ЗНАКОМЬТЕСЬ: МОРОЗОВ
ЗНАКОМЬТЕСЬ: МОРОЗОВ
"Молодой гитарист пришел записываться на студию. Но вот незадача: чем больше играет, тем хуже получается… Время 12 часов ночи. За стеклышком сидит грустный оператор. Кофе кончился, сигарет нет, жена три раза звонила, обещала из дому выгнать. Включает он микрофон в студии и говорит гитаристу: "Слушай, парень, ты хоть гамму-то сыграть можешь?" — "Нет проблем!" — "Сыграй, а я потом нарежу!.."
(бородатый рокерский анекдот).
В далеком 1973 году, когда 20-летний Андрюша Макаревич еще лабал на танцах в южном лагере «Буревестник», а его ровесник Боря Гребенщиков впервые появился на публике с песенками Кэта Стивенса, энтузиаст-одиночка Юрий Морозов записал в Ленинграде первый на Руси рок-альбом — "Вишневый сад Дж. Хендрикса". Именно этот факт дал основание А.Троицкому, автору книги "Рок в Союзе", назвать Морозова "пионером самодеятельной звукозаписи" в СССР.
Запись проходила в обычной комнате питерской коммуналки. Причем, Морозов был не только автором музыки и текстов, но и музыкантом, сыгравшим в одиночку — методом последовательного наложения — все инструментальные партии. Звукозаписывающей техникой ему служили советские магнитофоны "Юпитер-201 стерео" и "Айдас".
Со стороны этот процесс выглядел как цирковой номер. Морозов был обвешан микрофонами и опутан проводами, как новогодняя елка. На голове — наушники, в руках — гитара. На специальной подставке был установлен бубен. В зубах он держал тросик, чтобы включить в нужный момент кнопку записи. Рывком головы Морозов дергал тросик, тут же выплевывал его изо рта, начинал кричать, бить по струнам, стучать одной ногой в бубен, а другой — регулировать уровень громкости. Чтобы записать альбом, звучащий 33 минуты, ему потребовалось полтора месяца непрерывной работы по 10–12 часов в сутки.
Сын офицера-фронтовика, Юрий родился в 1948 году в Крыму, откуда семья переехала на Северный Кавказ, в Орджоникидзе. В школе Морозов с головой ушел в радиотехнику. Смастерив простенький передатчик, он стал «радиохулиганом» — передавал в эфир записанные на рентгеновских снимках "Rock Around The Clock" Билла Хейли, "Тюремный рок" Элвиса Пресли, "Twist Again" Джонни Холидея. (Опыты нелегального ди-джейства пришлось резко бросить, когда на улицах города появились машины-пеленгаторы).
Однажды он услышал по радио Бейрута "Can`t Buy Me Love". С этого момента началась его битломания. За гитару он взялся, как считает сам, безумно поздно — в 19 лет. Первое время гармонии, партии баса и соло-гитары он «снимал» на слух — с радиоэфира и пленок, прошедших, по меньшей мере, десять перезаписей. Отделить там один звук от другого для человеческого уха было неимоверно сложно. Тем не менее именно таким способом Морозов разучил около сотни песен Beatles, Rolling Stones и Kinks. (Видимо, это и был его первый шаг в профессию звукорежиссера).
Следующим этапом было создание в 1969 году рок-группы «Босяки». Здесь Морозов попробовал сочинять свои песни. Но в провинции было душно, и в 1972-м он перебрался в Ленинград, где устроился звукооператором на студию грамзаписи «Мелодия». В двадцать шесть лет (как окончивший институт без военной кафедры) он был призван в армию.
Еще в карантине при его участии сколотилась небольшая группа эстетов из числа петербуржцев, одесситов и рижан. Они создали рок-бэнд, и конец "курса молодого бойца" ознаменовался концертом в солдатском клубе. К ужасу командного состава, Морозов, вопя, как зарезанный, исполнил "Monkberry Moon Delight". "Эта маккартниевская штучка, — вспоминает он, — пронзила половину душ гарнизона".
