ПРЕДЧУВСТВИЙ И ПЕРЕМЕНЫ
ПРЕДЧУВСТВИЙ И ПЕРЕМЕНЫ
Перед тем периодом жизни Гагарина, который можно назвать «космонавтским» (о нем необходима отдельная книга, мы же будем вспоминать более коротко), лежали два года службы в Заполярье.
Он приехал туда по собственному выбору и поначалу без жены: Валентина доучивалась в Оренбурге. Поездом, а потом автобусом по заснеженной тундре поздно ночью добрались оренбургские выпускники до своего нового гарнизона. («Блестящие армейские лейтенанты, мы всем бросались в глаза, на нас поглядывали: что это, мол, за птицы залетели сюда, к студеному морю?»)
Стоял декабрь. Но это была не клушинская зима его детства - словно один длинный-предлинный день с румяными угольками на загнетке, с хлопьями снега, широкими, как ладонь, зима, которая опускалась в одночасье полушалком из козьей шерсти и укутывала деревню до подбородка - пушистая, солнечная.
Здесь зима была темна, будто закопченное стекло. Еще в поезде Гагарина поразило, что часы показывали полдень, а в морозном тумане клубились голубоватые потемки. За Полярным кругом мгла сгустилась еще пуще. Снега призрачно вспыхивали в беглом свете прожекторов. Луч скатывался по твердому насту, который казался шершавым, словно неглазурованный фаянс. Черепки обледенелых камней попадались под ноги и звенели, отброшенные сапогом.
Молодых лейтенантов поселили в один из бревенчатых бараков, И здесь впервые Гагарина увидел Семен Дмитриевич Казаков, впоследствии один из близких друзей последних лет его жизни. Казаков был в тот день дежурным по части, и вот как он сам вспоминает это событие:
«С жильем у нас было небогато, а тут приехало много семейных. Скажу прямо, при виде молоденьких лейтенантов и их промерзших, пугливо оглядывающихся жен я порядочно растерялся. Кое-как распихал всех в учебных классах до утра. И все же одному офицеру места не досталось. Стоим решаем, как быть...»
В это время приоткрылась дверь в коридор: выглянул Гагарин.
- Давайте к нам третьего!
Казаков засомневался:
- Ведь только что сами вселились, да и комната на двоих...
- Ничего, мы койки сдвинем.
Всунули третью кровать и спали так, поперек их, несколько месяцев.
- С этого времени молодой лейтенант мне и запомнился. Его простое лицо, приветливая, дружеская улыбка. Есть хорошая поговорка: чтоб узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. Но служба требовала не соль есть, а приступать к полетам, узнавать на деле.
...Увы, в полярном небе особенно не разлетаешься. «Видимость миллион на миллион», как любят выражаться летчики, внезапно, без всякой подготовки сменяется здесь критической: не более чем на двести-триста метров. Перемена происходит иногда - за минуты! Сплошная облачность, туманы, снежные заряды... Опытные командиры не спешили отправлять новичков в небо.
Набрав высоту и взглянув вниз, он радостно ахнул, увидев наконец-то краешек солнца. Его командир Леонид Данилович Васильев, полярный ветеран, сурово одернул:
- Не отвлекайтесь от приборов. Эмоции эмоциями, а дело прежде всего.
Есть обстоятельства, которые не то чтобы формируют человека, зримо изменяют его, а скорее становятся как бы составной частью натуры. Способом выразить дремавшую до того черту характера. Подобным проявителем стала для Юрия полярная военная служба. Он так тесно слился с нею, что уже казалось неясным: он ли был создан специально для нее, она ли пришлась ему впору?.. Как вскоре и космонавтская работа.
«Я никогда не жаждал приключений и опасностей ради них самих», - сказал как-то Гагарин.
И, по всей видимости, он чувствовал себя не очень уютно в первый свой самостоятельный вылет с полярного аэродрома, когда небо, перед этим ясное и безоблачное («простые метеоусловия», - деловито пояснил Казаков), неожиданно замутилось наползшим с моря плотным туманом, и пошел дождь со снегом.
