Неведомая Северная земля

Неведомая Северная земля

Наш дом на острове Домашний (Рис. 34)

Знак астрономического пункта на мысе Анучина (Рис. 35)

У мыса Берга. Вдали виден знак астрономического пункта, поставленный гидрографами в 1913 году (Рис. 36)

Определение астрономического пункта (Рис. 37)

О существовании земли к северу от Таймыра предполагали давно. Еще в XVI–XVII веках промысловики из города Мангазеи по рекам Енисею, Пясине и Хатанге проникали далеко в глубь Таймыра, вплоть до побережья. По их "скаскам" была составлена карта, попавшая в руки жившего в Москве голландского купца Исаака Мессы. Он опубликовал ее в Амстердаме под своим именем. На этой карте была показана земля, лежащая к северу от Таймыра. Слышал о ней и участник Великой Северной экспедиции штурман Семен Челюскин. Весной 1742 года, огибая на собаках северную оконечность Таймыра, он пытался пройти дальше к северу, но этому помешали тяжелые льды. В 1869 году житель Туруханска П.Третьяков писал: "По рассказам енисейских промышленников к северу от Таймыра есть иная земля, откуда на материк приходят песцы и медведи". В 1878 году шведский арктический путешественник А.Э.Норденшельд во время стоянки судна "Вега" у мыса Челюскин видел летевшую с севера стаю гусей. Это дало ему основание предположить, что гуси летели с какой-то неизвестной земли, расположенной к северу от его стоянки.

Восточный берег острова Большевик (Рис. 38)

Домик-будка для магнитных наблюдений на острове Домашний (Рис. 39)

Торосистые льды в проливе Вилькицкого (Рис. 40)

Промысловый домик на острове Голомянный (Рис. 41)

Острова Северной Земли были открыты в 1913 году Русской гидрографической экспедицией под начальством Б.А.Вилькицкого. Выполняя свое основное задание — совершить сквозное плавание по Северному морскому пути на судах "Таймыр" и "Вайгач", — экспедиция не имела возможности уделить достаточно внимания и времени обследованию открытой ею суши и ограничилась беглой описью с моря ее восточного и южного берегов. На восточном берегу мыса, названного мысом Берга, участники экспедиции высадились, определили астрономический пункт, взяли образцы горных пород и водрузили русский национальный флаг. При этом размеры земли, ее очертание, границы, рельеф, геологическое строение оставались неизвестными. Впервые острова Северной Земли были исследованы и нанесены на карту советской экспедицией под руководством Г.А.Ушакова в 1930 — 1932 годах.

Работы по изучению Севера в Советском Союзе вели Институт по изучению Севера, Плавучий морской институт, Геологический комитет и многие другие организации. Для координации планов всех работ в Москве при Совете Народных Комиссаров была создана специальная комиссия. В феврале на заседание этой комиссии по плану работ 1930 года были вызваны многие исследователи Севера, в том числе и я. В вагоне, по пути из Ленинграда в Москву, я встретился с Георгием Алексеевичем Ушаковым, недавно вернувшимся с острова Врангеля и ехавшим также по вызову в Москву. Мы с ним оказались в одном купе, быстро познакомились и, конечно, сразу же завели разговор о Северной Земле. Проговорив всю ночь, мы решили, что ее исследование надо начинать немедленно.

Мы договорились пойти в Арктическую комиссию с ходатайством об утверждении плана экспедиции в этом же году. Для доставки нас и грузов на Северную Землю можно было воспользоваться судном, осуществлявшим смену состава полярной станции, расположенной на Земле Франца-Иосифа. Возможность нашей высадки на Северную Землю будет зависеть от ледовой обстановки, и нам следовало готовиться к самым трудным условиям. Для осуществления нашего плана потребуется максимально мобильная экспедиция, в состав которой мы наметили четырех человек: начальника, научного сотрудника, радиста и охотника-промысловика. Георгий Алексеевич будет осуществлять общее руководство экспедицией. Я возьму на себя выполнение всех научных работ: съемку, определение астрономических пунктов, геологические, морфологические и другие исследования. Радист, хорошо знающий радиотехническое дело, должен в случае необходимости суметь не только отремонтировать аппаратуру, но и смонтировать новую из взятых деталей. Не менее важной будет роль в экспедиции у охотника-промысловика. Основной вид транспорта, которым мы сможем воспользоваться при исследовании и съемке земли, — собаки. Поездки на собаках будут измеряться сотнями, а возможно, и тысячами километров. Никакой вид существовавшего тогда механического транспорта с этой работой не справится. Для содержания ездовых собак потребуется много корма. Добыть его можно только охотой, и потому промысловик нам столь же необходим, как и радист.

Что касается экспедиционного снаряжения, оборудования и продовольствия, то в этом отношении и у меня, и у Ушакова уже имелся опыт. Экспедицию, учитывая все трудности работ, надо рассчитывать на три года. Для жилья решили воспользоваться небольшим разборным домиком и при благоприятных условиях выгрузить его там, куда подойдет судно; если же придется высаживаться прямо на лед, то построим каркасный домик из реек и фанеры, утепленный кошмой.

В Арктическом комитете наше предложение было встречено с одобрением, и его председатель С.С.Каменев обещал ходатайствовать в Совнаркоме о выделении нам средств из резервного фонда, так как общий план по стране был уже утвержден. На заседании решили, что на Северную Землю нас доставит ледокольный пароход "Седов", который повезет смену состава полярной станции на Землю Франца-Иосифа. Общее руководство всем походом было возложено на О.Ю.Шмидта.

