И это Гоби?

И это Гоби?

Я добираюсь до города Цзюцюань, что означает «Винный родник». На месте укусов набухают надутые лимфой пузыри, все зудит, но все-таки я направляюсь в парк, чтобы посмотреть место, давшее название этому городу. Это четырехугольный каменный фонтан, в воде которого лежит пара монет.

– Конечно, сам фонтан новый, – признает экскурсовод, – но вода-то в нем та же, что и раньше!

Более двух тысяч лет назад, через сто лет после объединения империи под властью первого императора, молодой генерал Хо Цубин вылил сюда кувшин вина, чтобы порадовать солдат. Вино было подарком императора У-ди династии Хан, знак благодарности за успехи генерала в войне против хунну, кочевого народа с севера, с которым династия Хан ожесточенно враждовала.

– Генерал умер в двадцать четыре года, – говорит экскурсовод, поднимая одну бровь, – во время эпидемии.

Я пытаюсь представить себе его, этого молодого полководца, который гнал свои войска через пустыни навстречу кочевникам, а потом вдруг умер. Он даже не дожил до моих лет.

– Где был его дом?

Экскурсовод размышляет некоторое время, а потом называет одно из самых загрязненных мест в Китае, город в районе угледобычи в провинции Шаньси. Шесть месяцев и две тысячи километров назад я был там и гулял по окрестностям вместе с моим другом репортером. Кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Эти Линьфэнь.

Парк с винным родником оказался довольно большим, в его центре расположено озеро. Я прогуливаюсь вокруг него и нахожу террасу с пластиковыми стульями. Две зеленые ветви обеспечивают в ней тень. Длинноволосый мужчина играет на гитаре и поет, несколько пожилых людей пьют пиво. Я сажусь за столик и слушаю. Мужчина поет что-то о любви, публика тихо беседует, а я пью чай и думаю о Шаньси.

Как я тогда чувствовал себя? Каким далеким мне тогда казалось то место в Гоби, где я сейчас нахожусь…

Мой мобильный вибрирует, пришло сообщение от учителя Се. Он ждет меня в городе Цзяюйгуань. Послезавтра там будут проносить олимпийский факел. Успею ли я к этому времени? Я достаю свой навигатор: еще тридцать километров.

…Учитель Се держит в руках китайский флажок. Мы стоим перед массивным зданием гостиницы в Цзяюйгуань, единственной, где мне вчера вечером удалось раздобыть комнату. Половину парковки занимают полицейские машины, тележка учителя Се стоит где-то среди них. Сейчас только семь утра, а на улице перед гостиницей уже полно народу, ожидающего увидеть олимпийский огонь. Учитель Се с ухмылкой вкладывает в мою руку флажок.

Длинная цепочка добровольцев в зеленых рубашках выстроилась перед толпой, перекрывая улицу, полицейские патрулируют дорогу и раздают указания. Папы поднимают повыше своих круглощеких малышей, у многих на лбу красные повязки, а на щеках – наклейки в форме сердечек. На их маленьких личиках читается вполне осознанное волнение.

Я спрашиваю учителя Се, не хочет ли он, чтобы я тоже посадил его на плечи, чтобы он мог что-то увидеть, и он со смехом отругивается.

Музыка оповещает о приближении первой машины. Она покрашена в такой же красный цвет, как фургон колы, и на ней расположена сцена, где девушки в коротких юбках танцуют техно. Улица наполняется резкими звуками. Машина делает круг мимо островка безопасности, танцовщицы кричат «Ву-у-ху-у!!!», но это не настолько интересно, чтобы отвлечь наше внимание. Мы продолжаем напряженно вглядываться вдаль, не появятся ли факелоносцы. Каждый хочет увидеть их первым.

Но они так и не появляются. Никто не сказал нам, что мы стоим не на том перекрестке. Об этом даже не знало руководство гостиницы, иначе они не стали бы вечером запирать каждое выходящее на улицу окно – «на всякий случай».

Я смотрю вокруг и вижу море разочарования. Не слышен шепот, ни один ребенок не ругается и не плачет. Лишь повязки и наклейки смотрятся теперь как-то потерянно. И ради этого мы так рано встали?

Я фотографирую старую бабушку. На ее лоб наклеено сердечко, и она размахивает двумя маленькими флажками. Она совсем не выглядит разочарованной – напротив! Она из поколения, пережившего эксперименты Мао, Большой скачок и Культурную революцию. Она-то знает наверняка, как это хорошо, когда ничего не происходит, потому что могло произойти нечто худшее.

Я ложусь спать, а когда снова выхожу на улицу, то встречаю учителя Се на тротуаре. Сидя на скамейке, он спорит с каким-то мужчиной в костюме. Уже издалека я слышу, как он ругается:

– Я не идиот!

Человек в костюме перебивает его:

– Нет, ты идиот! Почему ты не работаешь, как все остальные? Как давно ты таскаешь за собой тележку и живешь на то, что тебе подают другие люди? Ты бесполезен. И ты идиот!

– Я не идиот! – Учитель Се смотрит на меня, ища поддержки. Он выглядит сильно задетым и взволнованным.

