присяге, даже пошутил насчет опасности, которой подвергался в бою с ними. Немцы дружно возблагодарили Бога, спасшего жизнь Дмитрия Ивановича, а люди всех сословий, и в том числе духовенство, облегченно вздохнули, видя доброту и незлопамятность отпрыска Ивана Грозного.
Ликующий народ в праздничных одеждах запрудил все площади и улицы огромного города, по которым намечалось шествие. Крыши домов, колокольни и даже церковные купола были облеплены любопытными. Блистающие яркими кафтанами и начищенным оружием войска с трудом продвигались по улицам. За исключением немногих полков и эскадронов, составлявших свиту государя, воинам было приказано по вступлении в город расходиться на отдых, чтобы не теснить своей массой граждан.
"Здравствуй, отец наш, государь Дмитрий Иванович, царь и великий князь всея Руси! — кричал народ. — Даруй Боже тебе многия лета! Да осенит тя Господь на всех путях твоих чудною милостию! Ты воистину солнышко красное, воссиявшее на Руси!". Завидев среди нарядных войск сверкающих драгоценностями бояр, которые в полном составе окружали ехавшего на наилучшем царском коне Дмитрия Ивановича, толпы валились на колени, славя государя.
"Здравствуйте, дети мои, встаньте и молитесь за меня Богу!" — приговаривал Дмитрий Иванович, не в силах сдержать слезы умиления среди всеобщего восторга. Не скоро шествие достигло Красной площади, где его ожидало празднично одетое духовенство. Сойдя с коня, Дмитрий Иванович приложился к чудотворным иконам. Столичное духовенство во главе с Освященным собором истово пело молебен; польский оркестр наяривал в трубы и барабаны; народ кричал: "Храни Господь нашего царя!"; грянув во все колокола, удалые звонари заглушили все прочие звуки.
Отстояв литургию в Успенском соборе и приняв поздравления высшего духовенства, царь посетил могилы "предков" в Архангельском храме и воссел на "прародительский" престол в Грановитой палате. Он отказался от коронации до тех пор, пока не дождется возвращения из ссылки "своей матери и родных" и пока не устроится, в соответствии с каноническими правилами, избрание московского первосвященника. Но царица Мария (в иночестве Марфа) Фёдоровна была далеко и ехала в столицу в сопровождении знатной свиты медленно, поставление патриарха готовилось с расстановкой, а заняться царскими делами Дмитрию Ивановичу пришлось вскоре.
Бдительный боярин Басманов обнаружил среди ликующих москвичей пару странных субъектов, портивших людям удовольствие повторением на ушко устаревших обвинений против Дмитрия Ивановича: что тот-де самозванец, агент поляков и враг православию. Взятые в застенок, шептуны признались, что действуют по заданию Василия Ивановича Шуйского — неисправимого интригана, неспособного смириться с "возвращением династии Рюриковичей" и оставить надежду на занятие трона Шуйскими. 23 июня Василий Шуйский с двумя братьями был схвачен по указу государя, лично разбиравшегося в деле.
Шуйский рисковал собой, но уже добился первого успеха. Аресты вызвали волну слухов, отравивших радость первых дней нового царствования и сеявших сомнения в душах подданных. Говорили, что раскрыт страшный заговор бояр и купцов, хотевших поджечь Москву (или только подворье поляков) и убить государя. Действительно, власти схватили многих, но заговора не обнаружили. Хотя люди в массе не верили наветам на Дмитрия Ивановича, государь решил публично оправдаться и изобличить шептунов на Земском соборе, перед всем миром. Это был смелый шаг, для которого требовалась уверенность в лояльности высшего духовенства, от митрополитов до игуменов крупнейших монастырей, ведь именно духовные лица по традиции занимали высшие места на Земских соборах. Бояре и другие чиновники государева двора уже доказали Дмитрию Ивановичу свою верность. Выборные земские люди — дворяне, купцы, представители чёрных слобод — связывали с новым государем надежды на лучшую участь и поддержали бы того, кого сами возвели на престол.