Не посягая на специфику летной работы, рискую все-таки высказать предположение, что мужество молодого пилота могло проявиться тогда лишь в одном-единственном плане: в сохранении хладнокровия и точном следовании приказу,
В воздух поднялся командир звена, опытный северянин. Найдя Гагарина посреди снежных вихрей, он «завел» его на посадку.
Так в его летной книжке появилась запись: такого-то числа, во столько-то часов и минут произвел посадку при пониженном минимуме с оценкой «отлично».
Видимо, в аэродромных буднях это был приметный случай. Ему посвятили боевой листок: «Товарищи авиаторы! Сегодня летчик лейтенант Гагарин проявил высокую выдержку и умение при первом самостоятельном вылете. Учитесь летать так, как офицер Гагарин!»
А Семен Дмитриевич Казаков, кроме того и комсорг гарнизона, намотал себе на ус: значит, отзывчивый симпатичный парень оказался еще и хорошим летчиком? Старая истина: выбор друзей лучше всего раскрывает сущность человека. Последние два года я настойчиво ищу знакомств с людьми, так или иначе сопутствовавшими Гагарину. Они имеют значение не только как полезные свидетели-сообщат какие-нибудь новые факты или любопытные случаи. Но важны они и сами по себе: он многое взял от них, не мог не взять, вольно или подсознательно. И их отношение к вещам и событиям становилось его отношением.
Гагарин вообще немыслим без людей! В самые ранние годы в нем проявилась одна из важнейших черт героя времени: умение объединять вокруг себя и самому входить в коллектив.
Семен Дмитриевич Казаков собранной коренастой фигурой, внимательным прищуром глаз на молодом лице, чем-то еще внезапно напоминает Гагарина.
И жизненный путь их долго оставался схож: та же смоленская деревня и раннее столкновение с материальными сторонами бытия. (Семен Дмитриевич еще школьником стал работать на лесосплаве, потом шофером в совхозе. «Как же вы успевали?» - «Обыкновенно: в школе с утра, а силос возил на своем грузовике во вторую смену, после обеда».) И те же перспективы: не только необъятность юношеских мечтаний, но и точное ощущение - мне бы хотелось назвать его «советским ощущением», - что жизнь непременно удастся и будущее сложится интересным, деятельным. Таким, как и ожидается.
Армейский призыв привел Казакова сначала в военно-морское училище, а затем в морскую авиацию в Заполярье. (Он, кстати, участвовал потом и в отборе анкет для будущих космонавтов. Из семи добровольцев после первых медицинских осмотров осталось два твердых кандидата: Гагарин и Шонин. Они и уехали вместе в Москву.)
Жизнь развела Казакова с бывшим однополчанином не столь далеко во времени, как по тем событиям, которые случились в промежутке между встречами.
Вернувшись на Смоленщину и обосновавшись в родном городе Гагарина Гжатске, Казаков издали следил за его судьбой, никогда не напоминая о себе.
И лишь однажды в Крыму, неожиданно признав на почте в двух загорелых веселых молодцах, которые заколачивали какой-то старушке посылку, «небесных братьев» Поповича и Николаева, Семен Дмитриевич отважился заговорить с ними.
- Примите мои сердечные поздравления по случаю успешного завершения группового полета, - запинаясь, пробормотал он. - У меня к вам просьба...
- Автограф?
- Не совсем. При случае передайте привет Юрию Алексеевичу от бывшего сослуживца по Северу.
