Пасха

Пасха

1-го апреля была Пасха. За суетой по переходу на новое место совсем почти не удалось побывать на страстной неделе на церковных службах. Только на «Плащаницы» я был в 59-м полку, а «12 евангелий» я читал в штабной столовой в присутствии офицеров и солдат штаба.

Заутреня была довольно грустная, полки нашей дивизии стояли довольно далеко от штаба и потому пришлось воспользоваться ближайшей походной церковью Самогитского гренадерского полка, которая от нашего штаба находилась всего в 500 шагах. Погода была убийственная, шел дождь вперемешку со снегом. Стоять же пришлось под открытым небом, т. к. навес был устроен только над алтарем. Внизу ноги уходили в липкую глину. Накануне к нам приехали Матвеевы из Москвы, привезшие опять массу подарков для моей дивизии. Я был очень рад их вновь увидеть у нас, они опять внесли много оживления и своим присутствием прикрасили встречу светлого праздника.

Разговелись мы в землянке, обращенной в столовую штаба, были и сестры Богодуховского отряда с врачами, едва добравшиеся до нас в двуколках – они ехали 1 ? версты расстояния до нас полтора часа.

Первый и второй день Пасхи я объезжал верхом полки и батареи, христосовался с представителями частей и офицерами, вернувшись к себе, я нашел почтотелеграмму от командира корпуса с предложением сообщить о настроении в дивизии и ее боеспособности. Я ответил полевой запиской следующего содержания:

«На почтотелеграмму наштакора от сего числа за № 16 доношу, что располагая всего получасом времени для ответа по столь серьезному вопросу, затронутому в почтотелеграме, мне очень трудно подробно и обстоятельно ответить и я принужден наскоро изложить свое мнение.

Революционная волна несомненно очень сильно отразилась на войсках, как на солдатах, так и офицерах, не исключая и начальствующих лиц. С одной стороны среди войск вообще замечается сильный подъем и бодрое настроение. Лишения, недостаток продовольствия, трудные переходы солдаты и некадровые офицеры переносят гораздо легче, чем прежде и безропотнее, но чтобы у них при этом, в случае нашего наступления, оказался порыв идти вперед – я не думаю, напротив, сейчас каждый из них думает более чем когда-либо о сохранении своей жизни, чтобы вернуться домой здравым и невредимым, чтобы зажить новой свободной и, как им кажется, счастливой жизнью. Это последнее так велико, что рисковать жизнью, умереть за Родину – вряд ли среди них найдутся таковые.

Начальствующие же лица и кадровые офицеры чувствуют себя как на вулкане, т. к. каждый из них отдает себе полный отчет, что достаточно малейшей неосторожности с его стороны, малейшей искры, брошенной каким-нибудь провокатором, чтобы сразу, стихийно исчезло бы все доверие к нему солдатской массы и все самые лучшие намерения и труды пропали бы даром.

Принимая во внимание все более и более распространяемое известие, что мы только защищаем родину, отказываясь от завоевательных стремлений, станет очевидным, что войска, стоящие на фронте, скорее пригодны для обороны, чем для наступления. Конечно, случайная какая-нибудь победа с нашей стороны, удачный прорыв фронта противника может влить в войска наступательную бодрость, изменить настроение, но для этого надо ряд счастливых случайностей.

Что касается вверенной мне дивизии, то считаю ее пригодной для боя и боеспособной, но, как недавно сформированной, требующей некоторой боевой подготовки в смысле обучения, т. к. она до сего времени совсем была лишена возможности серьезно заняться в силу разных сложившихся для нее неблагоприятных при формировании обстоятельствах. Ее надо натаскать, если так позволено будет выразиться, что и будет мною сделано, если на это дадут время и если присылаемыми пополнениями мне не будут портить как офицеров, так и солдат, последние за редкими исключениями настолько плохи, что составляют для части скорее обузу, а не подмогу».

В этот же день я отдал следующий приказ по усилению боевой подготовки дивизии. <…>