ЗА КАМОЙ
ЗА КАМОЙ
Получил полк Красное Знамя и сразу покинул Глазов: отправились на фронт.
Эшелоны наши разгрузились на станции Чайковской. Дальше двинулись своим ходом вдоль правого берега Камы на юг.
Полк вошел в 4-ю бригаду, которой командовал Николай Дмитриевич Томин. В составе этого соединения малышевцы за короткий срок продвинулись ниже Оханска и освободили от противника до двух десятков деревень и сел, в том числе Казанское, Андреевку, Мураши, Беляевку. Кое-где белые были отброшены за Каму, на ее левый берег.
В этих боях особенно отличились 4-я и 5-я роты, сформированные из саратовцев. Ветераны полка говорили про волгарей:
— Неплохо дерутся ребята, хотя и мобилизованные. Теперь их, пожалуй, не отличишь от наших уральских добровольцев.
5-й ротой командовал бывший офицер царской армии Родионов. Красноармейцы полюбили его за хладнокровие, смелость, заботливое отношение к ним и между собой уважительно называли дядей Васей. Оценили Родионова и старшие начальники: через месяц-полтора он стал уже командиром 2-го батальона.
Хорошо сражался и 1-й батальон, в котором командовал полуротой Павел Быков.
П. П. Быков.
Последнее время Паша был в хорошем настроении: еще в Глазове, перед отправкой на фронт, он получил письмо от Германа. Брат, служивший в Рабоче-Крестьянском полку 29-й дивизии, писал, что он здоров и даже ни разу не был ранен. Герман передавал также привет от всех земляков, которые воевали вместе с ним, и советовал внимательно читать армейскую газету «Красный набат».
Мы коллективно ответили Герману и не пропускали ни одного номера газеты. И вот в «Красном набате» появились один за другим два интересных очерка за подписью Г. Быкова. Мы зачитали эти номера до дыр. В конце концов Паша отобрал их у нас и спрятал в нагрудный карман курточки.
В первых числах марта противник начал новое крупное наступление на фронте 3-й армии.
Главный удар, между Оханском и Осой, в основном в полосе 30-й дивизии, наносил 1-й Сибирский корпус генерала Пепеляева.
Сосед малышевцев справа — 17-й Уральский полк, внезапно атакованный белыми, отошел и оголил наш фланг. Противник быстро продвинулся вперед. Наш 2-й батальон попал в полуокружение. Родионов стал выводить своих бойцов по широкой ложбине между холмами к селу Андреевка. Белые, зная стойкость малышевцев, не решились замкнуть кольцо и начали расстреливать их с высот. Батальон понес большие потери, но все же выскочил из «мешка».
Затем малышевцы отступили в село Малая Соснова. Командир полка выдвинул конных разведчиков на близлежащую высоту.
В снеговых окопах свистел жестокий ветер. Мороз достигал тридцати пяти градусов. Чтобы хоть чуть согреть руки, мы попеременно засовывали их под потники седел.
Ночью некоторые бойцы, несмотря на строжайшее запрещение, задремали в окопах. Человек десять сильно обмороженных пришлось отправить в лазарет, а нескольких мы так и не добудились.
Через двое суток полк отошел дальше, на рубеж Петропавловское — Дурыманы. Спешенные конники заняли позицию рядом со 2-м батальоном.
По данным разведки, белогвардейское командование подтянуло против нас три свежих полка — 2-й Новониколаевский, 3-й Барабинский, 4-й Енисейский — и готовилось нанести сильный удар со стороны Баклуш на Петропавловское.
Данные эти оказались верными. На рассвете двенадцатого марта противник предпринял решительную атаку. Колчаковцы шли тремя колоннами по трем дорогам, прорытым в снегу толщиной до двух метров. На флангах по сугробам бежали лыжники в белых маскировочных халатах.
Наши батальоны подпустили врага на близкое расстояние и встретили его залпами. Передние ряды колчаковцев стали пятиться. Но на них напирали задние, подгоняемые очередями своих же пулеметов. Получилась настоящая мясорубка. На дорогах выросли груды вражеских тел.
