Глава четвертая. Начало медового месяца
Глава четвертая. Начало медового месяца
— Вот мы и дома, Ари! — радостно воскликнула Ширин, когда они въехали в тихую узкую улочку, на которой с трудом могли разъехаться два автомобиля. Этим решил воспользоваться Аристотель, чтобы убедиться, действительно ли в городе он видел Селлерса.
Едва только таксист резко затормозил у железных ворот, за которыми виднелось желто-розовое, сплошь увитое плющом двухэтажное строение, грек выпрыгнул из машины и, ни слова не говоря Ширин, направился к багажнику, якобы для того, чтобы помочь таксисту извлечь вещи. На самом деле он ждал, когда появятся машины преследователей.
Через секунду на улочку на огромной скорости ворвалась уже знакомая Аристотелю «рено». Когда она вплотную приблизилась к такси, грек отчетливо рассмотрел водителя. Тот, объезжая таксомотор справа, как бы не замечал стоящего перед ним препятствия, ибо все его внимание было приковано к табличке на воротах, где были указаны название улочки и номер дома. Преследователь очень заинтересованно, будто запоминая, всматривался в эти ориентиры. Но более всего Аристотеля поразило то, что у «рено» были… дипломатические номера российского посольства в Париже…
«Ну ты и конспиратор, парень! Ведешь слежку без прикрытия, в наглую! Это что? Разгильдяйство или демонстрация силы, чтобы попугать меня? А может, ты просто денег пожалел и не стал брать напрокат машину с французскими номерами?»
В ту же секунду грек увидел, как у въезда в улочку остановилась машина с Селлерсом за рулем. Постояв несколько секунд, она резко стартовала и продолжила путь по прямой.
«Вероятно, — мелькнула мысль у “КОНСТАНТИНОВА”, — американцу знакома эта вилла и ему лишь надо было получить подтверждение, что именно здесь остановится его агентесса, потому-то он и не стал сюда въезжать. Ну да ладно, завтра все прояснится».
…Как только Ширин и Аристотель оказались во внутреннем дворике, больше напоминавшем огромную клумбу, — столько там было цветущих роз, — как дверь отворилась и на крыльцо выбежала высокая, худая и плоская, как декорация, женщина неопределенного возраста.
— Это — моя приходящая управляющая, Эльза, немка по национальности. Она живет по соседству и присматривает за виллой в мое отсутствие. Вчера я послала ей телеграмму, что мы сегодня прилетаем. Держи с ней ухо востро, она чрезмерно любопытна. Постарайся быть с ней твердым и непреклонным, на все ее вопросы отвечай уклончиво, но не юли, ибо она достаточно хитрая женщина, интуитивно чувствующая фальшь, — вполголоса наставляла Ширин Аристотеля, пока они шли к дому по дорожке из тертого красного кирпича.
Аристотель в ответ лишь молча кивнул головой.
— Бонжур, мадам, бонжур, мсье! Как дольетели? Надьеюсь, без неприятных приключений. А почьему не прилетел Ахмед-паша? — затараторила управляющая на отвратительном французском.
Ширин резко оборвала не в меру говорливую женщину:
— Эльза, познакомься. Это — мой новый муж, Аскер Ахмед-паша. Он — младший брат моего безвременно скончавшегося супруга. Я вышла замуж за Аскера в соответствии с нашими традициями. Так что теперь он — мой властелин и хозяин всего, что принадлежало покойному Гасану Ахмед-паше. Его слово — закон для нас обеих! Да ты не переживай, — заметив, как побледнела Эльза, поспешила добавить Ширин. — Аскер очень умный и добрый человек. А самое главное — он совершенно лишен капризов. Так что, моя дорогая, поверь, тебе будет легко с ним!
При этих словах немка очень проворно сделала книксен, расплылась в улыбке и, путая от смущения французские слова с немецкими, произнесла:
— Прошу в дом, мой господьин, битте… Объедать готова… Прикажьете накрывать?
— Надеюсь, Эльза, вы позволите нам сначала привести себя в порядок после перелета из Азии в Европу и хотя бы часок отдохнуть? — моментально войдя в роль хозяина, отчеканил Аристотель.