Вскоре «деды» стали будить его по ночам, требуя, чтобы он сбацал эту самую "Убери мандалай". Словно агент западной разведки, Морозов потихоньку растлил целый взвод секретной радиомастерской ПВО — все срочно учились петь, играть и отбивать рок-н-ролльные ритмы. Никого уже не интересовали дембельские альбомы, сержантские лычки и прочие, по выражению Морозова, "амулеты папуасского обихода".
Отслужив, он вернулся на «Мелодию». Новым его увлечением стал виртуоз-гитарист Джон Маклафлин. "Я не расставался с гитарой за обеденным столом, сидя на унитазе и даже читая книгу — автоматически блудил пальцами по грифу, не давая расслабиться себе ни на секунду", — вспоминает Морозов. В иные дни он играл по 20 часов в сутки. На подпольных питерских сейшенах того периода он выступал с клавишником Олегом Гусевым (ныне маститый клипмейкер), гитаристами Александром Ляпиным (экс-"Аквариум") и Юрием Ильченко (из раннего состава «Мифов» и "Машины времени").
В 1976-м Морозов — по-прежнему в одиночку — записал 24-минутный магнитоальбом "Свадьба кретинов". Тайными тропами он разошелся по СССР и сделал его имя известным всему рок-андеграунду. (Лидер «Крематория» Армен Григорян никогда не скрывал, что на его творчество сильно повлиял Морозов, "питерский рокер-одиночка, выпускающий по несколько альбомов в год").
Но пример, который подавал Морозов-звукорежиссер, был, пожалуй, важнее примера Морозова-сочинителя. "Если такие записи смогли сделать в Питере, — рассуждали советские рокеры, вертя в руках бобины с его альбомами, — почему бы не попробовать и нам?..". В этом смысле творчество Морозова безусловно повлияло на бум "магнитофонного рока" середины 1980-х.
Между тем один альбом следовал за другим. "Делиться сокровенным с магнитофонной лентой мне было гораздо приятнее, чем с тусовкой", — говорит Морозов. Итогом этой работы в подполье стали 57 магнитоальбомов. Даже выборочное перечисление названий дает представление о палитре его увлечений — "Джаз Ночью", "Брахма Астра", "Китайская Поэзия", "Евангелие от Матфея". Переписать их приезжали посланцы со всего СССР (за тиражирование Морозов не брал ни копейки)
Записывался он нелегально, проникая на «Мелодию» под любым предлогом (например, профилактический ремонт). В студии Морозов мог просидеть безвылазно по 8-12 часов. Нередко он заканчивал свои занятия, когда метро уже было закрыто. Тогда он шел пешком на другой конец города, чтобы успеть поспать два-три часа.
Одержимость творчеством, склонность к уединению наложили свой отпечаток на характер Морозова, и без того непростой. Он не заводил жены и детей, потому что считал, что они помешают ему творить. Ходил в самопальных джинсах и морском кителе, а зимой — в караульном тулупе, по дешевке купленном у солдатика-крадунца. Не читал советских газет, не слушал радио и принципиально не употреблял слова "товарищ".
В рок-н-ролльном Питере он прослыл волком-одиночкой. Упорные занятия йогой, сыроедение и твердый отказ от всех видов «дури» добавили Морозову еще и ауру чудака-отшельника. К тому же его тексты, нередко обращенные напрямую к Богу, вызывали в период лозунгов "долой коммунистов!" явное непонимание. Майк Науменко написал даже "Песню Гуру" (альбом "LV") с ернической строчкой — "Я вам поставлю Юрия Морозова, он типа Кришны — тоже всеми шибко любим".
В конце 1980-х, когда тиски советской цензуры ослабли, Андрей Тропилло взялся «проталкивать» продукты творчества наших рокеров на грампластинки. По его просьбе Морозов в мастер-тэйпе "Белой полосы" группы «Зоопарк» вырезал с добрую сотню щелчков и хрипов. Тем самым непроходимый для отдела технического контроля «Мелодии» альбом был превращен в конфетку.