- Прошло несколько дней, - рассказывал Казаков.- Я никому не говорил про эту встречу. Да и что было рассказывать? Мало ли приветов посылалось Гагарину?.. Но вот как-то во время послеобеденного отдыха влетает в палату дежурная сестра: «Вас ждут!» В вестибюле стоял и улыбался Юрий. «Так вот кто мне приветы шлет! Ну, здравствуй... Ты что, говорить разучился, что ли? Раньше не замечалось...» Он обнял меня за плечи и повел вниз по лестнице, на дорогу, где стояла «Волга». А изо всех окон уже высовывались, и несся шепот: «Гагарин! Гагарин!» Я продолжал смятенно молчать, Гагарин с досадой воскликнул: «Не думал я, что ты такой стал! Помнишь, у нас на Севере, бывало...» Тут я набрался смелости и ответил: «Это не я стал, это вы, Юрий Алексеевич, стали». Он поморщился: «Брось, пожалуйста. Мало ли с кем что происходит, сегодня так, завтра этак. А совместную службу забывать нельзя. Я теперь поеду, - добавил Гагарин. - Меня ждут, да и автографы сейчас просить станут... Возьми-ка мой адресок. До встречи!» Дверца захлопнулась, машина исчезла за поворотом. Взбудораженный и не очень довольный собою, я медленно возвращался в санаторий. А вокруг разнеслась молва, будто я не летавший еще космонавт, только не сознаюсь в этом. Пришлось рассказать о заполярном гарнизоне, про нашу общую службу с Гагариным. И вот тут, вспоминая многие подробности, снова увидел его таким, каким он был тогда, и порадовался, что он так мало изменился. Потом, когда мы вместе вспоминали эту первую неловкую встречу, да еще немного подыгрывали, изображая ее, многие, да и мы сами, покатывались со смеху...
Когда Юрий вернулся под Москву, в Звездный городок, их дружба с Казаковым углубилась. Тем более что Гагарин, уже как депутат, часто приезжал в Гжатск.
Бывали и такие случаи: забегая посреди рабочего дня домой, Семен Дмитриевич вдруг находил дверь отомкнутой, а в прохладной пустой комнате на диване, в одной тенниске, лежит Гагарин, закинув за голову руку, и увлеченно читает книгу, снятую тут же с этажерки. Прямо на полу перед ним кастрюля с картошкой в мундире. Не глядя, он шарит в ней и, поднеся ко рту, жует остывшую картофелину.
Это был его редкий отдых в тишине и одиночестве, так необходимый каждому.
Еще на Севере Гагарин научился полностью отключаться от дел. По гористой тундре, ныряя в заросшие густым кустарником распадки, он добирался до быстрого ручья, вода которого и летом оставалась леденистой, а зимой, окутанная испарениями, не замерзала; здесь, в уединении, он проводил за ловлей форели неслышимые часы. Ведь то первое лето он прожил один; Валентина приехала к нему лишь в июле.
Молодые летчики, с которыми Гагарин подружился тогда, с увлечением обсуждали полеты искусственных спутников: к этому времени уже третий советский спутник кружил над Землей. Как специалисты они не могли не понимать, что стремительное возрастание веса и объема этих космических аппаратов приближает эру полетов человека. Часами спорили и фантазировали, как и множество других людей во всех концах земного шара. Только чуточку более квалифицированно: подниматься над землею было их профессией!
Правда, между крылатыми машинами и ракетным кораблем существовал непройденный водораздел...
Индийский литератор Ходжа Ахмад Аббас (автор сценариев «Бродяги», «Господина 420», «Афанасия Никитина») через месяц после встречи с Гагариным выпустил в свет книгу-репортаж «Пока мы не достигли звезд», где написал о Гагарине точно и выразительно: «Я все еще не догадывался, что этот коренастый юноша и есть прославленный Колумб космоса. Даже в своей щегольской авиационной форме он показался таким обычным, таким мальчишески-молодым, что на какой-то момент мне показалось, будто вошел рядовой офицер, чтобы доложить о прибытии героя. Затем он улыбнулся, и тут я сразу узнал гагаринскую улыбку, которая сверкала в эти дни на миллионах страниц прессы всего мира...
