Приписал себе годы и отправился на фронт Щербаков Анатолий Павлович, 1925 г. р

Приписал себе годы и отправился на фронт

Щербаков Анатолий Павлович, 1925 г. р

Иртыш, седой и могучий, с пологими берегами, поросшими ярко-зеленой травой, вспоминается и сегодня. Здесь, на берегу этой огромной реки, я родился и вырос. Разве можно забыть, поменять или предать то детство, трудное, но все же беззаботное, ту глухую, на десятки километров удаленную от цивилизации деревню, где кто-то заводил единственный на все село граммофон и под чье окно собирались все? Нет, и через 70, 80 и 100 лет не забывается тот негасимый свет, что шел от керосиновой шестилинейной лампы, которой освещались изба, а по вечерам и деревенский клуб села Низовое, какие были по всей России – в Омской или Пензенской, а хоть и в Калужской или в Курской областях… А немое кино, что собирало такое количество ребятишек! Денег ни у кого не было, попасть было невозможно, а так хотелось каждый вечер. Клубный киношник выбирал из них самых «надежных» – крепких, приглашал к себе в будку, и мальчишки, абсолютно счастливые, крутили ручку кинопроектора, кажущегося нам ныне допотопным, до упадка сил…

В морозные декабрьские дни гнали немцев от столицы. Помню большое количество убитых и раненых, разбросанную повсюду технику и страх. Война представлялась огромным молохом, который размалывает всех на песчинки…

Сибирские морозы не щадили, но закаляли. Потому что, несмотря ни на какие градусы, на то, что приходилось «выкапываться» из собственных домиков, несмотря на то что даже школы не работали, ребятишки все равно неслись на Иртыш, катались до полного онемения рук и ног, а потом – домой, на печь – отогреваться. И не болели!

Осколок от снаряда в правом плече проносил сорок лет. Когда в госпитале врачи его вынули, показали мне, положили рядом, пока обрабатывали рану, осколок весь рассыпался, как будто бы превратился в пепел.

Учиться я любил, много планов строил после окончания школы, но не успел – началась война. Мне было шестнадцать лет, но, как и многие сверстники, приписал себе годы и отправился на фронт. Попал в город Барабинск Новосибирской области, окончил полковую школу сержантов, и в ноябре наш 230-й отдельный лыжный батальон загрузили в эшелоны для отправки в Москву. В морозные декабрьские дни гнали немцев от столицы. Помню большое количество убитых и раненых, разбросанную повсюду технику и страх. Война представлялась огромным молохом, который размалывает всех на песчинки…

А. П. Щербаков на конференции

Но у меня уже было четыре человека в подчинении, психологическое состояние которых нужно было поддерживать на самом высоком уровне – боевом. И никак нельзя было показать перед ними слабость, я боролся с собой, и перелом наступил – уже не боялся ничего. Даже после того, как получил первое ранение. 12 марта 1942 года при освобождении деревни Верховое в Смоленской области был ранен первый раз. Тогда я был командиром минометного расчета, я оказался в зоне взрыва мины, осколок попал в правое плечо, чудом не задев голову. Затем меня перевели в Томское военное училище, по окончании которого пришел в 98-ю гвардейскую Краснознаменную воздушно-десантную дивизию. Я сразу убедился в высокой боевой готовности офицеров и солдат, по первому приказу готовых встать на защиту страны. В этой дивизии я был второй раз ранен и контужен – подорвался на самоходке.

В 1945 году наша дивизия попала в Венгрию. При освобождении города Веспрем меня ранили третий раз, когда я попал в окружение. Войну закончил в госпитале в Будапеште. После выписки, уже после окончания войны, нашел свою дивизию в Чехословакии.

Осколок от снаряда в правом плече проносил сорок лет. Когда в госпитале врачи его вынули, показали мне, положили рядом, пока обрабатывали рану, осколок весь рассыпался, как будто бы превратился в пепел. Вот что делает время не только с человеком, но даже с железом!