— Я-я, да-да, коньечно… Какая я глюпая! Я так была обрадоваться ваш приезд, что совсьем потерять голову… Извиньите…
Вновь вмешалась Ширин:
— Эльза, ты сегодня нам не понадобишься, так что если у тебя есть какие-то дела, то — до завтра! Утром нас не буди, но завтрак приготовь, ясно?
— Я-я, да-да, всье ясно! До свиданий!
* * *
Когда за Эльзой с грохотом закрылись ворота, Ширин упала в объятия Аристотеля.
— Ари, ты мой палач и мучитель! Я не могла спать, вспоминая наши свидания, твои ласки! Если я засыпала хоть на час, я чувствовала твои руки, разрывающие на мне одежды, я физически ощущала, как ты зубами рвешь мое тело, как ты мощно входишь в мою плоть. Если бы мы не встретились в Стамбуле, сегодня я была бы уже в психбольнице! Ари, я хочу тебя немедленно! — прокричала турчанка, увлекая возлюбленного на пол, и ее глаза метнули ему в лицо сноп искр. Во взгляде было все: и мольба, и жажда физической близости, и предвкушение пылкого восторга.
«Девочка моя, — срывая с себя и турчанки одежды, подумал про себя грек, — знала бы ты, какого неимоверно титанического усилия потребовалось мне, чтобы усмирить свою плоть во время этой вынужденной сексуальной блокады!»
…По стонам Ширин, по слезам блаженства, которые Аристотель осушал поцелуями на ее щеках, по жару, с каким она принимала его ласки, он понял, что она полностью разделяет его восторг. Неземное наслаждение от обладания друг другом пленило обоих, превратившись в нескончаемую сказку.
Очарованный благоухающим ароматом ее роскошного обнаженного тела, которое дразнило и возбуждало фантазию, нежась в лучах ее безрассудного желания, Аристотель испытывал глубочайшее упоение и свою неисчерпаемость. Безумному по своей силе соитию в сопровождении сладострастных стонов Ширин, казалось, не будет конца. Аристотель чувствовал, как пригоршнями черпает счастье, но еще в большей мере дарит его своей возлюбленной. Мгновения испепеляющих конвульсий экстаза обернулись новой волной обоюдных ласк и нежности, слившись в единый миг доселе не изведанного блаженства. Ни он, ни она не хотели покидать царство музы Эроса…
Как только прозвучал последний аккорд гимна плоти, Аристотель, отдавший возлюбленной всю силу своей страсти, едва слышно прошептал:
— Для кого-то Париж стоил мессы. Нет! По мне, он стоит лишь мига райского счастья, которое я испытываю каждый раз, обладая тобой, Ширин!
— Ты не ошибаешься, Ари? С другими женщинами ты разве не испытывал того же? — турчанка вперила взгляд прямо в зрачки грека.
У Аристотеля от удивления округлились глаза, он расщепил пересохшие губы, чтобы ответить, но Ширин своей ладонью зажала ему рот и жарко зашептала:
— Ари, милый, дорогой, любимый не надо ничего говорить, я все знаю и без твоих слов — ты любишь только меня… Прости меня, дурочку, за мое глупое кокетство… Прости и забудь! Я спросила об этом, потому… потому, — из глаз Ширин брызнул фонтан слез, — потому что меня никто никогда не любил. Только ТЫ! Клянусь могилой моих предков! Я поняла это еще там, в России, но там была лишь прелюдия любви. Любви украдкой, ворованной любви… Наконец-то мы можем принадлежать друг другу без остатка и без оглядки, так ведь?
«А как же твои агентурные отношения с Селлерсом? — чуть было не спросил Аристотель. — Ведь рано или поздно он обязательно попытается встретиться с тобой — из Москвы в Париж он, наверняка, прилетел по твою душу, дорогая. Как тогда поведешь себя ТЫ? Я ведь по-прежнему для тебя разведчик. А Селлерс, “охотник за головами”, просто не сможет пройти мимо такого лакомого куска, если ты представишь ему меня как начальника отдела Главного штаба ВМФ России. Какие клятвы тогда я услышу от тебя? К черту! Сегодня о Селлерсе ни слова, но завтра, завтра мы с тобой, Ширин, должны расставить все точки над “i”. Это, кстати, и в твоих интересах тоже. Заодно это будет и проверкой твоей любви ко мне…
Хотя какая, к черту, может быть проверка любви?! В любви все определяет вера. Если хоть раз проверить любовь, как меня учил генерал Карпов перепроверять информацию и людей, ее поставляющих, то может случиться предательство, более страшное, чем случайные постельные связи у Ширин в прошлом или шальная баба у меня завтра…
Прочь всякие проверки! Я и без того вижу, что ты влюблена в меня по уши, как, впрочем, и я в тебя… А вот что касается Селлерса, то завтра же надо все обсудить и что-то придумать на случай его появления!