Примерно тогда же Морозов — как звукооператор — помогал записываться Гребенщикову и только что переехавшему на невские берега Юрию Шевчуку. Вместе с «ДДТ» он даже совершил в 1988 году как автор-исполнитель большой тур по Дальнему Востоку. А в 1992-м принял приглашение «ДДТ» посидеть за звукорежиссерским пультом, когда группа «катала» по стране новую программу "Черный Пес".
Кропотливая работа довела «звуковые» навыки Морозова до совершенства. Он полностью соответствовал западным представлениям об идеальном звукорежиссере: это такой же музыкант, который вдобавок обладает знаниями о природе звука и специфике записи любого инструмента, в состоянии быстро «просечь» идею музыки и предложить, как лучше всего ее выразить.
В Париже, куда Морозов прибыл по частному приглашению, его профессионализм оценили в первый же день. Через два часа совместной работы режиссер Филипп Лафон (он записывал, в частности, Тину Тёрнер и Duran Duran), стал называть Морозова "учителем".
Таким был человек, которому предстояло записать на «Мелодии» сольный альбом харьковского рокера Сергея Чигракова.
* * *
Впервые о Морозове Чиж услышал в армии: питерские призывники рассказывали про некоего рок-гуру и пели под гитару его песни. Мнение этого человека, которого он заочно уважал, было для Чижа крайне важно. Если бы Морозов «забраковал» его песни, он мог бы вообще плюнуть на затею с альбомом.
— Бурлака спрашивает: "Как думаешь, покатит всё это?..", — вспоминает Морозов. — Говорю: "По-моему, запросто. Я впервые слышу настоящий блюз". У музыканта должен быть корень — не авангард, не Йоко Оно.[86] Ежели есть блюз, корешок хоть какой-то — всё, никаких проблем! Это общепонятный музыкальный язык. Он понравится и 15-летнему пацану, и тем, кто постарше.
(Чтобы оценить степень симпатии Морозова к Чижу, надо знать, что все добрые слова Юрия Васильевича в адрес наших рокеров можно уместить на обратной стороне почтовой марки. При этом там останется достаточно много свободного места. "Как-то на Невском, — рассказывал он, — я увидел парня в ватнике, на спине которого белой краской было намалёвано: "Лисья шуба". Вот эту надпись я часто вспоминал потом, работая с отечественными "звездами").
Высокий и крепкий, Морозов был одновременно похож на рокера Нила Янга и на отставного гвардейского полковника (чего стоил один его "командный голос"!). Многим он казался властным и жестким. Но, выражаясь языком Хантера Дэвиса, "за этим холодным фасадом скрывалась добрая отзывчивая душа, которую волновали проблемы музыкантов, с большим запасом юмора и сочувствия". Во всяком случае, Морозов признавал, что у музыканта есть право самовыражаться, и звукорежиссер не должен ему в этом мешать.
Позже Чиж рассказал, как выглядела его работа с Морозовым: "Юра крутит ручки: "А вот так нормально?". Я говорю: «Нормально». Он говорит: "А если я середины добавлю?". И добавляет, а я не слышу, я не врубаюсь, о чем он говорит. "Так лучше?". И я, чтобы его не обидеть, говорю: «Лучше» — "Так и оставим? Или прибрать?". В конце концов я говорю: "Юра, делай как хочешь! Я ничего не понимаю".
Доверясь мэтру, Чиж ничуть не прогадал: на сольнике было воплощено немало дельных советов Морозова, которые иной раз касались самых мельчайших нюансов аранжировок.
Сам рабочий процесс начался, как обычно, с записи «болванки» — бас-гитары и барабанов.
— Для Чижа, — говорит Морозов, — нужен был барабанщик-мотор. У Корзинина другая манера — старинная, размашистая. Но когда он сел за барабаны, сразу возникло хиппанское, блюзовое настроение, и это всё оправдало…
Сессия прошла в марте 1993-го в студии «Мелодии» на Васильевском острове, в бывшем помещении католической церкви Св. Екатерины. "Хозяйство Морозова" располагалось в трех смежных комнатах. Самая большая была занята микшерским пультом. Голосовые партии и барабаны записывались в крохотной каморке. Атмосфера была уютная, почти домашняя.