В Ленинграде, в ожидании ответа об утверждении плана нашей экспедиции на Северную Землю в правительстве, мы занялись составлением списков того, что нам потребуется с учетом трехгодичной зимовки и длительных маршрутных работ. Тем временем пришло официальное сообщение о включении Североземельской экспедиции в план работы Института по изучению Севера на 1930 год. Начальником экспедиции был назначен Георгий Алексеевич Ушаков, я — его заместителем по научной части, в связи с чем я был откомандирован из Геолкома в Институт по изучению Севера.

Скоро моя ленинградская квартира превратилась в склад самых разнообразных предметов. В поисках и закупке их очень помогала моя жена Елизавета Ивановна, врач по профессии. Она составила список медикаментов, медицинского оборудования и получила все это при содействии Наркомздрава. Особенно трудно было с научным оборудованием. Хронометры, универсал, буссоли остались у меня от прежних экспедиций. Часть оборудования нам выделили Академия наук, Главная геофизическая обсерватория и другие научные учреждения. Особую заботу проявил директор Слуцкой аэрологической обсерватории Павел Александрович Молчанов, снабдивший нас всеми аэрологическими приборами, ветровой электроустановкой в один киловатт и радиопеленгаторным приемником "Телефункен". Все имущество укладывали в ящики и легкие походные чемоданы из фанеры.

Тем временем Ленинградская секция радиолюбителей рекомендовала нам Ходова Василия Васильевича, молчаливого и серьезного, несмотря на свои восемнадцать лет, молодого человека. Среди многих заявлений, поступивших к нам главным образом из Архангельска, мы обратили внимание на письмо Сергея Прокопьевича Журавлева. Это был коренной зверобой, приехавший на Новую Землю еще с отцом более 25 лет назад. Промысел, конечно, он знал отлично. Георгию Алексеевичу очень хотелось повидаться с ним. Ушаков как раз собирался в Архангельск заказывать для нас меховую одежду из зимних шкур взрослых оленей и из пыжика.

В условиях нашей работы, когда придется часто соскакивать с нарт, чтобы осматривать обнажения пород, делать зарисовки, помогать собакам тянуть грузы, поддерживать нарты на косогорах, потребуется легкая, не стесняющая движений, но теплая одежда. Мы остановились на чукотском покрое одежды. Комплект такой одежды состоял из меховых штанов и рубашки с капюшоном из пыжиков мехом внутрь, штанов и короткой, до колен, кухлянки мехом наружу. Такая одежда позволяла не только ходить, бегать, но и лазать по торосам и скалам. Кроме того, нам надо было закупить достаточное количество выделанных оленьих, тюленьих, нерпичьих и других шкур для пошивки обуви, ездовой сбруи. В Архангельске также надо было заказать домик и стройматериалы.

Я спроектировал разборный домик (6x9 метров) с холодными сенями по тому же типу, что и первый норильский дом, но вместо бревен он будет сложен из шпунтованных брусьев (20x25 сантиметров). Это значительно повысит его теплонепроницаемость и уменьшит вес более чем на треть. При сборке по пазам можно проложить войлок или кошму, пол и потолок сделать двойными из шпунтованных досок с засыпкой опилками по алебастру. Если все части дома аккуратно промаркировать, то собрать его можно будет за день-два. Вес дома не превысит 30 тонн. Склад для продовольствия, сарай для угля, загон для собак сделаем из брусков и облицуем трех-пятимиллиметровой фанерой.

Очень важным был вопрос о собаках, так как от них в основном зависел успех нашей экспедиции. Мы решили обратиться в Дальневосточную контору Госторга с просьбой закупить полсотни ездовых собак и отправить их с проводником в специальном вагоне в Архангельск. Одновременно попросили прислать три ездовые нарты чукотского образца и несколько комплектов сбруи.

В начале июня собаки уже находились на попечении Журавлева. Как и следовало ожидать, некоторые из них оказались плохими, но все же три хорошие упряжки можно было собрать. Кроме прибывших вместе с собаками чукотских длинных и узких нарт, специально приспособленных для езды по торосистым льдам, Журавлев изготовил другие — новоземельского типа, которые ему были более привычны. Они шире, приспособлены для быстрой езды, их прототип — оленьи ездовые санки, которыми пользуются на Таймыре. Для предохранения деревянных полозьев от износа он заказал на одном из лесопильных заводов Архангельска несколько комплектов стальных подполозков из старых продольных пил. Кроме того, из фанеры Журавлев изготовил очень легкую "стрельную" лодочку, которую можно было перевозить на нарте и переправляться на ней через полыньи и разводья, добывая в них убитого зверя.

Вернувшийся из Архангельска в середине июня Г.А.Ушаков сообщил нам, что дом строится из отборного сухого соснового леса под надзором техника-строителя, который будет руководить его сборкой на Северной Земле. Конечно, разборку и маркировку он проведет тщательно. Пошив меховой одежды взял на себя архангельский Госторг, но, к сожалению, не по образцам чукотской одежды. Мы согласились взять ту, что была у них, а впоследствии переделать ее самим зимой, во время полярной ночи.

К концу июня все сборы были закончены. Институт по изучению Севера направил грузы в специальных вагонах в Архангельск. Вскоре туда же выехали и мы.

В Архангельске мы прежде всего принялись за разборку и сортировку грузов, сложенных вместе с прочими на одном из громадных пристанских складов. Нас очень беспокоило запаздывание импортных грузов для экспедиции, среди которых был пеммикан (высококалорийная пища из сушеного молотого мяса, муки, жиров для собак и людей в маршрутах).