На другой день после вступления в Кремль Дмитрий Иванович убедился, что высшее духовенство покорно его воле. Митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и игумены собрались 21 июня 1605 г. в Успенском соборе, чтобы по всей форме разделаться с патриархом Иовом, грубое устранение которого могло вызвать нежелательные толки. Сначала (как писал участник этого действа Арсений Елассонский[34]) собравшиеся приговорили: "Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов". Затем Освященный собор, почти все участники которого были многим обязаны старому патриарху, постановил отставить Иова, но не по воле светской власти — Боже упаси! — а под предлогом того, что тот стар, немощен и слеп. В тот же день архиереи по воле царя Дмитрия законно и единогласно избрали патриархом Игнатия. 30 июня он был торжественно поставлен Патриархом Московским и всея Руси. Ни один архиерей не посмел высказаться против или предложить другую кандидатуру, никто не осмелился даже уклониться от участия в церемонии.
Историки были убеждены, что среди архиереев был и Филарет Романов, якобы поставленный по воле Лжедмитрия I на Ростовскую митрополию. Мы с вами убедимся, что всё было не так. Но должны погрузиться в атмосферу того времени, чтобы уникальность позиции Филарета Никитича стала полностью ясна.
Между тем Дмитрий Иванович созвал Земский собор, чтобы ответить на распространяемые против него слухи и уверить в своём в законном праве на престол. Он избавился от всех, кто непреклонно именовал его самозванцем, попросту их казнив. Для спора на Земском соборе был оставлен один Василий Иванович Шуйский, на гибкую совесть которого можно было положиться. В прениях с Шуйским царь смог блеснуть красноречием и, по наблюдениям иностранцев, говорил с таким искусством и умом, что лживость клеветнических слухов стала всем до изумления очевидна! Собор под председательством патриарха Игнатия единодушно признал Шуйского виновным в оскорблении "законного наследника московского престола" и приговорил к смертной казни.
Помилование Самозванцем князя Василия Шуйского перед казнью. Художник А. Земцов
Спектакль был разыгран на славу вплоть до последней сцены. 30 июня, после многодневного суда, изобличенный клеветник был выведен на Лобное место, где уже похаживал палач и поблескивал воткнутый в плаху острый топор. Василий Шуйский простился с народом и уже положил голову на плаху, когда из Кремля подоспел гонец с объявлением прошения. Распоряжавшийся казнью боярин Петр Фёдорович Басманов к тому времени устал, придумывая всяческие оттяжки кровавого финала. Он облегченно вздохнул, не ведая, что спасает своего убийцу.
Многие отговаривали государя от излишней мягкости: в конце концов, Шуйский сделал своё дело на Соборе, и было разумно его вправду казнить. Однако Дмитрий упёрся на том, что помилование Шуйского произведёт лучшее впечатление. Он повелел отправить Василия с братьями в ссылку. В народ был пущен слух, что причиной помилования была сердечная доброта государя и просьба "его матери Марфы". Царица тогда была ещё далеко от столицы. Но отсутствие Марфы Фёдоровны не мешало Дмитрию Ивановичу ссылаться на неё и выражать подчеркнутое почтение к "воле матери".
17 июля, спустя месяц после утверждения в Москве, государь с патриархом и придворными выехал встречать царицу в село Тайнинское. О событии было широко объявлено, и несметные толпы народа собрались вокруг. Обняв друг друга, Дмитрий и Марфа обливались слезами, и вся толпа рыдала от избытка чувств. Четверть часа они что-то говорили друг другу, затем государь посадил мать в роскошную карету и сам пошёл рядом пешком, с непокрытой головой. Свита шествовала в отдалении, давая собравшимся лицезреть образец сыновнего почтения. Сгущались сумерки, и вступление в столицу было отложено на следующий день.
