Слепой

Слепой

– Ta shi wo didi, – время от времени сообщает Рубен окружающим, – это мой младший брат!

Он так часто слышал из моих уст эту утомительную фразу, что выучил ее наизусть. И он так любит ее повторять, потому что люди каждый раз немного пугаются, когда слышат это. Он показывает на меня и говорит:

– Это мой младший брат.

Крестьянин, приютивший нас у себя, удивленно переводит взгляд то на меня, то на него, а потом улыбается этому забавному известию.

– Будьте осторожны, если продолжите свой путь на северо-запад, – предупреждает он, – отсюда и до Аньси нет ничего, кроме пустыни.

– И как долго тянется этот отрезок? – спрашиваю я, хотя навигатор уже подсказал мне ответ.

Крестьянин морщит лоб:

– Ну, сто пятьдесят ли точно наберется.

У нас с собой три арбуза, несколько дюжин литров воды, четыре лаваша и пара банок с кукурузой и фасолью в томатном соусе. Аккумулятор телефона заряжен под завязку, то есть музыка у нас есть.

Перед нами простирается Гоби. Я вспоминаю, как ужасно она выглядела из окна поезда.

В этом мире нет теней. Дорога покрыта желтой пылью, мы проходим мимо нескольких могильных холмов. Я показываю брату крысиную норку и говорю, что этих зверьков можно ловить в пластиковую бутылку.

Учитель Се напоследок все-таки рассказал мне о своем методе: нужно вырезать отверстие посередине бутылки, положить туда что-нибудь съедобное и отверстием кверху зарыть ее в землю. Если крыса попадется в бутылку, она уже не сможет выбраться обратно, можно заколоть ее ножом и поджарить. Рубен с отвращением отворачивается, я сделал точно так же, когда услышал эту историю впервые. В голове у меня звучит ехидный смех учителя Се.

Да, пока мы не собираемся есть крыс. У нас есть кукуруза в банке, а на земле после нас остаются капли арбузного сока. Вместо панка мы слушаем шлягеры. Под песню «Wann wird’s mal wieder richtig Sommer» дорога переходит в мост, ведущий на другую сторону автобана. Наверху, рядом с перилами мы находим тенистое место, идеально подходящее для того, чтобы сделать остановку и подкрепиться абрикосами. Мы плюем косточками на шоссе. Там есть ямка, и кто туда попадет, тот и выиграет. Я ни разу не попал.

– Болватепа, – смеется Рубен, и он совершенно прав: я и болван, и недотепа – два в одном.

Этим вечером мы ночуем в деревне, в которой всего полудюжины домов. Хозяин киоска размещает нас у себя на заднем дворе в маленькой комнатушке без окон, зато там есть кан, стиральная машина, вентилятор и шнурок, за который нужно потянуть, чтобы включить или выключить лампочку.

Ночью темно и жарко. Мы потеем, лежа на кане, вентилятор не дает прохлады, и в темноте виднеется единственное красное пятнышко, похожее на далекую звезду.

– Как ты думаешь, тебе еще долго нужно идти? – Глуховатый голос Рубена заполняет собой темноту. Я вдруг понимаю, что красная точка – всего лишь огонек стиральной машины.

– Два года, – отвечаю я, – или три.

На следующий день мы по дороге распеваем песни о нашем вчерашнем пути в сорок километров. Сегодня еще жарче, чем вчера, и в наших песнях поется о том, каково это – гадить, сидя в пустыне.

Огурец громыхает, но пока держится.

До оазиса Аньси мы добираемся уже в сумерках. Оазис одаривает нас свежим ветерком и запахом пшеницы и деревьев. Тут имеется ручей, а еще единственный комар, танцующий в свете карманного фонарика. Впрочем, довольно скоро появляется его коллега, потом третий комар, четвертый – вот их уже целое облако. Они налетают на нас, как сибирская пурга. Я бью себя по затылку и чувствую, как моя рука размазывает в кашу сразу несколько насекомых. Я кричу Рубену:

– Переодеваться!