Двенадцатого июля, после погрузки угля, к пристани у складов экспедиции подошел ледокольный пароход "Седов", специально приспособленный для работы во льдах. Он мог форсировать сплошные льды толщиной до полутора метров и активно двигаться во взломанных льдах с разводьями и полыньями. Водоизмещение судна — 3056 тонн, грузоподъемность — 1950 тонн, мощность паровой машины — 2300 лошадиных сил. На таком судне можно было достичь заветной для нас цели — Северной Земли, тем более что поведет его капитан Воронин, знаток ледового плавания, потомок поморских мореходов, еще в XV веке ходивших на своих ладьях на промысел к открытому ими Груманту (Шпицбергену) и Новой Земле. Это он, Владимир Иванович Воронин, в прошлом году, несмотря на тяжелые льды, провел судно к Земле Франца-Иосифа в бухту Тихую на острове Гукер, где была построена первая советская полярная станция.

Кроме нас четверых на судне находились еще 9 человек, едущих на смену сотрудников станции, 10 человек строителей во главе с техником, 10 человек научного персонала, были, конечно, вездесущие корреспонденты и кинооператоры. Общее число пассажиров вместе с командой составило 78 человек. 15 июля пароход подошел к пристани для окончательной погрузки. На митинге Отто Юльевич Шмидт произнес речь, в которой подчеркнул важность нашего похода в неисследованные районы Арктики. Уезжали мы надолго, на три года.

18 июля подошли к Новой Земле и стали на якорь в Белужьей Губе у Южного острова. Здесь забрали согласившегося поехать на полярную станцию промысловика и 20 июля взяли курс на Землю Франца-Иосифа. Ледовая обстановка была благоприятная — разреженные битые льды, почти не тормозившие ход судна. К вечеру 22 июля вошли в бухту Тихую, где льдов тоже не было, и стали близ берега, у станции, для выгрузки. 2 августа работы на станции были закончены, и мы направились в Русскую Гавань, расположенную на северном острове Новой Земли, для пополнения запасов угля.

Льдов по-прежнему мало, и уже на другой день мы попали в Русскую Гавань, куда вскоре подошел с углем ледокол "Русанов". Перегрузка заняла три дня, хотя велась непрерывно в три смены. 11 августа на "Русанов" перешли зимовщики с полярной станции с острова Гукер. Дальше Воронин решил идти северным курсом, так как, по его мнению, дувшие за последнее время упорные северные ветры должны были отжать льды к берегам Таймыра и тем самым разредить их на нашем пути. Поэтому, выйдя из Русской Гавани, мы направились в обход мыса Желания, расположенного на северной оконечности Новой Земли. Нам хотелось высадиться примерно в средней части Северной Земли, этим курсом и повел судно Воронин. Ни у мыса Желания, ни восточнее его льдов не оказалось.

На другой день мы увидели низменный остров, окруженный широким ледовым припаем. Сделали высадку и назвали его именем Визе, так как этот ученый на основе анализа течений и дрейфов льдов предсказал существование здесь или мелководья, или острова. Вскоре за островом появились льды, сначала разреженные, затем более плотные. Однако пока идем тем же курсом. Искусно маневрируя, пользуясь малейшими признаками разводьев и трещин, наш капитан проводил судно там, где, казалось бы, пройти невозможно. Шли медленно, не более одного-двух километров в час, и к ночи остановились среди сплошных льдов. Но Владимир Иванович был уверен, что эго явление временное. Действительно, к утру подул ветер, начался отлив, льды стало разводить. Мы двигались вперед то среди разреженных льдов, то временами почти по чистой воде. Прошли мимо низменных неизвестных островов, один назвали островом Воронина, другой — Исаченко — по фамилии микробиолога, находившегося среди нас.

22 августа подошли к группе островов, вытянутых грядой на север. Судя по положению, эта гряда должна была окаймлять западные берега Северной Земли. Однако к ней самой, видимо, не пробиться. Вокруг стояли невзломанные льды. Для ориентировки мы с Ушаковым высадились и пошли к ближайшему каменистому, довольно высокому острову. С его возвышенной части в бинокль на западе были видны только невзломанные льды. Контуров Северной Земли не обнаружили. Видимо, придется высаживаться где-то тут, на островах. Внимательно осматривая гряду, заметили, что в одном месте открытая вода подходит вплотную к небольшому острову, расположенному к северу отсюда, там и решили выгружаться. Вернулись на судно, доложили обстановку О.Ю.Шмидту. Судно снялось с якоря и пошло к намеченному нами месту.

Это была довольно низменная песчано-галечная отмель, примыкающая к более высокой части острова и защищенная с запада каменной грядой. Высота ее над уровнем моря около двух метров. Здесь и будем ставить дом. Прилив на отмели его не достигнет. Выгрузку начали немедленно и вели в три смены, в ней участвовали все пассажиры. Мы торопились, время было позднее, конец августа, уже стало морозить. Плотники сразу приступили к сборке дома, а печник начал складывать печь, монтируя в ней духовку, котел для горячей воды и калорифер для отопления всего дома.

27 августа выгрузка была закончена, дом подведен под крышу, настланы полы, потолки, сделаны холодные сени. В 20 метрах от дома соорудили каркасный, обитый фанерой склад. Плотники свою работу закончили, остальное предстояло доделывать самим. 30 августа мы перебрались в дом, перевезли собак и все оставшееся имущество. Днем состоялось официальное открытие Североземельской советской полярной станции. Подняли флаг. О.Ю.Шмидт сказал напутственное слово, пожелав нам успеха. Потом все вернулись на судно. Пообедали в последний раз вместе в кают-компании, распростились и сели в шлюпку. На судне подняли якорь, раздался прощальный гудок, и "Седов" исчез в тумане теперь уже короткого полярного дня. Мы остались одни.

Работы было много. Надо было придать жилой вид дому, разобрать все грузы, смонтировать ветросиловую электроустановку, радио- и метеостанции. Кроме того, пока у острова была открытая вода, надо было немедленно отправляться на охоту. Собаки требовали корма ежедневно. Поэтому пока я и Ходов занимались благоустройством дома, разборкой груза, Ушаков с Журавлевым на шлюпке отправились на охоту.