Народное ликование 18 июля было не менее мощным, чем при вступлении в Москву самого Дмитрия. Армия звонарей неистовствовала. Народ восторженно вопил и падал наземь перед процессией. Представители всех чинов и сотен несли дары. Нищие были обеспечены щедрой милостыней. Патриарх Игнатий с архиереями отслужил по случаю "воссоединения царской семьи" торжественную литургию в Успенском соборе.
Царица Марфа Фёдоровна разместилась в кремлевском Вознесенском девичьем монастыре, где для неё были возведены новые роскошные покои, и содержалась, как сам Дмитрий Иванович, получая всё лучшее от дворцовых ведомств. "Почтительный сын" каждодневно навещал её, проводя в беседах часа по два и выказывая столько ласки и почтения, что закоренелые скептики вынуждены были признать его родным сыном Марфы Фёдоровны. Только получив благословение царицы, Дмитрий Иванович согласился назначить день своего венчания царским венцом.
30 июля 1605 г. патриарх Игнатий в присутствии Освященного собора, Боярской думы, дворян, представителей городов и сословий по традиционному обряду венчал на царство счастливо спасшегося от происков врагов "государя Рюрикова корпя". После службы в Успенском соборе церемония продолжалась в Архангельском храме. Дмитрий Иванович облобызан надгробия предков — великих князей — и вновь принял на главу шапку Мономаха от архиепископа Арсения Елассонского (настоятели Архангельского собора).
Начало нового царствования ознаменовалось щедрой раздачей чинов и наград. Особо милостив государь был к "своим родственникам Нагим", много лег страдавшим в тюрьмах и ссылке. Старший из них получил чин конюшего боярина — первого в Думе, трос других стали боярами. Чипы и имущество были возвращены оставшимся в живых после репрессий Годунова представителям видных родов: Черкасских, Романовых, Головиных и прочих. Удаленный Борисом от дел думный дьяк Василий Яковлевич Щелкалов вместе с Афанасием Ивановичем Власьевым были удостоены невиданной для дьяков чести — пожалованы в окольничие (второй чип в Думе после бояр).
Патриарх Игнатий с митрополитами, архиепископами и епископами был приглашен постоянно участвовать в заседаниях Думы. Это давало архиереям возможность оказывать влияние не только на принятие важнейших государственных решений, но и на текущее управление страной. Ни один из архиереев не отказался от этой чести, включая авторитетнейшего старца, митрополита Казанского Гермогена, будущего несгибаемого патриарха — победителя Смуты.
Для архиереев и знати, казалось, наступили благословенные времена. Дмитрий Иванович сам приглашал влиять на него, каждый будний день старательно обсуждая текущие дела в Думе и внимательно выслушивая выступающих. Самодержец старался пресечь волокиту и взяточничество в приказах, обуздать беззаконие воевод (вплоть до Сибири), по средам и субботам самолично принимал жалобы подданных. Царь бывал резок, но нс расправлялся с несогласными, а спорил с ними; к духовенству же был весьма почтителен.
Это было так непривычно, что в Москве множились слухи, будто на престоле сидит самозванец. Их распространение связывали с мягкосердечием государя к Василию Шуйскому, который вместе с братьями был прощён, не достигнув места ссылки, и получил назад чины, имущество, место при дворе. Роковое решение о прощении клеветника государь принял из принципиальных соображений. "Есть два способа удерживать царство, — говорил государь, — один — быть мучителем, другой — не жалеть добра и всех жаловать… Гораздо лучше жаловать, чем мучительствовать!"[35] И действительно, Дмитрий Иванович был щедр: велел выплатить все деньги, взятые государями взаймы со времён Ивана Грозного, удвоил жалованье служилым людям, подтвердил старые и дал новые льготные грамоты духовенству, раздал дворянам немало государственных и дворцовых земель.