Правда, для Чижа, который обслуживался "в кредит", нашли не самые удобные смены (по сути — «окошки» в расписании студии). Если первая смена начиналась, скажем, в понедельник, в 10 утра, то следующая — только в четверг, в восемь вечера. В итоге работа над альбомом заняла почти три недели.
Но такие пустяки Чижа не смущали. На «Мелодии» он получил главное: творческую свободу: "Тут я был сам себе командир. Никто надо мной не довлел. Если я знал, что в этом месте сыграно что-то не так, хоть застрелите меня — так играть мы не будем!..".
Даже у матерого джазмена "Дяди Миши" Чернова он забраковал три варианта партии флейты для «Мышки», пока окончательно не остановился на четвертом. (Интересно, что Чернов при этом не брызгал слюной и не бил себя в грудь кулаком — чем профессиональней музыкант, тем щепетильней он относится к качеству своей работы).
— Тоже самое, — говорит Чиж, — было с Ваней Воропаевым, когда он записывал скрипку в "Глазами и душой". Мы сидели с Морозовым, и я говорю: "Юра, чего-то здесь мне не нравится". Он говорит: "Мне тоже". Тогда я прошу: "Вань, давай попробуем еще разок?..".
Позже Чиж говорил, что не ставил перед собой задачу "сделать супер-профессиональный альбом" — главным для него было «настроение». Но, кроме присутствия настроения, в котором преобладали ностальгия и "неунывающий дух хиппизма", Чиж сумел добиться главного: все песни звучали именно так, как он хотел. Это подтверждало мысль Александра Градского: "Чтобы исполнять свои вещи, нужна своя группа. Иначе, если ты просто на равных, то тебя никто не слушается. То же самое происходит, если люди не твои единомышленники".
Многие потом отмечали, что сольник производит впечатление работы, сделанной на выдохе, как бы играючи. Чиж утверждал, что создать эту атмосферу раскованности помогли «косяки» с марихуаной. Но если не принимать во внимание забавный момент, когда за неимением слайда он использовал шприц ("Она не вышла замуж"), студия совсем не напоминала наркопритон, а Чиж — "разупыханного молодчика".
— Если у тебя все держится на «кайфе», на настроении, ты просто не сможешь работать, — говорит Морозов. — Профессионализм — это уравновешенность и баланс. Профессионал умеет собраться и выдать результат.
На «Мелодии» перебывала куча певцов и музыкантов, которые, добиваясь особого настроения, гасили свет, зажигали свечи. Чиж в этом не нуждался. Ему помогал опыт. В том числе игры в кабаках и на свадьбах, где надо работать, не обращая внимание на помехи.
Безусловно Гребенщиков был одним из идейных вдохновителей сольника, но в студийный процесс тактично не вмешивался.
— Хотя он мог бы слепить то, что ему хотелось видеть, — говорит Чиж. — И я бы послушался… может быть.
Вопреки скепсису Гребенщикова, он все же записал "Она не вышла замуж" — на сольных концертах и «квартирниках» Чиж видел, что эта песня «цепляет» не только девочек с феньками и мальчиков в хайратниках, но и тех, кто постарше: "Мнение этих людей, моих ровесников, было для меня небезразлично. Хотя они и не были такими звездами, как БГ".
— Даже когда Борисыч пришел в студию, — говорит Чиж, — он только спросил: "Ну как работа продвигается? Что успели записать?.. Ну, классно!". Всё! Никаких больше разговоров. Взял, кинул в воду — плыви!..
На самом деле вклад БГ в чижовский сольник был значителен. Его голос остался запечатлен в подпевках к песням "Хочу чаю" и "В старинном городе О.". В "Такие дела" он записался в составе хора, где для массовости участвовали все, включая Морозова. Но самое главное: именно Гребенщиков дал альбому название. Это произошло, когда по просьбе Чижа он привез на студию свой акустический «Gibson» для записи «Мышки» и "Хочу чаю".