Дом наш состоял из трех частей: 20-метровой комнаты, 8-метровой кухни и 4-метровой комнаты для радиостанции. Прежде всего мы обили стены фанерой по войлоку, а потолок — вагонкой. На пол постелили линолеум. Вставили оконные рамы и заделали окна, собрали койки одну над другой (справа от входа, у наружной стены, Журавлеву и Ходову, слева — Ушакову и мне), обеденные и рабочие столы, табуретки. У окон, их было по два с каждой стороны дома, поставили рабочие столы — мой и Ушакова, а в простенке — обеденный стол. Над рабочими столами повесили полки для книг и бумаг. В кухне у плиты оборудовали широкий стол, в углу поместили большой бак на 20 ведер и умывальник. Все надо было делать с расчетом на долгое жительство. Затем я принялся за разборку грузов и монтаж ветряка, а Ходов — за радиостанцию.

Охотники тем временем добыли 27 нерп и 7 морских зайцев, всего более двух тонн мяса. Это был запас корма по крайней мере месяца на два. Когда все вместе вытаскивали убитых тюленей из шлюпки, увидели спокойно идущих к нам трех белых медведей, привлеченных запахом тюленьего сала, на который у них был удивительный нюх. От неожиданности Журавлев и Ушаков подняли беспорядочную стрельбу и уложили одного, более крупного медведя, остальные бросились наутек в море, надеясь скрыться среди льдов. Однако на своей шлюпке с подвесным мотором мы их быстро догнали. Теперь о корме для собак можно не беспокоиться, да и мы, отказавшись от мясных и прочих консервов, решили перейти на свежее медвежье мясо. Если сразу же разделать медвежью тушу, отделить мясо от костей, а главное, от сала и заморозить, то мясо может лежать долго и не приобретает того привкуса ворвани, который появляется от разложения сала. Туши надо было срочно убрать, иначе их растащат собаки.

Затем Журавлев принялся за пристройку амбара к глухой стене нашего дома, Ушаков стал помогать нам разбирать имущество и строить загон для собак, которых надо было держать взаперти, иначе они могли потеряться. Хозяйственные обязанности были распределены на всех поровну. Каждый дежурит неделю. Он должен был приготовить завтрак, обед и ужин, сделать запас воды изо льда, истопить печь, выпечь хлеб на неделю, убрать в доме — словом, выполнять все, что требовалось по хозяйству.

Разобравшись с имуществом и устроившись в доме, принялись за подбор собак и подгонку упряжи. Журавлев был сторонник веерной запряжки. Когда все собаки бегут рядом, ими легко управлять. Ушаков привык к цуговой упряжке, но в этом случае собаки должны быть хорошо выезжены, чтобы слушаться голоса хозяина. Наши собаки собраны от разных хозяев и вместе не были выезжены. После неоднократных и безуспешных попыток езды цугом Ушакову пришлось от нее отказаться. По существу собачья веерная упряжка мало чем отличается от оленьей: те же лямки, те же парные потяги и блоки-челаки. Только собаки в упряжке соединены между собой цепочкой по ошейникам, а олени — по поясам на брюхе. Оленья упряжка и езда мне были хорошо знакомы, поэтому освоить езду на собаках не составило большого труда. Для измерения расстояния в маршрутах я приделал к задку своих саней одометр — велосипедное колесо со счетчиком оборотов — и проверил его показания, проехав несколько отмеренных километров.

Время за работой летело быстро, дни становились короче, а мы все еще не знали, где же находится Северная Земля. В том, что она лежит неподалеку, сомнений нет, но где именно — надо было выяснить до наступления полярной ночи. Не дожидаясь окончательного монтажа нашей коротковолновой радиостанции и установления связи с Москвой, выехали втроем на поиски Земли. Кроме палатки, походного снаряжения и продовольствия на 10 дней взяли сотню банок пеммикана, два бидона керосина и ящик патронов, чтобы в удобном месте организовать первый продовольственный склад. Продовольственные депо нам будут совершенно необходимы при маршрутах во время исследования Земли. Тронулись в путь при сравнительно хорошей, хотя и пасмурной погоде по гладкому, неторосистому льду. Море здесь, очевидно, этим летом не вскрывалось. Впереди едет Ушаков, за ним Журавлев и замыкаю караван я. Сытые собаки бегут дружно.

Пройдя 19 километров, решили остановиться, так как стало уже смеркаться. Землю пока не видно, кругом один лед. Накормили собак, пристегнули их за карабины ошейников к длинной цепочке, для каждой упряжки отдельной: так собаки не разбегутся и не будут драться. Разбили палатки, постелили на снег брезент, потом оленьи шкуры, забрались в спальные мешки, положив рядом заряженные карабины на случай прихода медведей. Ночью поднялась пурга, и нашу палатку, нарты и собак занесло снегом доверху. К счастью, к утру пурга стихла, и, откопав сани, мы тронулись дальше. Эта ночевка научила нас многому: как здесь ставить палатку, как привязывать собак, как одеваться днем при поездке и на ночь для сна, каков должен быть спальный мешок, чтобы в нем не мерзнуть.

К полудню выглянуло солнце, и впереди по курсу показались две высокие возвышенности, а слева — низменная, не занесенная снегом земля. Решили ехать на крайнюю слева возвышенность, но начавшаяся пурга заставила нас остановиться. Утром ветер стих, прояснило, и Северная Земля открылась перед нами во всем своем величии. Берега ее далеко уходили на юг и на север, за пределы видимости. Мы въехали, по-видимому, в глубь какой-то бухты. К вечеру достигли наконец Земли, пройдя от нашего дома 69 километров. Здесь, на довольно высоком мысе, в устье небольшой речки, решили заложить наш первый опорный пункт. Сложили в депо привезенные запасы, назвав это место мысом Серпа и Молота. Поставили шест, подняли флаг. Мгновенно ушло ощущение одиночества. За нами была Родина, во имя которой мы пришли сюда.