С воцарением Дмитрия Ивановича прекратилось страшнейшее бедствие — гражданская война, шедшая в стране уже более двух лет. Даже с сохранявшимися островками неповиновения государь предпочитал решать дело миром. Наиболее острые требования участников народных волнений были удовлетворены. Первыми поддержавшие царя южные уезды были освобождены от платежа налогов. Там был запрещён сыск крестьян, сбежавших во время голода. Понимая, что нищие дворяне неизбежно будут разорять крестьян, царь резко увеличил владения дворян в Центральной России и вдвое повысил им денежное жалованье. Царь отменил кабальные записи на холопов с указанием нескольких пожизненных владельцев (отца, братьев, сыновей и т. н.). Это означало свободу примерно для четверти всех холопов. Дмитрий готовился, к удовольствию крестьян и хороших землевладельцев, восстановить выход крестьян в Юрьев день. Простые, "чёрные", т. е. платящие налоги, люди получили меньше всего. Но именно они продолжали верить в "доброго царя" и терпеливо ждали милостей от Дмитрия, тогда как церковные и светские собственники, спасенные государем от опасностей гражданской войны, относились к мягкому и милосердному самодержцу всё более пренебрежительно и неприязненно.
Царю не могли простить симпатий к иноземцам, ревниво отмечая каждый знак внимания, каждое пожалование подданным Речи Посполитой. Однако, вступив в Москву, он показал, что не намерен опираться на наёмников, сопровождавших его из Речи Посполитой, и отдал себя в руки россиян. Он сохранил привилегии стрельцов, несших охрану на стенах Кремля и улицах столицы. Он принял на свою службу западноевропейских наёмников, доверив им, вслед за Борисом Годуновым, функцию дворцовой стражи. Заносчивая шляхта и склонные к буйству литовские жолнёры (солдаты), не раз показавшие Дмитрию свою ненадежность, были скопом помещены на дворе, где обычно останавливались иностранные посольства, и жили в тесноте.
Недовольными оказались и многие польско-литовские магнаты, надеявшиеся обогатиться русскими деньгами, землями, расширить свое влияние в России и Речи Посполитой. Претендент на престол расплачивался за помощь векселями на огромные суммы, отнюдь не соответствовавшие вкладу заимодавцев в дело возвращения Дмитрия на "отеческий престол". Казённый приказ, рассматривавший предъявленные расписки Дмитрия Ивановича, в большинстве случаев отказывался оплачивать несуразные "долги". Даже такой влиятельный магнат, как Адам Вишневецкий, конюший претендента, получил в Казенном приказе отказ, что не улучшило отношения к московскому царю в Речи Посполитой.
Разговоры о том, что Дмитрий Иванович-де служит интересам нанявшего его чужого государства, были просто нелепы. На самом деле польский король и многие его приближенные пытались воспрепятствовать выступлению самозванца на Русь. В январе 1605 г его покинул даже главнокомандующий Юрий Мнишек. А вскоре сейм высказался за сохранение мира с Борисом Годуновым. Рассмотрев полученные тайным путем материалы сейма, архиереи и думные чины в Москве убедились в беспочвенности слухов о якобы поддержавшей Дмитрия Ивановича польской интриге[36].
Высказанные на сейме мнения показали: нельзя поднять Речь Посполитую на войну с Россией без экстраординарных событий. Понимая это, Дмитрий Иванович не замедлил показать, что не намерен считаться с обещаниями, которые вынужден был давать, будучи просителем в Польше. В отношении государственных границ самодержец был бескомпромиссен: ни пяди земли не могло быть отдано иноземцам! Боярам и иерархам пришлось несколько урезонить государя относительно сумм, которыми тот склонен был откупиться от старых обещаний, однако все согласились, что частью казны лучше пожертвовать во избежание конфликта с Речью Посполитой. Брак с Мариной Мнишек, хотя и пришёлся не по нраву русским фамилиям, имевшим дочерей на выданье, избавлял знать от опасности усиления одного из аристократических семейств. Кроме того, он сулил лучезарные перспективы в старой игре на шляхетских разногласиях, позволял надеяться если не на выбор московского государя королем польским, то на прочный союз с Великим княжеством Литовским.