— Мы спустились покурить у него в машине, — рассказывает Чиж, — и он спросил: "А как пластинку будешь называть?" — "Боря, — говорю, — я просто теряюсь. Ну не называть же "Хочу чаю" — что за бред!". Он говорит: "Я бы посоветовал назвать его просто «Чиж». Во-первых, это ёмко. Во-вторых, запоминается. В-третьих, отражает суть вещей".
Что имел в виду БГ под "сутью вещей"? Слова Конфуция: "Правильно назвать — правильно понять"?..
На Западе уже давно стало традицией называть первый альбом музыканта его именем. Например, сольный альбом Пола Маккартни, выпущенный в апреле 1970 года, когда распад Beatles стал реальностью, был так и назван: «McCartney». Просто и категорично.
На пресс-конференции Маккартни задали вопрос: "Выпуская свой альбом, Вы просто отдыхаете от «Битлз» или это начало новой карьеры?". Будущий сэр Пол уклончиво ответил: "Сольный альбом всегда подразумевает начало новой карьеры". Умному, мол, достаточно.
* * *
Порядок, в котором песни с альбома предлагаются слушателю, подчиняется своей логике. Отсюда вытекает задача: правильно их выстроить. В этом Чиж попросил помощи у старой питерской знакомой Светы Лосевой. По его словам, она умела видеть всю картину целиком. Вдвоем (точнее, втроем — была еще бутылка вина) они гоняли кассету десятки раз, выставляя песни в самых разных вариантах, пока не нашли тот самый, один-единственный — от «Автобуса» до "Ассоли"". Используя милитаристскую метафору, песни встали туго, как патроны в обойме.
Эту цельность оценил человек, который оформил пластинку — фотограф Валерий Потапов, известный своей работой с группой «Алиса». Выпускника кино-фотоотделения Ленинградского института культуры (у них с Чижом была общая alma mater) затянул в рок-фотографию персональный магнетизм Кинчева. В 1985-м Потапов дембельнулся из пустыни Гоби (он служил в группировке советских войск в Монголии), и буквально в первый же день на «гражданке» приятель затащил его на рок-клубовский концерт. Кроме «Алисы», на сцене «рубилось» много других групп, но больше всего вчерашнего солдата поразила энергетика Кинчева. Увидеть такой рок-шабаш после двух лет созерцания барханов, танков и верблюдов!.. "Мне было интересно общаться с ними, а они нуждались в приличных снимках". Для того времени это было круто: у советской рок-группы — собственный (!) фотограф.
Потапов нашел себе «крышу» в ленинградском филиале музея имени Ленина — там была прекрасная фотолаборатория, и вскоре пленки с рок-концертов стали сохнуть по-соседству с негативами документов из «красных» архивов. Валерий оформил несколько пластинок «Алисы», отснял множество выступлений и даже побывал фигурантом на судебном процессе против газеты «Смена», обвинившей Кинчева в фашизме. К 1993 году он стал отходить от репортажной остроты, посвятив себя студийным экспериментам.
— Мне позвонила Света Лосева: "Старик Потапыч! Приехал хороший хлопец, тебе понравятся его песенки", — рассказывает Валерий. — До этого я про Чижа вообще не слышал. Песни Чернецкого я знал, они мне офигенно нравились. А Чиж был для меня "темной птичкой". Но у Светы хороший вкус, я ей доверяю. Мне дали прослушать кассету, и это был тот редкий случай, когда мне сразу всё понравилось. К тому времени я уже обожрался рок-н-роллом. А тут всё было свежо, здорово — классный вариант, когда целиково выстроился весь альбом. То, чего я до сих пор не слышал у «ДДТ»: есть шикарные вещи, программы, но нет цельного альбома… Что тогда изначально покоряло в Сереге — самое ироничное отношение к себе и к жизни. Он никогда не косил под «крутого», вокруг него всегда была нормальная атмосфера. Мне нравилось с ним работать.