Отсюда решили сделать две разведочные поездки вдоль берега на юг и на север. На следующий день поехали на север. За бухтой, названной нами Советской, берег повернул на север, а затем на северо-восток. Слева была видна земля, напоминающая по форме купол, видимо какой-то остров, мы же ехали, вероятно, проливом, который назвали условно проливом Красной Армии. Через 26 километров повернули назад, к депо и на другой день отправились вдоль берега на юг. Берег здесь низменный, сложен из рыхлого материала, в глубь земли шла невысокая терраса, за которой видны отдельные 100 — 200-метровые возвышенности. Через 32 километра берег повернул на юго-восток, и мы решили остановиться, поставив в качестве отметки веху-гнилушку из найденного на берегу редкого плавника. 10 октября вернулись домой, где Василий Васильевич Ходов закончил монтаж радиопередатчика и пытался наладить связь с материком.

Дни убывали быстро, близилась четырехмесячная полярная ночь. Прижатые к острову льды так и не отогнало. Море замерзло на всем видимом пространстве. При нажимных юго-западных ветрах лед острова сильно торосило, и вскоре тут образовался десятиметровый вал. Со стороны нашей базы, у дома, все было спокойно. Здесь мы защищены с востока вторым островом, названным нами Средний. К северу от нас, как выяснил Журавлев, есть еще остров, названный им Голомянный, то есть наружный, внешний. У северного мыса этого острова проходило сильное течение, которое в прилив разводило льды, образуя широкие полыньи, где всегда держались нерпы, а значит, и медведи. Там Журавлев собирался построить промысловый домик. Мы же могли рассчитывать только на случайно подошедших медведей. Журавлев советовал иногда жечь в печке тюленье сало. Он уверял, что этот запах непременно будет привлекать медведей, у которых исключительное чутье. В доме все было налажено по-зимнему. Василию Васильевичу удалось установить прямую связь с Диксоном и Ленинградом, а с помощью приемника "Телефункен" мы имели возможность принимать и слушать все передачи мира. Над обеденным столом висела большая лампа "молния", да и у каждого над рабочим столом лампа; керосина нам оставили достаточно.

Учитывая опыт, полученный при поездке на мыс Серпа и Молота, принялись за подготовку к весенним маршрутам. Шили обувь из нерпичьих шкур, переделывали меховые рубашки и штаны. Журавлев остался верен традиционной новоземельской одежде — малице. Я и Ушаков перешили всю одежду на чукотский фасон. Следовало подумать о спальных мешках. В отчетах полярных путешественников приходилось обращать внимание на жалобы, что мешки обледеневают и сон превращается в мучение. Это происходит потому, что человек спит, укрываясь в мешке с головой, и вся влага от дыхания конденсируется внутри на стенках. Я пришил к своему мешку специальный капюшон, который затягивался изнутри у шеи, так что голова была защищена от холода, а наружу выглядывал только нос, благодаря чему мешок никогда не обмерзал.

Пользуясь моментами, когда небо было ясным и звездным, я определил географические координаты нашей базы с погрешностью в линейной мере около 100 метров. Для астрономических наблюдений у меня было четыре карманных хронометра и длинноволновый портативный радиоприемник (для приема сигналов точного времени). В 250 метрах от дома я построил домик из фанеры и брусьев площадью около четырех квадратных метров для магнитных наблюдений. Он был собран на деревянных и медных гвоздях, так как присутствие железа нарушало точность показания прибора. Между наружной и внутренней обшивками я проложил для тепла бумагу и войлок, а в примусе (для отапливания) заменил все железные детали латунными.

Совместно с Ушаковым мы разработали рацион питания в маршрутах. Он соответствовал примерно 5000 килокалориям в сутки. Наш суточный паек состоял из сливочного масла, сахара, галет, пеммикана, мясных консервов, консервированного и сухого молока, круп (рис) и мучных изделий, шоколада, конфет, какао, чая; алкоголь в норму входил только для вкуса: одну-две чайные ложки в чай вечером, за ужином. Все было точно развешено и распределено в соответствии с суточной нормой в специально сшитые ситцевые мешочки. Продовольствие паковалось отдельно, в особый чемодан, из расчета на одного человека при условии, чтобы каждый вез его на своих нартах. Таким образом, потеря одних саней в полынье или в ледниковой трещине не обрекала всех членов маршрута на голодание.

По вечерам в темную пору, когда нельзя было выезжать, обстоятельно обсуждали все детали предстоящих маршрутов. Наша осенняя поездка показала, что Северная Земля должна состоять по крайней мере из трех островов, разделенных проливами. Нам следовало объехать кругом, заснять отдельно и пересечь каждый остров. На один маршрут придется от 500 до 1000 километров. Каждый маршрут с учетом остановки для осмотра и съемки займет не менее месяца. Упряжке из 10 собак на это время потребуется 150 килограммов пеммикана, нам — 40 килограммов. Снаряжение, инструменты и прочее составят еще 100 килограммов. Таким образом, общая нагрузка на нарты с учетом веса нарт и человека достигнет 430 килограммов. Известно, что нормальная ездовая собака может тянуть более или менее продолжительное время груз, равный своему весу. Собаки у нас были большей частью некрупные, весом около 35 килограммов. Таким образом, упряжка потянет около 350 килограммов. Чтобы избежать перегрузки, придется запас пеммикана уменьшить и создать на пути промежуточные продовольственные склады, тем более что маршруты из-за непогоды и других обстоятельств могли длиться более месяца. Основное депо уже было заложено на мысе Серпа и Молота.