Речи Посполитой не только было отказано в обещанных территориальных уступках. На переговорах с её послами царь захотел утвердить признание на международной арене наивысшего, имперского, статуса Российского государства. Не получила вожделенных завоеваний на востоке и католическая церковь. Правительство Дмитрия Ивановича нашло лучший выход из опасного конфликта соседних славянских держав и противоборствующих церквей. Царь предложил с помощью римского папы соединить силы христианских государств против агрессии мусульман в Европе.
Присяга Лжедмитрия польскому королю Сигизмунду III на введение в России католицизма. Художник Н.В. Неврев
Для России и Речи Посполитой (в которую входили земли Польши, Литвы, Белоруссии и Украины) турецкий султан и его вассал крымский хан были страшными врагами. Уже столетие турки вели наступление в Европе, доходя до Вены. Рознь христианских государств не давала его остановить. Ежегодно тысячи православных и католиков, захваченных татарами, продавались на рынках Османской империи. Вместе разгромить врагов и освободить Константинополь — это была святая цель. Она действительно могла объединить всех славян и христиан.
Польский король Сигнзмунд III был лишён возможности настаивать на территориальных притязаниях к России. Ведь значительная часть польско-литовских магнатов и шляхты была на стороне Дмитрия Ивановича. Особенно когда царь объявил, что хочет закрепить союз с соседями браком с дочерью сандомирского воеводы Мариной Мнишек. Даже у неутомимых в интригах иезуитов были связаны руки, пока папа Павел V надеялся на союз с Россией в борьбе с наступлением мусульман, угрожавших уже Италии.
Дмитрий Иванович полагал, что между католиками и православными нет такой разницы, которая бы запрещала их соединение в борьбе с мусульманской агрессией. Но малейшее проявление его религиозной терпимости порождало недоверие православных. Мгновенно возникали злонамеренные слухи, будоражившие народ. Когда при вступлении государя в столицу на Красной площади играл польский оркестр, говорили, что иноверцы намеренно заглушают молитву православных. Стоило шляхтичам, ио старинному их обыкновению, зайти в церковь в шапках и при оружии, фанатики завопили об осквернении храмов: даже перья на головных уборах иноземцев превратились шептунами в орудие дьявола.
Поистине не было спасения от проницательности ревнителей древнего благочестия! Речь при коронации Дмитрия Ивановича от имени литовцев говорил опытный ритор: мигом было усмотрено, что в православном храме выступает иезуит. Желавшему править милостиво государю пришлось казнить наиболее ретивых крикунов, и у плахи восклицавших: "Приняли вы вместо Христа Антихриста!" Правда, благонамеренные подданные, в массе своей любившие созданного ими самими государя, прерывали такие речи руганью и вопили: "Поделом тебе смерть!"
Вняв голосу рассудка и убеждениям патриарха, царь демонстрировал приверженность к православной обрядности. Духовным отцом его стал архимандрит Владимирского Рождественского монастыря Исайя Лукошков. Известный публицист протопоп Кремлевского Благовещенского собора Терентий, бывший духовник царей Бориса и Фёдора Годуновых, публично приветствовал коронацию Дмитрия Ивановича. Даже когда крутой нравом Терентий разгневал самодержца и на место
Благовещенского протопопа был поставлен другой, опальный публицист не сомневался в законности происхождения и православии Дмитрия. В широко известном послании государю Терентий благодарил Бога, "иже тебя во утробе матери освятил, и сохранил тебя своею невидимою силою от всех врагов твоих, и на престоле царском устроил, славою и честию венчав боговенчанную главу твою". "Радуемся убо и веселимся мы, недостойнии, — вещал Терентий от имени ревнителей благочестия, — видя тебя, светлого храборника, благочестивого царя, благородного государя, Богом возлюбленного… всеа Русии самодержца крепкого хранителя и поборника святой православной веры христианской… рачителя и красителя Христовой Церкви, иже во всей поднебесной светлее солнца сияет"[37].