Первая по-настоящему профессиональная фотосессия Чижа прошла в Мраморном дворце, где тогда размещался ленинский музей. Через неделю Потапов предложил свой вариант оформления конверта: синий, облачно-вечерний город, над ним три барельефа, как будто вырубленных в скале — Чиж в окружении двух милых девушек.
Позже критики сравнивали это дизайнерское решение с обложкой альбома "Deep Purple In Rock", курносого Чижа с поэтом Сергеем Есениным, а барышень вокруг него — с римскими матронами.
— Была даже статья, где в обложке искали некий скрытый смысл, — вспоминает Потапов. — Типа, «запаянный» Чиж — теперь наш, питерский, и пошли все на хер!..
Во время работы над обложкой был придуман и фирменный чижовский логотип с пацификом. Собственно, именно так — своим прозвищем, где буква «ж» соединена с хиппанской "лапкой голубя" — Чиж всегда расписывался. Художнице Кате Кашицыной, жене Потапова, оставалось только подобрать подходящий шрифт.
По настоянию Чижа на конверте появилась фраза: "Перед прослушиванием — покурить". Многие были против этой хиппанской бравады, но рискованный совет стал для Потапова еще одной зацепкой — круглую сердцевину самой пластинки, т. н. лейбл, он выполнил в виде клочка от пачки «Беломорканала» (в папиросу, как известно, удобно забивать "косяки").
Когда альбом был закончен, нужно было «скинуть» готовые треки на цифровую кассету в формате DAT (Digital Audio Tape). По тем временам это был прогрессивный и достаточно дорогой аудионоситель. Березовец купил такую «датскую» кассету и принес Морозову. Мастер-тэйп заперли в сейф, пообещав отдать, когда будут оплачены услуги студии. Бурлака попытался еще раз уговорить «Мелодию» стать коллективным продюсером Чижа, но та уже всерьез вовлеклась в процесс записи «клюквы», псевдорусских песен для иностранцев.
— Параллельно с Чижом я записывал народный ансамбль «Барыня», — вспоминает Морозов. — Эту пластинку потом с трудом распродали. А вот на Чижа никак не соглашались — нет, это очередной ваш «волосатик», он сгорит буквально через месяц-два… Когда он стал регулярно у нас записываться, как они сожалели!.. "Да, смотри-ка, как Чиж пошел… А кто ж знал?".
* * *
Без издателя выпуск пластинки завис. Но тандем Березовец-Бурлака не сбавил оборотов — 24-го июня, т. е. спустя три месяца после записи альбома, в клубе «ОсоАвиаХим» состоялся концерт-презентация сольника. Вместе с Чижом на сцену выходили музыканты, принимавшие участие в работе над альбомом.
Оживление у приглашенной публики (в зале собрались примерно сто человек) вызвало появление Гребенщикова — он скромно стал бочком у микрофона, подпел Чижу в "Хочу чаю" и тут же удалился. Но искушенная тусовка отметила сам факт присутствия БГ на концерте молодого, никому толком не известного музыканта. Как выразился по этому поводу президент Ленрок-клуба Николай Михайлов: "Форма поддержки может быть разной: "Вот тебе сто рублей, поди купи себе хлеба и ботинки". А можно исполнить песню. Еще неизвестно, что лучше".
— Гребешок тогда многим говорил, что появился "замечательный парень из Харькова", — вспоминает художник-"митёк" Дмитрий Шагин. — В одной песне он даже спел: "ослепительный Чиж". Про Чижа это песня или нет, но люди так посчитали. Во всяком случае, у Бори есть такая тенденция: продвигать молодых — в свое время Цоя, потом Чижа…
Неожиданную поддержку сольник нашел в лице Анатолия «Джорджа» Гуницкого, одного из отцов-основателей «Аквариума». "Перед концертом в Пищевике, — вспоминает он, — кто-то подбросил мне кассетку, которая мне дико понравилась". Пластинка еще не вышла, и Гуницкий решил написать рецензию, по сути, на демо-запись.