Кстати, а где та волшебная сумочка с диктофоном? Может быть, ее отсутствие — знак того, что ты, Ширин, решила порвать агентурные отношения со своим оператором? Все, на сегодня хватит, объяснимся, ненаглядная моя, завтра!»
— Ари, дорогой, ты почему замолчал? Ты сейчас был похож на Пифагора, решающего сложнейшую теорему. Что с тобой? Ты устал? Тебе не понравилось, как я себя вела? Ну, говори же!
— Нет-нет, дорогая, все в порядке! — как можно беззаботнее заулыбался Аристотель. — Я просто вспоминал, куда я засунул ту тысячу долларов, что сэкономил в Турции. К тому же я очень голоден…
— О деньгах ты можешь не беспокоиться, как, впрочем, и об ужине тоже! Значит, так, Ари. В Париже существуют два типа ресторанов. Одни — дорогие, потому что там изысканная и добротная кухня. Поэтому там всегда очень много народу. Другие — дешевые, с отвратительным меню, беспардонным обслуживанием и… отсутствием посетителей. В этих дешевых ресторанах мы можем сидеть в полном одиночестве. Так что выбирай!
— А нет ли чего-нибудь усредненного, где и кормят хорошо, и страждущих набить свое чрево вкуснятиной немного, и цены доступные?
— Ура, Ари! Вспомнила. Есть такое место на Елисейских Полях. Это греческий ресторанчик «Акрополь». Сама я там никогда не бывала, но об этом райском уголке наслышана. Сейчас найду телефонный справочник и попробую заказать там два места, ибо заполучить целый столик на двоих в это время нереально. Впрочем, если ты еще не забыл греческий язык, то попробуй договориться с хозяином сам. Он — понтийский грек. Зовут его Агамемнон. Для друзей он просто Ага. Вот уж он-то накормит нас на славу! Более уютного ресторана не найти во всем Париже, к тому же в «Акрополе» очень добротная кухня, а цены вполне доступные…
— Ширин, дорогая, мы теряем время. Неси быстрее справочник! Да, кстати, какой смысл ты вкладываешь в понятие «понтийский грек»?
— У нас в Турции так называют всех греков, проживающих вне Греции, на побережье Черного моря, от Стамбула до Азовского моря…
— Правильно, милая! Я еще раз убедился, насколько обширны твои познания в средиземноморском и черноморском этносе. Недаром, оказывается, в Москве ты работала советником по этническим вопросам… Знаешь, ведь я и мои предки тоже понтийские греки, и наш язык несколько отличается от того, на котором говорят в Греции. Там говорят на литературном языке, мы же, понтийцы, общаемся на диалекте. Впрочем, и те и другие греки свободно понимают друг друга. Но понтийцы более сплочены, так как им всю жизнь приходилось выживать во враждебной среде, поэтому у них более развиты чувства сопереживания и взаимовыручки…
— Ари, для меня нет никакой разницы, к какой греческой ветви принадлежишь ты. Важно другое — ты мой любимый!
— Нет-нет, дорогая, я имел в виду совсем иное. Если хозяин ресторана понтийский грек, то столик для нас гарантирован. Давай, звони!
Ширин, набрав номер, передала трубку мобильного телефона Аристотелю.
— Здравствуйте, это «Акрополь»?
— Да, «Акрополь». Что вы хотели?
Тембр голоса собеседника показался Аристотелю очень знакомым.
— Простите, а с кем я говорю?
— С хозяином заведения, а что?
— Простите за дерзость, — почти заискивающе произнес грек, — вы не жили в России?
— Слава Всевышнему, уже десять лет, как я с семьей покинул СССР и его коммунистический рай! А вы что? Тоже оттуда? — хозяин «Акрополя» перешел на русский.
— Да-да, оттуда, — по-русски ответил Аристотель.