Увы, к тому времени, как мы извлекли и натянули длинные штаны и куртки, нас уже изгрызли с головы до ног. Не надо пояснять, почему мы так радуемся, добравшись наконец до Аньси. Мы несколько дней не мылись, наши одеяния неимоверно грязны. Мы очень устали и сыты по горло комариными укусами. В коридоре большой гостиницы мы оставляем огурец и кабутце и снимаем комнату с душем и кондиционером.

– На сколько ночей? – спрашивает администратор, и я отвечаю:

– Для начала на одну.

Мы скачем от радости, открыв дверь и обнаружив белоснежное постельное белье. Мы моемся долго, очень долго, до тех пор, пока вода не становится прозрачной. До того она была цвета нашей грязи. Потом мы погружаемся в белую мягкую прохладу постелей.

У нас есть чипсы и кола, еще у нас есть диски, полные фильмов, и это великолепно.

Два дня мы лениво переворачиваемся с боку на бок, как тюлени. Потом идем на рынок, покупаем воду, кукурузу в банках и пару лавашей. Мы покупаем циновку, чтобы лежать на горячем асфальте, две пластиковые табуретки и огромный тент от солнца.

– Может быть, нам еще пригодится наш набор для бадминтона? – спрашивает Рубен, и я соглашаюсь:

– Ну конечно! – Сам-то я в это давно не верю.

Потом мы снова укладываемся в постели. Утром, когда мы собираемся продолжить путь, администратор предупреждает нас о песчаной буре.

– Вы действительно хотите идти именно сегодня? – спрашивает она. – Погода не очень хорошая.

Я смотрю на небо: оно голубое и вполне мирное. Я пожимаю плечами, Рубен тоже, и мы выдвигаемся вперед. Но не успели мы выйти из города, как началась та самая буря. Люди поднимают воротники и сломя голову несутся по улице, машины исчезают вдалеке, а светлые столбы пыли спускаются с неба и атакуют дома и дороги.

Я знаю эти столбы, эти пальцы бури.

– Нет, ну буря точно будет, – сообщаю я, и Рубен ухмыляется. Я вижу, как он рад.

Этот песчаный шторм не похож на тот, первый, который я пережил. Нет одного общего темного облака, кружащего над пустыней. Серо-черным стало все небо. Ветер налетает со всех сторон, рвет с нас одежду, сечет маленькими камушками. Вокруг меня вместе с камушками кружится Рубен на своем огурце и кричит что-то, что я сначала не могу разобрать через шум. Он восторженно поднимает большой палец:

– Супе-е-е-ер!!!

Мы добираемся до пропускного пункта. Перед ним построены укрытия, внутри которых торгуют дынями. Продавцы машут нам, приглашая войти, мы оставляем свои транспортные средства в углу и садимся. У наших ног лежат спелые фрукты, снаружи бушует ураган. Я покупаю две хамийские дыни.

– Возьмите еще! – призывает продавщица. – У нас же здесь лучшие дыни во всей стране!

Когда мы снова оказываемся в пустыне, мы оба чувствуем себя плохо. Продавщица снова и снова ставила перед нами фрукты, а когда мы больше не могли есть, она принесла нам сушеные дынные ломтики, такие вкусные и сладкие, какими только могут быть дыни в стране дынь. Солнце забрало у них все, оставив лишь вкус. Мы ели, пока у нас не закружилась голова. Я купил еще пакетик в подарок для родителей Джули, и мы, шатаясь, вышли на улицу.

В бурю.

Нас волнует огурец: он, видите ли, с каждым километром становится все дряхлее, а его тормоза уже давно ушли на пенсию. Их конструкция основана на двух ремнях, которые крепятся прямо к осям и подчиняются рычагу. С каждым километром оба ремня провисают все ниже и ниже.