Кроме того, необходимо было организовать депо на восточной стороне Северной Земли, в районе пролива Красной Армии. Отсюда пойдем в маршруты к северной оконечности Северной Земли и на юг к заливу (а может быть, проливу) Шокальского. Вся наша работа должна быть точно рассчитана — в этом залог успеха. Я рассказывал товарищам, как готовился Амундсен к походу на Южный полюс, как распределял он продовольствие в пути до килограмма, как учитывал нагрузку упряжек.

Организацию продовольственного депо решили начать с наступлением светлого времени, а в маршруты идти в апреле. Несмотря на темное время, Журавлев, следуя своим промысловым привычкам, время от времени посещал Голомянный, до которого от нас около трех километров. Там он поставил капканы и разбросал приманку для песцов, следы которых мы заметили во время осенней поездки. И действительно, вскоре он привез одного, а потом сразу трех, из которых была пара нынешнего помета. Значит, здесь, на Северной Земле, песцы не только живут, но и плодятся. К дому иногда подходили медведи, привлекаемые запахом тюленьего сала.

Эти посещения приносили нам немалый урон. Несмотря на высокую ограду из колючей проволоки, собаки, почуяв медведя, все же ухитрялись вырваться наружу, и тогда начиналась свалка, слышались визг и лай собак, шипение рассерженного зверя. Первым выскакивал Журавлев и начинал бешеную стрельбу в полной темноте. В результате вместе с медведем оказывались убитыми одна-две собаки, яростно атаковавшие зверя, при этом гибли самые лучшие, сильные и горячие. Конечно, следовало быть осторожнее, но Журавлев приходил в такой азарт, что ничего не разбирал.

В начале декабря, воспользовавшись ясной и тихой погодой, ярким светом луны, Ушаков и Журавлев отправились на мыс Серпа и Молота с очередным запасом продовольствия. Они взяли 120 трехкилограммовых банок собачьего пеммикана, 30 килограммов галет, которые я запаял в ящик из жести от медведей, бидон керосина и цинковый ящик с патронами. Запрягли по 12 собак, рассчитывая достичь цели за одну поездку. Действительно, вернулись они через день все при той же благоприятной погоде, затратив более двух суток и проделав путь в 150 километров. После их возвращения начались пурги и продолжались почти до февраля. Никуда нельзя выйти, даже лед с моря для воды приходилось добывать с трудом.

Занимаемся кто чем: я развешиваю и пакую продовольствие, перешиваю обувь и одежду, в промежутках читаю и пишу. Журавлев делает новые нарты. Ходов большей частью сидит в своей радиорубке и что-то монтирует. Ушаков шьет, читает, пишет. Книг у нас много: большинство русских классиков и немало зарубежной литературы. Но все же довольно трудно все время находиться вчетвером в небольшой комнате. Я имел возможность временами уходить в магнитную будку, вел там наблюдения и отдыхал. Все с нетерпением ждали окончания долгой полярной ночи, когда можно будет начать работы на воздухе.

В конце января пурги наконец прекратились. Установилась ясная, тихая погода с морозами до 40 градусов. В полдень уже была различима заря. От дома на юг на фоне медно-зеленого неба ясно вырисовывались радиомачта нашей станции и пропеллер ветряка. Журавлев начал снова объезжать капканы в районе Голомянного и по временам привозил песцов. Но медведей не было. Море кругом замерзло, и они ушли туда, где была открытая вода и нерпы — их добыча.

Пользуясь тихой погодой, Журавлев с Ушаковым увезли на мыс Серпа и Молота еще 330 банок пеммикана, 72 банки мясных консервов и бидон керосина на 16 литров. Теперь там скопился хороший запас для будущих маршрутов. Надо бы, пользуясь этой базой, заложить вторую на восточной стороне Земли. Для нее я запаковал в специально сделанный из жести ящик 22,5 килограмма галет и 5,5 килограмма шоколада, то есть пять-шесть маршрутных пайков. Ящик тщательно запаял, чтобы не попала сырость, а самое главное — не разорили медведи.

На двух упряжках по 12 собак Ушаков и Журавлев 7 марта отправились на восточную сторону Земли. Взяли запаянный ящик с галетами и шоколадом, два ящика мясных консервов и два бидона керосина. Пеммикан для собак заберут с базы на мысе Серпа и Молота.

Вернулись они только 20 марта, пройдя от мыса Серпа и Молота до восточного берега Земли около 150 километров. Пасмурная погода, туманы и пурги сильно затрудняли путь. Чтобы сократить его, они поехали напрямик, по проливу Красной Армии, и попали в лабиринт айсбергов, которые, как выяснилось потом, отдаляясь от ледника острова Комсомолец, заполнили весь пролив. Между айсбергами образовались узкие коридоры, забитые глубоким снегом. Только на десятый день путникам удалось выбраться из этого хаоса к южному берегу пролива. Следуя вдоль него, они подошли к высокому скалистому мысу, впоследствии названному ими мысом Ворошилова, за которым берег круто повернул на юго-восток. Здесь устроили склад продовольствия из взятых с собой запасов. По мнению Ушакова, мыс Ворошилова представлял собой северную оконечность этого острова. Но, проложив сначала пройденный ими путь на эскизе съемок Северной Земли, сделанном гидрографами в 1913 году, а затем и наш осенний маршрут, я обнаружил, что мыс Ворошилова лежит еще в пределах карты гидрографов, а северный конец Земли должен располагаться много дальше.