Возможно, Терентий преувеличивал восторги ревнителей благочестия относительно забот Дмитрия Ивановича о православии, надеясь восстановить своё влияние при дворе, но к поведению государя придраться было действительно трудно. Чтобы опорочить его, ревнивым властолюбцам приходилось поднимать скандал из-за куска мяса на царском столе во время поста или жаловаться, что он ездит на богомолье верхом, а не в смирной повозке. Повод для инсинуаций давала только затея с женитьбой Дмитрия Ивановича на католичке Марине Мнишек.
Невозможно понять трагическое завершение царства Дмитрия Ивановича, не представив состояние эйфории, в котором пребывал тогда московский двор, от государя до последнего жильца. Пугавшая "верхи" гражданская ненависть, казалось, сошла на нет. Столица принаряжалась. Ради торжеств и военных приготовлений царь не жалел денег и щедро раздавал служилым людям драгоценные ткани на парадное платье. Выезды государя приветствовали толпы богато одетых москвичей, вкушавших прелести мира и свободы предпринимательства. Праздничный дух мотовства проник в ряды почтенных горожан. Вечерами они подсчитывали свои растущие доходы и понимали, что имеют средства соперничать в роскоши с задававшим тон дворянством. Москва отстраивалась и расширялась. За волной экономического успеха следовало ожидать демографический взрыв, который при тогдашней малонаселенности вызывав только радость.
24 апреля торжественное собрание при дворе принимало воеводу Юрия Мнишека, опередившего поезд невесты, чтобы участвовать в приготовлениях к свадьбе. Въезд в Москву и венчание на царство Марины Мнишек были задуманы как триумф единения соседних славянских народов, как торжественное начало совместных великих свершений. Россияне и литовцы старались блеснуть всеми своими достоинствами.
Патриарх считал необходимым, чтобы народ убедился в твёрдом соблюдении царской невестой православных обычаев. Всю Москву облетела весть, что по его воле иноземная царская невеста должна пожить сначала в Вознесенском девичьем монастыре. Там под руководством царицы-инокини Марфы Фёдоровны она должна приобщиться к традициям своей новой родины. Тогда, говорили простонародью люди царя и патриарха, она будет достойна венчаться царским венцом.
Детали предстоящего бракосочетания должны были строго соответствовать православным обычаям. Зная, сколь быстро разносятся злонамеренные слухи, патриарх позаботился, чтобы всё время до свадьбы невеста строжайшим образом соблюдала православные каноны в поведении, еде, одежде и праздниках. Католические священники и переодетые иезуиты, известные своей пронырливостью, за порог монастыря не допускались, несмотря на просьбы Марины и её родни.
3 мая в Золотой палате Кремлевского дворца в присутствии высшего духовенства, государя и вельмож состоялся приём в честь союза соседних христианских стран. Это торжество вызвало большие опасения сторонников короля Сигизмунда и иезуитов. Слишком недавно (1569) соединилось Великое княжество Литовское с королевством Польским. Слишком большим утеснениям подверглось православное большинство
Литвы от католиков, не обретя надлежащей защиты от татар и турок, чтобы королевские послы и иезуиты не увидели в этой речи мнения множества литвинов, которые с восторгом соединились бы с россиянами под знаменем православного самодержца, выступившего против агарян. Нет, не случайно Сигизмунд III и королевский совет не дали послам воли вести переговоры об антибасурманском союзе!
Приезжим из Речи Посполитой было объявлено, что россияне с удовольствием видят друзей в своих бывших врагах. Что обычаи в России переменились и на смену тиранству, более всего отталкивавшему свободолюбивых рыцарей, пришла законность и любовь к свободе. Щедрый, мужественный, изобретательный в военных играх, Дмитрий Иванович быстро завоевывал симпатии среди гостей накануне того дня, когда панна Марина будет увенчана императорским венцом. К этому событию радостно готовились все — русские и иноземцы, ожидая самых счастливых последствий брачного союза для объединения соседних славянских государств.