Мы бредем по шоссе через пустыню. Шоссе на холмике примерно в полтора метра высотой, его бока скошены, через равные расстояния под ним проходят трубы.

Буря шипит и трещит.

Когда наступает вечер и небо окрашивается в темно-синий цвет, мы спускаем огурец и кабутце вниз по откосу и ищем место, где можно разбить палатки. Ветер бушует. Мы выковыриваем из кабутце палатку Рубена. Его коврик тотчас улетает. Только что держали его в руках, и вот уже буря его вырвала и унесла.

Мы укрепляем в гальке первые колышки. Я стою на коленях, повернувшись спиной к ветру, Рубен сидит напротив меня с искаженным лицом. Мы прижимаем палатку к земле. Ее шатает из стороны в сторону, и нам требуется немало времени и сил, чтобы закрепить ее. Наконец она закреплена, но крайне ненадежно. Каждую секунду ветер может повалить ее, даже все ее швы натянуты до предела. Такое впечатление, что она готова в любой момент разорваться.

Потеряв терпение, сворачиваем ее и запихиваем обратно в кабутце.

Достаем мою. Хотя моя палатка рассчитана только на одного человека, все-таки она достаточно крепкая, чтобы выдержать бурю. Она, как кошка, прогибается под ветром, но стоит хорошо, и я впервые радуюсь тому, что не пожалел заплатить за нее так много денег.

Рубен трет себе глаза.

Я говорю:

– Она маленькая, но пойдет.

Он кивает головой. Кабутце и огурец я ставлю колесами на колышки палатки, чтобы получше укрепить ее.

– У меня глаза болят, – жалуется Рубен.

Я раскладываю коврик внутри палатки и говорю брату, чтобы он ложился туда, а я пока позабочусь о багаже и об ужине. В качестве ответа он лишь стонет.

Наступает ночь. Я сижу в передней части палатки, Рубен лежит на спине передо мной. Буря бушует, палатка дрожит, мой налобный фонарик выхватывает маленький кружок посреди мрака. В руке я держу бутылку с водой.

Глаза Рубена покраснели и отекли. Он смотрит на меня, но я не вижу тревоги в его взгляде. Я осторожно промываю его глаза водой, и пока он спокойно это терпит, до меня доходит, что он смотрит на ситуацию совсем другим взглядом. В самом деле, он не беспокоится ни о чем. Он же путешествует со своим братом. Он же твердо знает, что, пока я с ним рядом, все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – уверенно говорю я, глядя, как вода стекает по его вискам.

Нет, у меня на душе совсем неспокойно. Свет от лампочки кажется мне маленьким и слабым, вокруг нас в темноте бушует буря, и в радиусе тридцати километров нет ни одной живой души.

Я идиот, но об этом я не стану говорить своему брату.

Ночь проходит как в лихорадке. Мы лежим, стиснутые, в палатке и потеем, между нами поместились вещи, воздух теплый и душный. Стенки палатки льнут к моему лицу. Рубену тоже не спится.

– Если бы мама увидела нас такими, она бы точно рассмеялась, – говорит он, а я задумываюсь и отвечаю ему:

– Она сейчас это и делает.

Вопреки ожиданиям, наутро буря не закончилась. Рубен выходит из палатки и не может разлепить глаза. Они заплыли и слезятся, брат похож на раненого тюленя.

«Черт!» – думаю я, но вслух говорю вполне уверенно:

– Все будет хорошо!

Я даю ему свою маску для сна и его солнечные очки, надо надеть и то и другое, только так можно защитить глаза. Я собираю палатку, упаковываю наши вещи, а потом сообщаю ему, что пришел момент исполнить наш уговор.

– Да, я знаю, – вздыхает он.

– Итак, до Дуньхуана еще как минимум восемьдесят километров. У нас есть два варианта: или мы поймаем машину и уедем, а остаток пути я пройду позже, или ты ляжешь назад в огурец, а я буду толкать.