Прямо перед позицией конных разведчиков, у моста через глубокий овраг, скопились офицеры отборной штурмовой роты. Кавалеристы забросали их гранатами.
Кое-кто из наших, в том числе я и Миша Курилов, вскочили на лошадей и начали преследовать отступающего противника. Километра два проскакали мы по узкой дороге, и Мише посчастливилось: он взял живым «химического»[11] штабс-капитана. Не внакладе был и я: удалось захватить пулемет на лыжах.
Вечером наиболее отличившихся в этом бою построили на площади села Петропавловского, у церкви. Командир полка Таланкин и Нина Мельникова, выбранная недавно председателем партийного бюро, поздравили с успешным отражением вражеской атаки. Комбату-2 Родионову, начальнику пулеметной команды Корсакову, его помощнику Автуху, пулеметчикам Сырчикову, Ланцеву, Махаеву, Шихову, а также мне и Курилову была объявлена благодарность.
Получив такой отпор, колчаковцы на нашем участке больше не пытались наступать. До конца марта почти все подразделения полка находились в Петропавловском. И снова, как на станции Шамары и в селе Броды, наши коммунисты развернули массово-политическую работу среди местного населения.
На первых порах Семен Шихов совсем сбился с ног, организуя «красные посиделки». Но потом разузнал, кто из сельских парней грамотный, кто пляшет, кто играет на гармони, и подобрал себе хороших помощников.
Во время этих посиделок мы проводили беседы о текущих событиях, декламировали стихи, пели, танцевали. К Шихову особенно привязался тогда белобрысый парень по фамилии Паклин. Семен вначале добродушно подтрунивал над ним:
— Нам с тобой, друг, нужно волосами поменяться: что ты за Паклин, ежели грива белая, а не рыжая? Мои волосы тебе в самый аккурат.
Но постепенно Шихова заинтересовал этот любознательный паренек, старавшийся в каждом вопросе докопаться до самой сути. И Семен уже вполне серьезно однажды сказал ему:
— Если тебе, друг, скажут, что твоя голова белая, ни за что не верь. Золотая у тебя голова! Тебе, браток, на комиссара учиться надо, да вот беда — нету еще у нас таких школ.
Совет Шихова не пропал даром: впоследствии Паклин стал работником политотдела 30-й дивизии.
В это же время, в марте, мы затеяли еще одно интересное дело. Однажды Миша Курилов сказал Шихову:
— Помнишь, в Глазове ты говорил: «Если крестьянину разъяснить, кто его друг, а кто враг, то он за нас пойдет, против Колчака»?
— Помню. Так и есть. Не зря мы старались. Хорошо дерется глазовское-то пополнение, — ответил Семен.
— Так вот, — продолжал Курилов, — я и думаю: «А что, если обработать колчаковских солдат. Ведь среди них много мобилизованных крестьян. Может, перейдут на нашу сторону?»
Предложение было соблазнительным. Наше партийное бюро одобрило его.
Малышевцы установили контакт с солдатами 2-го Новониколаевского и 5-го Томского полков и начали обмениваться с ними подарками. Белые оставляли в условленном месте, в овсяных кладях, находившихся между позициями, хлеб, баранки, колбасу. Красноармейцы приносили туда же питерские папиросы и газеты «Правда» и «Беднота», в которых сообщалось о жестоких расправах колчаковских карателей с крестьянами, о восстаниях крестьян в Сибири, о развертывании там широкого партизанского движения. Дело пошло успешно. Через несколько дней мы стали добавлять к газетам свои записки с призывами к солдатам переходить на нашу сторону.
В результате колчаковские солдаты начали перебегать к нам. Сперва поодиночке, а потом и группами.
Вражеское командование спохватилось. «Нейтральные» клади овса были сожжены.
Новая попытка нашего дозора установить связь с колчаковцами окончилась безуспешно: красноармейцев обстреляли. Штаб полка во избежание напрасных потерь приказал действовать осторожнее.