Лишь несколько заговорщиков в царском дворце во главе с Василием Ивановичем Шуйским да доверенных лиц короля Сигизмунда и генерала иезуитов вынашивали злокозненные планы, которым суждено было породить реки крови русского, украинского, белорусского, литовского и польского народов, подвести под мусульманский меч и оставить в османском рабстве многие земли христиан. Римский папа Павел V, глава католиков, и патриарх Московский и всея Руси Игнатий оказались бессильны предотвратить грядущие страшные битвы христиан Восточной Европы друг с другом.
8 мая 1606 г. подданные России и Речи Посполитой торжественно праздновали в Москве брак Дмитрия с Мариной и венчание новой государыни на царство, осуществленное по православному обряду патриархом Игнатием. Особенно ликовала молодёжь, мечтавшая о подвигах в предстоящей великой войне с "врагами креста Христова". Никто не знал, что готовый ради власти на любое предательство Василий Шуйский ещё зимой 1605/06 гг. тайно сговорился с королем Сигизмундом III, иезуитами и даже авантюристами-протестантами свергнуть Дмитрия Ивановича и призвать на московский престол королевича Владислава Сигизмундовича.
Гордо выступая как первое лицо на свадьбе государя, Василий Шуйский уже собрал людей для цареубийства. Маленький тщедушный старикашка со слезящимися глазками и поганой бороденкой сумел тайно привлечь к своему заговору нескольких бояр и воевод. Даже те, кто думал, что хорошо знает его, не подозревали, что старик одержим бешеными страстями. Жадность, похоть и невероятное властолюбие руководили интриганом, готовым предать и продать всех для достижения своей цели.
В ночь на 17 мая 1606 г. царь Дмитрий Иванович был убит заговорщиками. Их, со всеми слугами, было едва 200 человек — капля в море. Но в Москве была организована резня. "Караул, православные! — кричали люди Шуйского горожанам, заранее настроенным против иноземцев и иноверцев. — Поляки убивают государя! Бей ляхов!" Кровью многих сотен приехавших на свадьбу гостей и членов их семей заговорщики отвлекли народ от совершавшегося в Кремле злодеяния. Но Василий Шуйский желал большего — утопить цареубийство в волне рьяно разжигаемой ненависти к иноземцам и иноверцам.
На улицах столицы разыгрывались ужасающие сцены душегубства и насилия. Московский народ превратился в дикого зверя, алчущего крови. Невероятно было видеть, что почтенные горожане и выпущенные из тюрем воры убивали друг друга из-за добычи, торговые люди грабили иноземных купцов, с которыми недавно заключали сделки, насиловали их жён и дочерей. Народ бежал по улицам с польскими одеялами, перинами и подушками, платьем, содранным с мертвецов, всевозможной домашней утварью, словно спасая добро от пожара.
Дома иноземцев были заранее помечены. Находились люди, направлявшие к ним воинские отряды и народные толпы. "Руби! Грабь!" — кричали зачинщики. В числе самых жестоких карателей узнавали переодетых священников и монахов, вопивших: "Губите ненавистников нашей веры!" Заговорщики усиленно насаждали ненависть к иноверцам и старались связать московский народ кровью.
Расчёт утопить цареубийство во взрыве ненависти к внешнему врагу полностью оправдался. Через несколько часов зверств и грабежей те, кто поднялся но тревоге для спасения законного государя, уже славословили защитников отечества и православия, уничтоживших самозванца и его друзей-нанёжников.
Спасать большинство гостей, захваченных врасплох, было поздно. Лишь немногих с риском для жизни успели укрыть соседи-москвичи. Издеваясь над безоружными, подлая толпа орала: "Наш московский народ могуч! Весь мир пас не одолеет! Не счесть у нас людей! Все должны перед нами склониться!" Убийцы и грабители славили единственно праведную православную веру и называли себя защитниками Церкви.
Для каждого человека, любящего Отечество, страшно было видеть сброд, в который Василий Шуйский превратил жителей Москвы. Спеша па помощь тем, кто сумел организовать сопротивление, честные бояре и воеводы стали свидетелями, как отчаявшиеся поляки использовали скотскую природу "спасителей Отечества" для мести за себя и своих близких, специально выбрасывая в окна добро и расстреливая бросающихся на грабёж.
