СТИХИ ИЗ СУДАКСКОЙ ТЕТРАДИ

СТИХИ ИЗ СУДАКСКОЙ ТЕТРАДИ

* * *

В первый раз

мне подарила тебя

всемогущая жизнь.

И я любила тебя

до тех пор,

пока не стала забывать…

И тогда я вилась

более всемогущая –

смерть.

она мне подарила тебя

во второй раз,

теперь уже – навсегда…

* * *

Как в страшной сказке:

безжалостным мудрецом

спрятано на дне огромного кувшина

золотое зерно –

смысл моего существования.

А кувшин до краев

наполнен печалью…

И я пью,

пью,

торопясь и захлебываясь,

с ядовитой оскоминой на зубах,

от которой сводит скулы

и останавливается сердце…

Но печаль не убывает.

Потому что кувшин –

волшебный!

Он заколдован

великой насмешницей –

жизнью.

* * *

Пока он был жив,

я редко смотрела его фотографии.

Но так пристально,

как я теперь изучаю их,

я никогда не смотрела – на него.

Смотрю долго, часами…

И ужасаюсь тому,

Что влюбляюсь в него всё сильнее

и безнадёжнее…

* * *

Измученная

уставшая скрипка

человеческого тела –

спрятана навсегда

в чёрном

длинном футляре.

Всё уже спето…

* * *

Что мне осталось после Вас?

Два деловых письма,

написанных Вашей рукой –

но двумя разными почерками…

желтеющая афиша…

пыльная пустыня Марьиной Рощи…

Нетающий иней воспоминаний

на душе…

Вот и всё.

Слишком много,

чтобы забыть Вас.

Слишком мало –

чтобы выжить…

* * *

.  Говорю, пишу о твоей смерти –

.                  не как о финале.

.  А как о неразгаданном

.  случае из твоей ЖИЗНИ…

* * *

Пока перо соприкасается с бумагой –

ты жив…

Поэтому для меня

вопроса: писать или не писать –

не существует.

* * *

Неужели мне всего

двадцать два года?

Как феерически скоро

я прожила ту жизнь,

сладкое предчувствие которой

наполняло поэзией и смыслом

пустынные дни отрочества…

И теперь впереди –

целая вечность

на горькие воспоминания о ней…

* * *

У моего сердца

обломаны крылья надежды –

как будто сняты стрелки

с часов Будущего.

Механизм работает,

тикает,

но Время –

катастрофически стоит на месте…

* * *

Точно все эти годы

не было осени.

О, я отлично помню

огненный фейерверк листвы

на московских бульварах!…

Но теперь вижу

только опустевшие гнёзда

на голых ветвях…

* * *

Вот видишь:

ты называл меня пессимисткой.

Интересно,

чтоб ты сказал теперь,

если б мог знать,

как я бесконечно верую

в нашу скорую встречу…

* * *

Удивительно,

чем большее расстояние

было между нами –

тем меньше я его ощущала…

И вот наконец –

мы совсем вместе.

* * *

Огромное,

измотанное страстями,

мускулистое тело моря…

Тщетны его усилия

вырваться

из раз и навсегда отведённой ему

чаши…

Какая тоска,

какая упрямая безысходность

в этих

упруго набегающих

и вяло опадающих,

набегающих – и опадающих,

точно одержимых маниакальной идеей,

волнах…

Стою

у влажной черты прибоя

и думаю:

«Если тщетны даже такие усилия,

то что – не тщетно?…»

* * *

А потом я села на беленький теплоход и поплыла в Ялту…

И целый день, и вечер, и ночь бродила по её дивным узким улочкам, сотканным, как лёгкое, весёлое кружево, из шорохов, запахов, солнечных пятен и теней…

И там, в Ялте, случилось то, что казалось немыслимым, невозможным в ближайшее тысячелетие. Во мне что-то отозвалось на эти нежные, завораживающие, по-осеннему прозрачные звуки и запахи, на эту извечную игру света и теней: под подошвами башмаков, на старом тротуаре…

…Поздно вечером, бредя по тёмной пустынной улочке, я вышла – к Дереву. Оно сияло в октябрьской тьме белыми гроздьями цветов!… И я стояла у этого осеннего чуда, не в силах сдвинуться с места и продолжить свое блуждание. Мне казалось: то, зачем я приехала сюда, – я нашла.

А потом – был Севастополь с фосфорически синей, сияющей на солнце, как кристалл, Карантинной бухтой…

И – Феодосия, с меланхолично ползущими по тротуарам и мостовым виноградными лозами, и растрёпанным морем…

И в каждом из этих городов ноги сами приводили меня к цирку. Или к тому месту, где летом был цирк…

…Во дворе ялтинского цирка валялись обрывки афиш и стоял одинокий голубой вагончик, выгоревший на солнце до белизны. Сезон окончен, больше ничего не покажут…

В Феодосии, находившись до изнеможения по её меланхоличным, с прохладным платановым шелестом над головой улочкам, я обнаружила себя стоящей в тени старого сквера, неподалеку от базара. И поняла: здесь! Здесь летом был цирк. Пробегающий мимо загорелый и тощий феодосийский мальчишка подтвердил это.

А в Севастополе… Боже мой, неужели я прожила в Севастополе всего один день? День как жизнь. И день в Ялте, и день в Феодосии… Каждый из этих дней был восхождением. Прорывом к жизни. К радости. Без которой жизнь мертва.

Там, в Севастополе…

В бухте Карантинной,

в тёплой паутине

улиц полусонных

славные места.

В переулке малом

розовые мальвы,

гаснущие мальвы,

жухлая листва…

И сейчас, спустя столько лет, я помню запах этих мальв… Помню слепящую на солнце белизну глухих белёных татарских стен. Помню ленивый лай маленькой лохматой собачонки мне вслед – и больше ни голоса, ни звука…

Помню, как, надышавшись тишиной и покоем улочек Карантинной бухты, я оказалась на пустыре. На нём не было ни кустика, ни деревца. А трава… Трава была не просто пожухлая, она была основательно вытоптана сотнями ног. Но вытоптана не равномерно и не беспорядочно, а как бы по какой-то системе, с неким загадочным смыслом…

И вдруг меня озарило: я – в цирке! Здесь летом было шапито.

Вот это – пыльная, закиданная окурками площадь перед входом. А это – кулисы, здесь видны прямоугольники не вытоптанной травы под стоящими здесь ещё недавно вагончиками… А это – вылощенная до блеска дорожка вокруг манежа.

Я прошла по ней полный круг и, перешагнув невидимый барьер, – ступила на манеж… Он был мягкий, тёмно-рыжий: опилки, смешанные с песком и пылью…

Я опустилась на этот манеж, в этом осеннем, облетевшем, безлюдном шапито, и долго, долго сидела там, не в силах подняться и уйти. Вся моя жизнь со всем несбывшимся была здесь… То, что прошло, – не желало становиться прошлым. Да, шапито снялось и уехало. Но манеж, пропитанный потом и слезами, – остался.

И никого не было вокруг. И только солнце, застывшее в выгоревшем зените, жарко и слепо светило в меня, как сумасшедший софит, который забыли выключить…

июль 1989, июль 2005 – май 2006