Левофланговые соединения 3-й армии прочно удерживали свои позиции. Мы думали, что скоро пойдем в наступление. Но наши предположения не оправдались. Наоборот, в начале апреля части 30-й дивизии начали отходить еще дальше на запад.
Это было вызвано тем, что противник сильно потеснил соседнюю справа 7-ю дивизию 2-й армии и мог глубоко зайти нам в тыл. Пришлось выравнивать фронт.
Уже совсем по-весеннему пригревало солнце, снег быстро таял, по оврагам помчались бурные потоки.
Полк имени Малышева с трудом выбрался на тракт и быстро миновал села Пурга, Зура, Чепца, Игринское.
Около селения Уйвай мы столкнулись с вражеской частью, сформированной из кулаков-добровольцев, которая успела зайти нам во фланг. Бой был жестоким. Большие потери понес 1-й батальон. Погибло много наших заводчан, в том числе лихой ротный командир Сергей Рыков.
В Зуре конные разведчики устроили засаду и знатно встретили колчаковцев. Два раза к нам присылали из штаба ординарцев с приказом немедленно отходить, но уж очень не хотелось покидать удобное место. Белые никак не могли достать нас, и мы расстреливали их совершенно безнаказанно. Только вечером кавалеристы ускакали из села, взорвав за собой мост через бурлящую реку.
В эти дни в армейской газете «Красный набат», где нередко печатались заметки и очерки Германа, появилось короткое сообщение:
«В бою под Песковским заводом смертью храбрых погиб председатель партийного бюро одного из старых уральских полков, участник походов на Дутова, организатор молодежи Верх-Исетского металлургического завода Герман Быков».
Прочитав это сообщение, Паша Быков долго молчал, потом медленно поднялся с лавки, как-то сгорбился и тихо проговорил:
— Война, конечно, война… Кругом каждый день люди умирают… Но вот так… тяжело…
Не докончив фразы, Павел вышел из дому.
Скомканная газета лежала на полу. Миша Курилов, отвернувшись к стене, вытирал слезы. У меня к горлу подкатил большой ком.
В тяжелой тишине раздался спокойный глуховатый голос Семена Шихова:
— Я клянусь… За Германа своим «кольтом» не одну колчаковскую душу на тот свет отправлю…
А полк наш все шел по весенним дорогам, через ручьи и потоки. Люди шагали в валенках, которые намокли и расползались, как перекисшее тесто. Давно уже послал Василий Родионов — он замещал заболевшего командира полка — своего помощника по хозчасти Бочкарева в Казань за кожаной обувью для красноармейцев. Но Бочкарев еще не вернулся, хотя давно уже истекли все сроки.
— Ничего, ребята! Не сахарные, не размокнем, — говорил Родионов, стараясь поднять наше настроение. Он и сам шел в валенках.
Семен Шихов мрачно шутил:
— Шлепаем по лужам, как утки, в негожей зимней обутке…
В селе Святогорье малышевцев сменила резервная часть. Мы отправились в тыл, в одно из сел, на отдых.
Когда нам по распоряжению штаба бригады уже выдали сапоги, в полк без денег и без обуви явился Бочкарев. Он плел какую-то чушь.
В это время заболел крупозным воспалением легких Василий Родионов. Видно, сильно простудился. Болезнь была очень тяжелой — и через три дня он умер. Не стало замечательного командира, умного воспитателя. Погиб душа человек. Не от пули, не от шашки, а от воспаления легких.
Мы потребовали суда над Бочкаревым. Приехавшая из штаба бригады комиссия установила, что наш хозяйственник и не думал покупать в Казани сапоги, а пропил все деньги. Полевой суд приговорил его к расстрелу.
В начале мая малышевцы снова вступили в бой и заняли деревню Мухино, а затем Сюдзи и Мултан.
Все части 30-й дивизии получили номера. Наш полк стал называться 266-м. А 4-ю бригаду переименовали во 2-ю.
В эти же дни полк был пополнен двумя ротами вологодских коммунистов, которые сражались с таким же беззаветным героизмом, как и старые малышевцы.