Этот анонс был опубликован в газете "Вечерний Петербург", где с лета 1992-го Гуницкий вел колонку "Записки старого рокера": "Мне давно уже не приходилось слышать столь кайфовой музыки, и если бы я стал составлять хит-парад последних месяцев, то на верхнюю строчку я поставил бы именно Чижа… Можно сказать, что он продолжает делать то, что начал в свое время Майк Науменко, но, с другой стороны, баллады и блюзы Чижа настолько своеобразны — в первую очередь благодаря текстам, — настолько сами по себе!".
Самыми «болевыми» песнями Гуницкий назвал "Она не вышла замуж" и "Такие дела". Последнюю он даже поставил в один ряд с такими рок-гимнами как "Рок-н-ролл мертв" БГ, "Все это рок-н-ролл" Кинчева и "Право на рок" Майка Науменко.
"Только чижовская тема, — комментировал "Старый Рокер", — в отличие от своих предшественниц, как бы завершает разговор, ведь времена изменились, и нет места иллюзиям… Рок как движение навсегда остался в подвальном и перестроечном прошлом, зато музыка продолжается".
Комплименты коллег и реакция «продвинутой» питерской публики заставили Чижа всерьез задуматься о своем будущем. Про переезд в Питер ему говорили Бурлака, Лосева, Гребенщиков.
— Я действительно звал его в Питер, — говорит Борис Борисыч. — Конечно, я не мог поселить его у себя на кухне, не мог дать много денег. Но я пообещал оказать любую другую помощь.
— В Питер он мог переехать уже тогда, в 93-м, — считает Света Лосева. — Но Чиж человек, который помнит добро, и ему казалось, что он подставит «Разных» своим отъездом. Поэтому он долго колебался. Серега, мне кажется, всегда знал цену своим песням, но не верил, что они нужны какой-то большей аудитории, чем 200–300 человек в Харькове. В натуре его не было амбиций: "я знаю!", "должен!", "буду!". Просто он боялся: "Кому я тут нужен?..". Это произносилось неоднократно.
* * *
В Харькове первым, кому Чиж дал прослушать кассету с записанным материалом, был Чернецкий. Он вспоминает, что испытал тогда сложное чувство: это были совсем не "Разные люди". Мягкий, «комфортный» саунд альбома абсолютно не совпадал с его ощущением времени, которое он называл "страшным".
Позже харьковский журналист А.Кузьмин написал: "Чиж записал сольный альбом, на котором были записаны те вещи, которые он играл с "Разными людьми", но исполненные немного попсовее. Как в шутку сказал один из их общих знакомых — это пластинка для тех, кто не любит "Разных людей".
Но невеселые мысли у Чижа вызывал не тот холодок, с которым был принят его сольник, а сама ситуация в Харькове. Концертов по-прежнему не было. Свою форму группа пыталась поддерживать регулярными репетициями.
— Эти бесконечные репетиции, уходящие в песок, — вспоминает Чиж. Каждый вечер являться как на работу, что-то вкладывать, а потом это никуда не выливается — можно с ума сойти!..
Другие переносили ситуацию легче. На репетиции они приходили в промежутках между занятием бизнесом. Получалось, что группа для них стала чем-то вроде хобби. Деньги зарабатывались в другом месте.
К тому же выяснилось, что быть "немножко бизнесменом" нельзя. Это все равно что быть "немножко беременным". Парни настолько втянулись в коммерцию, что даже стали приобретать иномарки. Однажды «Разные» не поехали на фестиваль только потому, что Паша Михайленко был занят срочной разгрузкой вагона с товаром.
Чернецкий говорил: "Мне кажется, наша группа себя изжила. Может, распадемся на время? Посмотрим, как оно будет?..".
"В конце концов я подумал, — рассказывал Чиж, — зачем же я в Харьков приехал? На свадьбах играть? Я парней тогда предупредил, что, если такая фигня пойдет и дальше, то я свалю. Решили подождать до сентября".