– Это трудно, – признает он, туго завязывая свой капюшон. Из-под маски для сна и солнечных очков торчат теперь только рот и нос. Все равно видно, как он ухмыляется:

– Что, ты будешь меня толкать?

– Да.

– А я буду лежать и ничего не делать?

– Да.

– Супер! В таком случае не важно, буду ли я лежать в гостинице Дуньхуана или здесь.

В лицо нам дует ветер и хлещет дождь. Рубен лежит сзади в кузове огурца, кабутце привязана сзади. Я закрепил навигатор на руле и смотрю на экран, а сам упорно толкаю велосипед навстречу ветру.

За четыре часа мы прошли девять километров. Я чувствую себя выжатым носовым платком. Вот он, план болватепы. Рубен под своей маской смеется. У него есть идея получше.

Теперь я иду рядом с огурцом и держу руль, а Рубен сидит в седле и крутит педали. Я говорю ему, когда нужно крутить быстрее или, наоборот, тормозить, в зависимости от подъема и силы ветра. Мы быстро громыхаем вперед по пустыне.

Отваливается первый тормоз, потом второй. Потом ветер начинает дуть в другую сторону. Он атакует с тылу с такой силой, что, помимо нашей воли, заталкивает нас на несколько довольно крутых подъемов. Я снова и снова висну на руле, чтобы замедлить скорость, иногда даже прыгаю перед огурцом и упираюсь, чтобы остановить его. Мои ботинки скрежещут по земле до тех пор, пока скорость не снижается.

Потом мы подъезжаем к крутому спуску. Сначала я его не замечаю, но потом дорога обрывается в небесном пространстве. Ветер гонит нас вперед, мне приходится идти широкими шагами, чтобы успеть за скоростью огурца. Рубен сидит в седле, неподвижный и незрячий.

И тут спуск открывается передо мной, шириной в километр, по которому напрямик проходит шоссе. Пока я тщетно ищу выход, велосипед набирает скорость. Я пытаюсь тормозить, но уже слишком поздно.

Решение приходит мгновенно.

– Подвинься! – кричу я и одной ногой становлюсь на перекладину велосипеда. Рубен протестует, но мы уже едем.

Мы несемся вниз по левой стороне шоссе, Рубен крепко держится за мою куртку, ветер воет. Я смотрю на навигатор: двадцать километров в час, но мы еще разгоняемся. Двадцать пять километров, тридцать…

Огурец громыхает так, точно он вот-вот развалится, я думаю о кабутце и надеюсь, что она все еще здесь. У меня не хватает духу повернуть голову, чтобы посмотреть на нее.

Вдалеке появляется грузовик, который движется навстречу нам. Перед глазами у меня возникает картина: кровавый клубок из рук, ног и колес, несущийся вниз по склону и разбивающийся о землю пустыни.

– Когда я крикну «СЕЙЧАС», ты спрыгнешь! – кричу я. В ответ вопрос:

– Мы быстро едем?

Я смотрю на навигатор. Тридцать пять километров в час.

– Да нет! – вру я. – Это только ветер!

Грузовик резко огибает нас, мы теряем скорость, доехав до противоположной стороны спуска, и я благодарю судьбу, что мне не придется объяснять отцу, почему его младший сын летел через Гоби с повязкой на глазах.

Слава богу, мы остановились. У меня дрожат колени и весь лоб в поту.

– Что это было? – спрашивает Рубен. Мы садимся на обочину, прислонившись спиной к огурцу, и лишь теперь я пытаюсь ему объяснить, что случилось.

– …то есть ты примерно десять километров не шел пешком, – подытоживает он.

– Да, – говорю я, – так и есть.

Он кладет руку мне на плечо. К чувству благодарности, что с нами ничего не случилось, и к чувству разочарования, что я не весь путь прошел пешком, примешивается еще что-то. Мне требуется некоторое время, чтобы понять, что это.

Это облегчение. Я наконец-то нарушил одно из правил своего путешествия. Наверное, это должно было произойти гораздо раньше.