Нескольким боярам удалось защитить королевских послов и некоторых знатных поляков, успевших навалить вокруг себя горы трупов и навсегда усвоивших, что с русскими можно разговаривать только силон оружия. Лютые мучения безоружных и дикие издевательства над теми, кто сдался толпе, не дожидаясь спасения в лице нескольких порядочных воевод, со своими отрядами бросавшихся на помощь избиваемым, доказали полякам и литовцам правоту героев, бившихся с москалями до последней капли крови и проявивших (по иностранным и русским, заметьте, источникам) высочайшее мужество.
Тем временем Василий Шуйский организовал сбор награбленного в свою пользу, обобрал спасённых, а затем объявил всех подданных Речи Посполитой пленниками. Провозглашая себя спасителем веры и царства, Шуйский якобы "волей народа", а на самом деле против воли страны и немалой части москвичей, вскарабкался на трон. Крича о защите Церкви, царь Василий сверг патриарха Игнатия и не спешил поставить нового, не нашёл даже времени помолиться…
Все понимали, что новый царь может договориться с королем, но оскорблённая шляхта и магнаты, потерявшие в России близких и друзей, будут беспощадно мстить. Ещё страшнее был гнев русского народа, содрогнувшегося от омерзения перед совершившимся в столице предательством. Убив Дмитрия Ивановича как самозванца, новый царь не смог убить веру во всенародно признанного и народом посаженного на престол государя. Напрасно кричали по городам и весям глашатаи, объявляя убитого царя орудием поляков и католиков, колдуном, призванным разорить Церковь и царство. Новый самозванец ещё не появился, а по стране уже катилась волна восстаний под знаменем "царя Дмитрия Ивановича". Гражданская война вспыхнула с новой силой. Самые страшные её страницы были впереди.
Где же находился и в чём принимал участие виднейший московский аристократ Филарет Никитич Романов, опала которого сама собой кончилась со смертью царя Бориса и его сына? Если верить историкам — везде. Полагают, что он был возведён в сан митрополита Ростовского в последние месяцы царствования Бориса Годунова или уже первым Лжедмитрием. На своей кафедре в Ростове он не появился. Следовательно, полагает большинство историков, как и многие другие архиереи, он оставался в Москве и принимал участие во всех важнейших событиях краткого царствования Лжедмитрия I и переворота Василия Шуйского как виднейший член Освященного собора. Третий по значимости в православной иерархии после патриарха Игнатия и митрополита Новгородского Исидора, превосходящий значением кафедры даже авторитетнейшего митрополита Казанского Гермогена.
Игнатий, Исидор и Гермоген действительно играли важные роли во многих событиях царствования Дмитрия Ивановича. И это отмечено в источниках. А такая видная фигура, как Филарет Никитич, не присутствует… нигде! Его имени в документах и повествовательных источниках не упоминается, а ростовскую кафедру занимает совсем другой человек… Мало кого из историков это смущает. Раз Филарет должен быть в центре событий, он и помещается в него. С дальнейшими рассуждениями о его нравственных переживаниях при самозванце и при захвате власти узурпатором…
А что, если ложно и предположение о поставлении Филарета на митрополию его врагом Годуновым, и мнение, что его удостоил этой чести самозванец (по основной версии, беглый холоп Романова)?!
— Полноте, не мог же такой видный человек просидеть всё время в монастыре, где его никто не держал! — скажете вы.
Почему же не мог? Именно представление Филарета Никитича Романова о своём достоинстве могло воспретить ему принять высокий сан митрополита от злобного и коварного царя Бориса. И тем более от беглого холопа, если, конечно, самозванец действительно был Гришкой Отрепьевым и служил некогда у боярина в холопах. Первый Романов был не из тех людей, которые стараются возвыситься любой ценой. Тем более что своего насильного пострижения в монахи он (вполне канонически) не признавал. А сан митрополита не был столь уж высоким сравнительно с положением боярина, главы клана Романовых при дворе, которое Филарет вполне мог восстановить.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.