Мяса у нас осталось мало, а собак перед маршрутом следовало подкормить. Поэтому одного, а то и двух медведей надо было добыть непременно. Прихватив "стрельную" лодочку, отправились втроем на Голомянный, где была открытая вода, в которой держались нерпы, а в поисках их бродили медведи. Подъехали к кромке льда у острова в начале прилива и остановились у трещин, вскоре трещины начало разводить, появились полосы дымящейся на морозе воды и в ней — нерпичьи головы. Журавлев убил одну нерпу, Ушаков — другую. Быстро спустили лодочку, и Журавлев подобрал обеих, пока их не утянуло течением под лед. Сняв шкуру нерпы вместе с салом, Журавлев привязал ее за веревку сзади своих саней салом вниз и уехал, а мы пока разбили палатку. Он сделал у полыней круг километра три-четыре и вернулся. "Теперь, — сказал он, — медведь, как только нападет на этот след, никуда от него не уйдет, придет прямо к палатке. Напились чаю и легли спать. Под утро привязанные собаки подняли гам. Мы выскочили и видим, как, несмотря на шум и движение, медведь уверенно шагает прямо к нам. Очевидно, в поисках нерп он бродил около полыней, напал на след и по нему пришел к нам. Убили медведя, сняли шкуру, разделали тушу. Довольные добычей, сели пить чай. Выглянув зачем-то наружу, Ушаков увидел второго спокойно идущего медведя. Медведь подошел вплотную и, конечно, был убит. Теперь мяса у нас достаточно.

2 апреля Ушаков с Журавлевым в последний раз поехали для пополнения продовольственных запасов на восточную сторону Земли. На этот раз им хотелось пересечь ее поперек, пользуясь какой-либо лощиной. Взяли с собой 100 банок пеммикана, жестяной ящик с галетами и шоколадом и один бидон керосина. К югу от мыса Серпа и Молота, километрах в 30, они вышли к глубокой бухте, в которую впадала довольно крупная речка. Прошли по ней до водораздела, по которому спустились в другую речку, текущую на восток, и попали в залив, обозначенный на старой карте как залив Матусевича. По нему прошли к южному мысу, повернули на юг и попали к мысу Берга, где в 1913 году высаживалась гидрографическая экспедиция. Здесь сложили продукты, корм собакам и прежним путем вернулись домой.

23 апреля мы тронулись в путь для объезда и съемки северной оконечности Земли. В маршрут пошли втроем, чтобы в случае нехватки корма для собак и отсутствия медведей Журавлев мог съездить на мыс Серпа и Молота и привезти из депо продукты. Взяли продовольствие для себя и корм для собак на месячный срок. На каждую нарту пришлось по 150 килограммов пеммикана и примерно по 140 килограммов снаряжения и продовольствия — многовато, особенно если к этому добавить вес нарт и ездока. Но со съемкой мы пойдем медленно, придется часто останавливаться, идти пешком, да и груз с течением времени будет убывать. Поехали напрямик, пересекая остров Средний, его объезд увеличил бы путь на 10 километров.

Я оделся достаточно тепло и вместе с тем легко. На мне было простое трикотажное и шерстяное белье, шерстяной свитер, меховая рубашка с капюшоном из пыжика мехом внутрь; меховые штаны с корсажем, куда заправлялась рубашка; на ногах — простые трикотажные и шерстяные носки, длинные, до пояса, мехом внутрь чулки и, наконец, меховые, тоже до пояса, сапоги — "бакари". В сапогах лежала толстая войлочная стелька. Для защиты от ветра поверх всего была надета "ветровая" рубашка с капюшоном и штаны из плотного парашютного шелка. Кухлянку я надевал только при особенно сильной пурге. Примерно так же был одет Ушаков, только Журавлев остался верен своей новоземельской малице.

Шел третий день пути, проехали всего 23 километра. Лагерь разбили по определенной, раз и навсегда выработанной системе. Выбрали участок достаточно ровный, с плотным и толстым снеговым покровом, позволяющим забивать полуметровые колья для растяжки палатки. Ее поставили вдоль господствующих ветров, задней стенкой на ветер. Опасаясь пурги, выложили эту стенку из снежных кирпичей, выпиленных взятой с собой пилой-ножовкой. Однако, прежде всего отпрягли собак и, пока ставили палатку, дали им возможность поваляться в снегу, размяться. В палатке положили пол, на него — толстые оленьи шкуры-постели, внесли спальные мешки, ящики с продовольствием и посудой. После этого привязали собак, каждую упряжку отдельно, на длинную 10-метровую цепь. Интервалы между собаками оставляли по метру, чтобы они не могли достать друг друга и подраться. Собаки расположились по обе стороны палатки, вдоль ее по ветру. При этом они могли лечь спиной к ветру, свернувшись калачиком, прикрыв нос хвостом. Это обычное положение спящих ездовых собак, которое они не меняют всю ночь. Даже занесенные снегом с головой, они все же будут лежать неподвижно. Привязав собак, мы сразу же их накормили. Каждая собака получила свой суточный паек, количество которого варьировало в зависимости от проделанной работы.

Только после того как всех собак накормили, можно было позаботиться и о себе. Разожгли примус, поставили на него шестилитровый чайник, набитый снегом (когда поблизости был многолетний пресный лед, мы предпочитали его). Вход в палатку плотно закрыли, и вскоре в ней стало так тепло, что можно было снять меховую рубашку и остаться в одном свитере. Обед, вернее, ужин приготовили из мясных консервов, пеммикана, сливочного масла, риса и сушеных овощей. После кипячения всей массы в течение 10 — 15 минут получился превосходный, высококалорийный густой суп, о котором в данных условиях можно было только мечтать. Мы так и называли его — "суп-мечта". Затем пили крепкий чай с сахаром, галетами и маслом, в чай полагалось две чайных ложки коньяку. Утром разогрели то, что осталось от ужина и выпили особо питательную смесь, приготовленную из сухого молока, какао, сахара и масла и заваренную крутым кипятком. Этот густой напиток запивали крепким чаем.

