1987–1988: ИСКУШЕНИЕ "ПОЛИТ-РОКОМ"

1987–1988: ИСКУШЕНИЕ "ПОЛИТ-РОКОМ"

"Это было время, когда при слове "Ленинградский Рок-клуб" все вставали"

(Из воспоминаний Старого Рокера).

"Я порвал все письма, я порвал с прошлым.

Я сменил свой адрес, я пришел к тебе.

Я сменил гитару, я сменил струны…

О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!".

(Чиж, "Моя перестройка", 1988)

Горьковский рок-клуб сразу же стал втягивать дзержинцев в свои акции, и уже в конце ноября «ГПД» приняла участие в серии концертов "Рок-87".

— В воздухе что-то витало, — вспоминает Чиж. — В Дзержинске, может быть, перестройка мало проявлялась, но все равно — понеслись фестивали, все стали петь политические песни. Не знаю, я верил тогда, что вот чуть-чуть поднажмем, и наконец-то все будет здорово, и жизнь у нас настанет, как в Америке…

Настоящим шоком для Чижа стал приезд на фестиваль Михаила Борзыкина и его команды «Телевизор». Пик популярности этих парней из Ленинградского рок-клуба пришелся на тот краткий период, когда, по выражению журналиста Александра Кушнира, коммунисты уже объявили курс на перестройку-гласность-демократизацию, но еще боялись печатать Солженицына. Как позже вспоминал сам Борзыкин, недоучившийся студент-филолог, "атмосфера в обществе заставляла некоторые вещи говорить в лоб, а не деликатным методом «Аквариума». Надоел туман". Свой магнитоальбом "Отечество иллюзий" питерцы дерзко посвятили 70-летию Октября. Строчки "за нами следят с детского сада, мы растём стадом", "они все врут", "выйти из-под контроля" врезались в мозг, как зубья пилы.

— Мы с Димкой Некрасовым здорово спорили после этого выступления, — вспоминает Чиж. — Приехали в гостиницу, я сижу совершенно охреневший, а Димка говорит: "Большого ума не нужно такое говно писать". Я рубился с ним: "Дима, ты не понимаешь, это очень круто!". Ну так, по-детски: "Человек нашел в себе силы, проявил гражданскую смелость!" — "Да кому она на хер нужна, смелость его гражданская?! Надо о вечном писать, о любви. А что это такое: "твой папа — фашист"?.. Я таких песен хоть тридцать напишу" — "Ну напиши хоть одну!!". В общем, спорили-спорили, но так ни к чему и не пришли. Но прав-то, в общем, Димка оказался…

(В июне 1991-го Чиж скажет журналистам: "Нас обманули. И сегодня эти песни обманутого поколения очень тяжело слушать").

На этом же фестивале дзержинцы близко сошлись с молодой командой «ЧайФ». Как и «продленщики», уральские парни выбрались на рок-сцену прямиком из подвала заводского ДК. После концертов в Ленинграде самиздатский журнал «Зомби» обозвал их "гопникообразными мальчиками", а их стиль — "подзаборным роком". В Горьком «чайфы» остались верны своей манере: злобно пели со сцены и выглядели, как помоечные коты — линялые майки, замызганные джинсы, ботинки-говнодавы. "Мы в то время еще работали: кто в ментовке, кто на стройке, — вспоминал Шахрин. — Нас всё достало! Наш протест был совершенно искренним. Из нас он пёр на каждом шагу".

В гостинице Авиазавода дзержинцы оказались с «чайфами» на одном этаже и сразу потащили их к себе. Но у новых знакомых возникла проблема: перепил бас-гитарист Антон Нифантьев. Он надел валенки и собрался идти пешком на Урал. За ним бегали, ловили, возвращали. В конце концов «дезертира» хлопнули в лоб и унесли в номер. Бывший пограничник Шахрин остался его сторожить, и в гости к «продлёнщикам» пришел один Бегунов.

— И вот тут они с Чижом дали!.. — вспоминает Баринов. — Оба сидели на койках и пели. Один песню споет — гитара уходит к другому, второй споет — отдает обратно. Вовка Бегунов пел чайфовские вещи, а Чиж — свои. По-моему, даже не пили ничего. Был "сухой закон", да и где возьмешь ночью водки?..

Чиж запомнил свои ощущения от этой посиделки, поколебавшей его пиетет перед "Телевизором".

— Наверное, где-то там, внутри, мы врубались, что «полит-рок» — это не совсем та музыка, которую мы хотим играть. И свердловчане-то как раз запали (если, конечно, запали) на мои песни типа «Ассоли». Лирика цепляла их больше. И мне самому больше нравились их вещи вроде «Ой-ё» или "Вместе теплей". А если у «чайфов» и был уклон в политику, они делали это с юмором, шашками не рубились. И этим тоже оказали на меня влияние.