А теперь этот необыкновенный парень сидел здесь и говорил о своих ощущениях скромно, почти буднично, будто рассказывал об обычной поездке в выходной день на пароходе по Волге. Гагарин поискал глазами глобус и, не найдя его, взял из вазы апельсин. Вынув из кармана авторучку, он нарисовал на нем экватор и нанес точный путь полета своего корабля по орбите».
Но космические перспективы, хотя и манили молодежь затерянного в сопках гарнизона, пока оставались расплывчатыми. Гораздо больше волновала собственная повседневность.
Как они хотели летать! Постоянно. Каждый день. Как можно чаще.
И хотя Гагарин, переполненный энергией, просто физически не смог бы поддаться унынию или печали, но и он тосковал по небу, ревниво ловил щекой изменившийся ветер, проклинал погоду и нетерпеливо ждал своей очереди.
Немного позже, уже отобранные с Георгием Шо-ниным для «испытательной работы», - о характере ее они знали пока очень мало, - когда только и слышно было вокруг завистливое: «Эх, и полетаете же вы теперь, ребята!» - их тоже в отъезде и перемене привлекала прежде всего именно эта извечная летчицкая мечта - летать!
...Прошла унылая полярная ночь. Весной, в апреле, он впервые стал отцом, а немного ранее того был принят в партию.
Оба события знаменовали единый процесс повзросления. К партии Гагарин относился с серьезностью много думающего человека. А первенец-крошечная Леночка с ее хрупкими косточками и ясными глазами, - расширила вместимость сердца.
Многие утверждали, что то государственное мышление, которое отличало Гагарина в последний период его жизни, созревало в нем смолоду. Еще саратовский однокашник Петрунин вспоминал: «С Юрием всегда интересно было поговорить; в его необыкновенно вместительной голове витала масса интересных, оригинальных мыслей». Казаков из многих доверительных бесед выделяет мечту Гагарина о превращении Гжатска в город молодежи. («Хорошо бы сюда к заводским добавить военное училище: это дисциплинирует, расширяет кругозор...») А заслуженная библиотекарша, знавшая семью Гагариных еще по Клушину, Александра Андреевна Некрасова, в своих записках передает саму атмосферу постоянного участия Юрия в жизни родного города: «Сегодня день открытия университета культуры. Перед началом все захлопали. «Кому аплодируют?» - «Да смотри: вон стоит Юрий Гагарин». Все буквально впились в него глазами. Он в штатском голубом костюме. Выступал о срыве сроков строительства в городе. Очень повзрослел. После окончания я пошла в кабинет директора. Постучала. Ответили: «Нельзя». А Юрин голос отозвался: «Можно». Я отворила дверь, вошла. Юра подал мне стул. Я попросила его приехать в Клушино, где он родился, вырос. Говорила, как много там недостатков в его совхозе - совхозе имени Гагарина. Он внимательно слушал и сказал, что приедет. Я смотрела на него... Дома на письменном столе у меня тарелка с его портретом; на собраниях на трибуне видела несколько раз, а вот так, близко, не видела. Возмужал он, очень возмужал. Но так же чудесно прост, та же милая улыбка. Только редкая теперь. Усталость чувствуется. Договорились, что приду на прием; он на другой день принимал как депутат. Мне очень хотелось после полета его повидать и обязательно погладить по плечу или по руке. Вышла полная новых ощущений: «Ведь ты готовишься к новому полету, опять удивишь мир. А мы идем к тебе с мелочами, которые сами должны бы устраивать».
В воспоминаниях о Гагарине есть нечто взбадривающее. Будто к людям возвращается вместе с памятью о нем частичка собственной молодости, радостное время.
- Самое прекрасное, что я видел, - сказал мне вдруг посреди делового разговора близко знавший Гагарина подполковник Ребров, - это когда Юрий играл со своими дочками. Как он садился на трехколесный велосипед и азартно гонял на нем.
...Не странна ли наша повседневная близорукость? Все дружно твердили, друзья и свидетели от младых ногтей: «С Гагариным никогда ничего не случалось!» А между тем именно с ним-то и случилось самое необыкновенное...