Я присаживаюсь рядом с ним на скамейку и заявляю человеку в костюме:

– Мой учитель не идиот.

Мужчина пару секунд смотрит на меня удивленно, потом он показывает пальцем на учителя Се:

– Он лишь ходит туда-сюда и ничего не делает.

– Ну и что? Я делаю то же самое.

Похоже, это сбило его с толку:

– Ты что, тоже бродишь пешком?

– Да.

– Но ты журналист или что-то вроде!

– Ага, конечно, все иностранцы обязательно должны быть журналистами!

– А зачем тебе камеры?

– Я люблю фотографировать.

– Но этот, – человек в костюме выдвигает веский довод, – этот-то не фотографирует, он только бродит вокруг. Он обуза для общества!

– Учитель Се – философ! Ты вообще не понимаешь, как тебе повезло, что ты повстречал такого человека. Он делает доклады в университетах и имеет поклонников по всему миру!

Мужчина ошеломленно смотрит на учителя Се, но я еще не закончил:

– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты просто еще недостаточно богат! Для тебя важно иметь дом и машину. А у поклонников учителя Се все это уже есть. Поэтому они могут его оценить.

Мужчина пытается что-то сказать, но видно, что он сдается.

– Может быть, твой ребенок когда-нибудь попадет в хороший университет, – продолжаю я наступление, – и он объяснит тебе, кого ты здесь повстречал.

Он стоит молча. Мне его почти жалко.

– Что-нибудь еще? – деловито осведомляюсь я.

Когда мужчина исчезает, учитель Се зажигает сигарету и делает глубокую затяжку.

– Поклонники по всему миру? – переспрашивает он иронически.

– Ну да. Читатели моего блога от тебя в восторге.

– А, – отмахивается он, – ведь во мне нет ничего интересного. – При этом он довольно улыбается.

Мы сидим на скамейке, двери магазинов открыты, из некоторых доносится музыка. Мужчины и женщины проносят мимо нас свои пакеты с покупками, молодая семья заходит в ресторан фаст-фуда. Послеобеденное солнце дарит нам свое тепло, дерево над нами – тень. Учитель Се выпускает вверх облачко дыма. Сначала оно имеет голубоватый оттенок, потом медленно бледнеет и растворяется в солнечном свете.

На следующий день я уже не застал его, выйдя из гостиницы. Я иду по магистрали на запад, она проходит мимо старой крепости в Цзяюйгуань и мимо Великой стены.

Я уже видел все это в то лето, когда проносился на поезде из Сиань и Пинлян. Но тогда я ничего еще не понимал. То, что галька вокруг меня и есть Гоби, я понял только тогда, когда мне это подтвердила таксистка.

– Гоби?! – спросил я, и она рассмеялась.

– Ну конечно, а что, разве есть еще одна?

…Позднее, когда у меня перед глазами оказалась карта местности, я понял значение крепости Цзяюйгуань и почему шесть веков назад ее построили именно здесь. Это единственное узкое место Коридора Хэси. С юга от нее возвышается заснеженный горный хребет Циляньшань, с севера тянется огромная пустыня. Крепость находится прямо между ними, в естественном сужении, образованном рекой и горой. Название крепости и города означает «Проход в прекрасную долину», и на протяжении нескольких веков здесь, на этом проходе, заканчивался китайский мир.

Я пробираюсь мимо крепости. Она представляет собой массивную неуклюжую постройку коричнево-желтого цвета, у ее подножия проходит Великая стена, охватывающая долину по всей ее ширине.

Давным-давно, когда в укреплении еще не было дыр, каждый, приходящий в Китай или выходящий из него, должен был пройти через ворота крепости Цзяюйгуань. В настоящее время стена пробита в нескольких местах, а крепость открыта для свободного посещения. Я иду по улице к тому месту, где она пересекает стену. Это выглядит грубовато, как будто дорога просто протаранила старую глину насквозь. Я останавливаюсь.

Когда я оказался здесь впервые, почти два года назад, я много часов шел от начала стены до крепости. Был серый день, еще более пасмурный, чем сегодня, и земля по другую сторону казалась мне странной и пугающей. Там не было ничего, кроме гальки, безвольно плавящейся на жаре, галька до самого горизонта. Облака, проплывающие над ней, казались единственными живыми существами. Теперь я снова ощутил это. Я знаю, что отсюда, с этого места, начинаются настоящие пустыни и что все, что было раньше, не идет ни в какое сравнение с тем, что впереди.

Я не думаю о Туркменистане, об Иране, о пути через Восточную Европу. Сейчас я стою на той отметке, которая раньше служила крайней точкой Китая, и здесь все кажется резким и серым. Облака тянутся над равниной большими клубами, они-то были тут всегда, еще до стен и людей.

Мой мобильный вибрирует, звонит учитель Се:

– Где тебя носит, маленький шельма? Я уже почти дошел до противоположной стороны Гоби!

Он смеется, и я представляю себе, как он волочит свою тележку по просторам пустыни. И вся картина сразу начинает казаться мне не такой уж и страшной.