Совсем другие, но не менее сильные впечатления Чиж привез из Ленинграда, где впервые увидел группу «Аукцыон». В их программе "В Багдаде все спокойно" его поразила целая куча новаций. Во-первых, театральные декорации художника Кирилла Миллера (никто из наших рокеров до выступлений с декорациями еще не додумался). Во-вторых, необычный саунд: весь бэнд звучал, как расстроенная гитара Высоцкого. Наконец, безумное шоу, которое происходило на сцене. Долговязый и нескладный Олег Гаркуша, точь-в-точь "городской сумасшедший", приплясывая, разматывал рулоны туалетной бумаги с криками "Деньги — это бумага!". Набриолиненный красавец-брюнет Сергей Рогожин голосом оперного Онегина нёс всякую чушь, типа "Нефть ушла от нас!". Лёня Федоров колдовал над своей гитарой, как шаман. Рядом извивалась живая змея… Было от чего "двинуться мозгами".

— Приезжаю в Дзержинск, — рассказывает Чиж, — а там опять «металл»! Ну когда же мы, блин, завяжем?!.. А потом проходит один концерт, другой — люди вопят, довольны, и вроде бы, думаешь, всё и нормально…

Однако Чиж был так сильно ушиблен «Аукцыоном», что не отказался от мысли сделать ГПД-шные концерты более зрелищными. "Уж коли нет декораций, — предложил он, — давайте «пробьем» публику чем-то другим". В то время группа готовила новую программу "Будь готов!", разоблачавшую сталинский режим. Полем для экспериментов стала песня с припевом "Мы — дети застоя, но не хотим покоя".

— Майка Староверова озарила идея: "Хорошо бы тут в унисон с гитарой Быни пустить детский хор. Как у "Пинк Флойд", в "The Wall", — рассказывает Баринов. — Чиж загорелся: "Я найду!".

В хоровом кружке при ДК им. Свердлова были отобраны восемь пацанов и девчонок. На II-й Дзержинский рок-фестиваль юные вокалисты пришли с пионерскими галстуками, в белых рубашках и наглаженных юбочках-штанишках.

Начиналась программа интригующе. Парни долго искали по фонотекам песню "Эх, хорошо в стране Советской жить!" в исполнении именно детского хора. Под звуки этой фонограммы они выходили на сцену. На словах "Перед нами все двери открыты" плёнку как будто заедало — "открыты… открыты… открыты…". После этого Баринов барабанил вступление, и в зал летел яростный ХМ. Когда Чиж заканчивал свои куплеты-припевы, Быня «добивал» публику гитарным соло. И в этот момент на сцену выходили пионеры.

— Зал был в обмороке, — вспоминает Баринов. — Дым, свет, волосатые дураки пилят «хэви», а тут еще появляются дети!..

Итогом творческих поисков стал диплом жюри "за самую цельную программу".

В апреле ГПД-шники повезли "Будь готов!" на горьковский фестиваль «Рок-88». Накануне они узнали, что на одной сцене с ними выступит гость из Харькова — "Группа продленного дня". Это был жестокий удар: свое название «продлёнщики» считали на редкость оригинальным…

Так совпало, что в дни фестиваля у Чижа гостил армейский дружок Саша Гордеев, который учился в харьковском университете. Но ничего конкретного рассказать о своих земляках он не смог: "Вроде бы панки какие-то!..".

Выступление «тёзок» из Харькова пришлось на конец концерта. К микрофону вышел худощавый чернявый парень в картузе, латаных джинсах и сапогах. В руке он держал будильник, который вдруг начинал трезвонить:

Я просыпаюсь каждый день без четверти шесть,

я успеваю побриться и иногда поесть

И — на работу, и на работу!..[40]

"С первых аккордов зал оказался словно под током, — рассказывала журналист Алла Миневич. — Саша Чернецкий — настоящий волчонок… недоверчивый, настороженный, злой… ссутулился, в пиджаке каком-то лагерном, усмешка ледяная… Людей словно загнали в угол, довели до предела, и они не поют, а просто кровь идет горлом".

— Я тогда на Сашку смотрел, как кролик на удава, — говорит Чиж. — Процентов восемьдесят тех, кто видел его выступления, со мной согласится: наступает мгновенный ступор, и деваться уже некуда. Или ты блюёшь, потому что это ненавидишь, либо становишься фанатом раз и навсегда.