Вечером после ужина занесли в дневник дорожные наблюдения и путевые маршрутные съемки. Затем стали укладываться спать. Дневные камусные сапоги-бакари и меховые чулки вывернули и подвесили к гребню палатки проветрить. Меховые штаны и свитер тоже сняли, а на ночь надели запасные меховые чулки. В таком виде забрались в спальные мешки, положив около себя заряженный карабин, так как медведи на ночевках посещали нас неоднократно. Перешитый мной спальный мешок с капюшоном и клапаном оказался очень удобным. Капюшон позволял спокойно спать на вложенной внутрь маленькой подушке, голова не мерзла, мешок не обледеневал. В связи со всякого рода неполадками по устройству лагеря спать легли поздно. В дальнейшем, когда мы приспособились, организация стоянки стала занимать меньше часа. Ночей сейчас уже нет, а скоро солнце совсем не будет скрываться за горизонт.

В тот же день мы прибыли на мыс Серпа и Молота и остановились в устье небольшой речки; это место приметное и удобное для определения астрономического пункта. Звезд теперь уже не было видно, и наблюдения приходилось вести по солнцу: в полдень — на юге, на закате — на западе, на восходе — на востоке. Пользуясь свободным временем, Журавлев отправился вдоль берега на восток по направлению маршрута, чтобы организовать еще один склад продовольствия. Возвращаясь обратно, он нашел на берегу пятиметровое бревно и захватил его с собой. Бревно поставили на месте астрономического пункта, обложили камнями, вырезали на нем свои инициалы, дату и название экспедиции. Ясная солнечная погода сменилась пасмурной, началась пурга, которая задержала нас здесь на два дня.

Как только стихло, тронулись вдоль берега среднего острова архипелага, который назвали островом Октябрьской Революции. Через пролив Красной Армии — здесь он был шириной километров восемь — на севере виднелся еще один остров с гладкой куполовидной поверхностью. Его мы назвали островом Комсомолец. Дальше, километров через 15, пролив сузился до двух-трех километров, появились каменистые островки и айсберги от ледника, спускающегося в пролив с острова Комсомолец. Очевидно, на нем ледник был активен и находился в движении, сваливая лед в пролив. Пролив был переполнен айсбергами, между которыми виднелись только узкие проходы. В них-то и проплутали наши товарищи, когда ездили зимой на восточную сторону Земли для заброски продовольствия в депо. Сейчас мы ехали по берегу острова, где дорога вполне сносная. Перед выходом из пролива пересекли ледниковый язык, спускающийся с острова Октябрьской революции. На нем ни трещин, ни айсбергов. Очевидно, это мертвый ледник.

Лагерь устроили близ маленького островка, названного Диабазовый, у восточной стороны устья пролива. Невдалеке был виден обрыв мыса Ворошилова с гигантской каменистой скалой высотой метров 300. На нем расположился птичий базар уже прилетевших люриков и чистиков, которые ежедневно по утрам улетали на север. Вероятно, там была открытая вода, где они кормились.

После определения астрономического пункта отправились дальше. Восточный берег острова Октябрьской Революции в отличие от западного был высок, горист и отделялся от моря невысокой террасой шириной от нескольких метров до километра и более. В долинах коренного берега везде лежали ледники, но ни один из них до моря не доходил. По-видимому, это пассивные языки ледникового купола, лежащего внутри острова Октябрьской Революции. Проехав от лагеря 46 километров, прибыли на мыс Берга. Столб астрономического пункта, поставленный в 1913 году, уцелел, но был сильно поцарапан медвежьими когтями. От бамбуковой мачты, на которой когда-то был поднят русский флаг, остался обломок не более метра. Пополнив здесь имеющийся запас продовольствия, вернулись обратно в лагерь у острова Диабазовый. Поужинав, усталые, улеглись спать, но не прошло и часу, как собаки подняли страшный гвалт. Выскочили в чем были и увидели в трех шагах от нас медведя. Собаки спали крепко и учуяли его только тогда, когда он подошел вплотную. Размышлять было некогда, прогремел выстрел — и смельчак был убит. На следующий день, взяв месячный запас продовольствия, тронулись в путь в объезд острова Комсомолец. Рюкзак с коллекциями горных пород, несколькими банками пеммикана и мясных консервов оставили здесь, обложив его камнями.

Остров Комсомолец на выходе из пролива оканчивался скалистым мысом, не менее эффектным, чем мыс Ворошилова. Ледниковый щит здесь подходил к берегу почти вплотную. Через 20 километров он скрыл все береговые обнажения, и мы ехали вдоль края ледникового щита. Ледник здесь был малоактивен, айсбергов немного, они имели вид плоских столовых гор 10 — 15-метровой высоты и 100 — 200 метров в поперечнике. Решили было ехать по леднику, но скоро вернулись обратно. На нашем пути оказалось ого старых широтных трещин, открытых и замаскированных снежными мостами, в которые можно было провалиться. После трех дней пути вдоль края ледника решили остановиться и определить астрономический пункт. Спустя два дня наконец достигли северной оконечности острова, полностью покрытого льдами. Это был, по-видимому, мертвый покров, спускавшийся прямо к морю отвесным обрывом высотой около 70 метров. Глубина его у мыса достигала 15 метров. Лед здесь лежал на дне, а где конец суши, сказать было невозможно, вероятно, южнее километров на 5 — 10. На этом ледяном мысе, названном потом мысом Арктическим, определили астрономический пункт. Кругом, на всем обозримом пространстве, видно открытое море. Вот, оказывается, куда отправлялись птицы, улетавшие кормиться с мыса Ворошилова. За неимением иного материала на месте определения пункта врубили в лед бамбуковую веху и пустой бидон из-под керосина, куда в закупоренной бутылке вложили записку с указанием координат места, даты, названием экспедиции и фамилиями ее участников.