— А как вас зовут и где вы в СССР, то есть в России, проживали, если, конечно, это не секрет?
— Меня зовут Иоакимиди Аристотель, а жил я в Батуми, Анапе и в Краснодаре. Последнее время — в Москве. А вы из каких мест будете?
Вместо ответа в трубке раздался громкий стон, затем хозяин со слезой в голосе выдавил из себя:
— Ари, ты разве не узнал меня, я же — твой двоюродный брат, Иоакимиди Агамемнон. Ага из Джубги! Боже мой, как тесен мир! Ты давно в Париже? Впрочем, о чем это я?! Приезжай немедленно, выпьем, вспомним наше детство, юность… Бери такси и немедленно, слышишь, немедленно чтоб ты был у меня!!
Аристотель от неожиданности чуть было не выронил трубку из рук. Он вскочил, в диком возбуждении подхватил на руки турчанку и, сбивая стулья, торшеры, напольные вазы и напевая какой-то веселый мотив, закружил по комнате.
— Ари, что происходит?! — в панике закричала Ширин.
Аристотель, едва придя в себя, посадил турчанку прямо на стол и, отдышавшись, произнес:
— Ширин, любимая, хозяин «Акрополя» — мой двоюродный брат, Агамемнон Иоакимиди, представляешь?! Сейчас же берем такси — и к нему! Немедленно!
— А как ты собираешься представить меня своему брату?
— Моей единственной, первой и последней женой-грузинкой по имени Тамара…
— Но ты ведь мне говорил, что ты вдовец, Ари…
— Врал, врал, конечно… Да и вообще, мало ли было вранья между нами там, в Москве?!
— Ты на что намекаешь, дорогой? На диктофон в сумочке? Но я готова хоть сейчас тебе все объяснить. Спрашивай!
Помолчав какое-то мгновение, турчанка добавила:
— В Коране говорится: «Все будет так, как должно быть, даже если все будет иначе». Самое красноречивое подтверждение этим словам — наша любовь. Да, в самом начале наших отношений между нами было много лжи. Но лгали мы друг другу не по своей воле, а по воле людей, от которых зависели. Сейчас все изменилось — мы стали независимы, мы…
Ширин умолкла и, чтобы не расплакаться, до крови прикусила нижнюю губу.
Аристотель понял, что его возлюбленная балансирует на грани истеричного срыва. Он выхватил из бара початую бутылку виски, плеснул в стакан и силой заставил Ширин выпить. Затем крепко обнял ее и, поглаживая по голове, стал ласково приговаривать:
— Ширин, ты — моя вечная и единственная любовь. Не будем портить наш праздник. Пойми, все то, что было между нами в прошлой жизни, там, в России, уже стало прахом… Кроме нашей любви. Хотя… Хотя кое-что нам еще предстоит прояснить. Но мы сообща сделаем это завтра. Согласна?
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! — сделав над собой усилие, улыбнулась турчанка.
— Вот так-то лучше, вперед!
…Когда они ехали в такси, Ширин поинтересовалась, что из себя представляет Агамемнон.
— Я это спрашиваю не из праздного любопытства, а для того, чтобы знать, как следует себя с ним вести, что можно сказать, а каких тем нужно избегать, ну, ты понимаешь, Ари…
— Милая, Агамемнон мудрый человек, проживший тяжелую жизнь. Он из тех, кто умеет сам себя за волосы вытащить из проблем. И хотя он не родился в рубашке, но без штанов никогда не останется, уж в этом-то я уверен. Он очень предприимчив и вместе с тем сентиментален до слез… Агамемнон — это удивительный коктейль из прагматизма и романтизма. Человек он азартный, жизнерадостный. Говорить с ним можно о чем угодно. Ага — очень интересный собеседник и обладает великолепно развитым чувством юмора, который всегда помогал ему преодолевать трудности. Он никогда не отказывал в помощи тем, кто в ней нуждался, хотя сам жил небогато. И последнее. Ага — человек-кремень, на него во всем можно положиться. Более порядочных людей я в своей жизни не встречал…
— Какой ты у меня умный, Ари! Несколькими мазками создать такой живописный портрет… Ах, да, ты же у нас поэт! После исполненной тобой оды в честь Агамемнона, он стоит у меня перед глазами как живой. Да и вообще, у меня такое чувство, будто мы с ним знакомы уже много лет…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.